Тайна родимых пятен. Часть 1. Глава 9

      Глава 9. Эпохальный артист.

Мерно постукивали колёса. Вагон ритмично раскачивался,
убаюкивая даже дружков, имеющих солидную деревенскую закалку
недосыпания. Фирма в полном составе и боевом снаряжении, в смысле
документов и финансов, а также соответствующего настроения, ехала
к морю. Очередной потомок древнего рода князей Бедичей
гастролировал и, по совместительству, отдыхал на
многострадальном, но притягательном крымском полуострове. Да,
потомок был артистом эстрадного жанра в шероховатой плоскости
сатиры и юмора. Этот факт фирмачи установили просто: пресса,
радио, телевидение кишели информацией о звёздах на любой вкус:
ярких, тускнеющих и совсем угасших.
      Свобода слова делала своё: жизнь звёздного и околозвёздного
пространства представала, как на очень широкой, хорошо
освещённой, подкрашенной ладони!  Цветная пресса извещала
озабоченного небесными проблемами читателя о всех движениях в
этой сфере: что звезда ест, с каким количеством мужей и
поклонников спит; как меняется цвет её сексуальной ориентации,
сколько уже заработала и сколько собирается прогулять, где
проигралась и пропилась, разбилась и одарилась; как собирается
существовать далее! Одним словом – демократия...
      После обильной поздней кормёжки, фирмачи улеглись отдохнуть.
Тишка с Устей расположились на верхних полках купейного вагона, а
Филька с Григорием – на нижних. Главный блаженно закрыл глаза,
обдумывая достигнутое и планируя предстоящее. Тишка перевернулся
на живот и засмотрелся в окно, изредка переговариваясь с Устей.
Девушка  томно вытянулась на полке, прикрыла веки и чему-то
заулыбалась, вяло поддерживая беседу. Поглядывая на партнёршу,
парень ловил себя, что присутствие Усти вносит в его жизнь особое
ощущение домашнего уюта... Было в ней такое, что разительно
отличало от всех деревенских девчат.
      
      Говорил Филька, вернее делился очередным поучительным
воспоминанием.
- ...Море – полезное природное и географическое явление. А
если его сотворить искусственно - тут без умственных усилий не
обойтись, иначе можно вляпаться интимным местом в творение ума и
рук своих. – Он скосил один глаз вверх, затем в бок, убедился,
что его начали слушать, и продолжил. – Известный, часто мною
упоминаемый гусевод Родька решил как-то расширить дело, поставить
его на цивилизованную основу. Пока гусей догонишь до канавы, а
потом назад – сколько же тратиться наеденного гусиного жира и
мяса! – сокрушался дед. Чего их несчастных гонять дуды-сюды?
Вырою-ка им водоём возле сарая -  пускай бултыхаются и нагуливают
размеры и вес!
Окрылённый удачной задумкой дед в выходной день собрал в
помощь полсела и приступил к осуществлению проекта. Народ,
разогретый дедовым самодельным напитком и песнями Стёпы-
гармониста, добросовестно отработал, и к вечеру рукотворное
гусиное море, напоминающее местами колхозную навозную яму,
заблестело водной гладью.
Для деда и гусей наступили счастливые времена! Теперь Родька
как барин с утра сидел на стульчике и любовался плавающими и
ныряющими любимцами. Однако люди, участники воплощения идеи,
одним дедовым угощением не удовлетворились. Первым пригнал двух
упитанных кабанчиков сосед Евсей: мол, пусть побалуется скотинка
в водичке! Родька почесал затылок, но возражать не стал. Затем
баба Фёкла притащила телёнка Мотьку, потом кум Анисим – козлёнка
Сашку... и понеслось! Через неделю Родькины гуси недовольно-
боязливо гоготали в солидном отдалении от рукотворного моря,
которое кишело свиньями, кабанами, телятами и козлятами со всей
деревни. Родька уже не сидел барином на стуле, а со скорбным,
обиженным видом потирал лысую макушку, крякал и вытирал
предательские слезы... Тут его и сковырнул под зад бычок кумы
Параски - ойкнув, дед нырнул рядом с кабаном Стёпкой. Невезучий
Родька долго ещё сидел в грязи вместе со скотиной, пока
проходившие мимо пастухи не помогли ему выбраться...
- Чудная у вас деревня, - отозвалась Устя, - народ какой-то
неординарный, невезучий...
- Всё из-за названия – Чудово, – повернулся на бок Тишка. –
Кто-то придумал, туды его в плетень, а народ страдает...
- Слабо историю знаете, - подвязался Григорий.
Исторические познания главного фирмача слушали молча. За
окном мелькали горные пейзажи, в открытое окно поддувала морская
свежесть, настоянная на запахах рыбы и сохнущей травы. Въезжали в
крымский полуостров...

