Дом Надежды

1.
-Рост метр семьдесят. Вес где-то под шестьдесят. Длинные русые волосы. Усы. Прыщавый лоб. Большой нос. Тебе еще хочется со мной встретиться?

Есть дом в Новом Орлеане
Называют его восходящим солнцем
Это прибежище для бедных мальчишек
И я, Господь, один из них

Моя мама была портнихой
Штопала брюки мне
Мой отец был игроком
Там, в Новом Орлеане

Мой отец был игроком
Игроку не много нужно
А удовлетворен он лишь
Когда изрядно пьян

Мама, скажи моим детям
Не жить, так как я жил
В нищете и бедах
В Доме Восходящего Солнца

Одной ногой я на платформе
Другой уж в поезде стою
Я возвращаюсь в Новый Орлеан
С кандалами на ногах
 
Вот такой мрачный американский фольклор. В изначальном варианте пелось от женского лица -  так ее исполнял незабвенный Боб Дилан. Ни в коем случае не из неуважения к Бобу, мы предпочитали более поздний вариант песни, перезаписанный группой The Animals.
Вот мой дом. Некоторые называют сие место Комунной Хиппи. Значение слова «комунна» никто из нас до конца не понимал, но воспринималось как «объединение» или «общежитие». К «коммунизму» это не имело никакого отношения. Иногда, ради шутки, мы именуем его Домом Надежды, что, конечно, далеко от правды.
Есть ли в мире что-нибудь прозаичнее зеленого двухэтажного барака на отшибе города? Безусловно - его жители. Двадцать комнат плюс два туалета. В каждой комнате по двое постояльцев. Апартаменты заселены под завязку, и будьте уверены, никто, кроме смерти, не выкурит ни одного из нас прочь из этого, поистине райского, сада. Первый этаж в основном оккупировали семейные пары. Второй этаж заполняли одинокие упыри вроде меня. Я проживал (вернее, прозябал) в комнате 13 с соседом – не столь молодым, но тоже бесперспективным бездельником.
Здесь не было замечено особой сплоченности. Все алкоголики пили каждый в своём углу. Все наркоманы закидывались таблетками втихую и в одиночку. Иногда мы собирались вместе и отмечали что-нибудь. Иногда собирались просто так. Мы были бедными, неприспособленными к жизни. Никто не кололся в комунне героином хотя бы, потому что он дорого стоил. Но ещё мы были против «тяжелых» наркотиков. Да, считайте это, если хотите, брезгливостью или страхом. Или ностальгией по «легкому» детству. Мы подхалтуривали на низкооплачиваемых работах и продавали «травку» местной молодежи. Мы изо всех сил не трепыхались.
Обычные люди недоверчиво смотрели на наше пристанище. Гостей извне не бывало. Мы жили в собственном, отрезанном от других, мире. Наш мир был уютен и дружелюбен, но крайне хрупок. И вот, один из нашей семьи, Алекс с первого этажа, покинул нас. Его жена, Надежда (дом именовался не в ее честь, но порою создавалось именно такое впечатление, ибо все магическим образом вращалось вокруг нее и ее ныне усопшего мужа), осталась одна. Но ненадолго.
Мы расклеили несколько объявлений о пустующем жил-помещении и через месяц или меньше в комнату к овдовевшей Надежде вселился новый постоялец – Денис. Евруша, так его у нас прозвали. Не сразу конечно. Прежде чем давать прозвище, необходимо узнать человека поближе.
Заинтересовал он нас, когда его соседка, вдова Надежда, пожаловалась, что парень до сих пор не предпринял ни единых мужских маневров относительно нее или кого-либо еще. Чтобы это могло значить? Обитатели барака шептались около месяца, прежде чем решились задать столь деликатный вопрос новичку напрямую:
-В чем дело, парень? У тебя проблемы?!
Он опустил глаза и стыдливо произнес:
-Я – импотент…
-Да?!
Мы похлопали его по плечу, пробормотали «какая жалость» и оставили на время в покое. Но вот, однажды, мой сосед совершенно случайно застал новичка в туалете с рукой в штанах.
-Говоришь, импотент?
Тогда еще «просто Денис» пожал плечами, и все так же стыдливо ответил:
-Нет, «голубой».
Широта наших взглядов позволила принять в свою компанию «голубого» еврея, но появилось обидное прозвище Евруша.
Наша жизнь опять продолжала путь по известной тропе в никуда.
Ежемесячно мы платили за жилье местному управлению, и за коноплю дилеру с первого этажа. Где он брал столько травы – загадка для меня. Местную гадость Джимми сбывал нам почти даром. Почему Джимми? Не знаю. Настоящее имя нашего благодетеля ведомо лишь его матери. Прозвище Джимми он позаимствовал из какой-то популярной в те годы песни. Благодаря тому, что он доставлял нам, жизнь казалась сном. Сквозь наркотики мир выглядел именно таким, каким мы хотели его видеть. Сквозь одурманенный мозг проносились такие мысли, что трезвому уму и во сне не приснятся.
Стены моих апартаментов увешаны красочными рисунками, созданными честным и открытым рассудком. Из всех картин, что я намалевал, помню процесс создания лишь двух самых примитивных.
Некоторые писали стихи. На утро, перед работой, перечитывали их. Иногда рвали в клочья и кидали в мусорку. Иногда прикрепляли на гвоздик в коридоре, дабы все желающие могли прочесть и восхититься хаотичностью мышления и цельностью мысли. Одно из моих самых стихотворений даже вошло в наш музыкальный репертуар. Назывался мой невинный опус «Рабыня Мари Хуана»:

 
Рабыня
Мари Хуана
приехала
из заграницы
Рабыня
Мари Хуана
не знали ране
такой девицы

эта дама сводит всех с ума
своей походкой от бедра
эта дама так коварна и прекрасна,
что не всем подвластна.
Рабыне
Мари Хуане
землевладелец
свободу дал
Рабыня
Мари Хуана
поощряет
криминал

эта дама сводит всех с ума
своей походкой от бедра
эта дама так коварна и прекрасна,
что не всем подвластна.
 
В три гитары песня звучала поистине прекрасно и коварно. Кроме гитар у нас еще имелись так называемые перкуссии и губная гармошка. Под перкуссиями подразумевались два африканских тамтама разной величины и, соответственно, тональностей. На губной гармошке умело играть лишь два человека во всем бараке – вечно-пьяный постоялец комнаты номер семь и Евруша. Последний кстати с гармошкой в зубах очень походил на молодого Боба Дилану, что, впрочем, не так уж странно, учитывая, настоящую фамилию великого американского барда - Цимерманн.
Короче, семья процветала. Новичок прижился. Ох, сколько раз к нам в Комунну селились «черные» торгаши или просто беднота, не имеющая с нами ничего общего. Но ни один из тех «засланцев» не выдерживал здесь более трех месяцев. Еврушей же мы были полностью довольны. Впервые за долгое время в Доме Надежды появился новый жилец. Пусть он и отличался от нас, но разве хиппи когда-нибудь были мужланами? Новая кровь пришлась нам по вкусу.

