Весенний рыжий лес

Четвертый курс иняза. На носу – сессия. А тут вызывают в партком.

— Дело серьезное. Но, вы — коммунист, потому именно к вам обращаемся. Выручайте. Это — партийное задание.  Есть необходимость собрать группу студентов старших курсов и отправить на педпрактику в Гомельскую область. Некоторые школы остались без учителей — население частично эвакуировано из загрязненных зон, вот и остались ученики из оставшихся семей в полупустых школах.

— Но у меня же сын маленький, пять лет всего.

— Мы понимаем и учли и это. Вы группу соберите, а вам ехать не обязательно, у вас хорошая отговорка — сын.

***

И вот тринадцать студентов четверокурсников уже с чемоданчиками стоят на вокзале, готовые поездом Минск—Гомель отправиться туда, ближе к зоне. Это — не Чернобыль, а просто «грязные» места на карте нашей страны.

***

Мы с Людкой приехали в обеденное время — пришлось долго ждать из гостиничной столовки администратора, чтобы получить ключи от номера.

— Ой, девки, вы, наверное, проголодались в дороге? Бегите-ка в столовую, там еще осталась еда, — встретила весело администраторша, — А вы по какому?

— Чего, «по какому»? — не сразу въехали мы.

— Ну, вы ж — училки? По какому предмету?

— А!!! Инглиш! — хором ответили мы.

— Ага, ага, понятно. Наши съехали, сбежали. Ну, ладно, осваивайтесь.

Обедать не пошли, почему-то смертельно устали. В номере, побросав вещи в шкафчик без двери, свалились на деревянные разболтанные кровати.

Не знаю, сколько прошло времени, пока я спала, только проснулась от того, что плакала, хлюпала Людка.

Надо сказать, Людмила девушкой странной немножко была. Она увлекалась Heavy Metal, носила кожаные вещи от пят до  головы. А голова была выстрежена в смешной ежик. Все пальцы рук — в металлических кольцах и перстнях. В институте ее за это гоняли, но она всегда была такой бесшабашной веселухой, вокруг нее вечно была какая-то орава пацанов, и потому даже представить, что она в принципе умеет плакать,  не могла.

— Лю… — я от удивления повернула голову налево, в ту сторону, где плакала тихо Люда.

Но на самом деле ни голову я не повернула, ни выговорить длиннее «Лю…» не смогла —  все тело и даже, кажется, все органы были полностью лишены возможности двигаться. Я и сама так перепугалась!   Только мысли двигались с обычной скорость, а все остальное,  мое, замерло, остановилось.

Раньше, когда я слышала где-то, что «тело налилось свинцом», я представляла это как-то совсем иначе. Нет, наверное, вообще не представляла, просто говорила, читала, слышала от кого-то.

Помогая  руками левой своей ноге опуститься на пол, я еле сдерживала приступ тошноты. Мутило так, мутило все, а не только желудок, что терпеть не было сил.

Потихоньку-потихоньку и Людка стала оживать, сползать с кровати.

— Что… мы… е- ли? Мы от-ра-ви-лись… — прошамкала, как старуха, я.

— Дура! — Людка смотрела на меня выпученными глазами – шарами, — Это — радиация. Причем тут отра… — И она упала.

В этот момент в дверь заглянула администратор тетя Вера.

— О! Проснулись девки мои! А я все хожу-хожу, заглядываю-заглядываю, а все спите и спите, — она подошла, помогла Людмиле сесть на кровать, сама присела на стул и начала вводную лекцию, которую, видно, привыкла тут всем произносить.

— Вы вот че… вы сегодня так и поваляйтесь, все равно не сможете идти никуда, а завтра станет легче. Тут так у всех начинается: женщин тошнит, тело набрякает тяжестью, а у мужиков — понос. Пройдет. У всех проходит.

На языке и сейчас, когда пишу, слышу тот противный привкус не то ацетона какого-то, разбавленного молоком, не то какого-то другого химического или медицинского препарата.

Мы молча  пролежали почти сутки. Утром приходила завуч из школы знакомиться, но, понимая, что мы не встанем и никуда не придем, она подала нам наши сумочки и, взяв вузовские направления на работу, ушла. Успокоила тем, что мы придем в норму уже к концу дня — они тут все были в курсе и симптомов, и процессов восстановления.

К вечеру, и,  правда, мы уже сами встали, сходили в душ, привели себя в порядок и отправились на почту звонить своим родителям, доложить, что доехали и все в порядке.

Надо сказать, что уже в гостинице мы не раз слышали, как что-то попискивало время от времени за дверью, а тут просто пришли в шок — в магазинчике, куда мы зашли за какой-нибудь минералкой, почти все покупатели были в военной форме и все с приборчиками, и из всех приборчиков писк идет такой, что противнее не бывает. Все продукты «пищат».

Родителям сказали, что все О.К., но про продукты и дозиметры раскололись. Очень об этом сейчас жалею — бедная мамуля бегала через день на автовокзал, передавала «чистую» еду нам.

Вечером в гостинице начался переполох — уезжали, отработавшие свои положенные две недели  вахтенной смены рабочие, а им на смену приехали новые — человек пятьдесят. Теперь уже мы с Людкой пробежались вечерком по номерам, провели ликбез, кому воды подали, кого до туалета довели.

Радиация не пахнет, но от нее во рту такой привкус, который чувствуется и сейчас, двадцать пять лет спустя, стоит только вспомнить об этом.

(продолжение: http://www.proza.ru/2011/04/27/817)