12-летний мальчик

(-Хочу сразу сказать, что ты все правильно понял.)
Листья шуршали под ногами. Очень красивые разноцветные листья.
(-Это подвал. Мы - трое злодеев. Читал «трех поросят»?)
Портфели с детьми не спешат в школу. Портфели лежат у комода в прихожей. Дети завтракают. Родители детей собираются на работу.
(-Голова скоро пройдет. Не боись.)
Мамы особенно заняты поутру. В правой руке губная помада. Левая рука наливает молоко в чашку. Молоко налито, левая рука берет зеркальце и подносит к лицу. Губная помада оживляет сонное женское лицо. Ребенок завтракает. Мама приоткрывает рот, занимается ресницами.
(-«Трёх поросят» не читал?!)
Отец делает зарядку. Или он в туалете. Или только одевается. Или только проснулся. Или еще спит. Ребенок встает из-за стола и идет в прихожую.
(-Ты это так себе представлял? Избитая тема, да? Совершенно не оригинально.)
В прихожей висит зеркало. Ребенок, вне зависимости от пола и возраста, приводит себя в порядок. Теперь опускает вниз глаза. У комода на полу лежит (стоит, сидит, в зависимости от темперамента) портфель - ранец, наподобие тюков туристов, путешествующих автостопом. На портфеле наверняка изображены динозавры или человек-паук. Ребенок смотрит на портфель и бесконечна грусть в глазах ребенка. Ну откуда ему знать, что по пришествии буквально лет десяти, случайно наткнувшись в темном пыльном чулане на этот неуклюже-сдутый ранец, бывший ребенок загрустит куда сильнее? Сдутый ранец. Печальное зрелище. Все равно, что сдутый воздушный шарик. Но об этом в другой раз.
(-Ты что-то хочешь сказать? Тупая сука. Ну, давай, смелее. )
Портфели ждут владельцев. Они набиты знаниями под завязку. С возрастом, как ни парадоксально, портфели худеют. К выпускному классу от бедняг только кожа да кости остаются. А сейчас шестой класс. Пузатый ранец валяется под кроватью. Все портфели как портфели, а он, один единственный, не в прихожей, а под кроватью. Причем кровать вовсе не принадлежит владельцу портфеля. Да и дом чужой. И самого владельца я в школе не наблюдаю. А что хуже всего – и дома мальчугана нет.
(-Ты наверно задумываешься, почему мы не в масках. Как в фильмах.)
Первый урок. 8:00. Кабинет №12 на втором этаже.
(-Сейчас поясню.)
Я сижу на предпоследней парте с Дашей. Даша Морозова. Нормальная девчонка. Сойдет. В класс входит училка. Экономика. Ненавижу экономику, хотя и разбираюсь в ней лучше некоторых (пальцем показывать не буду, но она сидит справа от меня).
(-Нам нечего бояться.)
Все встали. Все сели. Дурацкое время препровождение. Всем же понятно, мы встаем не из уважения, а тупо на рефлексе. Как пингвины. Хотя, причем тут пингвины?
(-И знаешь почему, жирдяй?)
Любовь Васильевна говорит странно. Интонации  удручающие как на похоронах. Вообще-то я никогда не был на похоронах. И пока не спешу туда. Если на похоронах все говорят так же, как сейчас говорит Любовь Васильевна, то похороны – вещь не веселая. Надеюсь, бабушка не скоро умрет.
(-Потому что ты отсюда никуда не уйдешь.)
Она говорила, что Антон Дребезгов пропал без вести. Понятное дело, что без вести. Как можно пропасть «с вестью»? «Эй, ребята, я пропал!»
(-Я не собираюсь тебя пугать. Даже в мыслях не было.)
В дверях я заметил женщину. Довольно старую женщину. У неё грузная фигура, и почти наверняка, она выглядит старше своих лет. У нее лицо красное, почти бордовое. Я подумал, у нее аллергия. Со мной такое тоже бывает. После физ-ры. Тоже лицо краснеет. Пятнами. Становлюсь страшным как черт. Из-за этого стараюсь по максимуму отлынивать от физ-ры или на крайняк прогуливать.
(-Просто не хочу, чтобы ты питал иллюзии на этот счет.)
Любовь Васильевна пригласила в класс ту женщину у двери. Все переглядывались. Чувствовалось волнение.
(-Знаешь, как говорят в фильмах - «С вами все будет хорошо, если выполните наши приказы». Так вот - нет, не будет ни хера.)
Эта женщина с красным лицом прямо-таки источала нервозность. Когда она заговорила, у меня у самого в горле пересохло.
(-Но послушание облегчит тебе последующее недлительное существование. )
Она говорила отрывисто. То молила, то ругала нас. Я не понял и половины из сказанного. Любовь Васильевна периодически вставлял собственные комментарии, пояснения. Как сноски внизу страницы. Или скобки. Честно признаться, мне стало не по себе, после этого импровизированного выступления. Меня как будто в чем-то обвиняли. Но я ничего не сделал.
(-Ты не увидишь родителей.)
Женщина с красным лицом спрашивала, не видел ли кто-нибудь из нас Антона вчера после продлёнки. Он иногда после неё немного задерживался. Примерно до пяти…. Но никто не видел. Я вообще на продлёнку не хожу.
(-Возможно, ты будешь скучать по ним.)
Антон может и не совсем лох, но парень незаметный. Не сильно популярный. Я вчера после школы сразу пошел домой. Никаких мероприятий, гулянок не намечалось (а если и намечались, значит, меня не пригласили). Пришёл где-то пол второго, посмотрел телик, посидел за компом. Всё как обычно. Там и вечер настал. Все, вроде.
(-Но это ничего. Нормально. Все скучают.)
Никакого Антона я не встречал, ни в школе после занятий, ни по дороге из школы, ни в своем доме. И из окна его не видел. Ни одного Антона.
Женщина с красным лицом ушла. Но Любовь Васильевна недолго оставалась одна.
(-Да, и еще ты не увидишь больше дневного света.)
Теперь нас осчастливила своим присутствием Наталья Андреевна - директриса. Ее дикция меня бесила ещё с нулёвки. Она как будто набрала в рот обезжиренного творога и теперь пытается воспитывать нас с набитой пастью. Ничего не понятно. А ведь она у нас в прошлом году вела историю. Слава Богу, Дашка умудрилась пронести на контрольную учебник, а то меня бы на осень оставили, как пить дать.
(-Сейчас на улице темнеет. Разница, в общем, не велика.)
Наталья Андреевна взывала к нашей сознательности. После всего сказанного в моей голове творился настоящий хаос. И я нервничал.
(-А вот утром тебе будет не хватать света. )
Антон мне не сильно нравился. Но нормал – сойдёт. Нет, конечно, Дашка, к примеру, мне нравится гораздо больше. Он был любопытным парнем, всюду лез, хотя нигде рады ему не были. Блин, я чё о нём уже в прошедшем времени говорю?
(-Я всё понимаю. )
Судя по реакции одноклассников его местонахождение вчера после продлёнки никому не известно. Оно и понятно – он нас на год младше. А с молокососами никто не тусуется.
(-Вредно для кожи. )
Все шепчутся. Выдвигают предположения. Я промолчал, хотя и у меня были определенные мысли по данному вопросу.
(-Но иначе нельзя. )
Паша вслух высказал версию об инопланетном нападении. Вряд ли Наталье Андреевне стоило так близко к сердцу воспринимать его слова. По большей части, и остальные версии никуда не годились.
(-Уж извини.)
Антон не мог сбежать. Я скорее поверю в Пашину версию про инопланетян, нежели в то, что тихий домашний двенадцатилетний парень ни с того ни с сего сбежал из дома. Да еще осенью. Если сбегать, то поздней весной, чтобы впереди было лето. А вот перед зимой определенно не сбегают. По собственному опыту знаю: В прошлом году мы с Андреем и Пашей, втроём, как раз таки действительно сбежал из дома. И, конечно же, дело было летом. Правда, всего на одну неделю. Ну, посидели на теплотрассе пару дней, да разошлись по домам – надоела. Но если Антон не сбежал сам, тогда что? Какие еще варианты? Может, правда, НЛО?
(-Как ты думаешь, почему Димка сидит с этой огроменной тетрадью под настольной лампой и дрочит?)
Весь день коту под хвост. Каждая учительница считала своим долгом рассказать нам о киднеппинге, а заодно поделиться собственными домыслами о случившемся. Я бы не удивился, загони они нас в актовый зал да устрой ликбез показом «Молчания ягнят».
(-Я сказал «дрочит»? Я хотел сказать «строчит»!)
К пятой паре я уже начал злиться на Антона – как он посмел нам такую свинью подложить! Лучше бы обычные уроки были! А то каждые сорок минут – одно и то же. Выматывает.
(-Короче - знаешь, что он там пишет?)
Дети сгребают книжки с парт в портфели. Последний раз на сегодня.
(-Всё. Абсолютно все. )
В портфеле крошки. Наверно, от маминых бутербродов с колбасой. А Пашка нашел в боковом кармане банан. Этому банану уж месяц с небольшим. Он пролежал в кармане портфеля с начала сентября.
(-Он как стенограф. )
Родители всегда так. Поначалу они внимательные - бананы тебе впаривают, - а потом забывают.
(-Ты меня понимаешь? )
Если мама узнает про Антона, то возможно опять будет провожать меня до школы. Хотя, в любом случае, ее хватит максимум на две-три недели. Да и Антон пропал не до, а после школы. Белым днем пропал.
(-Посмотри на Димку. )
Куда? Куда в нашем районе вообще можно пропасть? Тут нет никаких складов. Гаражи только на частных дворах. Где его прятать то?
(-Он записывает все, даже то, что я говорю сейчас. )
Ясен пень – его похитили. Значит, скоро будут выкуп требовать.
(-Каждое твоё действие. )
Назовут место встречи, где им надо деньги передать. Родители Антона сообщат в милицию и похитителей повяжут за милую душу.
(-Каждое слово. )
Видел я какой-то фильм прикольный про похищение ребенка. Там еще Мел Гибсон играл, и эта тетка, из «Смертельного оружия». Рене какая-то. В фильме Гибсон лично с похитителями разобрался. Ясное дело, он же Гибсон. Вряд ли папа Антона похож на Гибсона - Гибсон австралиец.
(-Он пишет быстрее всех нас. И у него лучшее чистописание. Оно почти не храмает.)
Вот и милиция подоспела. У нас тут прямо как «Место преступления» с ДТВ.

Менты бродят от школы до дома Антона и от дома Антона до школы. Мы с ребятами засели в парке где-то на полпути. Они мимо нас уже раз пять прошли. Странные у них методы.
-Блин, да они все следы затопчут! - Паша на сей раз, обдумал свое высказывание. В прошлый раз, если вы помните, он ляпнул про инопланетян.
-Какие в жопу следы?? – возмущенно поинтересовался Андрей.
-Какие-какие?! Те самые! Улики!
-Да мы по этой дороге два дня ходили толпами! Какие там следы?!
-Следы машины, - предположил я.
-Это мысль, - кивнул Паша, - Должна быть машина…, - задумался, потом добавил, - Была..., - нет, опять что-то не так, - Должна была быть машина.
-Черная!
-Наверняка. «Волга».
-А почему, «Волга»?
-Потому что она большая!
Я с сомнением пожал плечами. Антон не был великаном. Ниже меня, плечики хиленькие. Разве что пухлый. На фига «Волга»?!
-Я в «Кали Блюмквисте» читал, - пояснил я, и, заметив на лицах друзей изрядную долю озадаченности, добавил, - Астрид Линдгрен. Которая «Карлосона» написала.
-У Астрид Линдгрен похитители ездили на черной «Волге»?!
-Нет, - обиженно ответил я, - На черной «Вольве».
-Тогда причём тут «Волга»?! – допытывался Андрей.
-Ну как…, - Паша поймал мою «волну», - У них черная «Вольва», у нас – черная «Волга».
-А…, - Андрей, наконец, уловил ход наших мыслей, - Да, интересный вариант.
-Смотри-смотри! Что-то нашли! – вдруг засуетился Паша. Мы припали к ограде. Мент осматривал землю.
-Прям Шерлок Холмс, да! - шепнул я, но Андрей грубо ткнул меня в бок. Тсс.