2.
В те времена я работал в местном магазине «Товары Быта». Числился продавцом-консультантом, но в реальности «пахал» грузчиком. Работа неспешная, так что я, можно сказать, наслаждался жизнью. Но как у всех несостоявшихся несостоятельных граждан у меня была мечта. Я мечтал работать в музыкальном магазине. Не таком, где продают музыкальные инструменты. Глубже того, что у гитары шесть струн, я не стал копать. Нет-нет. Я про те магазины, где продают зарубежные диски. Из Франции, Америки, Германии, Скандинавии и, наконец, Японии. Хотел бы я там числиться продавцом-консультантом и работать продавцом-консультантом. Но разве таких, как я, берут на хорошую, оплачиваемую, ответственную работу? Как бы меня из этого магазина не выгнали! Не мудрено, если приходишь через два часа после начала рабочего дня, с опухшей мордой, бесцветными глазами и пропахший благовонью!
О нашем образе жизни шептался весь район. Они слагали легенды и частушки. Вся курящая молодежь приходила за Мари Хуаной к нам. Матери проклинали наш барак, крестились, проходя мимо, упрекали в осквернении святынь и совращении малолетних. Мы никогда не воспринимали это в серьез. Мы вообще ничего в серьез не воспринимали.
Пару раз устраивались облавы. Приезжала собака с полицией и обнюхивала нас с ног до головы. Но так ничего и не находила. Естественно! Только родители собирались «накапать» уполномоченным органам, как их детишки, наши постоянные покупатели, ставили нас в известность. Все запрещенные вещества моментально переносились в полу-пустующий сарай неподалеку. Очень весело.
Летом мы ходили на пикники в лес. Неподалеку от барака расположился, как нельзя, кстати, чудесный лесок. Евруша отказывался ходить с нами на прогулки около месяца. Говорил, что боится простуд. Он вообще старался не покидать нашу берлогу. Если кто-то из нас простужался, он не выходил из своей комнаты, пока кашель простуженного не смолкнет. Но однажды он не выдержал нашего натиска, и теперь Волшебные Дни Пикников вновь стали проводились единым коллективом.
Медленно, но верно, я подружился с Еврушей. Мне нравилось разговаривать с ним. Он жил на своей волне. Не здесь. На иной параллели. Он говорил:
-Мирская жизнь не удалась, так что мы вынуждены искать смысл бытия где-то в другом месте. Мы питаемся, получаем информацию о мире, перерабатываем ее, улучшаем, искажаем в выгодном для нас свете, и внимаем ей. Там, за нашими окнами, притаился мир, в вечном ожидании войны. Здесь, позади наших окон, мы, в вечном поиске блаженства. Ты когда-нибудь размышлял о смысле жизни?
Я пожимал плечами и отвечал:
-Только не на трезвую голову. А что думаешь ты?
Он изображал задумчивое лицо – как будто ранее не касался этой темы и в мыслях. Прикладывал ладонь к подбородку, и устремлял взгляд куда-то мимо меня.
-Я думаю, смысл жизни и есть жизнь.
-А что такое «жизнь»?
-Но это очевидно! Жизнь – это существование. Это каждый день. Нельзя давать определение жизни! Жизнь – это мы. Смысл жизни – не в поиске смысла жизни. Смысл жизни в том, чтобы жить каждый день так, будто он последний. Нам не нужно знать истинный смысл жизни. Нам, наверняка, не дано этого знать!
-Но люди хотят это знать. Разве тебе не интересно, зачем ты здесь?
-Нет. Мне не интересно. Я благодарю природу за каждую прожитую секунду. За каждый день, каждую радость. За каждое новое мгновение бытия. Что если смысла жизни нет? Что если наша жизнь – бессмысленна? Как нам жить с этим? Я не хочу знать смысл жизни. Зачем жить, если все знаешь? Мне хватает того, что я живу. Само осознание того, что я все еще жив – уже неплохо!
Да, именно так он говорил, слово в слово. Он умел красиво синтезировать слова прямо на ходу, что у меня получалось крайне редко.
Не могу сказать, что его «страх болезней» улетучился бесследно. Меня немного обидела его «игра в прятки», когда я посмел заболеть гриппом. Сей недуг сыграл определенную роль в моей профессиональной карьере. Меня уволили. Всего-то две недели отлежался дома, и вот, пожалуйста! Я обложил менеджера шестиэтажным матом и вернулся в барак. Целый день я писал грустные стихи и барахтался в постели с Надеждой (на глазах Евруши, кстати). Я не всегда понимал, зачем она (Надежда) мне вообще нужна. В ней нет ничего особенно красивого. Я смотрел на нее удивленно, но не мог уйти. Ее глаза – большие, зеленые, но угасшие после смерти мужа. Ее странные соски – правый довольно привлекательный, левый – уродливый, будто откушенный. Говорят, это проделки ее сына. Он погиб - попал под машину. В семнадцать лет. Что притягивало меня к ней? Я был моложе остальных обитателей «комунны» примерно раза в два. Они и относились ко мне как к сыну. И вот, наконец, у меня появился брат. Для Евруши я был лучшим другом, для Надежды – постоянным любовником и тоже лучшим другом. Никаких сомнений – я был бесхарактерным подхалимом.
Тем вечером моего беззаботного дня мы напились и накурились в хлам. Любое наше движение было не осознанным. Любая наша мысль – шальной. Любые догадки – безосновательными. Тем вечером творилось веселье. Сначала мы решили пуститься во все тяжкие, чтобы как следует пожалеть меня – новоиспеченного безработного. Но уже через полчаса о причине происходящего и думать забыли. Около двадцати человек разбросаны по моей комнате. Остальные валялись в коридоре и ближайших комнатах. Я возлежал на кровати, не один, конечно. Рядом со мной находилось еще человека два-три. На кровати моего соседа лежали четверо. Столько гадости сидело в моем мозгу, что просто страшно становилось за рассудок. Цвета медленно менялись. От теплого электрического света, по нарастающей, прямиком к ярко-бордовым тонам. Стены истекали кровью. Темно-бардовая кровь струилась по моим рисункам. Бумага вспучилась и почернела, впитав всю пошлость мирского бытия. Потолок набухал кровавыми разводами. Светящийся шар на веревочке, некогда бывший простой лампой освещения, вошел в математические колебание. Он ускорялся, описывал окружность радиусом около метра, и очень скоро вызвал вихрь смерча. Вдруг вскрикнул Евруша. Лицо друга моего искажено в такой гримасе, каких я еще не видел у простых смертных. Смерч засасывал его в себя. Евруша отчаянно хватался за ножки кровати и окружающих увальней. Я хотел встать, помочь ему, но не мог подняться. Кровать присосалась ко мне, я абсолютно бессилен. Затем Надежда. Ее крик ворвался в мои уши и пробрал холодом до мозга костей. Она крепко ухватилась за Джимми, но тот бессердечно оттолкнул ее от себя. И она устремилась к ламповому смерчу. Ноги Евруши уже там - перемолоты. Руками он держался за ножку кровати. Он поднял на меня взгляд. Он крикнул «Жизнь коротка! Порою, даже слишком!». И разжал руки. Раз, и его не стало. Надя покачала головой «Так я и знала…». Тут и ее не стало. Прошла секунда, другая, и всех нас по очереди засасывал смерч. Мы исчезали, произнося красивые прощальные слова: «Я был тем, кем не был никто другой, ибо я был самим собой!». «На самом деле нет смерти таковой, есть только жизнь, и есть ее отсутствие!». «Как же коротки они, Дни Вина и Роз!». И смерч крутил вальс, как игла проигрывателя…

3.
Солнце слепило глаза. Глаза, повидавшие за ночь много чудес. Моя комната, заваленная телами, казалась еще более неприглядной, чем раньше. Форточка плотно закрыта, так что наркотический смог укутывал нас как заботливая мама. Шесть часов тридцать пять минут. Секунды расплывались. Я так и не смог рассмотреть их. Окна Дома Восходящего Солнца поражали стрелы-лучи. Восток за окном орал как будильник «Вставайте, моральные уроды! Новый день ждет ваши рожи!». Я выбрался из-под чьего-то тела и направился в туалет на четвереньках. Ноги слабы. Нервная система не подчинялась ни спинному, ни головному мозгу. Руки подрагивали, не сильно, но раздражительно. Все тело казалось ватным. Я хотел уж проползти под дверью, столь сильно я был уверен в своей аморфности, но нечаянно толкнул дверь головой, и она отворилась. Коридор пуст. Налево. Мимо двенадцатой и одиннадцатой комнат. Ни звука. Я морщился, но не чувствовал лица. Щурился, но зрение оставалось рассеянным. Я толкнул рукой дверцу туалета, подполз к раковине, приподнялся на колени, открыл кран с синей полоской изоленты, набрал в ладони воды и приложил к лицу. Некоторое прозрения я бесспорно почувствовал. Но вместе с прозрением пришло осознание тошноты. Быстро, к унитазу. Иначе, заставят мыть пол. Меня выворачивало около долго и мучительно. Отсутствие ужина усложнило ситуацию. Я давился собственными слюнями и желудочным соком. Вывернутый на изнанку. Изжога. Пара крокодильих слез нырнула в сливную систему. Рвота прекратилась. Я сполз по унитазу на пол. Начались судороги. Такого «отходника» давненько не было. Старею.
Свернувшись калачиком на холодном кафельном полу, я кусал правую руку.
К семи утра мой разум почти прозрел. Слюнное выделение вошло в норму, опорно-двигательная система вновь подчинилась мне и моему существу. Голова раскалывалась на сотни тысяч составляющих. Я лег в постель. Пустую постель, ибо к тому времени все наркоманы и алкоголики расползлись по своим комнатушкам, дабы позавтракать и отправиться на заработки грошей, порой (читай, крайне редко) именуемых деньгами. Подушка окаменела и давила на рассудок как чрезмерно любящая мать. Я поднес руку к лицу. Гной романтично тек по корявому лбу. Содранный прыщ. Я направил взгляд в окно. Золотая осень. Падающие листья касались щупальцами моего окна. Комната пуста. Больше некому здесь восхищаться чудесами природы. Лишь я и то, что извне. Ветерок ласкал лысеющие деревья. Облезлые оконные ставни на самом деле являлись рамкой картины, что ни одному художнику создать не под силу даже под кайфом. Внутри меня, где-то очень и очень глубоко, промелькнула, лишь на секунду, мысль «А что если мир не так уж плох?!». А если он не так уж плох, то какой смысл бежать из него? Какой смысл предаваться забвению, если все чудеса мира терпеливо ждут нас за дверью? Переступи порог, и ты увидишь мир. Возможно ли, что мы сгущаем краски? Но имеет ли смысл довольствоваться действительностью, если можно создать свой собственный, уникальный мир? Каждый видит то, что он хочет видеть. А мы хотим видеть грязь. А потом мы хотим закрывать глаза, чтобы не видеть эту грязь. А что если никакой грязи вовсе нету? Мы тонем, хоть каждый знает, где брод. Они пытаются вернуть молодость – но мне-то нечего возвращать. Что я делаю? Медленно и фригидно ко мне пришло осознание того, что я говорю вслух. Тихо, но вслух. Бормотание. Ну и что? Кроме меня здесь никого нет! Здесь только я, наедине с внезапным прозрением или заблуждением. Точно знаю лишь одно – нужно подыскивать себе работу. Пусть еда, наркотики, алкоголь и жилье стоят мало. Но мало – все же, не бесплатно. От безделья я слишком много думаю. Мне вредно думать. Я глубоко вздохнул и закашлялся. Спустился на второй этаж. Комната номер семь ждала. Я отрыл дверь. Естественно, не заперто. Здесь нечего скрывать и не от кого запираться. Евруша лежал одетый на кровати поверх одеяла. На второй кровати возлежала Надя, но была нага и по пояс накрыта одеялом. Молчание, как говорил Леонард Коэн, раковой опухолью томилось в той комнате. Интересно, что он имел в виду? Евруша прищурил глаза
-Привет. Заходи, бездельник! Как ты после вчерашнего? Ничего развлеклись, да?!
Я сел на кровать, он немного отодвинул ноги.
-Здравствуй, Надь – теперь я повернулся к Евруше, - Голова раскалывается.
-Черт с ней с головой. Зачем тебе голова?
-Раньше была нужна.
-Да?
-А то! Я же работал!
-Бездельник ты, и всегда им был.
-А как же ты?
-Что? – он улыбнулся, как будто не понял вопроса.
-Кто ты?
-Я - молодой дурашлёп, нашедший душевное равновесие в этом старческом дурдоме, - он повернул голову к Надежде, - Ты где-нибудь работала?
Она почесала изуродованный сосок и ответила:
-В Горгазе
-Чем ты там занималась?
-Очищала от грязи газовые колодцы.
-Видишь, мы все бездельники.
-А ты не хотел бы вырваться из этого?
-Нет. Но не могу и не имею права советовать тебе что-то. Ты сам должен решить для себя – можешь ли ты просто наслаждаться жизнью или это для тебя слишком легко.
-Мне нужно найти работу.
-Я знаю. Скажи, кем ты хочешь быть?
-Я хотел бы быть продавцом.
-Ты хочешь остаться тем, кем был?
-Нет. Я хочу шагнуть вперед. Хочу быть продавцом в магазине лицензионных дисков.
-Дисков из заграницы?
-Да.
-Из Америки, Японии…?
-Франции, Италии, Германии …
-Ты прав, это стоит того, чтобы мечтать. Отдохни. Проспись. Потом решим, как ты можешь это осуществить.
Я встал с кровати и направился к двери.
-Эй, нарк! – окрикнул меня Евруша препротивным голоском, - Возьми из верхнего ящика анальгин. Авось поможет от головы.
-От головы мне поможет только гильотина. Но спасибо.
-Не хворай, брат. Удачи.

