Мернейт. Глава 3

Глава 3.

Наше время. США. Штат Калифорния. Аптос.

С того самого первого перерождения прошли не просто годы – многие столетия. Но я до сих пор помню каждую деталь, каждое чувство и эмоцию так, словно это произошло совсем недавно. Негодование, охватившее от того, что милостивая Бастет избрала для меня такую судьбу. А потом смирение, от того, что поняла: не Богиня выбирала. Она всего лишь предложила варианты, по которым могла пойти судьба, но выбор делала я самостоятельно. И нет смысла обвинять Бастет в том, чего она не делала. Это мои решение и путь. Гораздо проще было бы остаться рядом с мужем, не убегать и прожить одну, но обычную жизнь, наплевав на последствия. Но как может, почитающая семью и домашний очаг, жрица спокойно смотреть на убийства, которые совершает Он? Та, что служит любви между мужчиной и женщиной, стала бы той, с чей помощью Азазель сумел покорить народы. Я не жалею о выбранной судьбе: люди сами найдут, чем разрушить собственную жизнь. Без Его помощи и участия.

Помимо воли в памяти всплыло ещё одно из перерождений. Наверное, оно было одним из тех немногих, которые вызывали чувство сожаления об ушедшем времени.

***

860 год, Ирландия, Королевство Дублин.

Я родилась в семье обыкновенных крестьян, живших разведением скота. В то время между конунгами шла междоусобная война, и маленькие поселения на границах владений страдали от набегов соседей. Когда мне исполнилось пятнадцать, в нашей деревне гостил один из вождей. Он возвращался после переговоров о мире с нашим конунгом. Поселение радушно приняло благородного гостя, предложив остановиться на ночь, чтобы дать отдых людям и лошадям. О конунге Свене среди простого народа ходили легенды. Молодой и не очень богатый, он слыл одним из справедливейших вождей. Его не боялись, как остальных властителей-викингов, добывших земли в бою. Наоборот почитали, уважали и любили воины, богатые торговцы, да и простые крестьяне. Старейшина рода был рад предоставить кров такому человеку.

Как стайка птичек к рассыпанному зерну, к вечерним беседам у костра слеталась молодёжь. Парни-охотники с восхищением и завистью рассматривали опытных воинов. Смешливые и смущённые девчонки краснели, но всё равно лезли посмотреть на мужчин, каких никогда не будет в деревне. И я не стала исключением. Память ещё не вернулась, и я была такой же, как все. Сидела, смущённо косясь на викингов и краснела, если встречалась взглядом. А старшие знай подсаживали к викингам девчонок по-симпатичнее. Увлечётся кто из них и принесёт всему роду благословение могучих воинских богов. А если избранница ещё и ребёночка от воина родит – на все времена обеспечит потомкам покровительство всемогущего Одина. Из таких семей девушек брали замуж, не задумываясь, и ни одна даже самая неумелая или некрасивая не оставалась без жениха. Вот девчонки и вились вокруг викингов, надеясь привлечь удачу под свою крышу. Воины же вели себя, как примерные гости: даже после выпивки не буянили, не хватались за оружие да за длинные косы. Свеном был отдан приказ, которому безоговорочно подчинялись.

Конунг Свен сидел по правую руку от Старейшины. В отличие от остальных викингов, он не выглядел таким огромным. Высокий и жилистый, c мужественным, обветренным лицом и жёстким взгляд голубых глаз. Он мог бы затеряться среди толпы своих же воинов – крупных, бородатых мужчин. Мог бы, но наоборот выделялся. Викинги ловили каждое движение предводителя, каждый взгляд. Они любили его, как отца, и не стеснялись своих чувств. Когда он в компании нескольких своих шёл по поселению, было сразу понятно: идёт вождь многих.
Мой взгляд то и дело возвращался к конунгу. Конечно же, я была не единственной девушкой, притянутой его величием, но ни одной из нас он не выказывал предпочтений. Снисходительно улыбался, посматривая на стайку щебечущих пичуг. Вечерние беседы закончились и все направились по домам. Некоторые из викингов ушли не одни, и девушки, выбранные воинами, краснели и улыбались. Свен ушёл один.

Домой идти не хотелось. Меня никто не выбрал, и мать наверняка будет ворчать весь вечер, обвиняя дочь в плохом старании. Я была старшей в семье, и пора было идти замуж, но желающих назвать меня женой всё не находилось. Мать только удивлялась. Вокруг других девушек кружили женихи, а меня, умницу и красавицу, старались обходить стороной. Она ворчала, что я, никого не привечая, так и останусь в старых девах. Я понимала, что мать права, но в то же время, что-то не пускало, не давало оказывать знаки благосклонности мужчинам. Будто что-то сдерживало, заставляло ждать определённого момента.