Начало октября. Бабье лето. Школьники в ветровках. Деревья в пестрых лохмотьях.
(-У нас здесь, кстати, отличная звукоизоляция.)
Осень, и дети не думают о прозаичности жизни. На фиг прозаичность жизни. Дети играют в войну. Дима прячется за елью. Он отступает.
(-Мы там наверху ничего не услышим. Даже если будешь биться об пол. Никто не услышит. )
Паша нажимает на курок, вытягивает губы вперед, имитируя звук выстрела «туф! туф!». Дима вскрикивает. Он ранен.
(-Мы убрали отсюда все, что может нанести тебе вред. Мы переживаем за тебя. )
«Туф!». Дима падает. Он мертв.
(-Вдруг тебе взбредет в голову прервать свое… э… бренное существование. Так тебе это не удастся. )
Опасность на левом фланге. Паша обстреливает Андрея.
(-При желании можно конечно биться головой о стену. Но это блин очень больно. )
Андрей увернулся, спрятался за дверью гаража.
(-В психушках стены поролоном обклеивают. По крайней мере, за рубежом.)
Паша прокрадывается ближе, мимо Диминого трупа.
(-Ни веревок, ни режущих предметов, ни колющих.)
Андрей выпрыгивает из гаража.
(-Конечно, здесь не очень много воздуха. Но для жизнедеятельности одного слизня сойдет.)
Паша столбенеет. И война проиграна.
(-Дыши чуть реже, чем обычно.)
Или выиграна.
(-Смерть от удушения самая тяжкая. Не советую злоупотреблять кислородом.)
Трупы встают с земли.
(-У тебя есть братья? Сестры? )
Отряхиваются.
(-Что ж, сочувствую твоим родителям. А сколько им лет? )
-Классно было, - заявил Андрей.
(-Ну да ладно. Ну, что, парни, вступительную речь пора закруглять? Пиши, «Сеанс №1».)
-Да уж, - обиженно крякнул Паша.
Андрей хотел, чтобы я разбивал записи на «сеансы», но мне больше по душе «дни».
Согласен, выпрыгивать из гаража не очень галантно.
(-Что насчет рта? Может в рот?)
-Ну, чё, по домам?
(-Оставим рот на завтра.)

Лирическое отступление 1:
Когда подвал становится средой обитания…. Я знаю, бесспорно, знаю, почему люди цепляются за мифы руками и ногами. Я отлично кристально ясно понимаю, зачем люди выдумываются мифы. Мне и самому частенько хочется выдумать нечто невероятное, сказочное и захватывающее. Скука питает воображение. Куда веселее жить, наивно предполагая, что человек, утром подставивший тебе подножку, вечером сам споткнется. Куда интереснее верить в существование смысла жизни и Бога, чем нести на своих плечах бремя бесцельного прозябания на этой скучной однотонной планете. А рай... Куда преятнее верить в рай, в бессмертие души, чем бояться ощущать конечность всего сущего. Страшно быть реалистом. Я знаю, почему люди выдумывают себе приключения. Я читал у Фрейда, что никто не верит в свою смертность. И, правда, не могу представить, что однажды умру.

Я все думаю: Почему не требуют выкуп? Я спросил Дашу, но ничего вразумительного она не ответила. Зачем красть человека и не выдвигать требования о выкупе? Совершенно бесполезно. Что с ним делать то?
(День второй. Мы спустились в подвал, чтобы лишить его зубов. Теперь он будет питаться супами. Мы закупили упаковку «Ролтон».)
Можно похитить какого-нибудь гениального ученого и заставить его изобрести, к примеру, машину времени для личного пользования. Но красть ребенка ради простого удовольствия?! Любой родитель скажет вам, что с детьми каши не сваришь. Ничего хорошего в них нет. Да и Антон ничем особым из толпы не выделялся. Многие родители, напротив, бросают детей еще в роддоме! Красть ребенка для удовольствия… бред какой-то!

Лирическое отступление 2 (Ностальгия):
Я шел по подземному переходу и остановился у витрины видеомагазина. На самом деле, палатка, не более. Ничего конкретного я не искал. Хотел убить время. Убить время. Хм, странное выражение. Ну, не важно. Андрей уехал на работу, а я решил пока прогуляться. Я осматривал обложки кассет и тут заметил знакомое название «Спасатели». Мультфильм. В детстве я видел его, и в памяти сохранились смутные детали, с годами переросшие в подобие мифа. Я, наконец, понял, почему последнее время там часто ковыряю в носу. Мне что-то мешало. Щекотало ноздри изнутри. Я изловчился и выдрал нечто из собственных недр. И что вы думаете – это оказался волос. У меня в носу появились выросли волосы. Я испытал загадочное смятение, я улыбался и пожимал плечами. «Волосы в носу, надо же» думал я. Ну да, все правильно. Время никого не ждёт.
Не уверен, обрадовался ли я процессу взросления. Процесс распада? Путь в никуда или восхождение на гору? Конечно, во взросление есть плюсы. К примеру, все та же ностальгия. Как прекрасно вспоминать школьные годы. Своих друзей. Свои привычки. Покончить с собой в 20 куда гуманнее, нежели доживать жизнь без ностальгии. И этот портфель – какие-то то ли Покимоны, то ли Пироманы. А свой первый портфель я уже не помню. Да и этот портфель, скорее всего, не первый его портфель. К шестому классу я уже сменил один. Кажется, первый мой ранец был с динозаврами. Я тогда фанател от динозавров. Второй мой портфель, кажется, был менее броским. Скромный такой черный ранец. Затем порвалась лямка. Мама ее пришила. Потом она снова оторвалась. В новой школе я уже носил портфель на одном плече, что незадолго до того очень кстати вошло в моду.
Три из четырех его учебников новые. Мне такая роскошь никогда не доставалась. Всегда мне доставались последние, самые рваные и убогие учебники. А вот по математике у нас был точно так же учебник. Оранжевый.

О каком выкупе я вообще думал?! У родителей Антона нет денег. Сегодня мы с ребятами в интересах расследования после школы дошли до дома Антона. И что? Хибара! Халупа! У них нет денег! Даже если у них похитят кого подешевле ребенка (типа кошки или собаки), они и то вряд ли смогут выкупить любимого питомца! А за детей нынче требуют не мало! Им это определенно не по карману. Теперь я вообще ничего не понимаю.
(Сегодня я подходил к нему поближе и заметил, что его лицо изменилось. Появилась аристократическая худоба лица. Ему так лучше.)
-Может, нам самим организовать поиски?
Даже не знаю, как я такое смог произнести. Ребята задумались. Андрей скорчил гримасу. Он и так не красавец.
Земля затряслась. По коридору шла Любовь Михайловна. В правой руке она держала ключ. Грузная, напыщенная женщина, по совместительству, учитель биологии. Хаотичная толпа выстроилась по стенке. Любовь Михайловна отперла дверь класса, и мы послушно последовали за ней. Я сидел с Пашей на пятой парте у окна. Всего парт шесть, так что мы не входили в прямой контакт с Любовь Михайловной. Я ее боялся. Мы сели так далеко не только, чтобы списывать без помех. Просто она так безумно громко кричала! Я всякий раз вздрагивал. У нашей парты имелся еще один веский плюс - на подоконнике стоял манекен человека. Торс в разрезе. Голова вскрыта. Видны мозги. Мозги ему, кстати, кто-то пробил. Интересно, это произошло до или после вскрытия. И грудная полость очень наглядно детализирована. Желудок, кишки и все прочее. Все что полагается. Мне не сильно хотелось стать патологоанатомом, но нечто притягательное было в том манекене. Первое время он меня смущал. Я не мог поверить (вернее, представить), что внутри каждого из нас творится такой беспорядок! Только задумайтесь – внутри вас протянуты кишки, всякие пульсирующие мокрые штуки. Ужас просто! Сейчас мне уже не страшно смотреть на муляжные внутренности манекена. Почти занимательно. Не знаю, почему. Может быть, привык. Ведь, как-никак, весь прошлый год я просидел рядом с ним. Правда, мои познания в анатомии не улучшились с тех пор. Я, к примеру, до сих пор не знаю, с какой стороны у человека почки. Точно знаю, что либо слева, либо справа.

Лирическое отступление 3:
Во втором классе я сильно ботанил. Как-то раз, на уроке русского, Андрей зачитывал упражнение на орфографию. Небольшой текст, где вместо безударных гласных троеточие. Конечно, Андрей наляпал до фига ошибок. И тогда Любовь Андреевна попросила меня зачитать мой вариант, правильный вариант. Я читал и поглядывал на Андрея. Он исправлял ошибки под мою диктовку. Я дочитал. Все правильно. Любовь Андреевна похвалила меня, отметив то, как я помог Андрею. Затем я снова посмотрел на Андрея. Он был зол как чёрт. А еще через секунду он сжал руку в кулак и вытянул средний палец. «И что бы это значило?» думал я. В тот же день я зашел к знакомому. Он был старше меня на три года. Для меня он был авторитетом и казался всезнающим. И я спросил, что означает вытянутый средний палец. Он серьёзно так хмыкнул:
-Недолюбливает тебя этот парень.
После того неприятного инцедента я потерял былой интерес к учебе, и к русскому языку в частности.

В пятом классе перед началом учебного года мама, по моей личной просьбе, купила мне подставку для учебников. Первое время я жить без нее не мог. Ни у кого, кроме меня, такой штукенции не было. В начальных классах я невыносимо мучился - неудобно читать учебник, когда тот лежит горизонтально. И теперь я чувствовал себя очень важным, доставая из портфеля эту подставку, и еще более важным, водружая на нее учебник. Оказалось, при наличии подставки на парте, списывать куда удобнее и безопаснее. Ставишь учебник. Пусть даже закрытый. Оцениваешь угол зрения преподавателя относительно своей парты. Располагаешь тетрадь перед подставкой с учебником на прямой, проходящей через глаза учителя и подставку, и нагло списываешь. К сожалению, к февралю у моей подставки сломалась подпорка. Приходилось специально таскать с собой лишние учебники, чтобы облокачивать на них подставку. Только что я нашел ту самую подставку в нижнем ящике стола. Под напором могучего англо-русского словаря несчастная согнулась буквально в бараний рог. Замену ей я так и не нашел. Честно говоря, по причине ненадобности. Учебники я больше не читаю, да и списывать к седьмому классу навострился, не строя баррикады на парте.

