Векторное кольцо. Глава 10

       В вопросах религии Виктория Сергеевна также не всегда была согласна со своим мужем, хотя слушала его с интересом. Не то, чтобы она находила аргументы против его доводов, – как раз таких аргументов у неё и не было. Но её пугало то, что Евгений Дмитриевич, приводя какую-либо цитату из Ветхого завета, без труда находил аналоги современной жизни с жизнью той, что была кем-то засвидетельствована в  священной книге. «Люди для устройства жизни на Земле, - любил повторять Астахов, - ничего нового не придумали. Наша жизнь – да и прошлых поколений тоже – устроена по образу и подобию той, что была описана в Ветхом завете с её неравенством, человеконенавистничеством и жестокими войнами», - на что Виктории Сергеевне возразить было нечего.

       Однажды морозным январским вечером, сидя за столом, она перелистывала Библию, которую купила накануне у Дома Художников.
- Что ты читаешь? – садясь рядом с женой, спросил Евгений Дмитриевич.
- Да вот, Библию сегодня купила.
- Ну, и как, – интересно?
- Ещё только смотрю.
- Можно, я гляну?
- Конечно, - она передвинула книгу.
- Вот, - полистав Библию и остановившись в начале Ветхого завета, сказал Астахов. – Смотри, вот цитата: «На третий день… два сына Иакова, Симеон и Левий, братья Динины, взяли каждый свой меч, и смело напали на город, и умертвили весь мужеский пол; и самого Еммора и Сихема, сына его, убили мечом; и взяли Дину из дома Сихемова и вышли. Сыновья Иакова пришли к убитым, и разграбили город за то, что обесчестили сестру их. Они взяли мелкий и крупный скот их, и ослов их, и что ни было в поле. И всё богатство их, и всех детей их, и жён их взяли в плен, и разграбили всё, что было в домах…»
- Как можно допустить такую ужасную месть, - сказал Астахов, глянув на жену. - Во имя чего? - Ведь эта самая Дина так пленила Сихема, что тот у братьев просил её себе в жёны. Но нет. Им надо было напасть на город, разграбить его, взять в плен женщин и детей. Это же насилие и жестокость!
А что стоит вспомнить из того же Ветхого завета Книгу Эсфири, - горячился Евгений Дмитриевич. – Отменяя распоряжение покойного Амана, приближённого царя Артаксеркса, Мардохей (Эсфирь была ему приёмной дочерью) приказывает единоверным «убить и погубить всех сильных в народе и в области, которые во вражде с ними, детей и жён, и имение их разграбить», а кто воспротивится, - «всякий город или область вообще, которая не исполнит сего, нещадно опустошится мечом и огнём и сделается не только необитаемою для людей, но для зверей и птиц навсегда отвратительною».
 
