Грех

   Грех
    (рассказ)

До чего ж бывает интересной и азартной охота на рябчиков! Казалось бы, и премудрости особой не надо, пришел в лес на какой-нибудь ручей, где точно знаешь, они тут водятся, достал манок и знай себе, посвистывай, - сами прилетают и садятся, чуть ли не на голову. И ехать далеко не надо, слава Богу, рябцы в тайге никогда не переводились и живут повсеместно и, даже очень близко к жилью. И демократичная она, эта охота, доступна любому, и парнишке, только что получившему разрешение от отца брать ружье, и пожилому охотнику, которому возраст уже не позволяет ходить в тайгу далеко и надолго. Но удовольствия она доставляет огромное. Ведь как приятно погожим утром в начале октября зайти в лес, стоящем в самом разгаре осенних красок золотой осени. Пробежаться по чистому, светлому бору, устланному белым, хрустящим от первого заморозка  ягелем, вдыхая полной грудью холодный, настоянный на хвое воздух.   Грибы уже отошли, но все равно еще можно найти редкие белые, абсолютно чистые, потому что мошкару и других прожорливых насекомых, охочих до вкусной мякоти грибов уже прибило. Зато сколько так любимой рябчиками брусники, обсыпавшей придорожные кочки красным бисером, рябины полными гроздьями, свисающими с наклоненных под их тяжестью ветвей! В такое утро чувствуешь себя необыкновенно хорошо. Словно молодость вернулась и хочется жить, любить, кричать на весь лес, бежать куда-то, не думая, что тебя кто-нибудь увидит и подумает, что мужик умом тронулся.
 В такое вот субботнее утро Сергей вышел в лес пострелять рябчиков. Вечером должен был навестить его старый товарищ, бывший одноклассник, заехавший в их  таежный поселок навестить родителей, сам давно и прочно живший в Москве. А заодно и с закадычным другом встретиться.  Ну,  чем тут угостить гостя? Магазинными продуктами? Разве это дело. Нет! Надо выложить на стол таежные деликатесы, и Сергей решил приготовить жаркое из лесной дичи. А что проще всего добыть, - конечно, рябчиков. К тому же, они и самые вкусные из лесных курочек.
Он взял двух птиц с одного выводка, одну с другого и сейчас шел вдоль ручья в поисках очередной птички, изредка посвистывая в манок. Рябчики пока не отзывались. Где-то далеко впереди залаяла собака. «Наверно кто-то на глухарей пошел», - промелькнула мысль и тут же забылась, потому что слева со стороны ручья раздался характерный свист. Сергей тут же сбросил рюкзак, спрятался за толстым стволом ели и манком ответил: «Семь, семь, семь тетеревов». Так примерно звучит песнь рябчика, если переводить ее на слова. Рябчик тоже ответил. Судя по звуку, он был метрах в пятидесяти от этого места. Далеко. Бывает так, что он пару раз свистнет и летит разбираться, что это за чужак вторгся на его территорию. Надо его выгнать. А бывает и так, что приходится и десять и двадцать минут пересвистываться с ним, а он все не летит. Или подлетит поближе и сядет где-то совсем рядом, но его не видно. Или вовсе замолкнет на дальних подступах, сытый и довольный, не желающий вступать в драку с чужаком, или почувствовавший фальшь в свисте неопытного охотника. Но Сергей свистел виртуозно. Он знал, когда и сколько раз надо потянуть, какие делать паузы, имитировать азарт, агрессию или безразличие, свистеть молодым сеголетком или опытным петушком, или готовой к спариванию курочкой. В этой охоте он знал все. Этот рябец оказался опытным и хитрым. После нескольких быстрых ответов, он немного подлетел и застыл на месте. Трели его стали редкими, и в них не было обычной у петушков агрессии. Зато в них чувствовался вопрос: «Ты кто?» Тогда Сергей сам стал имитировать агрессию, дескать, я прилетел сюда хозяином, а ты уходи. В ответ рябчик совсем замолчал, видно испугался злого чужака. Сергей тоже прекратил свистеть. Надо было обязательно дождаться возобновления диалога со стороны птицы. Он знал, что рябчик никуда не улетел, он здесь, сидит и прислушивается, и тоже ждет активности от соперника. Потянулись длинные минуты тишины. В лесу опять лаяла собака, но уже ближе. «Кто же это мог быть»? - подумал Сергей. В поселке он знал всех охотников и всех их собак. Лай этого кобелька он не узнавал.