Об Антоне, кажется, все позабыли. У меня же зарождалась перспективная теория. Я подбил Пашу и Андрея на небольшой эксперимент. Покинув школу, мы прошли путь от школы до ближайшего шоссе. Следы машины разглядеть уже конечно невозможно. Но не суть.
Лишь две дороги ведут к шоссе, и мы выбрали ту, что короче и ровнее. По другой дороге и вовсе в два счёта завязнуть на машине – никому не советую.
Вот и шоссе. При большом желании, так можно доехать даже до столицы. Но, как я уже отмечал ранее, у меня имелась теория.
-Мне кажется, Антона похитил некто из нашей местности.
-Некто?
-Ага.
-И с чего ты это взял? – недоверчиво бросил мне Андрей.
-А кто, кроме местных, знает, где находится школа? – молодые следопыты задумались, - Вы бы ее нашли в такой глуши? – молодые следопыты пожали плечами, - Школа в глубине поселка, достаточно далеко от шоссе. Дорожки извилистые – без знания дела и заблудиться можно. Значит, похитители знают поселок.
-А если они сюда специально заранее приехали и всё изучили?
Честно признаться, я не нашел достойного ответа, хотя он наверняка был у меня под носом. Да и вообще – моя версия занимательнее. «Преступник среди нас!». «Им может быть кто угодно!». Как у Агаты Кристи. Убийство в маленьком городке. У всех есть мотивы и прочие банальности.

Лирическое отступление 4 (Мужская сущность):
Андрей не поощряет мои «лирические отступления». Говорит, я развожу нюни. Никакие это не «нюни». Это саморефлексия. Некоторым людям за неё деньги платят! А он хочет, чтобы я просто записывал диалоги и действия. Но я ж не стенографист. У меня есть и творческие амбиции. Если такой умный – пусть сам пишет.
Меня бесит моя мужская сущность. Бесит, что я должен дрочить мастурбировать, когда у меня нет девушки. Я чувствую тошноту при виде спермы. И запахе. Сперма, даже моя собственная, невыразимо воняет. И мой член бесит. Мне противно до него дотрагиваться. Он горячий, красный и не имеет никакого отношения ко мне. Как-то раз в старших классах я забыл мастурбировать. Ну, вылетело из головы – с кем не бывает! Через шесть или семь дней я проснулся в луже спермы. Одеяло и простыню – в стирку. Живот – под кран. Было омерзительно. Ощущение, что я должен своему организму периодическую разрядку, обременяет крайне сильно. А женщины, последнее время, стали мне напоминать коров. Ну, вымя и все остальное. Странные мысли. У детей нет таких проблем. В 12 лет твоя писька еще не встает при каждом удобном и неудобном случае. Она маленькая, сморщенная. Похожа на кильку. И маленькие яйца. Кожа еще не дряблая, не волосатая. Детские гениталии – забавная вещица. Даже смешная. Если уж на то пошло – то детские гениталии мне более-менее нравятся. В них есть какая-то утонченность. Как у скульптур. Ну, там, Давид, допустим. Или ещё кто. Эдакий милый «нюанс». Нет?
Сегодня Андрей снова прочитал мои записи, и счел их «водянистыми». Говорит, я слишком часто отвлекаюсь. Но без собственных впечатлений повествование выглядит сухим. Буквально засыхает. Иногда можно и «водички» подлить. Тем более что в природе нет ничего важнее воды.

В газете написали про Антона. Рядом с текстом черно-белая фотография. 12-летний мальчик в пиджаке. Вырезано из группового школьного фото.
Относительно недавно (конкретно, второго сентября) в школу приглашали фотографа. Уроков в тот день почти не было. Мы двигали парты и кучковались около доски. Я «вышел» не очень хорошо, а Антон еще хуже. В придачу, качество снимка в целом, издалека еще куда ни шло, но так сильно увеличивать я бы на месте газетчиков не стал. У Антона пиксели размером с глаз. Я даже не сразу его узнал. А ведь мне его лицо с первого класса примелькалось. Так что - пустая трата времени ваша статейка. Вообще не понятно – неужели не нашлось фото получше?! Не могли взять домашний снимок. Или обязательным условием публикации статьи было фото в костюме? Как на паспорт.

-Ты наверно прав, - сказал мне Андрей.
-В чем?
-Школа от шоссе и, правда, далековато.
-Я же говорил! – как я был рад, что хоть кто-то оценил мои старания, - Да еще там такие закоулки! В них и местный может заблудиться!
Андрей кивнул. Неожиданно возник Паша.
-Вы о чём?
-Антона по любому похитили местные.
-Да?! С чего вы взяли?!

А листья, как ни странно, всё опадают. А у входа в школу поставили охранника – дядю Толю. Он раньше работал гардеробщиком. Теперь его фактически повысили. А за гардероб ответственной назначили маму Вали - уборщицу («Валя» - это парень, хотя порой я в этом не уверен). Уборщицу в гардероб…. Мда, боюсь, на чистоте полов сей кадровый маневр скажется незамедлительно. Наша школа никогда не блестела и не сверкала, да и сменная обувь тут не в моде. Хотя помнится, в прошлом году, мама выдала мне сменные ботинки. Типа кедов. Уж с чего ее так разобрало, не припомню, но факт. А закончилось всё довольно прозаично – я стал забывать переодеваться перед выходом из школы. Так что, когда я в очередной раз в декабре месяце пришел домой в летних кедах, мама их упразднила.
Приблизительно тоже произошло и со школьной формой. Одно время директриса сильно настаивала на поголовном ношении серых пиджаков и серых брюк. Я всю свою сознательную жизнь ненавидел серый цвет. Сейчас-то я знаю, - это называется фобия. По-хорошему, меня следовало к психологу сводить. Но кто ж меня поведёт к психологу, если о моих проблемах известно мне одному?! Я ужасно боялся стать серой мышью. Таким тихим, знаете, бледным, «никаким». Отчасти, я боялся стать Антоном. Для меня он был олицетворением той самой «серой мыши». Да и вообще он ябедник. Забыл, о чём это я. Точно, о форме.
Так вот, мама купила мне серый пиджак и серые брюки. Я от страха даже похудел. Пришлось одолжить у папы ремень. А потом я порвал подкладку. Случайно. На переменке с друзьями баловался. Катали друг друга на спине, возились, толкались и всё прочее – сами знаете. С тех пор я не ношу пиджак. Мама никогда не была сильна в шитье. Раньше бабушка по папиной линии хорошо шила. Но я родился слишком поздно. Пожилые люди в принципе не любят шить, а до нововведения с серой формой она и вовсе не дожила. Помнится, я воспринял смерть близкого человека на удивление легко. И не подумайте, будто я не любил бабушку. Просто я ждал ее смерти более года. Она лежала, родители дежурили у ее постели. Всё тянулось так безнадежно, так сложно. Мы ждали. Она не узнавала меня. Маму принимала за сестру. Папу – то за дядю Сашу, то за врача. Путаница, короче говоря, непомерная – каждый день приходиться представляться родной бабушке. Долго так жить, конечно, некомфортно. И я когда она умерла, я подумал, что ей так лучше. Я не был на похоронах. Прошло не так уж много времени, а я всё еще ничего не чувствую – кажется, будто её никогда и не было. Хотя, в данный момент, моя голова забита похищением Антона. Учительница на риторике, в тщетной попытке угомонить класс, ляпнула, что человек может держать в памяти одновременно только семь вещей, плюс-минус одну. Сразу по классу понеслись домыслы о том, сколько полезного можно делать на уроке – и с доски списывать, и с соседом болтать, и девчонку впереди щипать, и за тамогочи приглядывать, и в фишки рубиться и, кто знает, авось и дневник заполнять. Это всё здорово, я не против, но как насчёт того, чтобы разгадать тайну похищения одноклассника? Возможно, семи вещей в данном случае катастрофически недостаточно? Столько факторов необходимо принять к сведению! Столько вариантов проштудировать! Это вам не девчонку щипать! Тут всё серьёзно. Тут альтернативы. Еще одно новое слово. В седьмом классе у нас как раз началась экономика. За прошедший месяц я узнал столько мудрёных слов. Те же самые «альтернативы». Раньше я считал, что «альтернатива» - это музыкальный стиль. Или, вот ещё – «монополия». Целых три года я свято верил, будто «монополия» – название настольной игры! Всё-таки и в учёбе есть свои плюсы.
Так вот, альтернативы. Я был полностью поглощён выработкой плана действий. Скоро уже про него все забудут. Помню, как в прошлом году, один  парень из параллельного класса пропал на три дня. Такая катавасия началась. Уже отпевать собирались заблаговременно. А потом выяснилось, что он в компьютерке «зависал». Вот и сейчас многим кажется, что Антон «просто в компьюторке застрял». Нет, они так конечно не думают на самом деле. Но подсознательно (опять по Фрейду, наверно) им так проще оправдать его отсутствие и собственное бездействие. А мне ничего оправдывать не нужно. Меня не мучает совесть. Мне просто любопытно.
(-А он становится всё ласковее. Мне нравится.)
Как же найти Антона? Альтернативы… альтернативы…. У нас ведь небольшой поселок. Тысяч десять, наверно. Ну, хорошо, летом немного больше. Но всё равно не мегаполис. Пусть и не все друг друга знают, но если по цепочке…
(-Суп будешь?)
Но один я не справлюсь. Я, честно говоря, не очень хороший организатор. Не массовик-затейник. Я ближе к интеллектуалу. Творческая личность. Нам на уроке рисования объяснили. И на риторике. И обществознании. Короче говоря, я это хорошо запомнил. Люди бывают двух типов (кроме прочих): практичные и творческие. То бишь, с математическим складом ума и… не помню… нематематическим. В девятом классе нам как раз придётся выбирать – продолжать обучение по математическому направлению или по хим-биологическому. К математике я крайне равнодушен, но химию-то я на дух не переношу! Опять альтернативы…. И опять я отвлёкся. В общем, я та самая «нематематическая» личность. Я люблю рисовать. Правда, ничего не получается. Но суть-то не в результате. Не победа, а участие – как говорится. А значит, я слабый и мне нужен вектор. За вектором думаю, стоит обратиться к Андрею и Паше. Попытка – не пытка. Делать всё равно сейчас нечего.

Лирическое отступление 5:
В портфеле только пять учебников. Причём не скопом пять штук, а три (алгебра, лит-ра, история) в большом отделении, и два (биология, физика) – в маленьком. Три учебника на сегодня? Возможно. Например: две алгебры, две литературы, две истории. Вот, уже шесть уроков. У нас, в наше время, в день бывало максимум семь уроков. Ну, предположим, физ-ра. Хотя, нет. Я не вижу спортивной формы. Тогда, быть может, предмет без учебника. Но не вижу тому доказательств среди его тетрадей. Вот алгебра. Сейчас эти задачки похожи на букварь. А раньше.… Раньше я наперегонки решал их с соседом по парте. Звали его…. Ну, так это же Паша был! Решали мы оба быстро, но совершенно не правильно. Ни разу ответ нормальный не получили. Не способные мы…. Если он это прочитает – надеюсь, не обидится.
У Антона в портфеле порядок. Сначала учебники – три штуки. Потом тетради – три штуки. Потом дневник – один. А у меня в портфеле в старших классах вообще только дневник и был – и больше ничего. У некоторых, как сейчас помню, имелся дополнительный «липовый» дневник. Первый – на подпись классному руководителю. Второй – на подпись родителям. Копируешь мамину роспись из «второго» дневника, расписываешься в  «первом» и всё в ажуре. Но я этим ухищрением никогда не пользовался. Не сказать, что я отличником был. Но, в общем и целом, поначалу на плаву держался. А потом – уже по фигу. К тому же мама, расписываясь о моей успеваемости, почти никогда не проверяла сами оценки. Опа, и готово. И домашки никогда не проверяла. Максимум спросит:
-Сделал?
Отвечаешь ей:
-Сделал.
Она кивает:
-Хорошо.
Антон, однако, аккуратен. Только что заметил: учебники уложены в том же порядке, что и тетради. Алгебра – лит-ра – история. Алгебра – лит-ра – история. Это здорово, но лично у меня имелась чуть иная  система. Я группировал вещи не по образу, а по сути. То есть: учебник по алгебре + тетрадь по алгебре, следом за ними учебник по лит-ре + тетрадь по лит-ре (на самом деле, тетради по литературе у нас, на сколько я помню, не было вовсе), ну и учебник по истории + тетрадь по истории, и дневник на дисерт.
«У каждого свои тараканы в голове» - кто-то умный так говорил. Или я сам. Где-то до седьмого класса содержимое моего портфеля укомплектовывалось по выше пересказанной схеме. А дальше – вакханалия. Хаос.