*    *    *
Мишель Бедецкий, хотя и числился, согласно прописке,
москвичом, большую часть времени проводил на юге, у моря, в Крыму
например. Неумолимо надвигалась осень, однако бархатный сезон
только разгорался. Нестареющий мэтр сатиры и юмора продолжал
тускло блистать всеми гранями аршинного таланта. Несколько
пластических, в меру  удачных  операций; приклеенный намертво к
лысине парик с чёрными, смолистыми волосами; искусный густой
макияж на худом обличье, в сочетании с былой спортивной формой –
создавали Мишелю неопределённо возрастной артистичный образ!
Выдвинулся Бедецкий Мишель Семёнович в непростые для любого
творческого человека застойные годы, вернее, перед их кончиной.
Ветер надвигающейся свободы, в том  числе и свободы слова, был
ещё слабоват, но острый нюх артиста вовремя учуял еле уловимый
запашок и соответственно сориентировался. Завравшийся режим,
доставший терпеливый народ полным несоответствием между
провозглашаемым и делаемым, был нескончаемым кладезем материала
для жанра смеха любых стилей и направлений.
Поначалу Мишель беззлобно шутил над “отдельными
недостатками”  строителей коммунизма. Делал это настолько
мастерски, что даже на Западе приметили:  чуть было в диссиденты
ни записали, и на европейскую премию ни выдвинули. Но обошлось...
Чем ускореннее разваливалась страна, тем острее шутил
Бедецкий и тем громче и смелее смеялся народ на его концертах.
Есть такая черта у нашего народа: помирать так с музыкой или, на
худой конец, со смехом! За смехом не заметили, как страна
исчезла, а то, что осталось - вызывало скорее слёзы... Мишель не
сразу понял, что предмет его сатиры и юмора  исчез.  Артист было
заволновался  - посещаемость концертов упала, источник творчества
иссяк ввиду падения интереса народных масс к заезженной теме – но
вовремя перестроился. Народ-то ещё остался, не разбежался по
свету, не вымер, наконец. Живучий оказался!
Тогда Мишель взялся за народ... Да так хорошо взялся, что
некоторые, насмеявшись над собой, не только чувствовали себя
дебилами, неграмотными, отсталыми варварами, но и испытывали
отвращение к себе, своим предкам, культуре и к тому, что осталось
от державы. Многие, поверив в генную предрасположенность к
варварству, уезжали на Запад подметать улицы, чистить туалеты,
выносить нечистоты за престарелыми европейцами, овладевая азами
высокой культуры. Другие, оставшиеся, выходили на большую дорогу
с топором за поясом или внушительным камнем за пазухой, вспоминая
времена соловьёв разбойников и бородатых народных мстителей.
В общем, это были издержки, неизбежные в любой хорошо
поставленной сатире и тонком безобидном юморе. К тому времени
Мишель Семёнович на слёзном народном смехе заработал капиталец,
хорошо его вложил в европейскую (частично американскую) экономику
и продолжал уже увереннее и свободнее нелёгкое дело
перевоспитания выживших народных масс.