Рябчик не выдержал первым и уверенно подал голос. Это уже был вызов. Сергей тут же принял его семью тетеревами. Рябчик свистнул почти без паузы. Чувствовалось, что он заводится. И Сергей поддал азарту в их перепалку. После четвертого ответа он услышал  фр-р-р крыльев. Птица села где-то совсем рядом. Хоть и опытным Сергей был охотником, и дичи добывал много и дичи покрупней этого свистуна, но сердце у него волнительно забилось от предвкушения выстрела. Он осторожно выглянул из-за ствола ели, высматривая птицу в ветвях рядом стоящих деревьев. Разглядеть рябчика, сидящего на березе еще можно, но если он садится на елку, то задача эта очень трудна. Птица выбирает ветку поближе к стволу, то есть в самом густом и защищенном от чужих взглядов месте. Кроме того, наименее освещенном. Если прибавить сюда защитную расцветку перьев рябчика, в которых он полностью сливается с окружающим его пространством и малые размеры птицы, то можно представить, как сложно высмотреть его в гуще елового лапника. Сколько не всматривался Сергей в деревья, не мог он выцепить взглядом желанную добычу. Вот если бы он уже отсюда подал голос. Но свистеть уже нельзя. Когда петушки сближаются, они перестают свистеть, слетают на землю и сами находят друг друга. Рябчик знал, что его соперник где-то рядом, но спускаться пока не спешил.
С того момента, когда Сергей первый раз услышал рябца, прошло уже минут тридцать. Никогда еще так долго не приходилось охотиться за одной птицей, и у него стало пропадать терпение. Но о том, чтобы просто уйти не было и речи. Этого Сергей решил взять, во что бы то ни стало! Он снова выглянул из-за елки и сантиметр за сантиметром стал просматривать каждую веточку на окрест стоящих деревьях. И тут он его поймал! Хитрый рябчик сидел на противоположном от охотника суку ели, что стояла всего в десяти метрах, полностью скрытый стволом. Поэтому его и не было видно. Но время от времени он выглядывал (так же, как и Сергей), и это движение головы его выдало. Но как стрелять? Даже если он постоянно будет держать голову в поле зрения, а не выглядывать, попасть в нее с десяти метров почти не реально. Тогда Сергей взял веточку и стал тихонько шуршать ей по опавшим листьям, имитируя звуки гуляющей птицы. Это должно было раззадорить рябчика. И точно. Тот услышал шуршание, решил, что его соперник уже на земле и перепрыгнул на ближнюю ветку, намереваясь слететь. Через мгновение грянул выстрел. Желанный трофей упал под дерево.
- Иди сюда, родной! - победно выкрикнул Сергей. Он, не спеша, повесил ружье на плечо,  достал сигарету, закурил и медленно направился к битому рябчику.
И тут вдруг, откуда ни возьмись, появилась собака! Это была довольно крупная рыжая с белыми подпалинами лайка. Она, не задумываясь, подскочила к рябчику, схватила его, нагло посмотрела на охотника, дескать, я первая, моя добыча, развернулась и побежала. Сергей оторопел от неожиданности, но сразу бросился за воровкой в погоню. По пути он подобрал увесистую палку, чтобы иметь больше аргументов в общении с собакой. Только разве догонишь ее! Тогда он с последней надеждой швырнул в собаку палкой, как битой в игре в городки. К своему удивлению попал. Собака взвизгнула, бросила рябчика и встала над ним. Сергей подбежал к ней. Лайка смотрела на человека злыми глазами,  угрожающе зарычала, потом залаяла с выпадами. Он в нерешительности остановился. Собака воспользовалась этим, снова взяла птицу, снова пустилась наутек. И Сергей не выдержал. Гнев застил глаза и ум. Он так долго охотился на этого рябчика, с таким трудом добыл его, а какая-то собака вот-вот утащит добычу. Ружье в момент слетело с плеча и с грохотом изрыгнуло сноп дроби в след убегающей воровке. Сергей увидел, как собака, отчаянно визжа на весь лес,  закрутилась на месте волчком. Зубами она хватала себя то за одну заднюю ногу, то за другую. А потом исчезла. Рябчик остался лежать на мху.