-Что вы думаете?
Андрей, Паша и конечно я шептались на переменке.
-Интересно, - заключил Андрей.
-Ага, - Паша внес свою лепту в наше благое дело.
-И? Попробуем, а?
Огромная, убедительная как динозавр, бетонная лестница нависала над нами. Тайное местечко под лестницей. Если  грамотно вытянуть голову, отсюда можно заглянуть девчонки под юбку. Учителя прознали о сей маленькой шалости, и частенько гоняли нас отсюда. Но тут так здорово. Не хватает только кресла. Или хотя бы скамейки. Было бы здорово развалиться тут на большой перемене. Да еще столовка как раз напротив.
-Думаю…
-…стоит, - закончил фразу Андрей.
Паша поспешно повторил:
-Стоит.
-Круто! – первое, что мне пришло в голову.
-Когда приступаем? – Паше не терпелось.
Андрей, заметив мою нерешительность, ответил:
-Как только, так сразу.
-Когда? – переспросил Паша.
-Завтра.
-Завтра? А почему не сегодня?
-Сегодня футбол по телику.
-А…
-Ну, ясно.
-Круто, - я начинаю повторяться.
-В столовку?
-В столовку.
В столовке давали кусок белого хлеба, одну тефтелю и стакан компота. Я обожал этот набор. Раньше, когда я был в первом-втором классе, тут кормили макаронами. Приходилось полдня ходить голодным. А теперь я шёл в школу с предвкушением тефтель. Моя мама, честно говоря, не очень хороший повар. Но даже оглушающее урчание в животе не могли заставить меня есть макароны.
-А вы слышали, что говорят? – голосом настоящего конспиратора вопросил Паша, с тефтелей в зубах.
-О чём? Об Антоне?
-Нет. О столовке.
-И чего говорят?
-Крысы тут.
-Ну, так давно говорят.
-А недавно их кто-то видел.
-Кто?
-Не говорят.
-Блин, - подумал Андрей вслух, - А было бы классно увидеть в столовке крысу.
-На кой хрен?!
-А ты подумай! Приходишь к директрисе, говоришь «Наталья Андреевна, я крысу в вашей столовой видел. Пойду-ка, в поссовет пожалуюсь…».
-И?
-Что «и?», то?! Ей это надо? Скандал же будет! Она тебе начнет лапшу на уши вешать. Типа «Мы с этим немедленно разберёмся. Зачем в поссовет? Не стоит людей отвлекать…». А ты ей опять «Да нет, я всё-таки схожу…».
-И?
-Блин, ну вы тупые! – уже злится Андрей, - После этих слов она предлагает тебе…
-Отсос?! – довольно громко и импульсивно перебил его Паша. Андрей чуть не подавился компотом. Я же действительно подавился, и сладкая слюна потекла на чистые джинсы.
-Ну, если тебе нужен отсос от этой старушенции… то я тебе не судья…. Короче, она тебе предлагает поблажки в учебе. Типа красивых оценок в четверти и т.п. Вот!
-Тема, - задумался я.
-Точно, тема, - кивнул Павел.
Андрей немного нервно продолжил трапезу. «Во, дебилы» - наверняка шептал он про себя.
-А если, - меня озарило, - Прийти к ней и просто сказать, что видел крысу в столовке.
Андрей тяжело вздохнул.
-А я только что о чём тут говорил?!
-Нет. Имеется в виду: просто(!) прийти и сказать. Без реального контакта с крысой. Чисто сказать что видел.
-Чего? – нахмурил брови Паша.
Андрей повернулся ко мне в пол оборота, кивнул и подытожил:
-Точно. Сначала найдём Антона, потом тему с крысой оформим…. Зашибись будет.

Лирическое отступление 6:
Я не мог позволить себе жить с родителями. Не хотел. Во всяком случае, сейчас. Я освоился на кухне Андрея. В армии я научился готовить простейшие блюда, и теперь приносил пользу обществу. В этом доме не было второго этажа, и мы всегда находились на уровне земли, или под землей. Не могу сказать наверняка, давило ли на меня ощущение «приземленности» или напротив, вселяло в меня уверенность. Из окна был виден деревянный забор и часть двора. Кухня являлась центральным помещением в доме. Слева находилась гостевая комната. Справа – спальня. Рядом с окном был выход в коридор, который в свою очередь вёл в ещё одну комнату и гараж-сарай. Я выключил плиту и вернулся в спальню. Я вытащил из-под кровати портфель Антона и извлёк оттуда учебник математики. Затем тетрадь и ручку. Я сел за кухонный стол и разложил предметы перед собой. Я написал фразу «Упражнение №115». Я уже был готов начать его решение, но вдруг почувствовал себя глупо и уязвимо. Я поспешно убрал всё обратно в портфель и сел на кровать. Я вспомнил, как Андрей на уроке химии положил ноги на парту и достал сигарету. Он так и не закурил. Но всё равно было сильно. В классе стоял оглушительный смех. Учительница своими волосатыми лапищами пыталась стащить его ноги на пол. Она была отвратительным учителем.
В девятом классе я впервые полапал сиськи. Правда, через лифчик. Но тем не менее. Мы отбирали у девчонок сумочки, и перебрасывали друг другу. И пока она бегала по классу, пытаясь поймать сумку, мы поочередно лапали её и тискали. В этом не было ничего нездорового. Один лишь раз мы прокололись. Андрея, Пашу, меня и ещё одного парня – Олега, хотели обвинить в воровстве. Всё дело было в недопонимании. Мы отобрали у девчонки сумочку, но она, вместо того, чтобы бегать за нами вдогонку, ни с того ни с сего уехала домой. Дома её спросили «А где же твоя сумочка?!». Ну, она и ответила «Отобрали». Скандала не было, но нам четверым сделали какую-то там пометку. А может вообще ничего. Как раз после этого, я нашёл общий язык с Карин. Она была той ещё шалавой, как, по крайней мере, говорил народ, но я никогда не страдал от предрассудков. Андрей тогда гулял с какой-то толстой страхолюдиной – он всю жизнь был неразборчив и брал, что давали и того, кто давал.
В восьмом-девятом классах мы стали играть друг с другом. Я уверен, такое происходит во всех школах. У нас ещё не было постоянных партнерш, и мы вымещали накопившиеся силы играми. Возможно, со стороны это и выглядело странно, но мы не чувствовали ни стыда ни отвращения. Не снимая штанов, мы изображали секс «раком». Иногда в школе – ради шутки. Иногда дома у Андрея. Этим многие занимались. Мы просто долбились молниями джинсов друг о дружку. Иногда делали «паровозик» - когда много парней встаёт в очередь и одновременно имитируют извечные «движения бёдрами». Это было смешно и наивно. Даже невинно. Я не считал это чем-то «гомосексуальным». Просто ребячество. Карина дала мне во второй половине 9-ого класса, и наши мальчишеские забавы закономерно сошли на «нет». Я не смущен. Я не краснею, вспоминая. Мы не говорим об этом. Помним, наверняка. Но не говорим. Не принято. Как не принято говорить об определенных аспектах пребывания в армии или детским подглядыванием за переодевающейся мамой. Как не принято говорить с родителями о мастурбации. Это общеизвестные секреты, разглашение которых табуировано строжайшим образом. Мы знаем об этом, но никогда об этом не скажем вслух.
По стеклу текли дождевые капли. Меня странным образом тянуло в подвал. Я чувствовал себя посетителем кунсткамеры, когда инстинктивно закрываешь ладонью глаза, но вскоре ловишь себя на мысли, что пальцы раздвигаются, словно, сами собой, и ты не в силах оторвать взгляд. И через открытую дверь спальни я косился на еле заметный крючок в кухонном полу. Я был заворожен. Я чувствовал уют и надежду.

Жил-был мальчик двенадцати лет отроду по имени Антон. Он надел на спину рюкзак и вышел на улицу. Мальчик направлялся домой из школы. Отсидел положенные по расписанию шесть уроков. Отсидел их тихо и даже с некоторой пользой. В половине второго он отправился в группу продлёнки, для детей, чьи родители работают и не хотят, чтобы их ребёнок находился дома один. Ушёл с продленки мальчик в половине пятого дня, сделав в классе большую часть домашнего задания на завтра. В школе в тот день ничего особенного не произошло. Антон даже не запомнил тот день. Не осталось никаких воспоминаний. А жаль. Потому что по дороге домой с ним случилось неприятность, если не сказать хуже. Солнце спряталось за тучи. Похолодало. Природа замерла, отвернулась. Быть может, ей стало стыдно – ведь даже она не в силах помочь бедному мальчику. И Антон провалился под землю. Не глубоко. Но темно и страшно. И ни шанса выбраться наверх. Мальчик растерялся. Казалось бы, 12 лет – уже взрослый человек. Ещё немного и перейдет в старшие классы. А там и девчонки, и спиртное с сигаретами, и вечеринки до утра, и все прелести жизни. Ну, а буквально на следующий день – уже в университет идти. А там и вовсе зрелая жизнь наступает. Ответственность, самостоятельность и прочие неприятности. Дальше сами знаете: работа, свадьба и по нисходящей. То есть, 12 лет, как мы видим – самый, что ни на есть, трамплин в настоящую жизнь. Вот только во тьме подземелья его не разглядеть.
(-Я не мастак давать речи.)
В подземелье том жили страшные, невиданные ранее нам звери. Чем они отличались от нас, наземных обитателей? Да вроде бы ничем. Два глаза, две руки, две ноги. Короче говоря, почти всего по два («на всякий пожарный», видимо), кроме сами знаете чего (носа, например). Голоса их звучали очень-очень похоже на наши с вами голоса. Правда, в подземелье блуждало загадочное эхо, придающее даже самым слабеньким обыденным голосам силу и горьковатый привкус волшебства. А говорили эти существа отрывисто и скорее сами с собой, нежели с собеседником. И слушали они, кажется, лишь себя и свой внутренний, наверняка еще более могущественный голос.
(-У меня всегда было… бурное воображения, короче…, но я его словами не мог выразить. Ну, то есть, написать на бумаге. Сочинения у меня всегда хреново получались. Парни не дадут соврать.)
Они принялись всматриваться в лицо Антона. Они окружили его и рассматривали в лупу. Изучали и делали пометки в тетради в линейку. Их противные, искаженные надменной ухмылкой лица, без спроса вторгались в личное пространство двенадцатилетнего мальчика. Создавалось впечатление, что они копаются в его подсознании. Въедливыми маленькими глазками подземные чудовища перетасовывали мысли Антона, сея панику и хаос в его неокрепшем мире. В мире, где доселе не существовало ни темных подземелий, ни злобных любопытных зверьков, населяющих эти подземелья.
(-Хотя, если вкратце, то русский с лит-рой мне по жизни ну никак не пригодились. Разве что физ-ра.)
Три чудовища ухмылялись мальчику в лицо. Антон ломал голову «Кто они?». Или «Что с ними?». И, правда, что с ними? Их кто-то заколдовал? Наверняка, по всем законам жанра, в их прошлом имела место злая ведьма. За невинную шалость, детскую оплошность, эта злодейка прокляла троих непутевых мальчишек, сослав их в подземное царство, заодно изуродовав их души. Другого объяснения Антон не нашёл. Ведь он доподлинно знал – такими на свет не рождаются. Здесь не обошлось без черной магии. Но…
Но где-то обязательно должна быть добрая фея. Конечно, Антон давно уже не верил в фей. Как, в прочем, и в Деда Мороза. Но подземные чудовища не давали ему большого выбора. Мальчик отчетливо понимал – либо добрая фея, либо никто. На кого ещё надеяться? В подземном царстве не работают земные законы. Чудовища окружили его. Один он не справится. Иногда нам так хочется верить в небылицы.
Самый высокий, отвратительный и грубый из троицы подземных жителей, поднес к лицу Антона настольную лампу, слепящую лампу, и произнес:
-А сейчас мы будем ставить опыты…, - выдержал паузу, потерял интерес к беседе, отвернулся, и вдруг зловеще зарычал мальчику нос к носу, - На тебе!!
И чудовище залилось грубым, неестественным смехом. Смехом наполнилось всё подземелье. Антон сжался в маленький клубок. Как испуганный щенок. Смех отражался от невидимых стен, создавая реверберации и эхо. Чудовища скалились. Их наслаждение неподдельно.
Антон подумал, лежа по полу: «И где, блин, эта добрая фея? Может в пробке застряла?». Не знаю, не знаю, но к началу представления она точно опоздала.