4.
Помню, долго я отходил от того знаменательного вечера в утешение себя любимого. Часов в шесть вечера следующего дня Надежда приготовила мне суп. Прозрачный, соленый. Я оживал. Теплая жидкость струилась вниз, в желудок, согревала и отрезвляла. Иной раз хочется все бросить и жить как нормальные среднестатистические люди. Столь скорбные мысли в основном приходят в период похмелья. Но стоит тебе окончательно прийти в себя, и осознаешь, что уже не можешь жить обычной жизнью. Или не хочешь. Или не пытаешься. Какая разница? Главное, что ничегошеньки не меняется. Я смачно зевнул, обрызгав слюнями битое зеркало над кроватью. Евруша поднял на меня глаза, цвета моего борща, и промямлил:
-Когда зеваешь, рот нужно прикрывать ладонью.
От безысходности я приложил ладонь ко лбу, – какой же он зануда! Но друзей, а тем более соседей, не выбирают.
Сквозь грязь и собственные слюни я разглядел в зеркале волосатого урода. Лицо искажалось в потрескавшейся, некогда гладкой поверхности, и выглядело еще хуже, чем на самом деле.
-Как теперь себя чувствуешь? – Надежда распласталась на односпальной кровати, свесив правую ногу. Мне благоприятствовало ее волнение обо мне. В нем ощущалось что-то материнское.
-Спасибо большое, суп просто чудо.
-Мясных закусок не хочешь? У Сережки в холодильнике есть две куриные ножки.
-Не уверен. Может пока не стоит?
-А ты голоден?
-Вроде нет.
-Тогда, оставим ножки на ужин. Серега обещал попридержать их для меня.
-Чтоб не убежала?
Она улыбнулась, мило, честно, но черными зубами. На первый взгляд может показаться, что у нее вовсе нет зубов. Есть люди с белой эмалью, есть – с темной. Еще есть люди с очень темной эмалью. Отбеливание слишком дорогое удовольствие, а зубная щетка уже не в силах помочь. У многих обитателей Дома Надежд гнилые зубы. Трое страдали от парадантоза. Их любимым трюком было извлечение зубов из кресел-десен, жонглирование и чудесное возвращение в ротовую полость. Иногда зубы терялись. Иногда потом находились. Иногда нет.

5.
На следующий день я снова зашел к Евруше. Он обещал дать мне совет, как устроится на достойную меня работу. Но вместо этого мы опять развели демагогию. Надежда ушла гулять в парк. Кроме нас во всем бараке осталось человека три-четыре. Евруша лежал в позе вельможа поверх одеяла, я же укутался на соседней койке. Золотая осень подходила к концу. Злобные порывы ветра рвали деревья в клочья, безжалостно отбирая их самые красивые платья. Если посмотреть на ветви в это время года уже не увидишь красоты. Лишь дрожащие ручки старика-дистрофика. Но если посмотришь на землю, то всегда сумеешь усомниться – действительно ли мир так ужасен? И я снова усомнился. Евруша сказал, что это глупости. Мне нравились его смелые фразы, хоть я и не всегда был с ним согласен. Но доля правды, в большей или меньшей мере, никогда не покидала его речь. Он мог заблуждаться, как любой из нас. Но он никогда не сомневался. Я не обладал даром красноречия, не всегда мог синтезировать правильно мысль, из-за чего мои изречения по сравнению с его оральной акробатикой звучали по-деревенски грубо. Я спросил:
-Тебе не хотелось бы сделать мир лучше?
Он улыбнулся, как улыбнулся бы кот, когда его гладят по спинке:
-Нет. Я не думаю, что можно что-то исправить.
-И что же делать?
-Мир неизлечим, но я научился принимать неизлечимые болезни как должное. Все что есть, что было, проходит три стадии – зарождение, гармония, упадок. Взгляни куда угодно. Взгляни на себя – ты зарождался, рос. Потом достиг пика развития. Прогресс остановился. Ты пожил так немного, и не успел глазом моргнуть, как начался процесс распада. Регресс. Ты умираешь, друг мой, как и я. Как и мы все. Жизнь – прыжок из ****ы в могилу. Сначала мы отталкиваемся – восхождение. Затем наивысшая точка полета. Ну а дальше, сам знаешь, падение. Взгляни на музыку – в шестидесятых зарождался рок. В семидесятых он достиг высшей точки. К настоящему моменту рок мертв. Это нормально. Архитектура, кино, живопись, стихосложение, проза, естественные науки. Два этапа пройдены.
-То есть, ты хочешь сказать, что все в мире переживает последнюю стадию – упадок?
-Конечно. А разве ты этого не замечаешь?
-Но как же виртуальная техника?
-Все законы, на которых базируются компьютеры, созданы во времена Золотого Века. Все великое создано тогда. Человеческий разум достиг апогея. Теперь мы катимся вниз.
-Апокалипсис?
-Нет. Я в него не верю. Даже если он и случится, мне наплевать. Но это вряд ли случится. Скорее всего, по моим смелым предположениям, мы будем медленно катиться вниз еще очень и очень долго, пока все бытие не сойдет на «нет».
-Выходит, хорошо, что наши жизни такие короткие. Мы не можем заметить процесс падения. Испугаться.
-Мне не было бы страшно. Жизнь такая, какой она должна быть, иначе она не была бы жизнью. Ни природа, ни Бог не делают ошибок.
-А ты веришь эту… как ее… загробную жизнь?
-Неа. И в реинкарнацию тоже не верю. Я не верю ни во что и не думаю о небытие. В свое время узнаю. Не хочется знать заранее.
-Мне бы наверно хотелось. С другой стороны – вдруг после смерти будет ничего. Как с этим жить?
-Ты прав. Мы не сможем с этим жить. Поэтому я не хочу лезть в мирские дела. Не хочу ничего знать и ничего менять. «Я не хочу менять мир. Я не хочу, чтобы мир изменил меня»
-Но я бы хотел шагать вперед.
-Не боишься оступиться?
-Кто не рискует, тот не пьет шампанское.
-Мне люблю шампанское. Мне хватает всего этого. Но если ты хочешь, то я понимаю. Ты хотел бы повзрослеть.
-Наверно.
-Тебе нужна подруга. Отношения с Надеждой по большей части пустая трата сил, - он осмотрелся, не вернулась ли Надя, не подслушивает ли за дверью.
-Для этого мне нужно выйти в люди.
-А для этого нужно устроится на работу.
-Я хочу быть продавцом дисков.
-Значит, нужно навестить столицу. Здесь ты такой работы не найдешь.
-Я готов ездить в столицу каждое утро.
-В холодных битком набитых электричках?
-Да.
-Вставать под седьмого?
-Да.
-Бросить пить?
-Да.
-Кажется, ты, и правда этого хочешь.
-Да.
-Кончай «дакать».
-Помоги мне.
-Я не могу поехать с тобой в столицу.
-Почему?
-Там столько бомжей! Я бы рад, но не могу. Когда ты хочешь попытать удачу?
-Завтра.
-Тогда сбегай на рынок и купи дезодорант.
-Как скажешь.
-Самое главное, чтобы от тебя не воняло перегаром и спиртным. Вот залог успеха.
-Я готов.
-Торопись. Рынок через час закрывается.
И я помчался со всех ног. Одолженных Еврушей денег хватило на все, что мне нужно. Видно к завтрашнему дню я действительно стану другим человеком. Поживем, увидим. Уходя, боковым зрением я, кажется, разглядел, как Евруша закатил глаза и покачал головой.

