Подкоп

 «Отстоять себя в этом диком мире-
невозможно.
Бастовать - самоубийственно.
Голодать - бесполезно.
А умереть - всегда успеем.
Что ж остается арестанту?
 Вырваться.
Пойти менять судьбу!»
Архипелаг Гулаг
Александр Исаевич  Солженицын


Идея и  план  побега  из лагеря строгого режима «Чернокозово», имеющего  официальное  название «Учреждение ИС 36/2 ОИТУ МВД ЧИАССР», принадлежала самому сильному и отчаянному 25-летнему Сулейману, ветерану  афганской войны и кавалеру двух боевых орденов «Красной звезды».
Он находился  за высоким колючим забором среди восьмисот зэков уже второй год.
Судебное решение было предельно жестоким - отбывание наказания в лагере сроком  в десять лет.
Статья была тяжкая, драка, приведшая к смерти человека.
С кровниками вопрос с трудом частично отрегулировали.
Многочисленные и неустанные усилия стариков с обеих сторон, день и ночь трудившихся в русле народной дипломатии,  дали небольшой результат.
Вопрос  был отодвинут, приостановлен  условно,  на время, до его освобождения. Только после получения свободы  должна была начаться заново процедура  решения в плоскости общепринятых вековых обычаев и правил.
Итогом чего могло быть только одно из двух: простить или убить.
А пока Сулейман был под гнетом двойного наказания.
Дамоклов меч  кровной мести висел над ним, готовый в любой момент быть опущенным.
Даже если человек находился за строго охраняемыми многочисленной охраной бетонными стенами, препятствий при желании для его осуществления почти не существовало.
Не так давно, перед самым этапированием Сулеймана из следственного изолятора столицы республики  в этот лагерь, осужденный,  на ком висела кровь,  за два дня до освобождения, в ночь, прямо на своем рабочем месте, был найден мертвым, проткнутый  насквозь  заточкой длиной в  30 сантиметров.
Возмездие настигло несчастного  в самый неожиданный и неподходящий момент в предвкушении ожидания скорой свободы.
Сулейман из рассказов старших помнил  и о другом таком случае.
На глазах битком набитого людьми  зала судебного заседания одного предгорного района,   родственник убитого,  сидя  в одном из рядов, с расстояния пятнадцати метров,  словно снайпер, всадил   точно в висок и в грудь убийцы  несколько пуль из пистолета.
Подсудимый, за минуту до этого стоявший на ногах, давая показания судье, свалился замертво, с грохотом разламывая деревянное ограждение стойки. Исполнитель,  свершив  священный акт кровной мести,  тем временем, в возникшей неразберихе, спокойно   покинул зал народного суда.
Для такого точного попадания в цель  надо было много времени тренироваться, иметь верный глаз и твердую руку.
Так что суд -судом, а кровная месть –была и осталась кровной местью.
И никто её не отменял и не собирался отменять.
Её многовековая и  непобедимая сила, чудовищная живучесть, 
существовали не только на физическом, но и на  генном уровне.
Кровная месть оставалась незыблемым и неизменным, безмерным и бесконечным явлением,  как сама вечность. 
Биологическая  хромосома кровной мести чеченца, имеющая невидимую, незримую основу, неразлучно и неразрывно,  мистически и фатально  намертво связана  с его физическим телом и душой.
Она рождается и  закладывается  еще до того, как человек появится на свет.
Таковыми были  реалии, идущие из глубины веков, таковыми они остаются  и сегодня.
Сулейман это хорошо знал и готов был  к любой неожиданности. 
Народный суд, давший ему такой непомерно большой срок, представляя  государство, даже несмотря на боевые  заслуги Сулеймана в афганской войне,  видел в нем только опасного   преступника.
Но и при этом, со  стороны этой  высокой инстанции получить прощение было  менее сложно. Существовали определенные лазейки, которые были тривиальны и стары,  как мир.
При всем известной  коррумпированности структур правоохранителей, успешно  сохраняющейся и развивавшейся   до наших дней,  решать подобные проблемы могли связи и  деньги.
Но в данном случае  и у подследственного, и у его родителей они отсутствовали.
Отец работал трактористом, мать уборщицей в совхозе.
Средств  хватало лишь кое-как прокормить ещё пятерых детей, которые находились, в силу своего возраста, у родителей  на иждивении.