-Короче, нам надо разделиться, - мы притихли. Андрей вопросительно пожал плечами, ожидая нашей реакции, - Какие-то проблемы?
-Может, не стоит делиться? – внес я свою лепту.
-А что так?
-Чтоб не потеряться, - неуверенно сказал Паша.
-Значит, делиться не хотите?
-Не очень…
-Ага. Ну ладно.
-Вместе идём?
-Давайте вместе, раз хотите. Мне-то что. Управились бы по отдельности быстрее.
-Зато так – надежнее, - возразил я.
-Да, - подхватил мою идею Паша, - А одиночке можем вообще не найти…, - подумал-подумал, - И потеряться.
Андрей изобразил лицом «Ну фиг знает».
-Ладно. Куда идём сначала?
-Я думаю, по Тургенево.
-Почему?
-Улица большая.
-Хм, - хмыкнул Паша, - Вряд ли Антона спрятали бы на такой людной улице.
-Ты прав, - поддержал его Андрей, - Стоит начать с окраин.
Тяжело признавать, но они были правы. А я – нет. Как так?
-И так, какую окраины осматриваем первой?
-У кладбища, - выпалил Паша.
-Почему у кладбища-то? – с определенным скептицизмом вопросил Андрей.
-Ну как…, - опешил Павел, - Это же очевидно! Чтоб хоронить было ближе.
-Кого хоронить? – переспросил я.
-Антона, - удивленно констатировал Павел.
-Мудрое решение, - саркастично протянул Андрей, - Молодец, Паша. Тебе «плюс».
-Какой ещё плюс?! – возмутился я, - У нас уже очки появились?! Почему меня не предупредили?
-Да не парься ты. Это по приколу.
-А. Значит по приколу. Ну, хорошо.
Миновала минута – минута нерешительности.
-Так, долго мы тут будем траву мять? Короче, хватит валандаться.
Наконец, мы сдвинулись с места. До кладбища около трех километров. Шли мы не спеша, наслаждались уходящим летним теплом. Бабье лето. Какая пора!
-Если не найдем Антона, - задумчиво промурлыкал я, - то хотя бы прогуляемся.
Парни согласились.
-Завтра опять пойдем? – поинтересовался Паша.
-А что?
-Ну как, план составляю.
-Какой такой план?
-Ну, это, расписание, - пояснил Паша, - Если не пойдем, то завтра можно в компьютерку сходить.
-Кстати, да, - медленно и вдумчиво закивал Андрей.
-Ну, так как?
Я возмутился:
-Давайте решим после. Мы же не знаем, чем сейчас дело обернётся. Может, мы его прямо сегодня найдём!
-А если нет – завтра компьютерка накрылась?
-Да погодь ты!

Лирическое отступление 7:
На днях я думал о приближающейся зиме. Листья осыпаются. Вот-вот польют дожди. А там и снег не за горами. Конечно, от Антона мы избавимся ещё до первого снега, а что будет дальше предугадать практически невозможно. И, тем не менее, мне стало холодно. Даже не смотря на бабье лето, из окна дует, причём солидно. Да и в подвале не жарко – раньше там располагался погребок для компотов, картошки и варенья. Я всегда боялся подвалов. Боялся их мертвого холода. Мне казалось, это идеальное место для хранения трупов.
И я боялся холода. В те времена, во времена моего детства, ещё помню фильм вышел один – триллер американский. Дальнобойщик колесил по стране, а на него охотился дорожный маньяк. И в трейлере у того дальнобойщика был рефреджератор. Темный и холодный, точно как наш подвал. И там висели свиные туши. И по ходу убийств ко мне начало закрадываться мрачное предположение: а что если тот маньяк заменил одну свиную тушу на труп своей жертвы. В конечном итоге, именно так, кажется и оказалось. Я был впечатлительным малым. Да я и сейчас впечатлительный. Ещё какой! Этой ночью, к примеру, мне снился Антон. С ним происходили какие-то отвратные метаморфозы. Неприятный сон. Кошмар. А потом мне приснился случай из детства. Я, Андрей и Паша шатались по посёлку без дела, и руки так и чесались какую-нибудь пакость натворить. Кажется, шёл февраль. Или март. Помню, тепло было – ну, для зимы. Снег липкий – самое время для снежков. Мы устроили настоящую войнушку. Мы бежали друг от друга по главной улице и даже не заметили, как очутились у школы. Продлёнка недавно закончилась, и по нашим подсчётам школа была пуста.
-А что если…?
-Классная мысль…
Мы поняли друг друга без слов и невзначай побрели по школьному двору.
-Хороший сугроб, - расплылся в улыбке Андрей.
-И то, правда, - подтвердили мы.
Андрей принялся за дело. Я и Паша суетились вокруг него.
-Давай ещё сверху!
-Вырисовывается.
-Так. Осторожно. Смотри, чтоб не упал.
-Ещё два надо скатать.
-Я здесь катаю, ты – там. Ага?
-Ага.
Мы довольно долго возились. Но оно того стоило.
-Ставим всё по местам. Теперь детали.
Я лично отшлейфовал скульптуру. Мы отошли подальше. В наших глазах горел огонь. Мы вспотели. Но были так счастливы. Смех подкатывал откуда-то из глубин. Изнутри.
-Вот тебе блин Статуя Свободы!
Однако вылепили мы вовсе не Статую Свободы. Конечно, нет.
-А ничего так… стоит!
Да. Именно. Как настоящий. Набухший. Такое ощущение, что скульптура сейчас кончит.
Мы стояли столбами, не в силах оторваться. Глубоко в душе нам было даже жаль, что мы уже закончили. Что за блаженство! На школьном дворе. В компании друзей. Такие моменты остаются в памяти на всю жизнь.
Отчасти, я вспомнил этот случай в связи с Антоном. Слепил ли свой снежный шедевр детства? Нет. Он не из таких. Я пролистал его тетради – последние страницы девственно чисты. Девственно скучны. Я это знал.

-Какие варианты?
-Варианты чего? – причмокивал Андрей.
-Поиска, - сказал я.
-Э.… Ну, типа идём…
-Типа идём и что дальше?
-Ищём «Вольву», - подсказал Паша.
-«Волгу»!
-И её тоже.
-Не «её тоже», только «Волгу». Что это за похитители такие на «Вольве»?! Ещё б на «Мерсе» людей тырили! – саркастично, как всегда, разъяснил Андрей.
Я оставил портфель дома. Мы все оставили портфели дома – у меня дома. Я жил ближе всех к школе. Минут пять, может десять пешком.
-А если она в гараже? – не унимался я.
-Тогда нам не повезло.
На мне была зеленая куртка без подкладки. Но на улице сейчас примерно 15 градусов тепла – и мне комфортно. И мне интересно. Любопытно.
(-Паш, поди сюда.)
Андрей делал вид, что его всё это не сильно радует, но по его глазам заметно – и он загорелся этой авантюрой. Ну а про Пашу и говорить нечего – он всем всегда загорался. Горючей он парень такой.
-А что если, - заговорил Паша, и сделал эффектную паузу, дабы привлечь наше внимание, - Что если мы… будем стучаться в дома?
-Чего делать?!
-Ну, типа, как в кино.
-Что это за кино? – недоумевали мы с Андреем.
Паша чуть смутился.
-Это…. Когда они на Хэллоуин все ходят по домам…, дети по домам ходят и еду просят.
-Во-первых, у нас это не принято, - складно и разумно отвечал Андрей, - Во-вторых, до Хэллоуина ещё месяц!
-Они ещё с библиями ходят, - добавил Паша, скромно.
Андрей взялся за голову.

Восьмой день
-Есть в сексе какая-то агрессия. А?
Паша, кажется, кивает. Паша сидит в углу, и я прошу его подвинуться чуть левее, потому что мне плохо видно его реакции.
-Само слово «ебля». Ну, «****ь», короче. Тут явная агрессия. «Ебнуть» - так это вообще ударить, значит. «Уебать» - это избить. А по сути это всё та же «ебля». Или… «***». «Отхуячить». Тоже самое. Избить опять же. Или… чё там ещё?
-****а, - говорит Паша спустя пару секунд.
-Правильно. «****а» - «от****ить». Опять. То есть, короче, получается: что трахать, что избивать – одно и то же. Не зря же всё время хочется приговаривать типа «Получай, сука, да, да, получай, ещё, сильнее, ****ь!».
-В порнухе так и говорят, - поддакивает Паша.
-Да, потому что это мы и хотим сами говорить. Получай, ****ь. На тебе! Круто, очень круто.
У Антона во рту – кляп. Кажется, это мой носок – у меня самые чистые носки. Андрей не хотел, чтобы мальчик отравился и упал в обморок. Несмотря на то, что Антон уже пару дней даже не пытается кричать, а только скулит, Андрей считает, что кляп пока рано вынимать. Крики раздражают. Всё-таки, потолок невысокий. Тут даже от голосов стоит небольшой гул. Это вам как-никак не царские казематы.
Я смотрел на Антона и испытывал облегчение. Андрей злился, Паша был немного отстранён, а я предвкушал. Не знаю что именно. Было чувство, что когда всё это кончится, у меня снова начнётся новая жизнь. Новый шанс. Я слишком долго его ненавидел, чтобы теперь сопереживать. Мои руки чуть тряслись, словно с минуты на минуту мне сообщат результаты экзамена, с заданием которого я справился, как мне казалось, вполне достойно. Приятное ожидание хэппи-энда, в купе со страхом фиаско. «Если» то, «если» сё. Альтернативы и эти «если» преследовали меня, изматывали и выжимали до изнеможения. «Что если». Параллельное, иной развитие событий. Другие слова. Другие действия. Я искренне открещивался от этих миров, вселенных, мыслей. Я откашлялся.
-Хочешь? – спросил Андрей, - Эй, Дим!
-Ты мне?
-А тут другие Димы есть?
-Я с ними не знаком.
-Будешь, спрашиваю?