Все еще кипя от негодования, Сергей подобрал своего уже дважды добытого рябчика, внимательно осматривая место в поисках следов крови. Ее нигде не было видно. «Значит, собака поранена несерьезно», подумал он. «Дробь мелкая, шестой номер, ничего ей не будет… хотя расстояние не велико, метров двадцать». Засомневался. Но думать о худшем не хотелось, и он прогнал беспокойные мысли. До завершения охоты он взял еще пару птиц. Общего количества вполне хватало для хорошего ужина, и Сергей вернулся домой.

В тайге свои законы, свой, так сказать, таежный уголовный кодекс. Есть преступления незначительные, такие, как, например оставление после себя бардака в охотничьей избе, или если кто-то сжег все дрова и не приготовил новых, как минимум для одной полной растопки печки. Охота в чужих угодьях – преступление уже посерьезнее, тем более, если добыта там крупная дичь, лось, например. Снятие дичи с чужих силков и капканов относится к преступлениям подобного же рода. Наиболее тяжкие преступления – это, например, сознательное сжигание чужой избы, порча оставленного автомобиля (дабы не ездили сюда) и, конечно, убийство чужой собаки, тем более хорошей рабочей собаки. Не имеет смысла рассуждать, почему совершаются эти преступления. В основном, конечно, главная причина – это добыча. Если у охотника хорошая собака, то и дичи он берет больше, а это не всем нравится. Люди завистливы.
Через пару дней в поселке охотники знали, что у всеми уважаемого Ивана Федоровича кто-то в тайге подстрелил собаку. Не насмерть, дробью, но довольно серьезно. Говорили, что, скорее всего лайка не выживет. Федорович, пожилой мужчина, ходил по поселку сам не свой. Его лайка действительно получила тяжелое ранение. Дробь попала в брюшную полость, и вопрос о ее жизни или смерти заключался только во времени. Он это прекрасно сознавал, а у людей спрашивал, не знают ли, кто из поселка в тот день охотился, кто мог подстрелить собаку. Про Сергея, что он охотился в тот день, никто не знал, да и не могли подумать, чтобы он смог такое совершить. Разговаривал Федорович и с самим Сергеем…
Когда Сергей узнал, чью собаку подстрелил, у него все внутри похолодело! Он сам очень уважал Ивана Федоровича, знал, что у него появилась замечательная лайка с великолепным верхним чутьем, мастерица охоты за боровой дичью. Равной ей в этой охоте в поселке собаки не было. Вот только, к сожалению, не видел ее Сергей ни разу. Если бы видел, разве не узнал бы в лесу, разве выстрелил, будь хоть в каком гневе. Да Бог с ним с этим рябчиком! Пускай унесла бы, Федорович потом глухаря бы вернул! А теперь что? Загубил чужую собаку! Грех на душу взял. Как людям в глаза смотреть? И ни чем ведь не оправдаться. Нет такой причины, чтобы стрелять в собаку! Она же доверяет людям, и чужим тоже. Не ластится, не виляет хвостом, не дает себя гладить, пусть рычит и лает, да пусть даже ворует, но подходит, не боится, зная, что человек плохого ей не сделает.