6.
Поездка в город. Уже много лет я не показывал носа в городах. Я знал - Евруша прав и нормальную работу в нашем районе не найти. А значит, нет иного выхода. Мой путь от Дома Надежды до железнодорожной станции был тяжек. Меня раздирали изнутри гадкие противоречия. Я довольно отчетливо понимал - так можно и новую жизнь начать, и не был уверен, хочу этого или нет. Зачем все усложнять? Я остановился метрах в пятидесяти от конченого пункта назначения. Проехала электричка. Земля сотряслась. Что ж, поеду на следующей. Или не пойду? Я зажмурился и стал кружить. Открыть глаза меня заставил пронзительный гудок – ваш рассказчик чуть не стал жертвой очередного ДТП. Я испуганно посмотрел вслед несостоявшемуся убийце. Он (или она) повернул направо там, где начиналась железная дорога. Тоже едет в сторону столицы. Может, тоже ищет работу продавца музыкальных дисков? Он займет мое место. Мое(!) место, если я, конечно, потороплюсь на электричку.
Пав столь низко, сколь пал я, иной раз трудно смотреть на собственную персону со стороны. Иной раз хочется плюнуть на все и уйти внутрь себя, так глубоко, чтобы и искать побоялись. Обычно так я и делал. Уже очень давно я не высовывал голову из панциря. Но пришел день, когда мне пришлось смыть грим с лица и выйти под палящие софиты. Никто не говорил, что путь будет легок. Никто не говорил, что мне ждет успех. Но я, тем не менее, как наивный ребенок окрылен возможностями, что таятся за горами, через которые я решился-таки перейти. Возбуждение внутри тела моего сравнимо лишь с весенним пробуждением природы, когда распускаются бутоны и поют птицы. Но это лишь внутри. Снаружи меня обдували безжалостные ветра поздней осени. Медь листьев под ногами уже не производила впечатления. Она мокра, бледна и мята. Природа засыпала. Или умирала. Быть может, год – это и есть жизнь. Мы рождаемся весной. Самое лучшее время нашей жизни. Мы расцветаем, и наступает лето. Лето – равнина. Если весной наш организм еще только-только познает себя, то летом мы целиком и полностью обладаем собой. Это наше время. И никакие грозы не могут нам помешать. Но вдруг начинает холодать. Дожди. Ветер дует  беспощадно, неумолимо. И когда все соки выжаты из нас. Когда уже нет ни сил, ни желания сопротивляться. Когда мы измотаны и бесполезны. Мы умираем. И приходит смерть. Зима, мрачное время, готовит нас к очередному циклу. И так без конца. Пока мир существует. Что ж, если это, правда, то нам нечего беспокоится. А если нет, если я выбрал неверное сравнение, то беспокоиться стоит. А точнее, спешить. И я спешил. Ибо не был уверен, что моя безосновательная догадка верна хотя бы на миллиардную долю. И я спешил. Ибо знал - подпихивать в спину меня никто не будет.

7.
-Сегодня был День Века.
-Тебе дали работу?
-Все по порядку. Я должен рассказать все, иначе меня разорвет от информации.
-Я слушаю.
-Еще утром, я чуть было, дважды не умер.
-Как?
-Первый раз – машина. Второй раз – поезд. Ну, машина была не так страшна. Но поезд. Я видел, как трое железнодорожных рабочих собирали в пакет то, что осталось от какого-то несчастного. Его тело валялось под платформой. Я разглядел только ногу. Любуясь процессом, я сам чуть не разлегся неподалеку. По соседнему пути летел поезд. Скоростной. Я отпрыгнул, но меня крутануло потоком воздуха и чуть не засосало под колеса. Я больше часа не мог успокоить сердцебиение.
-Страшно было?
-Черт побери, еще как! Да я трусы спереди подмочил, так мне было страшно!
-Сменил?
-Где? Возвратиться я не решился, а запасных с собой не имелось. Так, пятнышко. Фигня.
-Ну, и что дальше?
-Дальше я ехал в первом вагоне. Я не ездил в электричках много лет. Не думаю, что раньше было лучше. Наверно, я просто отвык. Но все увиденное нагнало на меня буквально кладбищенский ужас. Я не знал, сколько ехать по времени, поэтому на всякий случай встал в тамбуре. Моча… не моя…, смешанная с сигаретным дымом. А ты знаешь, в нашем туалете тоже не розами пахнет. И я зашел в вагон. Час пик миновал, и пассажиров мало. Но зато, какие! Три скамьи оказались зарезервированы дремлющими бомжами, изрыгающими непристойности и мат. Еще несколько человек, одиноких и задумчивых, сидели по одному у окна. Холодно. Через некоторое время я задремал. Путь показался не долгим. Теперь город…
-Ну и как там?
-Гниль. Я не был там еще дольше, чем в поездах, но, кажется, и в городе ничего не изменилось. Во всяком случае, не улучшилось. На меня буквально напали трое бомжей. Сумасшедшая беззубая старуха с палкой. Полная женщина с грудным ребенком, грязная, с зубными протезами. Заросший старик, сутулый, злобный и дрожащий. Я не подал милостыню никому из них. Каждый обругал меня, обещав адские муки на том свете. Но, кажется, ад был уже вокруг меня. Словно сам Сатана вселился в город и его жителей. Я начал поиск. На улице – туманная слякоть. Я прошел несколько километров, но ничего похожего на музыкальный магазин не нашел. Я наткнулся на автобусную остановку и решил проехать в центр, где больше магазинов. Парень моего возраста, безрукий, в военной форме просил милостыню. Для пущей душещипательности он оголил обрубки. Вид и впрямь мерзкий. Так неприятно было протискиваться мимо него!
-И куда ты приехал?
-Не знаю. Проехал остановки три. Центр снаружи выглядит немного лучше. Из машины на обочине лился милый сердцу звук – играли Led Zeppelin’. Это воодушевило меня. А потом я увидел вывеску Музыкальный Магазин. Белое двухэтажное здание звало, и я не заставил их ждать. Стеклянные двери. Охранник подозрительно посмотрел на меня…
-Ты же вроде помазался дезодорантом…
-Да, не важно. Я спросил, куда нужно пройти насчет работы. Он буркнул «Поговорите с менеджером. Вглубь, налево». И я прошел сквозь рай. Стеллажи. Целые стеллажи музыки. Представляешь?
-Смутно.
-Ты идешь, а музыка смыкается вокруг тебя, как вода. Изумительно. Я мельком увидав ценник, я понял - мне это ни к чему. И вот, кабинет менеджера. Он спросил, чего мне надо. И я сказал ему, все что думал. Что хотел бы устроится продавцом. Что прекрасно лажу с людьми. Что знаю всех исполнителей наизусть. Что я такой-то, такой-то замечательный. Он осмотрел меня. Чем-то ему не понравились мои цветочки на брюках.
-Так и знал, что стоило отпороть!
-Да хрен с ними! В общем, он вдохнул. Покачал головой и говорит: «Вы не подходите». Мое сердце упало. «Почему?» - я хотел знать свои недостатки. На будущее. «У Вас есть высшее образование?». «11 классов» - ответил я. «И все?». Я пожал плечами. «А что еще нужно? Музыкальное - домашнее. Многолетнее». «Простите, но у нас полный персонал. Да и в любом случае нам нужен человек с высшим образованием». «Я знаю все, что нужно для этого знать. Я умею считать, особенно на калькуляторе, писать, говорить, разбираюсь в музыке…». «Какой диск «прпр» Вы посоветуете?». Я не расслышал: «Как еще раз?». Он повторил - достаточно четко, но я так и не понял. Кто это такие? «Какая-то неизвестная группа». «Очень даже известная». «И с какого года они играют?». «Лет пять». «Ха! Пять лет!»… И тут я понял.
-Что?
-Я знаю лишь то, что больше никому не нужно. Я устарел. Мы живем прошлым. А мир – будущим. Я кивнул. Извинился и вышел.
-Ушел?!
-Да. А что мне оставалось делать?
-Убеждать его! Ты ведь так об этом мечтал!
-Но я не заслуживаю этого.
-Я тебя не понимаю.
-Не важно. Знал бы ты, что со мной приключилось на обратном пути!
-И что?
-Меня остановили. Документы спрашивали. Я дал им паспорт. Так и знал, что он пригодится. Да вот беда - он у меня просрочен. Тут же меня «под белые руки» и в обезьянник.
-В обезьянник?
-Ага. У них там коморка. В коморке маленькое зарешеченное помещение. Вот туда меня и посадили. Сказали, что пока все не проверят, не выпустят.
-Ну и сколько просидел?
-Пять часов. Пять (!) часов они проверяли, не преступник ли я. Потом, правда, оказалось, что мне еще повезло. У них, видишь ли, есть полномочия держать меня в клетке двое суток вообще без объяснений.
-Суки!
-Да. Но тут объявился мой спаситель. Один молодой парень. Тоже, из «этих» уродов. Он за меня и вступился. «Чего его держать? Пусть едет к себе и оформляет паспорт. Зачем он нам тут?». Они вывернули мне карманы, забрали все деньги и отпустили.
-Деньги забрали?!
-Все. Подчистую. Твои тоже.
-Черт. И что теперь?
-Не знаю.
-Будешь с паспортом возиться?
-Нет.
-Тогда имеешь шанс опять нарваться.
-К чертовой матери их и всю столицу туда же! Я столько лет жил без паспорта. Я человек. Зачем мне доказывать это? Разве моего физического присутствия не достаточно? Разве не видно, что я родился? Бред!
-Такая у них работа. Радуйся, что в тюрьму не посадили. Месяца два могли припаять.
-Лучше уж сразу на электрический стул! Чего мелочиться то?
-Забудь.
-Забуду.
Я опустил голову. Я выговорился. Бремя индустрии снято. Можно дышать полной грудью. Евруша смотрел мимо меня, на стену, на кривую надпись «Да будет жизнь вечным праздником». Эта строка принадлежала по праву тому, кто жил здесь до Евруши – Алекс, мужу Надежды. Он был, своего рода, философом. Говорят, в каждую заложенную им стену он прятал по полоске железа с собственным афоризмом и подписью «Алексий». Если сломать в округе все дома, где работал Алекс, можно собрать целую книгу философии счастья и любви. Его сожительство с Надеждой всегда являлось для меня образцово-показательным. Алекс был хорошим человеком, насколько человек может быть хорошим. Он не был музыкантом. Иногда он писал стихи. Рифмы он не признавал. «Это занятие влюбленных подростков и частушечников» - говорил он. Будучи, по натуре, доверчивым человеком я верил всему, что он говорил. А он за это впускал меня в свою жизнь. Надежда вследствие каких-то чисто женских проблем стала бесплодна, что давало нам право забыть о предосторожностях. ВИЧ-инфекций среди нас не наблюдалось – с внешним миром мы контактов не имели, героином не кололись, - следовательно, мы неплохо экономили на презервативах. Признаюсь, в «предыдущей» жизни у меня не было подружек. Я пришел в это барак девственником. Как у ребенка, попавшего в магазин игрушек, мои глаза разбегались. Взрослые женщины, опытные, может и не очень красивые, но открытые для всех, которые не против отношений даже со мной. Отвергнутый внешним миром, я обрел счастье здесь. Я был пленен той свободой, что жила в каждом уголке этого дома. Завтрак и обед мы кое-как устраивали себе персонально. А ужин, как и манага, готовился коллективно. Женщины со всего дома собирались в комнате номер три – единственной комнате, где имелась газовая плита – и готовили по праздникам что-нибудь вкусное на сковородках. Например колбасные изделия – это был шик. Утром здесь можно поджарить хлеб. В однодверном холодильнике имелось молоко и вишневый компот, что варился месяца на два. Большинство обедало на работе. Так, перекусывали. Бездельники, вроде Евруши, питались «сухим кормом» – сушки, хлеб, крекеры, корнфлекс. Молоком корнфлекс, конечно, никто не заливал – либо в сухомятку, либо с компотом. Молоко, знаете ли, в наши дни стоит не дешево, особенно если ты так беден, что носишь школьный пиджак. Это я про себя. Правда, я его чуть усовершенствовал. Страдая от безделья по ночам, я открыл в себе дар вышивания. Теперь угрюмый черный пиджак выглядел куда более жизнерадостно – цветы, солнце, «мир миру», и все такое. Разукрасив весь свой гардероб в том же духе, я принялся за чужие вещи. Не бесплатно, конечно, но с большими скидками крупным заказчикам. Теперь пол барака выглядят поистине детьми природы. Хоть какую-то лепту я внес в нашу общину. Так я успокаивал себя, утешал. Осознание бесцельности собственного бытия порой становилось столь невыносимым, что лишь алкоголь и наркотики помогали абстрагироваться от постыдной реальности. Мы все пришли в Дом Надежды, потерпев неудачу в наружном мире. Большинство просто не смогла отказаться от беспечной юности и словно окаменели. Они создали искусственную среду обитания и застолбили в ней ценности двадцатилетней выдержки. В конечном итоге, мы все нашли здесь то, что искали. Не знаю, чего искал Евруша и от чего сбежал, но я уверен - и он нашел себя. Мне нравилась его философия. В ней есть что-то жизнерадостное и одновременно ощущение полное безысходности от быстротечности времени. В столь раннем возрасте не каждый дорожит часами, минутами, а тем более секундами жизни. Его любовь к жизни была ширмой моего сачкования. Как-то раз, зимой, мы вышли с ним на улицу, без курток и ботинок, но в варежках и играли в снежки. За нами последовали. И через пятнадцать минут весь барак вышел на улицу. Потом мы вернулись в дом. В комнате номер семь, самой просторной и светлой комнате мира, мы занимались любовью. Евруша сидел в углу с самокруткой в зубах, и что-то мурлыкал под нос. Свалка тел. Живых. Даже слишком живых, для простых смертных. Я рад, что в старости мне будет, о чем вспоминать. О чем сожалеть. О чем скучать. Чего стыдиться. Лучше уж стыд за прошлое, нежели отсутствие воспоминаний. Лучше два дня, насыщенных и ярких, нежели тысячи серых унылых лет. Определенно, лучше.