До окончания оздоровительного сезона оставалось время, и
артист отдыхал в скоромном особнячке, купленном недавно за
годовой гонорар. Домик старинной постройки располагался на
обрывистом берегу моря и был идеальным местом для творческой
личности. Вместе с Мишелем проживали соратники и помощники, а
именно: сожительница - несостоявшаяся драматическая актриса
Альбина Попова (с ударением на первом слоге), а также кухарка,
уборщица, сторож  и садовник.
Раз в неделю, Мишель тренировался - не бескорыстно
разумеется - на местной, непритязательной публике, пытающейся 
отвлекаться от “сладкой” действительности в бывшем рыбацком доме
культуры приморского городка. Альбина исполняла разные роли –
секретаря, конферансье, даже телохранителя - в меру помогая
веселить праздный и трудовой люд.
По вечерам в доме собиралась столичная богема, которая в
меняющемся составе присутствовала в тёплом крае круглогодично.
Веселье, как правило, длилось до утра и заканчивалось
сравнительно пристойно.

*   *   *
Морская гладь зыбилась полным штилем. Солнце пылающим
клубком низко висело над горизонтом и грело ощутимо. Море
поразило Тишку и трепетно приняло его, прямо в трусах, в своё
лоно. Парень долго не мог оторваться от водных прелестей: он то
резво устремлялся “кролем” в морскую синь, то шумно нырял, а то
бегал наперегонки с Устей по берегу, хлюпая ногами в набегающих
шаловливых волнах...
Филька с Григорием наблюдали за неуёмной парочкой, сидя на
прибрежной гальке. Директор как всегда был серьёзен и задумчив, а
рядовой сотрудник иногда поёживался от водных брызг и пытался
комментировать происходящее.
- ...мой троюродный дядька Антон, непрерывно болеющий
человек, поехал осенью, в ноябре, лечиться на Чёрное море: грязи
там, сказали врачи, целебные.  Уезжал горемычный на костылях,
боялись, что сам не доедет. Однако дядька благополучно добрался и
интенсивно взялся за лечение... Доходили слухи, что из грязевого
лимана Антона вытаскивала вся медицинская бригада лечебницы. И
это несмотря на осенний холодок и, прямо скажем, не слишком
тёплую водичку! Врачи переживали: как бы не застудился упёртый
мужик. Но, как ни странно, дядьке полегчало: вскоре бросил
костыли, потом стал совершать пробежки вокруг санатория. По
хмельному делу лично мне хвалился – курортную бабу подцепил! В
общем, вернулся через месяц героем: идёт солдатиком, прямо, без
посторонней помощи. Отъелся, загорел, помолодел. А закалился
как!... На рождество, после умеренно выпитого самогона, решил
продемонстрировать перед сельчанами накопленное на курорте
здоровье. Морозы стояли умеренные, и вода в канаве-речке лишь у
берега укрылась тонким льдом. При немалом стечении
любопытствующего народа, Антон разоблачился и окунулся в ледяную
ванну.... Хорошо, что у деда Анисима банька топилась, а то сгинул
бы мужик, - печально покачал головой Филька. – Закалённый морем
родственничек выжил. Да только после этой процедуры никакие моря,
санатории, грязи – дядьке уже не помогли...
- У дурной головы и сахар горький, - неожиданно выдал
Григорий и обратился к пробегающей парочке. – Пора с артистом
знакомиться, а мы тут развлекаемся!
- Так море же! Я его вижу впервые! - счастливо прокричала
запыхавшаяся Устя, придерживая мокрые полы платья.
- Ещё пару минут, шеф! – потянул девушку Тишка.
Но вот, солнце укрылось белым облаком и, словно подгоняя
дельцов, задул прохладный, солёный ветер. Море заволновалось
сердитыми барашками, выбросив на берег солидную порцию брызг.
Портящаяся погода умерила энтузиазм посетителей пляжа, и он
вскоре опустел...