Сергей сам был в поселке уважаемым человеком. Он и родился, и учился, и женился здесь, но работал в городе в солидной нефтяной компании. Мог в любой момент переехать,  но не отрывался от своих корней. Держал в поселке собак, лодки, моторы, снегоход, все снаряжение. А все потому, что страстно любил охоту. Имея хороший заработок, не отказывал в помощи старикам, кто на свою мизерную пенсию не в состоянии был купить какую-нибудь запчасть для лодочного мотора, или лишних двадцать литров бензина. Помогал на снегоходе вывозить мясо из тайги, а один раз вывез в санях сломавшего ногу охотника, естественно не требуя никакого возмещения затрат. Но люди сами благодарили, кто как мог. Кто мясо привозил, рыбу, а кто и просто приходил с бутылкой дешевой водки и с благодарностью в сердце. Это дорогого стоит. Так формируется и крепнет охотничье братство. И вдруг такое преступление!
 На своих никто подумать не мог. Скорее всего, это совершил кто-то из городских. И, вроде даже, видели зеленую «девятку» на дороге недалеко от того места, но, естественно, никто не запомнил номера и искать ее бесполезно. Сергей не знал что делать, как поступить. Самое правильное конечно было бы самому придти к Федоровичу и все честно рассказать. И, наверное, он так бы и сделал не сегодня так завтра, вот только собрался бы с духом и пришел. Купил бы самый дорогой коньяк и обязательно пришел! Но, когда он случайно встретился с Федоровичем в поселке, и тот его окликнул, Сергей понял, что вот прямо сейчас не он в силах признаться.
Старик в десятый или двадцатый раз рассказал про свою беду, посетовал на «этих городских», что надо их выживать из тайги, что только гадят, и бьют дичь почем зря и с машин и со снегоходов и весной стреляют глухарок и тетерок, и все в таком же духе. Сергей, чувствуя неимоверную тяжесть в душе, поддакивал, а потом, просто сославшись на занятость, распрощался с Федоровичем.
Он решил прийти к старику завтра после работы. Но на следующий день вынужден был уехать в срочную командировку на два дня, о возможности которой не предполагал. По возвращении он узнал, что собака сдохла.
Сергей вдруг осознал, что попал в тяжелейшую ситуацию. Он надеялся, он Бога молил, чтобы кобель выжил, поэтому, может быть, и не сознался сразу. Но теперь все! Уже ничего не вернуть, ничего не поправить. И самое страшное, что поздно сознаваться. Нет ему ни прощения, ни понимания. Позор, не уважение, презирание, игнорирование, как человека. Он понял, что никогда никому ничего не расскажет.

Зима в этом году оказалась морозной. А снега выпало раза в полтора больше, чем обычно. Уже к Новому году на снегоходе по целине ехать было невозможно. Приходилось регулярно «топтать» пути заезда в охотничьи угодья, чтобы снегоходы с тяжелогружеными санями могли более или мене спокойно дойти до таежных изб. Лед на реках образовался такой, что в апреле, когда самая рыбалка, не хватало длины ледобуров и приходилось их удлинять. Зато весна пришла дружная. Как-то разом в середине апреля после очередного ночного заморозка резко потеплело, подул теплый южный ветер, и пошло, пошло бурное таяние. Третьего мая вскрылась река, на которой стоял поселок. За два дня лед ушел, и все охотники-рыбаки поставили свои лодки на воду. Самое лучшее время в году для промысла! Утки, поднятые проходящими лодками, стаями носятся вдоль реки, далеко от нее не удаляясь. Их бьют нещадно, но меньше птицы не становится, потому что прилетают все новые и новые стаи. На прибрежные луга и болота тысячами садятся гуси, а в лесу на токах собираются тетерева и глухари. Рыболовные сети приносят богатые уловы хариуса, сига, щуки. В эти дни стараются выехать все, у кого есть лодки.