И Сулейман должен был сидеть и ждать, когда наступит долгожданный день освобождения.
А дома его с нетерпением, надеясь на чудо, на милость и сострадание власти, ожидали  отец, мать, братья, сестры.
И не только они, но  еще… девушка, жившая по соседству в его родном селе. 
Та самая, которую он любил, с которой они договорились в скором времени объединить сердца. 
Она обещала ждать столько,  сколько понадобится.
Но все могло повернуться не по её желанию.
Родители, после произошедшего события с ее нареченным, имели несколько другие   планы на это счет.
И это очевидное, угнетающее  обстоятельство, о чем он узнал из письма возлюбленной,  сводило Сулеймана с ума.
Бессилие терзало горячее сердце молодого узника, лишало сна и покоя.
Хотя  дело направили на пересмотр в Верховный суд России, Сулейман   не рассчитывал на положительное решение.
А перспектива ждать десять лет и гнить в этом лагере тоже ничем хорошим не радовала и более того, не устраивала  его.
Он думал, и, размышляя, приходил к безутешному выводу: все для него плохо.
Вдобавок  неизвестно,  кем и каким  он выйдет из этого лагеря после стольких лет.
Да и выйдет ли вообще?
И где гарантия, что его возлюбленную не украдут или не выдадут против ее воли? Ведь  ее мать с отцом после того, что случилось, решительно против  брака с убийцей.
Был еще один вариант – это попытка добиться хотя бы  снижения  срока.
Обращение к депутату Верховного Совета СССР, который формально вроде бы избирался народом, а на самом деле назначался высокой партийной номенклатурой.
После нескольких писем, оставшихся без ответа, стало  ясно, что  и здесь  ждать помощи не приходится.
Нереальность получить свободу каким- либо законным способом была очевидна и щемящая сердце горечь от этой реальности угнетала его ещё больше.
Сулейман часто думал о своей неудавшейся жизни, хотя первые шаги его самостоятельной жизни были положительно обнадеживающими и обещающими хорошую  перспективу.
Пройдя кромешный огонь Афгана, дважды тяжело раненный, он выжил, хотя много раз его жизнь висела на волоске.
Однажды, когда, казалось бы, в безвыходном положении, плотно окруженном большой группой до зубов вооруженных душманов в горах, только само чудо дало ему возможность продержаться под плотным огнем и победить в этом неравном бою.
Он  с двумя сослуживцами из разведки,  отстреливаясь, вырвался из западни, оставив на поле боя мертвыми не один десяток наседавших.
А таких эпизодов набиралось немало.
Всевышний берег его от смерти.
Имея такой послужной список и внушительную орденскую колодку на лацкане пиджака, ему светила  завидная перспектива хорошей карьеры с  продвижением в партийных или советских органах.
Но, всё случилось так, как он не мог предвидеть и предполагать в самом дурном сне.
Погиб человек.
Железный кулак Сулеймана, имевшего звание мастера спорта по боксу, пришелся в нижнюю часть скулы противника и при падении парень ударился об угол бетонного бордюра тротуара.
Драка была на пустячной основе, стукнулись невзначай плечами на улице, один не пропустил другого.
Горячая кровь победила.
Она возобладала над  разумом и уважением друг к другу.
Он остро переживал и сожалел о происшедшем.
Но что случилось, то случилось и  изменить что-либо уже было невозможно.
Он являлся арестантом, вдобавок  ко всему,  непрощенном  и кровниками.
Итак, оставался только один единственный путь.
Это путь на свободу через побег.
Вырваться отсюда, вырваться, чего бы это не стоило, а там видно будет!
И разработка детального  плана и его практическое осуществление от начала до конца, как на организаторе, лежала на его плечах.
Семеро других были так же не из робкого десятка и настроены действовать решительно по  задуманному плану.
Также мечтали о свободе, связанные и одержимые  общей целью и общей судьбой,  поклялись  на Коране идти с ним до конца.
Выйти на свободу и уйти в горы, либо затеряться где-нибудь в Казахстане, в Сибири.
Пока не забудут, хотя рассчитывать на забывчивость  этой власти особо не приходилось.
Может, удастся поменять документы? Все может быть.
Итак, принято решение, только побег. Любой ценой!