Актовый зал дома культуры был заполнен до отказа. Фирмачам,
благодаря сельской поворотливости и потомственной прозорливости
Беденя, удалось усесться в первых рядах. Их присутствие на
сольном концерте юмориста-сатирика, предполагаемого княжеского
потомка, было крайне необходимо, дабы ближе ознакомиться с
объектом и точнее определиться с его осмотром.
Григорий с трудом скрывал возбуждение: его худое, длинное
лицо было напряжено, на скулах бегали желваки. Филька склонил
голову на бок, прикрыл один глаз и приготовился к восприятию
юмора. Тишка с Устей вполголоса делились впечатлениями о море,
городе и рыбацком культурном заведении.
Гром аплодисментов объединил пришедших в нечто целое,
настроенное посмеяться, подурачиться, а может и всплакнуть... от
смеха, разумеется. Вышедший на ярко освещённую сцену Мишель в
безупречном чёрном костюме, белой рубашке без галстука и с
благодарной, солнечной улыбкой,  поприветствовал публику высоко
поднятыми руками и многочисленными глубокими поклонами
      Но кланялся не долго. Он трепетно положил на столик
поднесённый поклонницей букетик цветов, принял от Альбины стопку
подколотых бумаг с текстами и начал...

      Каждое слово сатирика встречалось смехом и аплодисментами.
Одна дама уже кричала “браво!”, а группа молоденьких девочек
порывалась раздеться. Тишка с Устей  вели себя умеренно весело,
Григорий кривился, а Филька водил глазами, что-то шептал про
себя, иногда вскакивал, махал руками и садился с досадой.
- ...они же тупые там, на Западе, - серьёзно и значительно
вещал Мишель, пережидая грянувший на это утверждение гром оваций
и гогота. – Возьмите сортиры, по-нашему, отхожие места...
Заходишь в него, где-нибудь в Париже или Лос-Анджелесе, а он уже
знает, что тебе хочется: бумага подаётся, вода льётся... Глянешь
кругом – и забываешь, чего ты сюда пришёл? Только тупой дурак
может додуматься из туалета сделать что-то среднее между
супермаркетом и Большим театром! Вот наши сортиры...  Кто был в
нашем, скажем, сельском нужнике?
Пока юморист наслаждался эффектом своего глубоко тонкого
юмора, Филька, продираясь по ряду со словами:
- Не позволю измываться над святыми местами! – кинулся на
сцену. – Я, я!
Мишель, привыкший за свою карьеру ко всяким неожиданностям,
спокойно и достойно, с самым серьёзным видом, хлопком в ладоши
поприветствовал вбежавшего на сцену несколько косоглазого, и
очень взволнованного парня.
- Вот товарищ, надеюсь,  расскажет, что он испытывает в
нашем, так сказать, отхожем месте...
Филька негодующе глянул на сатирика, поправил взлохмаченный
чуб, перевёл один глаз на зрителей и, на удивление громким
голосом, начал возмущённо говорить, стуча левой рукой в грудь:
- Не позволяет душа сельского жителя слушать и смотреть, как
некоторые... хают, можно сказать, самое почитаемое, самое нужное,
святое! – Филька высоко, со значением вытянул вверх свой
кривоватый указательный палец и, завертев вторым глазом,  добавил
с придыханием, -  место...
Короткое, но многообещающее вступление представителя села
публика встретила стоя, не жалея ладоней. Сатирик, воспринимая
порыв публики в свой адрес, с блистательной улыбкой глубоко
раскланялся, указывая, правда, и на Фильку. Тот же, как
заправский, махровый артист, перекрывая восторженный гам,
невозмутимо продолжал:
      - Есть у нас в деревне дед Пантелей, мастер, как говорится,
от Бога, особенно, по части, как здесь упоминалось, отхожих мест.
Куда там Америке с Европой!...
      На последние слова к овациям стал примешиваться пока ещё не
громкий, но прерывисто-устойчивый вой.
      - ... Дед выстроил на своём огороде такой сортир, что  вся
деревня ходила в него как в музей, как на восьмое чудо света,
где-нибудь в Вавилоне! Ну, вообразите: сооружение – пять на шесть
- внутри выложено панно с видами на деревню, как ехать с
подветренной стороны. Создаётся полная иллюзия исправления нужды
на природе, в поле, даже ветерок от вентилятора поддувает. В углу
икона Николая-угодника: можешь помолиться перед святым таинством,
хочешь - так полюбуйся!
      Кое-где уже икали, а один старичок стал дёргаться и
подозрительно посматривать на то место, где сидел. Соседствующая
с ним тучная женщина, вытирая слёзы, стала зажимать нос и с
недоумением поглядывать на дедушку.
      - ...А унитаз!...  Кресло удобнее, чем в примитивном
“Мерсе”: раскладывается и перемещается во все стороны,
подголовник в виде пуховой подушки для утомившихся процессом.
Перед глазами – пульт с сервисным расширенным набором, начиная от
процесса вытирания и заканчивая подмыванием, бритьём,
обрызгиванием духами и одеколонами по выбору!
      Публика уже скандировала в Филькиных паузах:
      - Даёшь российский нужник деда Пантелея каждому!
      А Филька продолжал:
      - ...Про зеркала, кафель, автоматику, вплоть до
насильственного купания давно немытых - упоминать не буду. Скажу
только, что были случаи, когда особо впечатлительных приходилось
силой выдворять из этого нужникового рая. К примеру, баба Фёкла-
повитуха  просидела по нужде цельный день, и только к вечеру, при
чрезвычайно возмущённом народе, была удалена вызванным из
райцентра нарядом милиции. Приезжали и иностранцы!.. Какой-то
немец просидел неделю в кустах возле туалета: что-то записывал,
зарисовывал, вынюхивал... Потом его так пронесло... жидким
стулом, что еле до больницы довезли... И с речью у германца пошли
сбои: заикаться стал с присвистом...  Как выяснилось, такая
оказия приключилась от неотразимых сортирных впечатлений и
переживаний. А Вы говорите - Лос-Анджелес... – уже тише закончил
Филька, гордо подбоченился и укоризненно помахал головой в
сторону Мишеля.
      