8.
Денег нет, к тому же я остался должен Евруше. Предо мной встал трудный выбор - убивать и грабить или устраиваться на работу. Будучи глубоко в душе консерватором, я выбрал второе, и как в старые добрые времена нашел пристанище в местном в магазине. Продавец в ночную смену. Небольшой магазинчик "24 часа" неподалеку от железнодорожной станции. Когда-то мне уже приходилось работать по ночам, но признаюсь, я успел отвыкнуть от столь неблагородного труда и грохота товарных поездов. Но платили достойно. Объявление о работе висело на двери магазина с, бог знает, каких времен, и работодатели была счастливы, когда я проявил заинтересованность. Толстуха-заведующая не стала расспрашивать меня «откуда» и «почему», а сразу повела в кладовку. Маленькое помещение – настоящая коморка - где располагались в основном спиртные напитки. Мое рабочее время - с одиннадцати вечера до восьми утра. Не мало, но я согласился. Приступил к работе в тот же день. Женщина передала мне ключ от кассы и укатилась домой. Я отпер кассу. Ради интереса. Не сказать, что там лежало много денег, но на год мне бы хватило. Я удрученно вздохнул и запер кассу. Вот так начались ночи моего бездействия. Тот период жизни запомнился мне как сонные дни и пустые, потерянные ночи. Я писал стихи за прилавком, задремывал, просыпался от проезжающего поезда, отстукивал костяшками пальцев моноритичные партии, напевал песни забытых лет, все что угодно, но только не работал. Ночи тянулись мучительно. Час, два, три, а до восьми еще ох как долго. Днем я обычно спал, а на работе вскрывал казенные пакетики с чипсами - кто их там считает. За ночь бывало не более шести-семи покупателей. Однажды в пол второго зашел мужик лет сорока и спросил, есть ли очень дешевая водка. Я сходил в каморку, принес две бутылки. Одну продал, за что получил несколько мятых банкнот, а другую бутылку к трем утра сам допил. Употреблять водку натощак в меру противно, следовательно, пришлось открыть несанкционированную упаковку чипсов. Желудок стонал, а голова не соображала. Я ввалился к Евруше и Надежде под девятого утра и рухнул на пол. Подняться к себе, на второй этаж, у меня не хватило сил. Надя подошла ко мне, присела на колени.
-У тебя глаза красные. Что такое?
Евруша повернулся к нам.
-Не видишь? Он устал.
-Ночь проходит впустую, - прошептал я и поморщился.
Надежда вернулась в кровать.
-Иди сюда. Тут теплее.
-Я не замерз.
-Все равно тут лучше. Ложись.
Я на ощупь дополз до ее кровати.
-Ко мне не хочешь? - Евруша подмигнул.
-Нет уж, увольте. Ты меня затискаешь.
-Недотрога! - Евруша снова повернулся в стене.
Надежда укутала меня и обняла. Как же тесно на односпальной кровати, что скрипит и стонет, подобно неопытной девице. Но правду говорят - «В тесноте, да не в обиде». Мне было очень приятно. Душа таяла на глазах, сознание несколько отрезвело, и я проспал до вечера.

9.
Я дремал на прилавке, когда в магазинчик завалились трое пьяных подростков. Их стрижки говорили мне о многом - например «неприятности». Или - «скины». Еще много чего я прочитал по выражениям лиц немилых граждан, чьи глаза узрели немытого, начесанного хиппи посреди ночи. Один, самый убедительный, вышел вперед.
-Что у тебя есть?
Я был спокоен как слон. Уточнил:
-Вам перечислить спиртные напитки?
-Ну, ****ь, не леденцы же!
Они так молоды - леденцы подошли бы им лучше. Ну да ладно. Пусть ребята позабавятся. Я перечислил все имеющееся, то, что подешевле. Могли бы, и сразу сказать «водки». Судя по всему, пиво для них - понижение градуса, а это кажется, ведет к расстройству пищеварительного тракта, рвоте и поносу. Может стоить сказать им всё это? Нет, не стоит.
-А что еще есть лично у тебя?
-Что, все-таки леденцов захотелось? - я хотел подколоть ребят, но шутка не удалась.
-Ну, травка у тебя есть? План?
Да я в жизни такими вещами не не торговал! Сидел бы на моем месте Джимми... парни через пол часа и дорогу домой не нашли бы. Но я не Джимми. Я честный бездельник.
-Нету. Но могу сказать, у кого есть.
-А... забудь.
Той ночью угроза расправы толкнула меня на осознание всего риска моей работы - ведь ночью может заявиться кто угодно. Придет маньяк и убьет меня. И все. И останется только песня «Рабыня Мари Хуана». Не большая память о человеке в целом. Значит мне нужно что-то еще. Например, материальные компенсации. И я стал понемногу потихоньку воровать из магазина. Пакетик там, упаковка тут. Вскоре добрался и до кассы. Аппарат стар, расчеты велись в ручную. Использовать шаткое положение вещей в свою пользу – миссия каждого на Земле. Евруша частенько повторял:
-Будь эгоистом. Не живи ради других. Живи ради себя. Наслаждаться каждым днем значит ублажать себя каждый день. Делать все, что душе твоей угодно - единственный путь к духовному равновесию. Единственный путь к счастью - эгоизм. Забудь всю эту сентиментальную чушь, вроде «Делая другим добро, ты тоже получаешь добро». Все это хрень! Это придумали те, кто хотят эксплуатировать твою наивность для личных нужд. Эгоизм - единственный путь! Как бы ты не любил своих родителей, не живи ради них. «Своя рубашка к телу ближе» и против этого ты никогда не сможешь возразить! Живи, как хочешь!
Да-да, вот именно так. Он до смерти любил затевать такие демагогии. Его невозможно перебить. Невозможно вставить и словечко, хоть он и делает вид, будто только и ждет твоей ответной реакции. Лично я все равно ничего достойного не мог ответить на такого рода изречения. Чтобы я там не возразил, Евруша всегда упрекал меня в лицемерии. Его монологи воодушевляли меня на поступки, которые общество называет аморальными. Жаль, мнение толстухи-продавщицы не отличалось от общепринятых стандартов и, уличив меня в кражах мелкого масштаба, бессердечная стерва накапала «начальству». «Уволен!» Я не расстроился. Честно. Я даже рад!
-Я не расстроился. Я даже рад!
-Многому ты научился у этого…, - Надя неодобрительно кивнула в сторону.
-Надежда! - всплакнул ее сосед, - Допустим, я считаю Вас лицемеркой и шалавой. Мое мнение что-то меняет в Вашей самооценке?
-Ни капельки не меняет.
-Вот и мою самооценку Вам не занизить. Но разрешаю попытаться. Будет очень забавно!
-Извините, что вмешиваюсь, но вы так всегда разговариваете? - мой голос в этой комнате просвещенных интеллектуалов всегда звучал бледно, еще во времена правления Алекса.
-А давай мы с тобой местами поменяемся? – пожаловалась Надя, - Я буду жить с нормальным адекватным наркоманом, а ты с этим чудилой. А?
-Боюсь, я тоже от него опухну. А ты не плохо справляешься с ним… по-матерински.
-Смешно…
Молчание. На самом деле тишина здесь при мне наступала крайне редко - мы свидетели крайне редкого события.
-Что мне теперь делать? – наконец спросил я то, зачем, собственного говоря, и зашел к ним.
-Ты уже во всех магазинах переработал?
-Во всяком случае, во всех магазинах известна моя репутацию, - я лег на Надежду.
-Ты умеешь водить машину?
-Настоящую?
-Надь, отпусти его письку! Он так совсем не соображает!
-Не умею, - обиженно ответил я.
-Гвозди забивать умеешь?
-Никогда не пробовал.
-Значит, не умеешь. Что еще?
-В Горгазе может работать! – оживилась Надежда.
Я откинулся на подушку. Что за глупости витают в воздухе?
-И что мне там делать?
-Я там почти ничего не делала. Ходишь по району и очищаешь такие крышечки... ну, может, видел...
-Газовые колодцы, - напомнил Евруша.
-Не говорите глупости. Это работа требует хоть какого-то усердия, а я...