Но эта зона, как и все советские зоны-гулаговские территории несвободы,  хорошо охраняется.
По всему периметру высокий в три ряда забор с накинутой, заплетенной, поверху густой колючей проволокой, с  подключенным  током высокого напряжения.
С вышек, расставленных по периметру через каждые сто метров,  зона хорошо просматривается.
В случае чего, все как на ладони, не нужна особая точность стрельбы, попадание в цель гарантированное.
Предзонник  надежен, а на контрольной полосе виден каждый сантиметр прочёсанной, прорыхленной, отглаженной, отутюженной  до мельчайших частиц и ежедневно проверяемом вертухаями  со сторожевыми собаками.
Её еженедельно  боронуют, превращая комочки в мелкие частички и поверхность становится ровной, как поверхность стекла.
Проникнуть же на  территорию зоны извне несанкционированным способом исключается, а  уж выйти, тем более.
Заезд и выезд тщательно контролируется ротой краснопогонников с огромными, злыми  овчарками, для которых лагерь является объектом и зоной ответственности всех вместе  и каждого в отдельности.
Приказ стрелять на поражение при «шаге влево, вправо», как попытку к побегу, еще со сталинских времен остаётся в силе.
День и ночь зорко несут свою службу солдаты внутренних войск.
Можно с ними договориться  за определенную подачку, «взгрев»,  о какой-то мелочи. К примеру, передать записку, что-то незначительное, но использовать их помощь в плане побега исключается начисто.
Сулейман это знал и даже не делал напрасных попыток, дабы не возбуждать ненужных подозрений.
Значит, оставалась одна возможность, один единственный способ и выход - копать  подземный тоннель.
Копать день и ночь, без выходных и без остановок.
Пройти эти семьдесят-восемьдесят метров под землей, прогрызаясь в грунт, в камни, в песок и глину, идти и не останавливаться.
У них есть возможность совершить его  только в летний период, три-четыре месяца, до холодов и заморозков.
Тихо, незаметно вести копку из  здания по производству бороны, из угловой  бытовки и до самого конца за периметр зоны.
До зимы, до снегов, иначе вынутый грунт, не привлекая внимания,  бросать будет некуда.
Земля на белом  снегу выдаст сразу. «Опера» ушлые, зоркие, на вид не скажешь, «простачками» прикидываются, «шлангами», но нюх у них собачий.
Всё видят и всё чувствуют.
Режимники, оперативники, администрация очень зорко стерегут территорию.
Малейшее подозрение влечет за собой крупный «шмон», ставя "на уши" всех подряд.
«Бытовки», "хаты" перевернут вверх дном  и тогда провала не избежать.
Ко всему, среди осужденных у них свои глаза и уши.
«Стукачи», засекреченные настолько сильно, что доказать среди своих работающих «сексотов»  и уличить их в «ссученности»   практически невозможно.
У блатного мира свои суды, где решения принимаются  судами «воров в законе» и авторитетов.
И для  обвинения такого рода нужны убедительные доказательства.
А они, есть, но только  в виде агентурных дел, в папках с грифом «Строго Секретно».
Которые со  всеми анкетными данными «сексотов» хранятся под надежным  замком  в стальных    сейфах зама начальника по оперативной работе в погонах полковника внутренней службы.
Туда доступ исключается даже для самых высокопоставленных сотрудников лагеря.
Поэтому,  провал побега мог произойти от любой неосторожности, случайно не так и не там сказанного слова, поступка,  от пустяковой  мелочи.
Жилой сектор зоны был отделен от производственной части, выкрашенным  в зеленый цвет забором из уголка, труб и металлического прута с калиткой,  закрываемой и открываемой дежурными администрации  по лагерю (ДПНК).
Производственный блок  состоял  из цехов и  занимал  территорию в несколько гектаров, где день и ночь не смолкая кипела работа различных  производств.
В одном из цехов, наиболее близко расположенных к внешним границам лагеря и планировалась данная операция по выходу на свободу.
Стук молотков, прессовальных и  режущих машин, гул, громкие выхлопы установок, дым и гарь, стук инструментов травили и будоражили все вокруг круглосуточно.
За этим звуками в цехе невозможно было разобрать ничего другого.
И в  этом плане само место и точка для копки были идеальными.
Траектория  подземного тоннеля, его глубина и протяженность    заранее визуально определены и рассчитаны.