      В зале не просто хлопали, а прыгали и скакали. Дедок,
обруганный тучной соседкой, плакал у входа, держась за заднее
место. Прерывистый вой перешёл в постоянный с неумолимым
нарастанием. Группа молоденьких девочек билась в истерике и, сняв
лифчики, забрасывала ими ошалевшего от неистовых почестей
сельчанина. Шагая по бьющимся в судорогах телам, штатные
подносители цветов устремились к сцене. Филька с придурковатой
улыбкой принимал цветы, а Мишель кривил губы, соображая, что
делать раньше: уходить за кулисы быстрым шагом или дожидаться
конца массовой истерии, или как-то удалять косоглазого помощника.
      Тишка с Устей отбили ладони и посадили голоса, поддавшись
массовому порыву. Только Григорий вытянул лицо и выпучил глаза:
хорошо это или плохо – Филькин успех?

Оказалось, что хорошо. В целом...
После такого блистательного успеха, Мишель разумно решил не
продолжать концерт. Впрочем, публика восприняла Фильку как
партнёра штатного юмориста и яростно приветствовала обоих. Толпа
на руках вынесла артистов из зала. Правда, одна не в меру
чувствительная девица из тех, что закидали Фильку предметами
интимного одеяния, чуть не стянула с него брюки. Парень еле
удержал окончательно оторванную штанину, пострадавшую ещё в
предыдущих баталиях. Но рубаху поклонницы стянули, как и один
ботинок.
Мишель пострадал не меньше: отклеившийся кончик парика,
свисающий на нитках рукав пиджака и спадающие без ремня брюки –
вот, неполный перечень знаков публичного почитания. Всё же он
успел подхватить Фильку за руку и, придерживая брюки, втащить в
свой BMW. Там уже сидела перепуганная Альбина. Под скандирование
перевозбуждённых юмором людей, плотно окруживших автомобиль,
артистам, в конце концов, удалось уехать.