Сноска (не литературное отступление):
Меня физически никогда не прельщали мужчины. Я всю жизнь, сколько себя помню, обожал сиськи. К ножкам я равнодушен. К попам… ну не знаю. Если уж действительно классная – то, пожалуй, да. А сиськи мне нравятся почти любые. Это у меня наверно от нехватки материнского внимания – так бы любой психолог сказал. Но в армии выбор, скажем так, невелик. Мне повезло, что мы с Андреем служили вместе. Он меня защищал – иначе, я бы там наверно, спину и не разгибал. По сути, ощущения те же. У меня была подружка в старших классах. Их даже было две. И я могу вам сказать, что как по мне, то разница минимальная. Хотя, конечно, при возможности альтернатив, мы все трое выберем по бабе. Так что, для меня это ничего не значит. Это как подрочить мастурбация. Просто от нечего делать.... Я не оправдываюсь. Просто хотел прояснить ситуацию.

Литературное отступление №8:
Андрея сегодня снова пробило на философию. Он любит иной раз так посреди дня встать как вкопанный, поднять указательный палец кверху, и сказать: «Ребят, а вы знаете, что есть небытие?». Ну, мы, ясно дело, говорим, что не знаем. А он отвечает: «И я понятия не имею!» и идёт дальше, ржёт в голос. У Андрея довольно своеобразное чувство юмора. Помнится, у него это стало проявляться в старших классах. Мы тогда учились в школе над оврагом, и после уроков постоянно там тусовали. У оврага была своя местная, скажем так, братия – совсем иной контингент, нежели тот, к которому мы привыкли. Совсем иной. Но в итоге мы вписались. Человек – пусть и не хамелеон, но под окружающую среду подстраиваться всё же способен. Для меня, то был совсем новый мир. Но я недолго переживал. Я встретил Карину. У неё были черные длинные волосы. Худенькая, с тонкой талией, округлыми грудками и большими карими глазами. Почти наверняка, она была цыганкой. Я был самым симпатичным из нашей троицы. Но одной смазливости не достаточно. Я подбивал Андрея и Пашу на невероятные авантюры, в надежде, что Карина обратит на меня внимание. Уже в который раз, ребята буквально спасли меня. И я был несказанно рад, когда позже, после окончания школы, попал в одну казарму с Андреем.
Сегодня он меня попросил о личном одолжении – окультуривать его речь. А то он почитал свои, так сказать, реплики, и говорит, там одни «короче» и вообще не сильно складно. Так что с этого момента Андрей у меня будет говорить исключительно правильно и красиво. Просто хотел предупредить.

Мы прошли по улице Лермонтова и влево по Чайковскому. Я смотрел налево, Паша - направо, Андрей – в обе стороны. На мне были черные теплые джинсы, и я был рад тому. Время неумолимо тикало, и на часах уже пять вечера. Ветер срывал огненные листья и бросал нам под ноги. Вам это покажется дикой банальностью и дешевой сентиментальностью, но я обожаю шум листвы под ногами. Впечатление, словно ты идёшь по лоскутному одеялу. И ты можешь прилёчь в любой момент, как в кроватку. И так уютно. Так уютно, когда часть листвы уже спала, а часть – всё ещё на ветвях. И земля и деревья становятся едины. И во всём этом есть какая-то надежность. Уверенность в целостности. Но уверенность та (как, наверняка, и любая другая уверенность) ложная и совершенно не надежная.
У меня было время для всех этих мыслей. Самое время. Мы шли не разговаривая. Каждый был увлечён и замкнут. Мы были близки и чувствовали друг друга – нам не обязательно было разговаривать. Только пара-тройка фраз. И те, лишь чтобы убедиться – да, мы всё ещё здесь, и всё ещё вместе.
У Андрея была черная куртка-пилот. Люблю куртки пилот. В них фигура лучше выглядит, особенно если носит её с джинсами. А именно с джинсами Андрей её и носил. Это его единственная осенняя куртка. У меня-то ещё синяя такая есть, на подкладке. Но мне она не нравится. У неё нет капюшона. В смысле есть, но совершенно дебильный. Типа «складной», из какого-то брезента и на голову мне категорически не налазет. И она мне велика. Мама всегда покупает на вырост. Отчасти это моя вина – я терпеть не могу ходить по магазинам и мерить одежду.
Паша был одет почти так же как Андрей (он под него частенько «косил») и мирно себе подпрыгивал каждые метров пять, в надежде сорвать лист с деревьев. Конечно, он не доставал. Но думаю, он прыгал в основном от скуки.
-Что-то не очень продуктивно идём, - подал он голос.
Мы остановились.
-Мда, и уже поздно, - констатировал я.
-Короче, вы что-то хотите предложить? – Андрей серьёзно проштудировал нас взглядом.
-Я бы это…, - Паша потирал руки, - Типа… в дома б заходил. Ага?
-Ага, - сумрачно протянул Андрей, - В дома, говорите. Я могу.
-Я тоже могу… наверно, - закивал я сначала радостно, а потом с сомнением, - Только наверно не сейчас.
-Да. Поздно уже.
-Ок. И что говорить будем?
-У меня есть детская библия, - нашёлся Паша.
Боже мой, подумал я, какая чушь! Так себе и это представляю!
-Пойдёт, - буркнул Андрей и я был, если честно, то сильно удивлён его энтузиазму, - Завтра?
-А комьютерка?
-Компьютерка никуда не денется, - тонко намекнул я.
-Ну, фиг знает…, - задумчиво протянул Паша.
-По любому не денется, - подтвердил Андрей.
-А, ну если так, то ладно.
-По домам?
-По домам.

Литературное отступление 9:
Самое худшее слово в мире - это «если». Такое противное и прилипчивое слово. Я всячески стараюсь его избегать. В нём есть какая-то неуверенность. Зыбкость. Если то, если сё. Если бы да ка бы…. «Если» – это параллельный мир. Или даже как черная дыра в параллельный мир. Каждый раз, произнося слово «если», часть тебя засасывает в тот мир, и чем чаще ты используешь это слово, тем меньше от тебя остаётся в этом, реально-существующем мире.
Помню это как сейчас.
Был теплый зимний день. В такие дни можно долго и весело играть в снежки. Чем, кстати, мы и занимались. Руки были мокрыми. Пальцы замерзли. Перчаток не оказалось ни у кого.
Когда на следующий день меня вызвали к директору, я воспринял новость вполне стойко, однако удивлённо. На нас несомненно настучали. Я пошептался перед походом с парнями. Мы обговорили тактику защиты. Мы находились в приподнятом состоянии духа. Я обожал авантюры. Боялся их и любил одновременно. Андрей придавал мне смелости. А Паша просто радовал. Я чуть боязливо вошёл в кабинет.
-Ты же умный парень.
-Я?
-Ты.
-Ну…
-Да-да. Ты умный парень. Ты же понимаешь, что это всё серьёзно.
Когда мне говорят, что «всё серьёзно», я без какого-либо злого умысла начинаю улыбаться. То есть мне говорят «Ситуация твоя – плачевная», а я улыбаюсь типа «Да, я в курсе - круто».
-Ситуация не простая. Это уже не игры. У тебя есть выбор.
Я очень отчётливо помню тот кабинет. Я бывал там довольно часто. Правда, не так часто как Андрей. Или даже Паша. А Паша, в общем, вполне нормальный парень. Да и Андрей ни какой-нибудь бритоголовый отморозок. Просто он любит короткие стрижки.
Кабинет был красным. Я не шучу – кабинет директрисы был ярко-красным. Нет, не ярко. Скорее, бардовым. Он был (да наверно, и до сих пор) обклеен обоями бардового цвета с непонятными мне узорами и уплотнениями. Такие, знаете, рельефные обои. Напротив двери, спиной к окну сидела директриса. Перед ней – огромный деревянный стол, заваленный разнообразными отчетами. Ставить стол к окну, причём таким образом, чтобы свет падал сзади, по мне так глупость непомерная. Но моего мнения никто не спрашивал.
По левой стенке стояли четыре стула. Классные такие, махровые классические стулья. А над ними – медали, грамоты и прочие награды школе и директрисе лично. Всё это, безусловно, попахивало дурным вкусом и самолюбованием, но, опять же, кто я такой, чтобы иметь на этот счёт собственное мнение.
Справа, как сейчас помню, стоял телевизор. Однажды, когда директриса лично («несмотря на большую занятость» – это шутка) вела у 5-ых классов уроки истории, нас пригнали в её кабинет и усадили на пол. Представляете, 30 человек в комнатке 3x5 сидят на полу, фактически под тем красивым деревянным письменным столом и смотрят старую-престарую экранизацию «Одиссея». Шутки штуками, а сцену с пластилиновым одноглазым чудовищем (никак не соображу его натуральное название – а, Циклоп) я на всю жизнь запомнил.
Была там ещё вторая комнатка. Проход под арку и очередная бардово-махровая комнатушка. Но я туда ни разу не заходил. И на сей раз тоже. Казалось, этого логово зверя, или помещение для внеклассных оргий. Я косился в тот дверной проём, пытался ухватить взглядом как можно больше и четче.
-У тебя есть выбор, - повторила она.
Ха, выбор. Конечно, есть. Это называется альтернативы. И нечего меня тут мариновать. Тоже мне, пошутить нельзя!
Я вышел из кабинета в более-менее приподнятом настроении. Удивительно, но меня эти пламенные речи никогда не пронимали. Хотя я конечно не нервничал. Но не больше чем когда Андрей прошлой зимой зафигачил снежком в окно Лехи Гаврилова и оно, ни с того ни с сего, разбилось вдребезги. Мы, ясно дело, пулей оттуда. Я против Лёхи ничего не имел. Но так уж получилось, что я сдружился с Андреем. Да и он это не специально. Просто штуки ради. А нас потом затаскали – то к директору, то к Лешиной бабке, то в милицию. Да, нас таскали в милицию. Лешина бабка настаивала, чтобы нас оформили как малолётних преступников. Само собой разумеется, никто нас «оформлять» не стал. Мы ж извинились.
-Ну что там? – поинтересовался Паша.
-А что там может быть? – закатил глаза Андрей, - Всё тоже самое. Как обычно.
-Да, всё тоже самое, - подтвердил я, - Не понятно только, почему как что, так сразу мы?!
-Значит…, - Андрей трагично развёл руками. Мы с Пашей раскрыли рты от интереса, - Значит, кто-то нас запалил.
Мы обмякли.
-Запалил…. Может кто с продлёнки?
-Я догадываюсь, кто, - сказал Андрей, поджав губы.
-Да ну и хрен бы с ним. Мало ли кто чего из снега лепит! – возмутился Паша.
-Да! И вообще - каждый видит в меру своей испорченности, - развил я его мысль, - Вот мне может эта… ну в Париже…
-Чего? Эльфелевая башня?
-Ага, Эльфелевая башня… напоминает член! Я ж не требую её снести!
-Блин, Эльфелевая башня совершенно на член не похожа! – Андрей покачал головой.
-Нет, ну почему же. Там головка сверху. И она это дело явно символизирует. Просто в более скрытой форме.
-Ну, вообще наверно да, - неохотно протянул Паша, - Есть такое.
Мы трепались в коридоре. Потом нас вызвали всех вместе. Позвонили нашим родителям. Отец наверно был на работе. Пришла мама. Она меня отчитала и ушла после часа утомительных переливаний из пустого в порожнюю. Пашина мама не смогла прийти, а отца у него вообще не было (нет, ну когда-то он может и был, но позже удачно самоликвидировался). Родители Андрея жили в Москве, посему тоже кое-как отнекались. Его бабушка, с которой он жил, последнее время много болела и её не стали беспокоить. Вся эта мура кончилась резко и как-то даже неожиданно. Нам выдали документы и попросили из школы. Я сидел и хлопал глазами. Ничего не понимал. Как так?
-Да вы что?! – опешил Андрей, и далее началась искусная словесная перепалка между ним и педсоветом нашей гимназии, закончившаяся, к сожалению, не в нашу пользу. Возможно, на общем итоге дискуссии так же сказался отрицательно мат со стороны Андрея.
Как бы там ни было, мы вышли на улицу и встали столбами у школьных ворот. В руках – документ формата А4, подтверждающий нашу «успеваемость» с 1-ого по 7-ой классы, в глазах – туман. Паша был на грани истерики. Я пока вообще ничего не понимал. Андрей был весь красный. Его просто распирало от несправедливости нашего мира. Мы зашли за угол, где дружно расплакались. Я плакал от обиды и шока. Я опустил голову и смотрел под ноги. Снег таял практически на глазах. Если бы он растаял на несколько дней раньше, всей этой катавасии не приключилось бы. Но это ещё одно пустое «если». «Если». Я злился. Я не знал на кого злился, и понял только спустя годы бесполезной опустошающей злости. Злобы. Андрей поднял глаза. Он нервно улыбался.
-Не ну, охуеть, да?!
Он смеялся. Я вспомнил о выражении какого-то умного грека или римлянина, что «все перемены – к лучшему». Может, так и есть. Здесь меня ничто не держало. Все мои друзья – передо мной. И они никуда не денутся. Я не один, и это ободряло. С деревьев капала мокрая холодная дрянь прямо мне на голову. Я морщился, но наслаждался - словно лёд на рану, они остужали моё разгоряченное лицо.
-Сука! Жирный уебанок! – шептал Андрей.
Человек 20 стояли у входа в школу. Некоторые – наши одноклассники. Другие - просто «любопытные варвары». Я заметил в дверях того парня с продлёнки. Он смотрел на нас без тени злорадства или стыда. Андрей что-то выкрикнул ему. Я попытался его успокоить. Мы уходили всё дальше от школьных ворот. Одновременно с шоком и обидой, я чувствовал невероятную защищенность и комфорт.
-Ничего страшного! Пойдём в 48-ую школу, - сказал я, - Там, говорят, по алгебре очень хороший учитель.
Они не ответили. Но они были согласны со мной. Я был зол на директрису. Зол на школу. Зол на «стукача». Я не желал проситься обратно. Умолять их. Возможно, они приняли бы нас. Но я этого уже не хотел. Гнев переполнял меня. Я хотел чего-то нового. Другого. Прилив моральных сил не заставил себя ждать. Я был сломлен, но в то же время, впервые за долгие годы я распрямил спину. Я стискивал зубы. Моё более-менее предопределенное будущее исчезло, как текст, написанный невидимыми чернилами. И отчасти я был рад представившейся возможности – начать с нуля, с чистого листа, с красной строки. Утренний липкий белый снег превращался в вязкую грязную слякоть под моими ногами. Мой разум был в оцепенении. Я дышал коротко и часто.
Больше всего меня мучили обстоятельства. Тот проступок, из-за которого нас выгнали. Мне было стыдно. Даже не за саму «скульптуру». Просто стыдно. Это звучало глупо. Когда в новой школе спрашивали, за что нас погнали в шею, мы обычно мямлили что-то невразумительное. Одно дело, если бы мы, допустим, избили учителя. Или сожгли классный журнал. Я был бы согласен быть исключенным из школы даже за то нечаянно разбитое окно. Или распыленный перцовый баллончик. Но только не за «это». Это звучало смешно и глупо. Как-то не серьёзно. Когда в военкомате меня спросили о причине исключения, и я честно признался – меня подняли на смех. Мне было чертовский стыдно. Ни о каком сострадании, сочувствии после этого уже и речи быть не могло. Представляете, вам заботливо задают вопрос: «Почему же тебя выгнали из школы?». Тебе хотят выразить соболезнования. А ты отвечаешь: «Потому что мы с друзьями вылепили здоровенный такой снежный член у входа в школу!». Весь драматизм ситуации – коту под хвост. Ни тебе сопереживаний, ни подбадриваний. Ничего. Абсурдность произошедшего и происходящего полностью обезоруживала меня. Периодически, я буквально выпадал из реальности. Все выглядело таким глупым и неправдоподобным – я совершенно не мог воспринимать всё это всерьёз. В конце концов, я уже и сам перестал себе сопереживать или сочувствовать. Оставалось только нервно хихикать в кулак. Андрей продолжал злобно материться и махать кулаками после драки. Со злости он с силой пнул ногой бетонный забор школы. На следующий день ему наложили гипс – большой палец оказался сломан. В больнице мы смеялись на весь коридор.