Это составляло глубиной метра три с половиной   и длиной метров семьдесят пять-восемьдесят.
Но вначале предстояло, сделав нишу вниз, вглубь,  пройти   под фундамент несущей стены здания цеха.
 Затем,   следуя по прямой, пробить  под землей  тоннель   метров двадцать  до контрольной полосы и уже потом,  еще метров двадцать  под самой     контрольной полосой.
Это был самый тяжелый и сложный участок пути,  особенно контрольная полоса, которая  находилась постоянно под пристальным вниманием  оперов, вертухаев и лагерного начальства.
И завершающий участок пути шириной метров тридцать пять, это забор с прожекторами и вышками, где начинался внешний периметр лагеря.
Где и должна была быть конечная цель, то место,  от которой начинается  долгожданная воля.
Конечно, это была опасная, дерзкая  затея.
В случае провала операции, участникам светили дополнительные сроки и переводы в места удаленные и суровые, в северные лагеря более строгого и усиленного режима.
…Сделав в бытовке предварительно под кроватью нишу, тщательно скрыв её досками, копку начали еще весной, когда растаял  снег и водяные лужицы медленно исчезали, рассасываясь   в песочно-земляном грунте на обширной территории лагеря.
Копать приходилось и днем и ночью, в свободное от смены время каждого, отводимое на сон, на отдых.
Землю в карманах и в небольших мешочках выносили и рассыпали распыляя в различных местах.
Свежая земля из тоннеля  и земля на самой производственной территории, участках вокруг деревьев и цветочных клумб особо не отличались по цвету.
Также в самом цеху, где грязь ничем не выделялась  от цвета и окраса брошенных  в нее щепоток извлеченной из тоннеля земли.
По примерным расчетам, проведенным Сулейманом, путь к свободе должен был закончиться, если ничто не помешает, к августу месяцу.
За это время необходимо было  вынести и незаметно распылить, рассеять,  разбросать по территории зоны, тонны глины, песка и щебня.
Задача была непростая и не просто непростая, а архи тяжкая и опасная.
Углубившись вниз, затем пробивая горизонтально шурф маленькими лопаткой, черенком и другим сподручным инструментом, друзья с карманным фонариком и протянув скрытый, электрический шнур с  лампочкой в патроне, сменяя друг друга и выставив караул у бытовки, вели, не прекращая работу и день и ночь.
Месяца за  полтора почти треть  пути была пройдена.
Теперь, предстояло пройти под той самой контрольной полосой.
Это была особая часть пути, граница между неволей и свободой, между жизнью и смертью.
И вот, наконец, подкоп дошел до средины контрольной полосы,
Здесь уже  рукой подать до высокого забора, за которым еще несколько  тяжелых, тяжких  метров и впереди вожделенная  свобода.
Но еще надо так рассчитать, чтобы выход на верх происходил так же ночью, когда снаружи, за воротами, за оградой, смолкает жизнь и  лагерный поселок засыпает.
Чтобы никто не засек, как вдруг из под земли появляются восемь одетых в черную лагерную робу зэков, измазанных землей с ног до головы.
Но и выйдя на поверхность, еще не факт, что удастся далеко уйти.
Все зависит от конкретного случая, от расторопности правоохранителей и  режимников, прозевавших побег,  от счастливой удачи или трагической неудачи самих беглецов.
Смогут уйти, на ноги поднимутся все и КГБ и МВД,  общественность с комсомольцами и даже пионерами.
И уйти и спрятаться затем тоже большая проблема.
 К родственникам не пойдешь, почти все родственники на контроле,  там уже будут скрытые посты наблюдения и засады.
 У друзей- тоже самое.
Остается уйти только в родные горы, где укроет непроходимая лесная чаща.
 Сулейман помнил историю  Хасухи Магомадова-самого знаменитого абрека после Зелимхана Харачоевского, даже когда весь народ вайнахов выселили, единственный, против которого не сработал  и оказался бессильным Указ Усача. Сорок  лет не могли его изловить и не изловили живым преследователи при мощнейшей картельной системе советов. 
А знаменитый абрек Зелимхан еще при царе Николае Втором сумел вырваться из самого охраняемого в центре города Грозного острога.
Обо всем этом и думалось Сулейману в тяжкие ночные часы и перерывах между работой.