Я села на берегу реки и бездумно смотрела вдаль, ожидая, когда все улягутся спать, а я смогу вернуться домой и избежать материнских укоров. Хотелось плакать от обиды, от непонимания того, чем я провинилась перед Богами. Чем разгневала настолько, что Они лишили возможности стать женой и матерью. Тихий шорох шагов за спиной заставил вздрогнуть и испуганно обернуться. Сердце забилось птицей в клетке: позади молчаливой тенью вырос конунг. Неужели молитвы будут услышаны? Неужели мать, наконец, довольно улыбнётся при виде меня?
– Не бойся, – грубый голос викинга нарушил тишину. Он сел рядом и устремил взгляд вдаль.
– Я и не боюсь, – мой голос дрожал, но не от страха, а от волнения. Неужели я – та, кого он выбрал среди толпы смешливых и симпатичных девчонок?
– А чего слёзы льёшь? – он даже не смотрел на меня.
Я не знала, что ответить и промолчала. И правда, не объяснять же ему причину?
– Если не хочешь, я не притронусь к тебе, – не дождавшись ответа, сказал он. – Неволить не стану.

Вот сказал, так сказал. Нет, чтобы без слов и разговоров зацеловать избранницу до синяков, так нет. Предоставил мне право выбирать самой. И что мне с этим делать? Я посмотрела на него. Мать с ума сойдёт, если узнает, что я отказалась от такой возможности. О том, чтобы быть избранной конунгом, мечтала любая девушка в нашем роду, а я, дура, ещё раздумываю. Разве это так важно хочу я или нет? Это важно для рода, для матери. Кого волнует моё мнение? Я подвинулась к нему ближе и коснулась плеча. Он даже не пошевелился.
– Быть избранной великим конунгом – благословение, – тихо сказала я. – Род будет благодарен за выбор и примет тебя, как члена семьи.
Он повернулся и посмотрел мне в глаза.
– Как твоё имя?
– Мернейт, великий конунг.
– Мернейт – странное имя, – задумчиво глядя мне в глаза, сказал Свен. – Странное, но красивое.

Грубая, шершавая ладонь коснулась щеки, заставив вздрогнуть и покраснеть. Внезапно, викинг насторожился и посмотрел на кромку леса темнеющую за деревней. Через мгновение он вскочил на ноги.
– Оставайся здесь, – резко бросил он мне. – Что бы ни случилось, не возвращайся в деревню.

Я удивлённо таращилась на него, ничего не понимая. Свен больше ничего не объяснил, только бросился бежать к спящему поселению, громко крича на ходу. Из домов повыскакивали полусонные крестьяне и викинги с оружием. В это же мгновение из леса с громкими криками, с факелами в руках, появился отряд воинов. От ужаса меня приморозило к земле, разум отказался воспринимать происходящее. Расширенными глазами я смотрела на то, что происходило в поселении, но не осознавала ничего. Картина убийства и насилия сменялась новой, ещё более кровавой, а я столбом стояла у реки, не в силах пошевелиться. Надрывные вопли, звон железа, жадный треск огня, сжигающего дома, сливались в оглушающий поток звуков.

Раздался женский визг, перекрывающий весь шум – звук боли и смерти. Меня будто кто-то подтолкнул. Сорвалась с места так, будто за мной гнались демоны. Я узнала этот голос – кричала мать. Ворвавшись в тот кошмар, которым сейчас стало наше мирное поселение, ничего не замечая вокруг, чудом избегая острых стрел, проносящихся мимо, неслась к дому. Дым забивал горло, мешая дышать, заползал в глаза, мешая видеть, но собственный дом я нашла бы даже на ощупь. Возле входа в жилище, распростёртое на земле, лежало тело матери. Я рухнула на колени перед ней, прислушиваясь к дыханию. Чуда не свершилось – мать была мертва. Звериный крик вырвался из горла сам собой. Хотелось рвать, кусать, разрывать на части того, кто сотворил это с подарившей мне жизнь. Сердце билось где-то в горле и горело нестерпимым огнём, глаза застилала кровавая пелена ярости. Безумие наполняло поглощённый горем рассудок, отталкивая отчаяние, избавляя от нерешительности и неуверенности. Я осмотрелась: в шаге от меня лежала чья-то отрубленная рука с зажатым в мёртвой ладони мечом. Мне не было дела до того, чья эта рука. Разжав скрюченные пальцы, схватила меч, даже не почувствовав тяжести металла.
Вокруг творился настоящий хаос: женщины кричали и пытались спрятать испуганных, плачущих детей, мужчины рода дрались тем, что успели схватить впопыхах и спросонья, викинги защищали деревню, как родную. Враг превосходил числом, но ему отчаянно сопротивлялись, ведь дрались не за то, чтобы отнять, а за то, чтобы сохранить. Я увидела Свена – на лице, плече и бедре остались раны от чьего-то слишком шустрого меча, но конунг продолжал неистово сражаться. На лице застыла страшная гримаса. Как-то отстранено я подумала, что такое же выражение ярости и безумия сейчас и на моём лице. На конунга наседали двое и он не видел, как третий из нападавших замахнулся, чтобы бросить копьё в спину.