Девятый день
Сегодня Андрей начал обсуждать пути отступления. Или правильнее – заметания следов. Потому что мы не из тех идиотов, которые забираются на водонапорную вышку с винтовкой, даже не задумываясь, как им оттуда слезать в дальнейшем. Когда всё это затевалась, я знал, что всё удастся. Я чувствовал. Андрей предложил сжечь тело, а затем распылить во дворе оставшийся прах. В принципе, идея мне нравилась, за одним исключением – я боялся, что мы сожжем дом. Я сказал Андрею, что мы сожжем дом, и он чертыхнулся.
Антон находился в состоянии, близком к коматозному, и не был способен отвечать на наши вопросы. Он в основном лежал и бормотал какую-то белиберду. Он был весь в пыли. Открытый перелом правой руки почти наверняка начинал гноиться, и Паша небезосновательно опасался, как бы мы не подцепили от мальчика столбняк или чего похуже. В итоге, мы условились отныне пользоваться презервативами. Хотя, надо признать, эрекции на Антона у нас уже практически не было – он выглядел так неопрятно и жалостно, что последние дня два наши контакты с ним становились всё более редкими и отрешенными, жестокими и брезгливыми. Андрей выкрикивал клишированные фразы из не умудрённой порнухи, а-ля «Получай, ****ь! Вот тебе!», и мне было почти стыдно его конспектировать. Паша всё меньше проявлял энтузиазм. Наша игрушка растрепалась.
Тем не менее, Андрей уговорил меня сходить в аптеку за презервативами. Андрей всегда был оптимистом, хоть и циничным – и он никогда не терял надежды. Я завидовал ему. Он спасал меня не раз и не два – и в новой школе, и в армии. Я всегда держался за него, и впредь не хотел бы отпускать его от себя. Я был счастлив, когда нам удалось привезти сюда Антона – я надеялся, что Андрей будет доволен. Я стал писать дневник, потому что Андрей хотел запечатлеть нашу авантюру. Он думал о видео-камере. Потом о диктофоне. Но затем он вспомнил обо мне:
-Ты же хорошо пишешь, - сказал он.
-Это когда было то!
Но я был польщен. И конечно, сразу же согласился. Тем более что при ином раскладе, мне было бы тут скучно. Даже утомительно.
На улице моросил мелкий-мелкий дождь. Я натянул на голову капюшон и сделал шаг на крыльцо. Кроваво-красные доски заскрипели под моим довольно скромным весом. Я осмотрелся по сторонам. Я не выходил на улицу уже дней пять. Но я не заметил никаких перемен. Как будто, в те пять дней мир тоже выжидал в подвале и сторонился улицы. Я шёл.
Паша становился всё более замкнутым. Он почти не говорил. Он сидел на стуле и смотрел на Антона. Он брал фонарик и светил на его ноющее тело. Я не видел на его лице эмоций. Или я просто не мог понять, какая именно это эмоция. Не страх. Или страх? Умиление, может быть. Тихий гнев. Не просто тихий, но молчаливый. Ненависть? Я это всё уже проходил. А Паша замкнулся только сейчас. Первые дни он был с нами. С Андреем. Но насытившись, «выбесевшись», он замолчал. Он переворачивал фонарик и светил себе в глаза. В последующие несколько минут, он почти наверняка в подвале ничего не мог видеть. Я делал эти пометки на обратной стороне тетради – я не хотел, чтобы Андрей волновался.
Я купил упаковку рифленых презервативов. Я еле сдерживал смех, когда отдавал продавщице деньги. Сначала я даже обдумывал покупку ароматизированных и розовых, но стоимость оказалась несколько выше, а денег с собой я взял по-минимому. На обратном пути я увидел объявление на телеграфном столбе. Было приятно. Я почувствовал себя где-то как-то знаменитым - на меня, на мои действия, обратили внимание. Листовка трепыхалась на ветру как последний осенний лист. Я про себя подумал, что и её в скором времени соврёт непоколебимый индифферентный порыв ветра. Никто отсюда живым не уйдёт. Листья шуршали под ногами. Красивые разноцветные листья, поблекшие от обильных дождей. В кармане я сжимал правой ладонью упаковку презервативов. Углы коробки были острыми и пикантными. Я свернул налево раньше, чем следовало. Я проходил мимо школы. Ворота закрыты. Внутри нет света. Я выглядывал из-под капюшона и на моём лице мирно сосуществовали ненависть и ностальгия. Я был преисполнен чувствами настолько нежного хрупкого свойства, что боялся разбить их, поцарапать или спугнуть. Я вспоминал.

-И это библия?!
-Не похоже?
Я скептично рассматривал цветастую книжку неизвестного мне формата. На картинках были изображены седые бородатые пророки, сгоняющие скот в Ноев Ковчег.
-Потрепанная она…
-Ты её читал что ли? – спросил Андрей.
Паша пожимал плечами:
-Ну да. Читал как-то.
-Здорово. Значит, если что, ты будешь говорить.
-О чём я буду говорить?!
-О библии, - уныло протянул Андрей.
-Думаешь, пойдёт? – обратился я к нему.
-Скорее «надеюсь». Нам всего-то нужно – у двери постоять с ней.
-В дом заходить-то есть не будем? – уточнил Паша.
-А под каким предлогом? «Пустите пописать»?
-Тогда что мы увидим? – не унимался Паша.
-Прихожую, - ответил я.
-Думаешь, они его прямо в прихожей держат?! – причмокнул Андрей.
-Тогда что?
-Не знаю, - честно ответил Андрей, - Если выйдет чистенькая такая семейная пара с мобсом – значит не то. А если двухметровый амбал с окровавленных топором и головой Антона подмышкой – то можно начинать подозревать что что-то тут не чисто.
Ответ оказался настолько исчерпывающим, что следующую пару минут мы потратили лишь на то, чтобы отсмеяться.