…Копка между тем продолжалась.
Летние дни и вечера по особенному очаровательны и прекрасны на Кавказе.
Бездонная глубина ночного  неба, в светящихся лучами звездах, мерцающих и зовущих к себе, а дни, несущие с родниковых рек и величественных снежных вершин гор чистое, пьянящее  дуновение  несравнимой ни с чем свежести.
Так и хочется не отрываясь,  любоваться буйством красок нерукотворной, божественной красоты природы.
Но все оно прекрасно по-особенному, когда человек свободен, находясь вне железной клетки.
Вечером зарядился сильный дождь и, затем последующие три дня и ночи, бушевала гроза, молнии, как  острые,  длинные изогнутые иглы, летали, разрезая темный свод небес.
Потоки воды лились, словно  из ведра.
Некоторые сомнения относительно безопасности копки в эти дни зародились у ребят еще  ночью, но желание как можно раньше обрести свободу возобладало над всем остальным.
А Сулейману хотелось помимо этого, скорее увидеть ту, которая вот уже два года присылала ему письма полные нежности, искренней любви и заверения в верности,  что  придавало решимости и силы.
Он заберет ее с собой, найдет способ укрыть и ее и себя.
 …Работу решили продолжить ночью.
Сулейман шел как всегда первым, за ним осторожно продвигались в темноте, касаясь нависающего над головой земляного потолка, трое друзей.
 Остальные стояли на смене в ожидании   в приямке  подполья  и  на атасе в бытовке.
Четверо прошли до самого упора и, Сулейман, находясь в самом начале ряда,  начал осторожно сбивать и сгребать комки земли, используя савок и маленькую штыковую лопату.
Набрав землю в мешочки, сделав один рейс, и передав груз по цепочке,  пошли повторить процедуру, на второй заход.
 Дошли до самого конца.
В тот самый момент, когда они, вновь  наполнив  мешочки, двинулись   обратно, освещая фонариком дорогу, рыже-песочный  грунт над головой, ставший за эти дни,  каким-то странно почерневшим,   сыровато-мокрым,    начал  подозрительно подрагивать, словно давимый сверху  какой-то незримой, невидимой силой. 
Луч фонарика скользнул по нависшему над головами темному своду и высветил неумолимо сползающую  во всю длину глиняную громадину, которая через секунду, натужно, издав глухой звук, словно тягучий залп артиллерийской пушки,  с  грохотом обвалилась.
Сулейман шел последним. Он успел только увидеть, как перед его глазами образовалась черная стена, он рванулся вперед к друзьям, но неимоверная тяжесть, свалившаяся на плечи и голову, моментально сдавила, сковала  его и выключила сознание...
Провал обнаружился сразу.
Огромный проем от просадки образовался почти на половине всей  ширины контрольной полосы.
Взвыли сирены, тревога подняла на ноги весь лагерь.
При перекличке недосчитались четверых.
Утром, при раскопках, на поверхность извлекли  четыре почерневших молодых тела, нашедших   пристанище в просторах     вечного  сна.
Эпилог.
…Ровно через два года, благодаря  падению самой большой тоталитарной державы мира с ядерной кнопкой, называемой Союзом Советских Социалистических  Республик, все восемьсот двадцать пять  зэков лагеря «Чернокозово» вышли на свободу.
Вышли и матерые уголовники и юнцы, севшие в первый раз, виноватые и безвинные, все  вместе в едином строю и дружном порыве.
Смяв растерянную охрану, снося  металлические ворота и забор,  используя в качестве тарана  гусеничный трактор ДТ-54 и два лагерных «Маза».
Охрана бежала во всю прыть, лагерное руководство исчезло.
Свобода пришла сама, подкоп не понадобился.

…А на краю села, на территорию  кладбища, опоясанном вокруг рядами цветущих  акаций, лип и плакучих ив,  к могиле Сулеймана иногда приходит в черном платке одна грустная  девушка, стройная,  с красивыми выразительными чертами лица. 
Присев, трогает,  приглаживает и ласкает   трепетными пальцами рук бока пожелтевшего холмика, произнося какие-то только ей известные слова.
Затем поднявшись и  немного задумавшись о чем- то своем, медленно, оглядываясь назад, застынет на минуту, словно ожидая  кого-то…
И… уходит так же тихо и незаметно, как и пришла…