      - Ну и народ! – растерянно разглядывал остатки своей одежды
Филька, покачиваясь на сиденье. -  Последний раз с меня стягивала
штаны псина телячьего размера. Не думал, что так скоро финт
повториться с ещё большим размахом!
- Это что, - хмыкнул Мишель, поправляя парик и поглядывая на
помощницу, притихшую на заднем сиденье, - бывало донага
оголяли... особо страстные.
- Куда едем? – опомнился новоявленный юморист.
- С Вашего, мой новый друг, разрешения – ко мне, в моё
скромное жилище.
И тут же Мишель спохватился:
- Зовут-то тебя как, самородок деревенский?
- Филя я. Можно просто – Филька, - и добавил озабоченно: -
Друзья тут у меня, товарищи, вместе со мной были...
- И товарищей найдём, и их пригласим. Такой успех – грех не
отметить!
- Это по-нашему, - согласно закивал Косой.
Автомобиль выехал за городок, и дорога повернула к морю.
Филька не успел освоиться на мягком сиденье, как на крутом
берегу, за высоким каменным забором, замаячила черепичная крыша
особняка. Приехали...
      
      Вечером в гостях у гостеприимного Мишеля Бедецкого собралась
вся фирма “Зад-клад-90” вместе с многочисленными приятелями
юмориста. В разгар веселья, который пришёлся на полночь, Тишка
предложил ночное купание. Многие восприняли инициативу с
энтузиазмом, остальные согласились на роль зрителей. После чего
застолье вместе с неестественно весёлой толпой плавно
переместилось по крутой старинной лестнице на берег моря.
Соорудив на песочке праздничный стол под светом фонаря,
вывешенного специально над обрывом с дачного забора,  приступили
к омовению.
Как известно, артисты люди без комплексов, особенно после
соответствующей дозы увеселительного. Поэтому ненавязчиво
предложенная  Тихоном идея окунуться в морскую ванну нагишом,
особого неприятия не вызвала, хотя и заставила некоторых
покраснеть, Устю например...
В момент шабашного деяния, вызывали всеобщий смех
странноватые перемещения Григория. Он тоже принимал участие в
купании и дрожащий от холода, в мокрых серых трусах, с цокающими
зубами неотступно следовал за Мишелем, норовя обследовать его
заднее место. Поскольку народ собрался юморной, то воспринимал
намерения Гришки как некую клоунаду, не более. Подвыпивший же
Григорий, несмотря на Тишкины попытки унять любопытного главу
фирмы, продолжал следовать за артистом, как свиной хвост за
хрюкающей скотиной.
      Филька был слишком навеселе и на том пике популярности,
когда вокруг ничего не замечают и ни о чём не думают. Возле него
давно пристроилась худая, с неестественно большими грудями
молодящаяся дамочка и до икоты, сопровождаемой горючими слезами,
восторженно внимала нескончаемому потоку рассказов о сельской
жизни.
      
      Устя стояла в сторонке и терпеливо ждала, когда Тишка
закончит затеянную комедию. Она видела, как после очередного
заплыва, Тихон подхватил под руку, потерявшего всякие приличия
Григория и что-то шепнул ему на ухо. Мыслитель радостно закивал
головой, перестал трястись и с блаженным видом пошёл искать свою
одежду. Устя облегчённо улыбнулась и присела на песок.
      Над морем степенно, из-за пелены облаков, выглянула луна, и
дорожка бледного света соединила водную ширь с небом. Уставшая,
подмёрзшая, протрезвевшая компания с шутками потянулась назад в
дом...