Я никогда не держала в руках меча, даже в мечтах не представляла себя воином. Но ярость, сводящее с ума бешенство потери, придали сил, подсказали, как поступить. Воин с копьём стоял совсем недалеко от меня. Не обращая внимания на слабую девчонку, он замахнулся. Я прыгнула, оттолкнувшись от земли обеими ногами на перерез летящему копью. Даже затуманенным рассудком я понимала, что жизнь каждого из викингов ценнее моей. Только они могут спасти деревню, не дать сровнять наше поселение с землёй. Копьё, нацеленное в спину Свену, ударило меня в плечо с такой силой, что я пролетела несколько шагов, но боль не достигла сознания, поглощённого безумием. Воин, которому я испортила бросок, зло оскалился и быстро подошёл ко мне с намерением прихлопнуть, как назойливую муху. Я успела выдернуть из плеча копьё, чудом не пробившее тело насквозь, которое своей тяжестью мешало двигаться. В душе в тот момент не было места для боли, только животная ярость, которая заставляет загнанного волка сопротивляться целой своре собак, рвать их тела на части, зная – это последнее, что он делает. Когда воин подошёл, я неумело замахнулась мечом. Он легко отбил атаку и вырвал оружие из моей слабой ладони, громко рассмеявшись.

Я уже не видела ничего вокруг кроме смеющегося злого лица воина. Кроме смерти, поблёскивающей в его глазах. Он замахнулся и ударил, а я закрыла глаза, встречая конец. Ну что ж, я хотя бы успела спасти жизнь Свену, который может защитить нашу деревню. Даже сквозь ярость я ощутила сумасшедшую, сводящую с ума боль, когда клинок воткнулся в тело. Колени тут же растаяли, подчиняясь ей, скрючивавшей тело, лишающей сил. Сквозь пелену долетел яростный вскрик, и я рефлекторно открыла глаза. Воин, ударивший меня, пустым взглядом смотрел на отрубленную руку. Прямо перед ним стоял Свен. Замах меча – воин, как мешок, набитый торфом, с глухим стуком повалился на землю.

Свен повернулся ко мне и посмотрел в глаза. Бой ещё не закончен, нет времени на прощание, сожаление, слёзы. На конунга налетели ещё двое воинов. Я потеряла его взгляд, сохраняющий сознание. Боль накрыла с головой, лишая рассудка, погружая в пустоту.

***

Реальность встретила меня ярким светом солнечного дня. Всегда доброе и ласковое солнце кривым ножом впивалось в слезящиеся глаза. Меня покачивало, словно я ещё не пришла в себя. Это ощущение родом из детства: так мать баюкала непутёвое дитя, разбившее колени. Сквозь слёзы я видела чистое и высокое голубое небо, слышала странный плеск, словно рядом кто-то купался. Несколько раз сморгнув, чтобы хоть слегка очистить взгляд, я повернула голову на бок. Вдоль дощатого борта, на длинном ряду из скамеек сидели викинги, ритмично вскидывающие вёсла. Как я здесь оказалась? Неужели Свену не удалось защитить деревню и меня взяли рабыней в чужой мир? Паника подбросила меня с мягкого мехового одеяла, и тут же боль дала о себе знать, вспыхивая мучительной вспышкой в плече и рёбрах. Вскрикнув, так и не поднявшись на ноги, я привалилась к борту корабля. Душа дрожала от ужаса, глаза слепо шарили по палубе в поисках знакомых лиц, а боль подчинила тело, не давая шевелиться. Да и куда бы я побежала посреди моря? Горло сжало тисками страха, взгляд затуманился слезами. Сквозь пелену я увидела тёмный против яркого неба силуэт, неумолимо приближавшийся ко мне. Через пару мгновений перед глазами возникло расплывшееся пятно – чьё-то лицо. Несколько раз моргнув, наконец, узнала Свена. Паника начала отпускать: сердце уже не норовило разбить клетку рёбер, дышать стало легче.

– Не бойся, – совсем как тогда на берегу реки, тихо сказал конунг. – Ты на моём корабле. И ты – не рабыня.
Его голос окончательно прогнал страх, и вернул способность соображать.
– Почему я здесь? – спросила я, растерянно озираясь.
– Твоей семьи больше нет. Многие спаслись, но не они. Я решил забрать тебя с собой.

Слова хлестали, словно кнутом по голой коже. Матери и отца больше нет, и я никогда не услышу задорного смеха младших сестрёнок, не поглажу их кудрявые головы, не встречу братьев, вернувшихся с охоты, не засмеюсь над их шутками. Теперь я одна. Как такое возможно? Такая большая семья и, вдруг, никого не осталось? Мысли разрывали сердце на части. Душа ещё не укоренившаяся в теле, ушла от страданий в бессознательную темноту, скрываясь от боли и отчаяния, оберегая разум от помешательства.

Отредактировано: 25. 09. 2014