10.
И вот, я вновь устроился на работу. Теперь уборщиком. В школе. Взяли меня лишь потому, что я согласился  на зарплату, ниже установленного минимума. Много денег мне не требовалось. А работа в школе - прекрасный выход. Мне необходимо общаться с новыми людьми, во всех смыслах слова «новыми». Рабочее время – с двух до четырех. Фактически, целыми днями я теперь свободен, соответственно, у меня появился шанс подрабатывать на стороне. В пяти минутах ходьбы от школы - продуктовый магазин. Я нанялся грузчиком. Разгружал фургон с кормами для животных, солью, сахаром, хлебом, и напитками, чаще всего безалкогольными. Кое-что забирал с собой. Не пойман - не вор. Кажется, я уже успел потрудиться в семи местных магазинах. Столько же раз умудрялся оттуда вылететь. Много грехов за мной числилось. В районе не осталось мест, куда былины о моих подвигах еще не дошли. Но магазин это так, в коммерческих целях. А для души я драил коридоры школы. Я приходил пораньше, пол второго, как раз перед звонком с урока. Мимо меня проносилось около пяти сотен учеников. Около двухсот старшеклассников. Более сотни парней в возрасте 15-16 лет – наших потенциальных клиентов. Джимми предложил мне выгодное сотрудничество. Он сказал:
-Ты не представляешь, куда попал! Это ж самый настоящий райский садик! Представь, сколько мы можем заработать! Ты оказался там, куда мне и носа не сунуть! Твое положение уникально, почти фантастично! Либо это Божье проведение, либо просто охрененная удача! Ты можешь нам помочь. Пятьдесят на пятьдесят. Если все получится. Плюс – тебе все бесплатно. Мы станем магнатами района. Монополизируем район. Ты сможешь.
Да, я и сам понимал, что попал туда, куда не должен был попасть. Изначально, я не думал об открывающихся возможностях. Я, как и полагается запутавшемуся в жизни бездельнику, хотел лишь испить молодой крови. Вроде эликсира молодости. А теперь мне пришлось травить ту самую «молодую кровь». Я подходил к старшеклассникам и говорил следующее:
-Если нужно что-нибудь для настроения - сообщи. Конфиденциальность гарантируется.
Последнее предложение тяжелее всего выговорить. Но я в основном справлялся. Некоторые сторонились меня. Некоторые говорили «Ладно. Подумаю». Некоторые переспрашивали. А некоторые с опаской осматривались и говорили «Конечно». За первую неделю я сбил «с праведного пути» парней десять. А может, ничего плохого я и не сделал. Каждый, кто согласился, наверняка уже пробовал запретный плод. А запретный плод, как вы знаете, сладок и заманчив. Я говорил им местонахождение Джимми, для конспирации менявшееся каждый день. Джимми отдавал мне пол выручки с каждого молодого наркомана. В определенные моменты мне казалось, будто Джимми – Дьявол, а я – его правая рука, искушающая невинные души на грех. Он давил на меня:
-Надо работать активнее! Представь что ты – предвыборный агитатор, а я – кандидат, и ты должен набрать как можно больше голосов избирателей. Возьмись за девятиклассников. Восьмиклассников. Уж постарайся! Тебя могут «запалить» в любую минуту! Надо спешить! Глупо упускать такой шанс!
Следующий месяц оказался очень плодовитым. Конец первой четверти, позняя осень - детки нуждались в искусственном подъеме настроения. Еще девять выпускников пали от соблазна греха. Но это далеко не все! Тринадцать девятиклассников и шестеро восьмиклассников! Вот так улов, подумал я и загордился. Некоторым, по словам Джимми, наркотики в новинку. Что ж, кого смутит такая мелочь, если твой доход увеличился втрое? Мне казалось, я богат. Нет, в настоящем мире я, конечно, оставался бедным и никчемным. Но в нашей общине я теперь по праву являлся одним из наиболее зажиточных обитателей. Хотя, конечно, я подозревал Джимми в мелких «недодачах». Ведь мне не ведомо, сколько и на какую сумму у нас приобретали. Но вашему подлому растлителю молодежи вполне хватало. И амбиции били ключом. Моей целью стала одна старшеклассница, по имени… не помню. Миленькая девчушка, казалось, легкого поведения. Как-то я решился подойти к ней и заговорить о прекрасном:
-Не хочешь ли зайти ко мне после уроков? Когда-нибудь жила в удовольствие?
Она не поняла.
-Как это?
-Не прикидывайся овечкой. Я имею в виду забыть мирскую суету, школьные и домашние проблемы. Расслабить каждую мышцы своего тела, обрести душевное равновесие и нирвану.
Девушка некрасиво задрала правую часть верхней губы.
-Нет уж, спасибо.
И ушла. Тот неприятный казус огорчил меня. Вновь я устремился к зеркалу. И вновь на меня глазел нечесаный урод. Корявый лоб злобно выглядывал из-под сальной челки. Про Надежду я могу сказать много хорошего, но назвать ее хорошим парикмахером язык не поворачивается. И вновь опустились руки мои. Мир прибил меня к полу, как по библейскому сказанию, был прибит гвоздями к кресту сын Господа.
-Мир прибил меня к полу, как по библейскому сказанию, был прибит гвоздями к кресту сын Господа.
-Ты так уверен, что это был сын Божий?
-А кто ж еще?
-Обычный длинноволосый еврей. Ничем не замечательнее меня.
-Ну, ты загнул! Я хоть и не шибко верующий, но библейская сказка мне нравится. В ней что-то есть. Интрига. Завязка.
-Да, особенно распятие. Но я все же сомневаюсь, что он был сыном Божьим.
-Это и звучит глупо.
-Нет, звучит как раз неплохо. Но есть вариант получше. Если эта история действительно, имела место в мировой истории, могло обойтись и без божественного вмешательства.
-Думаешь, Иисус был шизиком?
-Нет, думаю, его мать была шлюхой.
-Дева Мария?
-Ага. Она сходила на сторону. Ну, бывает. Трахнулась с кем-то незадолго до свадьбы с плотником. Залетела. А в те времена за такое и по лбу и по жопе. И тут у нее над головой лампочка зажглась, - Евруша изобразил лампочку, резко разжав кулак перед лбом, - Непорочное зачатие. Сын Божий! Тут-то все и началось. Доверчивый будущий муж клюнул на уловку. Затем ребенку с самого рождения твердили, будто он – избранный. Со временем парень простодушно поверил россказням близких. И что получается? Мать обрекла на смерть единственного сына!
-Но зачем ей это вообще понадобилось?
-Как это?
-Сказала бы плотнику, что это его ребенок и все. Зачем нужно заваривать такую кашу?
-Так ведь они еще не поженись!
-Нет?
-Нет!
-Да, серьезно у них дело обстояло…
-Ведь такое могло быть! Запросто!
-Мне больше нравится версия про шизофреника.
-Неа. Моя версия оригинальнее. Сын умер ради матери.
-Кстати, как она пережила распятие сына?
-Не помню. Наверно, свихнулась.
-Ну да.
Вот так наркоманы-бездельники могут интерпретировать библейскую аллюзию. Ничего святого, не правда ли! Философия, бесконечно свободная от цепей нравственности, - одно из наших многочисленных преимуществ. То, чем я по-настоящему горжусь. Для полного счастья мне не хватало только одной вещи. Так я говорил себе каждый божий день, лишь «эта вещь» постоянно менялась. То мне не хватало материнской любви. То постоянной работы. То цели в жизни. То денег. То отдельной квартиры. То подруги. Когда пришел черед «одной вещи» в лице «подруги», я твердо решил, что должен, наконец, в корне исправить ситуацию. Надежда была самой близкой мне женщиной, но только другом. И тогда я снова предпринял попытку бегства из нашего уютного, но ненадежного мира. Но как найти подругу? Настоящая девушка тут же раскрутит меня на бешеные деньги в каком-нибудь презентабельном кафе. А мы, торговцы наркотой, пока не достигли высот честных людей. А где найти ту, которая не интересуется деньгами?
Я хотел обратиться к Джимми, но, слава Богу, вовремя осознал, каких дров чуть было не наломал. Зачем мне наркоманки? И тогда выбор мой пал на Еврушу. Когда-то ведь он жил в реальном внешнем мире. Должен же наш философ кого-нибудь помнить из своей прошлой жизни! И я пришел к нему. Евруша, как всегда, лежал, укутавшись в одеяло. Он удивленно поднял взор на меня.
-Девушку?
-Ну, да. Я подумал, кого-нибудь ты должен знать.
-Не уверен. Я так давно не был там, - он покашлял.
-Простудился?
-А зачем тебе девушка?
-Если б я знал. Близости охото. Я не такой уж черствый человек, каким должно быть выгляжу.
-Да нет. Ты как раз выглядишь очень ранимым.
-Да-а. Ну ладно, спасибо.
-Подожди. Я думаю.
-Ладно, подожду.
Он запустил руку в кудрявую шевелюру, почесал затылок и молвил:
-Была одна девушка. Сейчас ей лет двадцать.
-И кто она?
-Одна моя знакомая. Не уверен, свободна ли она. Ну, ты понимаешь. Но попробовать стоит.
-И как же мне с ней связаться? – ах, как я был взволнован. Словно школьник.
Евруша долго думал, буравил глазами потолок, затем нацарапал на клочке бумаги номер телефона.
-Спроси Катю.
-Катю?
-Да.
-Дурацкое имя.
-Не нравится – не звони.
-Ладно-ладно. Все в порядке. Спасибо.
-Не знаю, какая она сейчас, но раньше была просто ангелом. И не упоминай меня.
-Не волнуйся. Мне это, правда, нужно. Просто необходимо.