Только к полудню, фирмачи вырвались из рук хлебосольного
артиста и собрались в своём гостиничном номере. Филька в
изнеможении рухнул на кровать, успев сказать умиленно:
- Слава – вещь нелёгкая, особенно для головы... Но
сладкая!... Для тела...
И уснул мертвецким сном. Григорий, сморкаясь и чихая,
засуетился с чайником: он явно простудился и выглядел болезненно.
Тишка с Устей отправились смотреть город, поскольку задерживаться
на этой благодатной земле фирма не собиралась. Очередная буква,
благодаря стараниям Бедового, была установлена на ягодице артиста
в момент непристойного купания и записана Григорием в книжицу,
ценность которой возрастала.
Приморский городок был невелик, поэтому известия о любых,
даже мелких событиях распространялись быстро. Вот и сейчас,
подойдя к киоску, чтобы угоститься мороженным, Тишка с Устей
невольно стали свидетелями разговора пристроившихся за ними
старушек.
- ...Они так перепились, что хозяин не сразу кинулся, что
его обокрали! Представляешь! – округляла глаза ближняя бабушка с
подкрашенными волосами и не в меру наведенными бровями.
- Знать, кто-то из своих! –  компетентно предположила её
собеседница в цветастом платке и откровенном декольте, делавшем
бабулю ещё старее.
- Не удивительно, - сморщилась презрительно ближняя, - дойти
до такого состояния, чтобы купаться ночью! В холодной воде...
голяком! ...После такой оргии и голову можно потерять, ни то что
ценности...
Упоминание ночного купания невольно заставило Тишку, да и
Устю, насторожиться - они весело переговаривались и  поначалу не
обращали особого внимания на болтовню сплетниц. Тихон, угостив
Устю лакомством,  подождал, пока говорливые бабушки скупятся, и
вежливо обратился:
- Извините, уважаемые дамы, что прерываю ваше драгоценное
общение, но разрешите полюбопытствовать...
- Конечно, молодой человек, - игриво заулыбалась
подкрашенная, - спрашивайте.
- По городу пошли слухи о каком-то ограблении... У нас
недавно знакомые принимали участие в ночном купании, не их ли это
касается? Вы бы, будьте так любезны,  прояснили, а то мы... с
моей подругой...
- Я тоже знаю немного, - ещё больше оживилась бабушка, - но,
говорят, что ограбили известного артиста из этих... юмористов.
Пока он со своей пьяной компашкой купался, его и...
- Сейчас и днём могут обчистить, а то и убить, - подхватила
та, что с декольте, - кругом одни бандиты... – оглянувшись, со
страхом прошептала она.
- Юмориста, говорите... – почесал затылок Тишка. – Тогда это
не про наших! Ещё раз извините, благодарю за содержательную
беседу...
Бабушки в ответ заулыбались, закивали головами и собрались
дальше продолжить изливать своё возмущение ростом преступности в
городе, на полуострове и в стране в целом... Но Тишка приветливо
махнул им рукой, приобнял Устю за талию, и молодая парочка
проворно влилась в неторопливый людской поток. Когда отошли
подальше, Тишка резюмировал:
- Как говорит мой незабвенный друг детства, Филька Косой,
пострадавший от чрезмерного юмора, если явление повторяется
дважды, то это есть признак возможной закономерности, не всегда
хорошей...
- Ты думаешь, и это ограбление  как-то связано с нашими
поисками?
- Хоть думай, хоть нет, но одинаковых случайностей дважды не
бывает. Короче, чтобы избежать трогательного общения с местными
ревнителями закона, надо исчезнуть из города и как можно скорее!
– С видом волка, которого начинают обкладывать охотники,
предложил зам главы фирмы.
- Да, приятного мало от встречи с милицией, - поёжилась
девушка.
Коллеги развернулись и мелкой рысью направились в гостиницу.
Через пару часов, в электричке, следующей на материк, мирно
досыпал в сидячем положении начинающий самородок-юморист Филька. 
Григорий непрерывно чихал и вытирал слезящиеся глаза. Его поила
чаем, заимствованным у проводников, Устя, а Тишка, дожёвывая
бутерброд, то смотрел в окно, то на суетящуюся девушку.