       Кивнув на открытые страницы из «Эсфири», Евгений Дмитриевич отодвинул Библию и с досадой проговорил:
- Всем этим «благим» деяниям можно дать лишь одно определение: «кровавая мистерия» и ничего больше. Разве можно после всего этого назвать эту книгу священной? Не знаю, у кого как, но лично у меня язык не поворачивается. И ты подумай-ка, – он закрыл Библию, – ведь об этом почему-то никто никогда не говорит, – почти не говорит, - поправился он. - Почему бы это, как ты думаешь?
- А может, этих сообщений мы просто не слышим? – осторожно спросила Виктория Сергеевна.
- Ага – как же – иголка в стоге сена! Нет уж, если замалчивается эта тема – будто на неё наложено некое табу, – то вот и результат: нигде и ничего. Ни слуху, не духу.
- Женя, а ты сам-то знаком с библейскими истинами? И как ты относишься к Евангелию?
- Я-то знаком, и так давно, что не помню, когда это знакомство и состоялось, - ответил он, почему-то усмехнувшись. – А к Евангелию отношусь как к умной и мудрой книге, считаю, что Ветхий завет и Евангелие по мудрости и, тем более, по святости не сравнимы никак.
- Но ведь Библия в советские времена относилась к разряду запрещённых, и достать её было невозможно. Как же ты познакомился с нею «так давно»?
- В нашей семье она пребывает с XVII века, – как только я подрос, так и стал почитывать – потихонечку.
- А почему сейчас её у тебя нет?
- Потому что сейчас она в семье моего брата, - нехотя ответил он.
- Ты был когда-нибудь в церкви? – после некоторого раздумья спросила Виктория.
- А зачем?
- Ну, чтобы покаяться в грехах.
- Ага, греши и кайся, кайся и греши! Как здорово, просто слов нет, – саркастически улыбаясь, сказал Астахов. – А что такое грех, по-твоему?
- Ну… я думаю, – это поступки, за которые нас мучает совесть. Уверена, что и ты согласен с этим, а также и с тем, что все люди на Земле – за малым исключением – много грешат… и я, и ты, в том числе.
- Согласен. Но не кажется ли тебе, что эти покаяния – чистейшей воды лицемерие? И почему я должен – скажи на милость – бежать в церковь и отмаливать свои грехи у кого-то? А что потом?  Потом – снова грешить, и снова каяться?
- Ну, почему, у кого-то? - слегка поморщившись, спросила Виктория. – Не у кого-то, а у священников, которые являются посредниками между людьми и Богом.
- Нет уж, уволь, я со своей совестью разберусь как-нибудь сам. А что, священники, по-твоему, не грешат?
- Это их дело. За свои неблаговидные поступки они лично ответят перед Богом.
- Как хорошо, оказывается, заполнить свой ум чужими мыслями – независимо чьими: церковными или идеологическими, – и жить по их указке, не утруждая себя работой собственного ума, - с нотками раздражения проговорил Евгений Дмитриевич. - Уж, не фанатка ли ты церковных догм, моя дорогая?
Литвинская вскинула на него глаза.
- Так вот, – продолжал он, - если у человека нет работы ума, значит нет собственных мыслей, если нет собственных мыслей, значит нет самого человека, – и через минуту добавил: - Так… биологический робот какой-то, - он посмотрел на жену и почему-то умолк.

       А Виктория Сергеевна вдруг подумала о том, что тайна спасения души и легка, и тяжела одновременно. Легка, потому что не надо грешить, тяжела, потому что не грешить трудно. Но зачем человечеству предложена эта полярная дилемма, она понять не могла. И пока собиралась с мыслями, чтобы ответить мужу, Евгений Дмитриевич заговорил снова:
- Хочу заметить, что согласно Библии, всё происходящее на Земле свершается по воле Божьей, и если следовать этому постулату, значит и грехи наши «деются» с его ведома. А если не с его, то тогда – с чьего?.. Но не говорит ли это о том, что мир с сатанинскими приоритетами, то есть войнами, болезнями, нищетой, – изначально несовершенен?
       Он подошёл к окну и, откинув штору, посмотрел на улицу. На противоположной стороне, у забора, небольшими сугробами белел выпавший накануне снег. На его полотне – в свете жёлтого фонаря, висевшего рядом на столбе, – неровными бликами лежали причудливые тени. Устремив взгляд к небу, усыпанному звёздами, Астахов сказал:
- Или вот ещё парадокс: в Библии также сказано, чтобы мы, грешные, уважали и чтили вышестоящих. Но прости, – как я могу уважать, например, моего начальника Рябова, который всё сделал для того, чтобы занять доходное место бывшего в этой должности прежнего Вересова? Как говорится – всеми правдами и неправдами, – но только бы поближе к кормушке. И ведь добился своего, хотя явно не обошлось без лжи и предательства. Но ведь однажды солгавший – солжёт, однажды предавший – предаст, и  таких немало. И что, – прикажешь расшаркиваться перед ними?
- Ну не все же такие, - возразила наконец Виктория. - Есть и другие – те, что себе зарабатывают и подчинённых в обиду не дают, к тому же и зарплату им приличную платят, да и благотворительностью занимаются.