11.
Ваш рассказчик провел у телефонной будки около часа, обойдя ее кругом ровно сто двадцать семь раз, прежде чем решился снять трубку и набрать магический номер. «Или все, или ничего. Или вечное блаженство в чьих-то объятиях, или пол минуты разговора и частые гудки. Что же будет?» Это все, о чем я успел подумать, прежде чем грустный женский голос сказал «алло». Я открыл рот, но издал лишь тихое поквакивание.
-Алло, кто это?!
Голос в трубке приобрёл характер нервозности. Я хорошенько сглотнул и хрипло произнес:
-Да, здравствуйте, позовите, пожалуйста, Катерину.
-Полин, - голос вновь потускнел, - Тебя.
Как же я взволновался, черт меня возьми. Как взволновался! Только бы сердце выдержало.
-Да? – мягкий, немного ватный женский голос приветствовал меня сквозь динамик телефонной трубки.
-Здравствуй. Полина?
-Да, - пауза, - Кто это?
-Ты меня не знаешь. Твой школьный друг дал мне твой номер.
-Зачем?
-Это наверно глупо, но я хочу с тобой встретиться.
-Да? – недоверчиво.
-Понимаю. Но даю честное слово, что я не извращенец и не убийца. Не знаю, как у тебя с друзьями сейчас, но надеюсь, ты сможешь уделить мне немного своего времени.
-Подожди секунду, я возьму трубку в своей комнате.
-Да, конечно.
Мне показалось, что прошла вечность, прежде чем я вновь услышал ее голос. Некоторые вещи в этом мире определенно стоят того, чтобы ждать.
-Где ты живешь?
-В районе. Так как?
-Насчет «встретиться»?
-Да.
-Не знаю. Не уверена.
-Тебе нечего терять. Просто встретимся, поговорим. Тебя это ни к чему не обязывает.
-Ну, хорошо. Сейчас, правда, уже не холодновато.
Как мне отвертеться от кафе? Боже, Сатана, помогите мне!
-Можно, например, в школе.
-В школе?
-Нет, я не школьник, - зачем-то улыбнулся, вот дурак, - Просто в школе тепло. А после уроков там почти никого нет.
-В школе, значит. А там больше бейджики не нужны?
-Там даже охранника нет.
-Ну, хорошо. И когда?
-Когда скажешь.
-Завтра?
-Конечно. С радостью. Давай часа в четыре?
-Лучше в пять.
-Согласен. В пять школа еще открыта.
-Как я тебя узнаю? Подожди, а как тебя зовут?
-Алексий.
-Ну, и как я тебя узнаю… Алекс?
-Рост метр семьдесят. Вес где-то под шестьдесят. Длинные русые волосы. Усы. Прыщавый лоб. Большой нос. Тебе еще хочется со мной встретиться?
-Да-да. А где в школе?
-Помнишь, там, на втором этаже, в конце коридора стоит столик с двумя скамейками? Напротив кабинета биологии.
-Кажется, помню. Значит, договорились.
-Буду ждать. До встречи, Катерина.
-Ну, до завтра.
Я повесил трубку и вывалился из телефонной будки наземь. Она согласна! Но черт, что я скажу ей, если она спросит, где я живу? Кем работаю? Что если захочет посмотреть на мой дом?! Какую кашу я заварил! И как мне все это расхлебывать?!
Я вернулся в барак, к Евруше. Он покашливал и щурился.
-Пред тобой Казанова №2!
-Согласилась что ли?! – он очень любопытно скривил брови - удивленно-недоверчивое выражение лица.
-А-то! Кто ж устоит пред моими чарами?!
-Ну, да. И где встречаетесь?
-В школе.
-Хм, - он покачал головой, и закатил глаза, - Очень романтично...
-А куда мне ее вести? В кафе? Ты мне дашь деньги на кафе?
-У меня у самого их уже нет.
-Значит, придется все-таки тебе встать с кровати и немного поработать. Вот увидишь, это не так уж страшно, как кажется.
-Во сколько?
-Что?
-Встречаетесь во сколько?
-В пять. Она, видно, где-то учится. Я предложил в четыре, но она перенесла на пять.
-Она женщина, имеет право выбора времени свидания.
-А я ничего и не говорю. По голосу вроде интересная. Внешне.
-Ты можешь по голосу определить внешность?!
-В общих чертах.
-Ну, опиши мне ее.
-Издеваешься!
-Да, ладно. Мне интересно.
-Ну, что ж. Она не высокая. Стройная. Скорее всего, завила волосы к низу. Пользуется очками для чтения. Хорошо училась в школе. Так?
-Продолжай.
-У нее большие глаза. Наверно, зеленые. Нос немного великоват, как у тебя. В детстве любила сказки Андерсена. Ну, как?
Евруша задумавшись, прикусил губу.
-В общих чертах – неплохо.
-Это мне подходит.
-Только, предупреждаю, не говори ей обо мне.
-Почему?
-У нас была одна неприятная ссора, подробности которой я уже и не перескажу. В любом случае, ей это не понравится.
-А что мне ответить, если она спросит, кто дал мне ее телефон?
-Что хочешь. Соври.
-Я плохо вру.
-Твою мать, ну придумай же что-нибудь. Скажу, например, что ты знаком с ее бывшим одноклассником.
-Она спросит с кем конкретно!
-Думаешь, она такая настырная?
-На сколько мне известно, все женщины любопытные.
-Ладно. Сейчас вспомню. Был там один парень. Ох. Мозги отказывают. К…К…Клейманн! Нет, стоп, Клейманн – это я. Кельвин!!
-Кельвин? А звать его как?
-То ли Андрей, то ли Алексей.
-Андрей Кельвин. Алексей Кельвин. Который?
-Я помню что ли?! Это ж когда было!
-Не знаю, когда это было.
-Давно это было. Пусть будет… Алексей Кельвин.
-Может лучше Андрей? Я ей сказал, что я – Алексей.
-А говорил, не умеешь врать!
-Так получилось. Какая разница?
-Разница - одна дает, другая дразнится!
-А чем тебе не нравится Андрей Кельвин?
-Может и Андрей. Ладно. Все. Да будет так!
-Аминь!