Выехал и Иван Федорович. Выехал и… пропал. Его длинная лодка – «комячка» спокойно покачивалась у берега, где стояла его изба, надежно привязанная. Мотор не снят. В избе лежали только что завезенные вещи, продукты, снаряжение. Человека не было. Думали, ушел дед в тайгу, тревогу не били. Но прошла неделя, а он не появился. Поискали вокруг – нет человека. Дело понятное: утонул. Ну, что ж, ничего удивительного. Река регулярно собирала свой страшный урожай из человеческих жизней. Особенно весной. Чаще всего утонувших весной в половодье не находили. В холодной воде утопленник не всплывает очень долго, а бурное течение несет его все дальше и дальше от человеческого жилья. Обычно его затаскивает под лед образовавшихся ниже заторов. А когда эти заторы прорывает, бренные останки вместе со льдом, лесным мусором, упавшими деревьями уносит в море. Но Федоровича нашли. Чисто случайно. Нашли через две недели за двести километров ниже по течению уже, когда основная вода спала. Зацепился бедняга за прибрежную корягу, его с лодки и увидели. Хоть в этом повезло: могилка будет. Будет куда прийти, помянуть.
   Странное, двойственное чувство охватило Сергея, когда он узнал о смерти Ивана Федоровича. С одной стороны облегчение: теперь ему не надо было виниться перед стариком в убийстве его собаки. Его тайный долг, который он все-таки надеялся когда-нибудь вернуть  Федоровичу, теперь некому отдавать. С другой стороны – не смытый, не прощеный грех, оставшийся навсегда с ним.

Сергей принял, может быть, чересчур активное участие в похоронах Ивана Федоровича, особенно не заботясь о том, что о нем подумают. И деньгами, и организацией похорон. Но люди, зная его щедрость и готовность всегда помочь, восприняли это как должное. У старика не было родных. Но на кладбище собралось много народа. В маленьких таежных поселках, да и как везде на Руси, все друг друга знают. На свадьбы, конечно, без приглашения не ходят, но похороны – демократичное событие. Похоронили. Много говорили хорошего о человеке, потом долго поминали в поселковом клубе. Много пили, опять говорили. В конце, как обычно поминки переросли в веселье…
Сергей тоже говорил о Федоровиче хорошие слова. Говорил и чувствовал себя негодяем, подонком. Первый раз его толкнуло все рассказать про убитую им собаку перед открытым гробом рядом с могилой, когда он произносил прощальную речь. Опять не смог. Он понял, что если сделает это, то испортит все. Испортит хорошие похороны. А Федорович уж что-что, а хорошие похороны заслужил. На поминках в клубе уже после нескольких рюмок водки его опять потянуло на признание. И опять не смог. От тяжести все дальше уходящего шанса прилюдно снять грех он пил рюмку за рюмкой. Возбужденный эмоциями мозг и здоровое тело, казалось, не воспринимало алкоголь. Ему стало невыносимо тяжело от пьяных разговоров охотников, уже абсолютно далеких от сегодняшнего события. Он пошел в гараж, где лежала купленная для так и не состоявшегося разговора со стариком бутылка коньяка, взял ее и отправился на кладбище.
Ночь выдалась морозной. На Севере в мае возможны нешуточные заморозки. Днем во время похорон шел снег, но к вечеру облака разогнало, небо прояснилось, открыв для необъятного космоса маленький таежный поселок.  И враждебный вселенский холод волнами хлынул на него, замораживая лужи и отошедшую уже было землю,  забереги на реке, заковывая в лед стоящие у берега лодки, затопленные паводком кусты и деревья. Воздух стал прозрачным и звонким, как будто невидимый звукорежиссер непостижимым образом настроил акустику концертного зала «Природа» так, что каждый звук многократно усиливался. Стало отчетливо слышно все, что происходило в отходящем ко сну поселке и шум близкой реки, и стук колес проходящего за несколько километров от сюда поезда. А принадлежащие космосу миллионы звезд злорадно смотрели на одинокого человека, на совести у которого лежал тяжелый грех. Сидящего на наспех сколоченной скамьи у свежей могилы, обхватившего голову руками и повторяющего одни и те же слова: «Федорович, прости меня! Федорович, прости!»