Двенадцатый день
Я спускался в подвал с небольшой тарелкой растворимого супа в одной руке и фонариком в другой. Андрей и Паша смотрели телевизор в дальней комнате. В подвале было сыро и удушливо. Я поставил тарелку на деревянный пол и посветил фонариком на Антона. Он не шевелился. Я подошёл поближе и наклонился к нему. Его глаза были вытаращены, но призакрыты.
Андрей спустился ко мне. Я передал ему фонарик. Он поднёс два пальца к ноздрям мальчика. Я кивнул. Мы вернулись на кухню и сели за стол. Паша оставался в дальней комнате. Андрей смущенно почесывал свою почти наголо выбритую голову.
-Пошли в гараж, - обратился ко мне Андрей.
Через деревянную пристройку мы вышли в темное захламленное помещение. В центре стояла серая «Жигули». Мы неуклюже ютились вокруг неё в поисках лопаты или кирки.
-Вот, - сказал я, но он Андрей покачал головой.
Черенок наполовину сгнил, а железо потрескалось и осыпалось на глазах.
-Может, погрузим его в машину и увезем на свалку? – предложил я, прекрасно понимая, что другой лопаты нам тут не найти.
-Опасно, - прокомментировал Андрей, - Проще съездить на рынок и купить лопату. И кирку заодно.
Я колебался.
-А ты сможешь тут после этого жить?
-Он разложится через несколько месяцев, - ответил он отрешенно, - Я забуду.
Андрей выпрямился и смотрел на меня. Его маленькие глаза поблескивали.
-Поедем на рынок? – спросил я.
-Да, - не спеша произнес он, - Поехали.
-Надо предупредить Пашу.
Я вернулся в дом и зашёл в комнату. Паша сидел на диване. Я сказал:
-Мы съездим на рынок за лопатой. Ты тут будешь?
Паша облизал губы. По выражению его лица, я не мог разобрать, понимал ли он заданный ему вопрос. Он пожал плечами.
-Ладно. Мы ключи взяли, если что. Минут через 20 приедем.
Паша зевнул и потянулся. Его накаченные широкие плечи занимали половину дивана. Он расправил руки в стороны и кивнул мне.
-Ага, - сказал он.
Андрей заводил машину. Я открыл ворота и занял пассажирское сидение.
-Ещё фомку надо купить, - невзначай отметил Андрей, выезжая со двора, - Половицы две по-любому придётся снять.
-Да, я тоже об этом подумал. Но вроде там проблем не должно быть.
-Нет. Никаких проблем. Не должно быть.
***
Я прислонил лопату и кирку к стене. Люк в подвал был закрыт. Я слышал приближающиеся шаги Андрея. «Надо попросить Пашу помочь отдирать половые доски – он из нас самый сильный» подумал я. Дверь в комнату легко открылась. Я встал у порога. Диван был пуст. Я поднял взгляд и увидел Пашу. Моё сердце билось очень-очень громко. В кухню вошёл Андрей с фомкой.
-Ну что? – спросил он хрипловато и подошёл ко мне, - ****ь! – закричал он и сделал рывок назад.
Паша висел на отопительной трубе. Я поймал себя на мысли, что самочувствие трубы волнует меня куда сильнее Пашиного. Мне не пришлась по вкусу эта мысль, и я нервно вдохнул воздух. Андрей за моей спиной матерился и ходил кругами по кухне. Кажется, он плакал.
-Паша, ****ь, что ты сделал?! Черт!
Он сел за кухонный стол и закрыл лицо руками. Может быть, мне стоило всё же отметить в моём официальном дневнике свои опасения относительно Паши и его поведения. Тогда для Андрея это не было бы таким шоком. Я подсознательно готовился к чему-то подобному. Не так скоро. И не так банально. Но я был готов.
-Что будем делать? – спросил я.
Андрей поднял на меня красные заплаканные глаза. Затем он запрокинул голову.
-Мы же не можем и его закопать, - наконец ответил он, зажигая сигарету, - Я не могу.
Я мялся в дверях в поисках решений:
-Может отвезти его домой?
-А что если там кто-то есть? Там наверняка кто-то есть.
Я знал, что придётся вызывать «скорую». Всё к тому шло. Но в таком случае – пора приступать к раскопкам.
-Тогда нужно быстрее закапывать Антона, - сказал я, - Со «скорой» на сообщение о самоубийстве приедет милиция.
-Да. Приедет, - кивнул Андрей и обернулся ко мне, чуть жалостливо, - Там ничего сложного. Мы и без него справимся.
-Конечно, справимся, - улыбнулся я, пытаясь подбодрить Андрея, - Справимся.
-Закрой дверь, пожалуйста, - сказал Андрей.
Я не сразу понял его просьбу. Затем закрыл дверь.

-Бред какой-то с этой библией получается.
-Да, чушь, - подтвердил я.
-Выставим себя идиотами, - добавил Андрей.
Антон мне никогда не нравился. Противный парень. Один раз мы закрыли его в девчачьей раздевалке, после чего он пошёл жаловаться директору. Никто не жалуется на такие шалости. Меня самого никогда не закрывали в девчачьей раздевалке – я ему можно сказать завидовал. Но он этого не ценил. Холёный маменькин сынок.
Я сидел дома и перебирал тетради. Я хотел написать рассказ об этих днях. Некоторым нравилось, как я писал. А мне нравилось писать. Андрей или Паша в жизни ни строчки не сочинили. Максимум Андрея – это карданные валы и прочие свечи, в которых я ни фига не понимаю. Ну не тот у меня склад ума. Я, возможно, хотел бы изучать языки. Наверно. Правда, ещё год назад я хотел быть актёром. Так что – никогда не знаешь. Раньше мне казалось, что в седьмом классе учатся уже по-настоящему взрослые люди – сложившиеся личности. Теперь тоже самое мне кажется о восьмом классе. Или, по крайней мере, о девятом. Я чувствую себя почти зрелым, хотя у меня до сих пор нет нормальной эрекции. Но разве я в этом виноват?

Двенадцатый день (продолжение)
Нам потребовалось три часа. Мы заделали пол подвала и поднялись в кухню. Погода стояла пасмурная, как и положено осенью. Я открыл дверь дальней комнаты. Даже не знаю, что я рассчитывал там увидеть. Пашу, сидящего на диване, как ни в чём не бывало?
Андрей позвонил в «скорую». Мы вынесли инструменты в гараж, умылись и подмели кухонный пол. Я нервничал. Я зашёл в спальню и сел на кровать отдышаться. Андрей ждал машину у калитки. Минуту назад он предложил мне уйти. Сказал, что сам справится. Я отказался. Я боялся, что потеряю с ним контакт. Да, я думал, о том, чтобы уйти. Но я не мог решиться. Я хотел остаться.
Паша сломался. Как детская игрушка, на которую слишком сильно надавили. Мы встретились с ним всего три месяца назад. Он изменился. Мы рассказывали ему о наших приключениях в армии, но ему почему-то добавить было нечего. Когда я предложил найти Антона, он казалось, не понимал о чём я. Не помнил. Он старался забыть, но у него не получилось.
***
Входная дверь открылась.
-Проходите, он там.
Голос Андрея звучал уверенно. Даже чересчур. Я вышел на кухню, оставив дверь спальни открытой. Я увидел трёх мужчин. Двое в белых халатах со сложенными носилками в руках и один в милицейской форме. Я поздоровался.
-Здравствуйте. Я – друг, - эта фраза показалась мне путаной, и я добавил, - Другой покойного.
Один врач кивнул. Андрей провёл их в Пашину комнату. Милиционер почти сразу же вернулся и сел за кухонный стол.
-Вместе живете, что ли? – спросил он.
Андрей стоял у раковины и держал в руке наши паспорта. Я зашёл за спину милиционера и встал напротив окна, рядом с Андреем. У забора были припаркованы милицейская машина и скорая помощь. В первой машине сидел водитель. Но я почти не нервничал.
-Мы только из армии вернулись, - ответил Андрей, - Обживаемся. Вам паспорта нужны?
-Ага, давайте.
Андрей передал ему паспорта. Из соседней комнаты послышался «плюх». Я решил, что Пашу, наконец, спустили «с небес на землю». Андрей сжал губы. Вскоре дверь отворилась, и врачи пронесли мимо нас на носилках мертвое тело, накрытое белой простынёй. Милиционер не оборачивался. Он искал в своей папке какие-то бумаги.
-Вот. Это повестка в милицию. Надо заполнить. Кто будет?
-Давайте я, - отозвался Андрей и подошёл к столу.
Милиционер встал, освободив ему место. Андрей сел писать. Я отошёл к холодильнику, чтобы не мешать представителю закона осматривать дверцы наших кухонных шкафов.
-Чаю не хотите? – вдруг опомнился я.
-Можно, - ответил он и вытер губы.
Он был довольно молод. Не нашего возраста, но определенно до 40-ка не включительно. Он вертел фуражку в руках, словно хотел, но не решался прикрыть ею свою неумолимую плешь на затылке. Он встал у дверного проёма в спальню. Сахарница оказалась пуста. Я искал новую упаковку в верхней чести шкафа.
-У вас тут ребёнок что ли?
Андрей обернулся на звук голоса. Его дыхание сбилось. Милиционер доброжелательно кивнул головой в спальню. Я не оборачивался. Я знал, что он имел в виду. Я не дышал. Андрей опустил глаза на портфель, выглядывавший из-под кровати. Затем он поднял глаза. Доброжелательность во взгляде милиционера стремительно угасала. Её место заняло сомнение. Немного удивления. Я не видел ничего из этого. Я только мог чувствовать спиной. Я затаил дыхание и по моему телу бежали мурашки. Андрей всосал воздух в рот. Он пытался осознать и проанализировать ситуацию, но был скован паникой.
Звон стекла почти оглушил меня, прорвав пелену молчания. Андрей пробил двойное стекло и упал лицом на мокрую траву. Он корчился от боли и держался руками за лицо. Я слышал, как водитель покинул машину, подбежал снаружи к дому и закричал:
-Что случилось?!
Милиционер схватил меня за рубашку и с размаху прижал лицом к столу. Промозглый осенний ветер вихрями носился над моей головой. Мне было чертовски больно, но кровь не текла. Я трясся, но всячески старался не думать и не принимать больше никаких решений вообще. Просто лежать. Плыть по течению. Быть как все. И затаиться.

Первый снег. Второй снег. Школьная волокита, неизбежно последовавшая после, навевала лишь скуку. Я был разочарован, когда всё закончилось. Мама снова проявила небывалую материнскую заботу, насильно всучив мне перцовый баллончик. Кончилось всё тем, что мы с Андреем и Пашей нечаянно распылили его прямо в школе на втором этаже во время перемены. Ору было порядочно, скажу вам честно. Но к таким вещам привыкаешь. Тем более – такая мелочь. Хотя из-за нас был введен категорический запрет для школьников на ношение баллончиков. Так что если теперь опять кого похитят, это будет уже отчасти на нашей совести
Медленно, но уверенно, блеклые мокрые листья и прочий мусор покрывались слоем белого пока что липкого снега. Шум дождя смолк, и мы погрузились в тишину. Мы играли в снежки и били окна заброшенного детдома. Я показал маме свой рассказ о нашем неудачном расследовании. Она сказала, что я уже слишком взрослый для подобных вещей. Я так и не понял, что она имела в виду – мой литературный стиль, или саму авантюру с расследованием. Возможно, она права в обоих смыслах. Это было глупо. И заранее обречено на провал. Глупо думать, будто всё тут зависит исключительно от тебя. Случай решает многое. Даже слишком многое, наверно. Но я почему-то очень хотел найти Антона. И Андрей с Пашей, тоже хотели. Он старались не показывать виду, но что-то изнутри отчаянно толкало нас на его поиски, и только трусость и неуверенность в себе смогла уберечь нас от «не влезай, а то убьёт».
 Паша пробурил в манеке из кабинета биологии дырку гелиевой ручкой, и теперь мы баловались тем, что сворачивали разные непотребные рисунки (в основном моего пера) в трубочку и засовывали их манекену в поясницу. Я всегда был склонен к творчеству. Ну а что вы хотите – мне было 13 лет.
Портфели лежат у комода в прихожей. Дети завтракают. Родители детей собираются на работу. Я думал о том, изменила ли пропажа и смерть Антона что-нибудь в мире. Ну, то есть, в гипотетическом будущем. Как в «Терминаторе», когда из будущего послали убийцу, чтобы тот устранил мальчика, который через столько-то лет изобретёт компьютерную программу и в итоге начнётся техно-апокалипсис. Но почему-то мне трудно было представить Антона вершащим мировую историю. Или вообще историю. Снег всё так же падал, и следы заметало крайне быстро. Небо хмурилось, но я был рад. Распространенная вера в то, что школьные годы – лучшие в наши жизни, отчего-то крепчала во мне, и я ловил каждую минуту.