       Посмотрев на жену взглядом, в котором без труда угадывался явный скепсис и, видимо, потеряв интерес к полемике, Евгений Дмитриевич придвинул Библию к себе и без всякого интереса стал перелистывать её.   
- Ну, не знаю, - неуверенно произнесла Виктория Сергеевна.  – Только мне бы хотелось помнить и верить, что мы – живущие на Земле – находимся всё-таки под защитой Всевышнего. Думаю, что Всевышний – это единый Бог или, другими словами, Высший Разум Вселенной. Конечно, все эти парадоксы, о которых ты говоришь, волнуют и меня тоже, и всё это очень сложно:  нашему разуму возможно и не подвластно. Но, просыпаясь каждое утро, мне вновь и вновь хочется воскликнуть: «Спасибо Тебе, Господи, за тёплое Солнце и  хрустальную синь неба! Спасибо за то, что Ты даришь мне ещё один день моей жизни!»
       Астахов на минуту задумался, потом, будто нехотя, проговорил:
- Ну, хорошо, давай оставим эту тему, по крайней мере, сейчас. Что-то надоела она мне.

*   *   *

       Виктория Сергеевна слушала мужа и не знала, соглашаться ей или нет. И, хотя то, о чём говорил Астахов, ей тоже не нравилось, но делать такие резкие высказывания она всё же поостереглась бы. Однако Евгений Дмитриевич был прав уже в том, что много негативных аналогий из ветхозаветной истории, которая представлена в Библии, перекочевало в нашу жизнь. Чего стоит одна только вражда между отдельными людьми и целыми государствами, приводящая часто к разрушительным последствиям.
«А может, сия наука, - думала Виктория, - преподана затем, чтобы показать, как не надо жить, и какое наказание ждёт за творимое зло, ибо вне всякого сомнения, любое зло наказуемо, – как во времена страшного потопа, когда в ковчеге спасся один только праведник Ной со своими близкими».

       Но, по словам Астахова, выходило, что всё происходящее на Земле свершается по воле Бога. Значит, нищета большинства людей, живущих на планете, войны и террор – тоже по воле Бога? Или же… по другой воле? Но если верно последнее, то почему именно так был устроен мир изначально? Если же последнее не верно и всё свершается по воле Божьей, то почему тогда появляется много греха, в котором погрязло всё человечество?
       Чуть раньше ей довелось прочесть книгу одного архимандрита, в которой через строчку говорилось о том, что все мы – страшные грешники и по этой причине дённо и нощно должны каяться и просить у Бога прощения. По поводу последнего Виктория не раз задавалась вопросом: «Почему человек грешен уже a priori, не успев появиться на свет, и почему едва ли не каждый его жизненный шаг – чуть ли не грех? Как правильно вести себя в условиях всех этих несвобод, – религиозной, социальной, семейной, – которые, как из рога изобилия, сыплются на него в его земной жизни?»
 
       Однажды по радио в одной из бесед журналиста со священником она услышала ответ на свой вопрос. Оказывается, весь народ, живущий на Земле, до сих пор искупает грехи за тех, кто две тысячи лет тому назад (когда Иисуса вели на Голгофу), в исступлении кричал: «Распни его, распни!»
       Но почему мы, не присутствовавшие на этой казни и даже не жившие в те времена, должны нести ответственность за тех, кого не видели и не знали? Почему нашим потомкам уготована точно такая же участь? Ведь если Бог милосерден, –  он должен был простить тех, кто прокричал эти страшные слова, ибо те не ведали, что творили. «Наверное я так безграмотна в этих вопросах, что ничего не понимаю» - размышляла Виктория. Но одно она знала твёрдо: те десять заповедей написаны умным человеком и написаны не зря. Памятуя об этом, она посоветовала мужу помириться с братом, с которым тот не общался более двадцати лет, но Астахов в жёсткой форме, голосом, не терпящим возражения, попросил больше не напоминать об этом. Виктория Сергеевна и не напоминала, хотя бы потому, что не имела права судить, ибо не была свидетельницей той ситуации, в которой во время своей размолвки находились  её муж и его брат. Да и вообще – «не судите, да не судимы будете» – вспоминала она всякий раз одну из тех десяти заповедей.

http://www.proza.ru/2011/04/27/57