Из Дневника агитрейса

12. 10. 84 г.

04.00. Прибыли в район промысла. Чем-то он напоминает небольшой городок: вокруг огни траулеров, сейнеров, плавбаз… И как-то уютней себя чувствуешь, честное слово, в этаком плавучем «городке»!

11.00. Девчушек – агитартисток укачивает. Пришел Чевризов и рассказал, что после репетиции они опять рванули в медпункт за таблетками.

К плавбазе «Полярная звезда» подойти пока не удаётся, – около полуночи ожидается усиление ветра. «Полярная звезда» стоит в дрейфе с кошельком.

Бывший моряк, поэт В. Л. Тимофеев поделился информацией об организации промысла и руководства им. Здесь, в море, всё это видится яснее и представляется зримее. Да и как иначе? Рыбный промысел в том виде, в каком он существует, немыслим без четкой организации и слаженности всех служб треста «Севрыба». И в сложной цепи этой системы начинаешь чувствовать своё судно (а вместе с ним и себя) не скорлупкой, брошенной в океан, а хорошо и прочно пригнанным винтиком в огромном механизме, который определяется ёмким понятием – рыбный промысел.

11.40.  И всё-таки – швартовка с «Полярной звездой».

После обеда начнётся перегрузка. Туда – «артисты», оттуда – рыбопродукция.
Вечер. Идёт перегрузка. Пересадили режиссёра, меня и Юру. Девчушки, как только увидели пассажирскую корзину, в которой им предстояло перелететь с борта на борт над бушующим морем, заверещали:

- Что!? В этой?!! Не-ет! Ни за что!

Но тут одна белобрысенькая отчаялась, а за ней потянулись и остальные. С писком, визгом, и с выпученными от страха глазами, но все же переправились благополучно.
 
- А куда, девки, денешься? - весело посмеивается, встречая их на борту плавбазы, Юра Смирнов.

На «Звезде» качает меньше, оно и понятно – плавбаза и ТР это, как слон и лошадь, если их поставить рядом, а потому и кажется нам, что попали мы на небольшой матёрый остров, перескочив на него с зыбкой болотной кочки.

Нас сразу же пригласили «на чай», и накормили свежей печёной мойвой. Именно свежей и именно – печёной, а не жареной, и не пареной; да такой вкусной, какую я отродясь не пробовал. Прелесть, что за рыба! дома бы такую ел хоть через день. К сожалению, до наших столов береговых рыбёха та доходит не скоро, а потому и вкус её заметно теряется на долгом пути. Здесь же повара отбирают её прямо с палубы, да такую, что редкий экземпляр, выбранный из многотонной груды, уступит упитанной атлантической селедке. Да-а, есть помимо неудобств и свои прелести в морской жизни!

А потом состоялся концерт. В принципе – получилось даже лучше, чем мы ожидали. Особенно аплодировали цыганскому танцу. Но тут всё же надо иметь в виду, что дело происходит на промысле, в море, среди мужиков полтора месяца не видевших берега. Так что, если бы не девчонки, то считай, что и концерта бы не было. Всё это – пересадка, качка, концерт в тесноватой судовой столовой для суровых, тоскующих по дому и берегу рыбаков – чем-то немножко смахивает на фронтовые концертные бригады. Сравнение, конечно, смелое, но что-то есть.

 Чуть не забыл о «Машечке» Н., студенточке пединститута. Что за прелесть эта Машечка! (это так ее Юра Смирнов зовет). Как замечательно исполняет она военную песню «Давно мы дома не были»!

   Горит свечи огарочек,
Гремит недальний  бой…
Налей, дружок, по чарочке,
По нашей, фронтовой.

Двадцатилетняя Машечка так хрупка и воздушна, что, кажется, парит над импровизированной сценой изящная фигурка её в волшебном платьице цвета утренней зари. И в песню свою вкладывает столько души, чувства, волнения и дивного голоса!.. Смотришь на нее и переживаешь: ах, сейчас сорвется этот нежный голосок! Ах, собьется девочка! Но, ни фига! Машечка – маленький, но крепкий талантик.
Наш красавец и повеса Юра «запал» на эту Машечку; проходу ей не дает.

- Машечка! Спой мне «Огарочек» еще разичек!

Та смущается под нагловатым Юриным взглядом, мило пунцовеет щеками:

- Юра, приходите на репетицию…

- Машечка, ты мне одному спой, ладно!?

Ох, и кобелюка этот Юра. Он ведь и жену свою из под чужого венца увел… А потом бросил. Но Машечка смотрит на него нежно и доверчиво, хлопает длинными ресничками своими.

- Спой, Машечка…

И ведь уболтает!

А к качке я привык за двое суток так, что перестал её замечать. И это значит, что море, в отличие от неба, приняло меня гораздо благосклоннее.

Итак, стоим сошвартованные в тройной сцепке: посреди плавбаза – матерая глыбища её почти недвижна, а с двух бортов базы, скрипя и скрежеща кранцами, пляшут на крутой зыби две «лошадки» – наш ТР и ПСТ (посольно-свежьевой траулер), с которого насосами прямо из кошеля качают рыбу на базу.

13. 10. 84 г.

07.16. В северных широтах в октябре светает всё ещё рано, но народец в нашей каюте, привыкший на берегу вскакивать ни свет, ни заря, здесь, пользуясь случаем, «давит храповицкого». Я – не исключение; проснулся, лежу и ленюсь в сладкой неге. По нашему борту шумит рыбофабрикой пришвартованная «Полярная звезда», гремят тросы, на соседней палубе орут матросы, кранцы хрипят и стонут меж челюстями двух бортов, но, странное дело, эти шумы не раздражают. Вверх и вниз летают фонари на соседнем судне, по переборкам каюты скользят призрачные тени, а, кажется, будто ты дома, на берегу, и ветер качает фонарь за окном, стучит ставнями... В каюте жарко, хочется на волю, но вставать – лень. Вспомнилось привыкание к качке. Вначале нет сил смотреть на волнующееся море, раскачивающиеся предметы, взлетающий и падающий в пучину морскую борт судна. Хочется лечь, закрыть глаза и лежать так, притаившись, скорчившись, чтобы меньше ворочало с боку на бок. Но даже и закрыв глаза, представляется только качка, только вздымающиеся морские валы, взлетающий борт судна да ещё суп в тарелке, стоящей на влажной скатерти. Скатерти в штормовую погоду должны быть обязательно влажными, чтобы посуда по ним не каталась туда-сюда. И на суп тот смотреть не хочется, не то, что есть его, но знаешь, что есть надо, надо и надо! а не то, как говорят опытные моряки, – совсем пропадёшь.

А потом, мало-помалу, втягиваешься в болтанку, начинаешь замечать, что нет уже тех прежних приступов тошноты, не кружится голова при резких поворотах и, о чудо! – вид пролетающего за иллюминатором соседнего борта не вызывает совершенно никаких эмоций. Прислушаешься к себе ещё разок, потом через час ещё: всё тихо, как на берегу. Ну, вот – вздыхаешь облегченно, и чувствуешь себя вдруг легко и бодро, как выздоравливающий после болезни.

В море, как в жизни: то вверх, то вниз.

- Пойду, послушаю шум винтов, – говорить матрос в столовой, вставая из-за стола.

- Ну-ну, - в тон ему подыгрывает сосед, - пойди. Ты ж у нас гидроакустик высокой квалификации. – Все усмехаются. Не сразу, но доходит: «послушать шум винтов» значит – поспать.

На фото примерно половина агитбригады. Остальные на соседнем судне.

Полный текст здесь:
http://www.proza.ru/2010/01/10/1327