12.
Утром на причесывание у меня ушло четырнадцать минут. Евруша цинично комментировал каждое мое движение.
-Ну что ты с челкой наделал?! А это что такое?! Куда такие кудри начесал! Нет, все-таки следовало помыть волосы!
Я как всегда пришел в школу пораньше, со всеми поздоровался, все вымыл и, убрав орудия труда в шкафчик под лестницей, принялся с нетерпением ждать свою сужденную. Известно - когда чего-то ждешь, время обращается черепахой, а если опаздываешь – рысью. Исключения из правил, бесспорно, бывают, но не в этот раз. Я измаялся целиком и полностью. Я был прожеван и выплюнут на деревянную скамейку в конце коридора, откуда щурившись, высматривал нечто красивое и чистое, подобно истинной любви. И вот, без пяти пять в двадцати метрах от меня образовались женские очертания. Все как я и описал. На левом плече висела кожаная женская сумка, в которой, безусловно, лежат очки для чтения. И я понял – это дар свыше. Спасибо.
-Леша?
-Полина, здравствуй. Я был уверен, что ты придешь. Садись.
Она села рядом. Я не знал, как начать разговор. О чем вообще разговаривают с приличными девушками?
-Ты из института?
-Да.
-На кого учишься?
-На эколога.
-Эколог! Обожаю эту профессию! И что вы изучаете? – конечно, допрос об учебе не является лучшей темой для знакомства, но надеюсь, вы простите мою неопытность.
-Биологию. Химию. Экологию, соответственно. Гражданское право. Историю…
Я мог бы слушать этот список до скончания веков. Как жаль, что она остановилась.
-А ты?
-Я? – о Боже! – Я работаю.
-И где?
-Да так, везде. В основном в районе. Какое-то время в столице работал. В музыкальном магазине, - лжец, лжец, лжец!
-Интересно.
Она осмотрела меня очень внимательно. И почему я не побрился?
-Ты давно закончил институт?
-Нет. А ты, на каком курсе?
-На втором.
-Хорошо сессии сдаешь? … Я так и думал.
-В смысле?
-По тебе сразу видно, что ты умная. Только, пожалуйста, не говори, что видно по мне.
-Не буду.
-Я не такой, каким кажусь.
-Это хорошо.
-Спасибо.
-Извини.
-Ничего страшного. Ты в этой школе училась?
-Да.
-Я тоже.
-Кстати говоря, кто дал тебе мой номер?
Черт!
-Твой бывший одноклассник.
-И кто?
ЧЕРТ!!!
-Андрей. Кельвин.
-Кто?
Твою мать!
-Кельвин, - я умоляюще взглянул ей в глаза.
-Алекс Клевин?
-Да! Именно он.
-И где ты его видел?
-Тут, неподалеку.
-Я думала, его здесь уже нет.
-А вот недавно заезжал. Случайно встретились.
-И он до сих пор помнит мой номер?
-Нет. Я дал ему свой номер телефона, чтобы он позвонил мне, если вспомнит кого-нибудь, вроде тебя.
Она смутилась. Я попытался разрядить обстановку (довольно бездарно, надо отметить):
-Красиво за окном. Где будешь встречать Новый Год?
-Дома.
-Я тоже. Терпеть не могу столицу и без особой необходимости ни за что туда не поеду. Ты, кстати, не хочешь сходить в кино?
-Да у меня ж учеба.
-А у меня работа. Время всегда можно найти. Было бы желание. Я не был в кино много лет.
-Почему?
-Не с кем. Одному идти в кино – все равно, что спать одному на двуспальной кровати…
-Я тоже давно не была в кино. Там сейчас чего-нибудь хорошее идет?
-Я за новостями не слежу, -  (у меня и телевизора то нет), - но могу узнать.
-Ладно. Узнаешь – позвони. Договоримся.
-Конечно. Завтра позвоню.
-Слушай, извини, но мне пора. На завтра писать конспект по истории. Три века, как никак.
-Да. Я понимаю. Где ты живешь? Я провожу тебя.
-Около километра от станции.
-Прогулка на морозном воздухе очень полезна для сердца и дыхательной системы. Так говорят.
-Хочешь поправить здоровье?
-Не против.
И я проводил ее. Не могу сказать, что влюбился. Или просто не заметил этого. Ведь раньше я никого не любил. А как называется желание не покидать кого-то? В любом случае это приятное ощущение близости глубоко засело в моей нервной системе. Не припомню, о чем мы говорили по дороге. Она оказалась довольно молчаливой, задумчивой – мне это нравится в женщинах. На вопросы отвечала неохотно, позволяла мне самом вести беседу.
Посадив 70% учеников 8-11 классов на «травку», мой доход значительно возрос. На кафе или ресторан денег по-прежнему не хватит, но поход в кино выглядел более чем реалистичным.
На следующий день я провел опрос среди старшеклассников на тему: «Какие сейчас в кинотеатрах показывают фильмы? И на какие из них можно сводить тихую девятнадцатилетнюю девушку, чтобы она не сочла тебя ни модником, ни занудой?». После сложнейших математических вычислений я выбрал мистический триллер. С куда большим удовольствие я бы пересмотрел «В джазе только девушки», или «Адские гонщики», но боюсь последний фильм моя девушка не одобрит, а первый уже не актуален, в наше-то время. И вот, я позвонил ей и сказал:
-Есть одно очень хорошее кино. Завтра, пол седьмого вечера.
-Встречаемся у станции?
-Именно!
Ну, попробуйте теперь сказать, что я неудачник!

13.
Кино оказалось достойным. Да, это конечно не «Адские гонщики», но тоже неплохо. Уже много лет я не смотрел фильмы. В бараке нет телевизора. Был один в комнате Джимми, да он его пару лет назад пивом облил. С тех пор он не фурычит.
От избытка чувств я ляпнул Кате, что много лет не видел выпуск новостей.
-Но почему?
-Уже и не помню. Так получилось. Я нахожусь в полном неведенье. Даже не знаю, что творится в стране.
-Хочешь посмотреть?
-А у тебя есть телевизор?!
-Представь себе…

14.
Это чудесный день. Я побрился. В коем-то веке. Правда, побрился плохо. Лезвие изрезало мои щеки вдоль и поперек. Кровотечение не останавливалось почти час. Евруша с Надеждой забинтовал мне все лицо и шею вплоть до глаз.
-Твоя девушка тебя не узнает.
-Не пугай его. До завтра все пройдет. Останутся небольшие порезы, но в любом случае он будет выглядеть лучше, чем обычно.
-Хорошо бы. Как думаете, может мне и гриву заодно подстричь?
-Мне нравятся твои лохмы.
-Да, но с ними я похож на пещерного человека. Что думаешь ты?
-Сделай прическу ежиком. Ей понравится.
-Да иди ты! Надь, сможешь меня подстричь сегодня? Или завтра?
-Могу, конечно. Надо изредка отдыхать от отдыха.
-Золотые слова, - сказал я, чуть не уронив сигарету на штаны. Евруша покашлял.
-Доскольки намереваешься у нее кантоваться?
-Пока не выгонит.
-Как она тебя вообще терпит?
-Надь, а как вы меня терпите?
Она откинулась на подушку и очень сладко, почти приторно, потянулась.
-Прекрасно терпим. Иди сюда. А то у меня уже язык отваливается болтать с этим умником-педерастом о смысле бытия.
Евруша лукаво мурлыкнул:
-Надя, Вы имеете что-то против сексуальных меньшинств?
Она повернула к нему голову.
-Смеешься? Да я вас обожаю!
-Вот! Это другой разговор!
Я забрался на Надежду. Изо рта у нее пахло луком или еще какой приправой. Я поморщился.
-Что ты ела?
-Не нравится – не нюхай.
-Сейчас. Подожди. У меня что-то в глазах все плывет.
-Так это уже, которая самокрутка за день? Еще чуть-чуть, и я для тебя стану огнедышащим драконом!
-Вроде Дракоши Пыхалки?
-Да-да, именно Пыхалки.
-Он такой пузатенький. Тебе в талии не хватает.
-Ещё не вечер.
Я сполз по ее животу и уткнулся носом в промежность. Поволтузился там немного, затем лег рядом с ней.
-Не могу я сейчас.
-Чего не можешь? Лежать?
-Ничего не могу.
-Что, совсем все расплылось?
-Ага.
-Ну, тогда поспи. Кто знает, может стоить сэкономить силы для завтрашнего дня? Авось, повезет.
-Хорошо бы, - прошептал я и задремал.

15.
Серый декабрьский день приковал меня к постели. И лишь великие перспективы, что должны открыться мне в три часа по полудню, дотащили меня до туалета и омыли ледяной водой. В сортире поселился такой холод, что ледяная вода казалась почти теплой. И хоть окна тщательно заклеены бумагой по всему периметру, мороз не давал забыть о себе. Последнее время зимы уже не те, что раньше, и мы отвыкли от холодов. Сегодня всего-то -10, а я уже не хотел вылезать из постели. Но пришлось. Я выдраил всю школу снизу доверху уже к половине третьего, и в рваном пуховике походкой пингвина мчался на встречу судьбе. Окрыленный чем-то возвышенным, я добрался до ее обители за считанные минуты.
Простой двухэтажный дом в духе таунхаус. Выглядело более-менее уютно. Я нежно дотронулся до звонка. Катерина вышла ко мне. Здравствуй – здравствуй. Прошу – спасибо.
-Как ты хорошо выглядишь! Прямо помолодел.
Ах, как же приятно слышать такие слова, тем более, от симпатичной девушки. За всю жизнь мне никто ничего подобного не говорил. Я не сумел достойно отблагодарить ее за теплые слова - последствие шока. Вместо благодарности я максимально мило улыбнулся. Мы вошли в дом. Маленькая прихожая – слишком маленькая для двух человек. Я снял пуховик, затем шапку. Теперь она смогла увидеть и мои волосы. Я наткнулся на зеркало и буркнул «здрасте», ибо не узнал себя. Мы прошли в маленькую кухню – слишком маленькую, чтобы в ней могла собраться вся семья. Нельзя сказать, будто тут очень чисто. Все находилось в запустении средней тяжести. Но этот дом еще можно спасти, в отличие от нашего барака. Дверь, и я оказался в небольшой гостиной. Уютно. Очень уютно. Теплые цвета, изъеденные молью ковры, ажурные шторы на окнах, старинный деревянный шкаф, возможно, антиквариат в плохом состоянии. И снова дверь. Узкий коридор ведет нас в маленькую комнатушку. Винтовая лестница. Катя проигнорировала лестницу, и мы посетили последнюю комнату первого этажа. Спальня. Одна. Хм, если это спальня родителей, то где же спит мое сокровище? В гостиной? Это не порядок! Пусть переезжает ко мне. Выселю этого наркомана в туалет, а сам буду жить со своей ненаглядной…. Катя прервала мои бесплодные мечтания, направив прямиком к лестнице.
-А что там? - спросил я.
-Увидишь, - она полезла вверх по ступеням.
Я следовал. Мы попали на второй этаж. Или вернее чердак. Но это не тот чердак, что у нас в бараке, где живут крысы, тараканы, трубы и отопительные баки. Тут как в сказке. Скошенные стены, односпальная детская кровать, раздвинутая до предела с обоих концов, и круглое окошко в узкой боковой стене, диаметров сантиметров пятьдесят, выходящее во двор. Две лампочки. Из-за большой длины чердак выглядит пустовато. Но простор необходим. Ибо скошенный потолок все же давил на вестибулярный аппарат – вопрос привычки. Мы сели на пол, скрестив ноги перед собой. Я рассказал ей часть своей жизни. Все то, чего не стыжусь. Мой рассказ был не продолжителен. Пришлось перевести тему на выпуск новостей. Мы спустились с небес на землю и уселись на диване в гостиной. Напротив стоял большой пожилой телевизор, в хорошую погоду ловивший пять-шесть каналов. Катя сидела у телевизора и жала на кнопки, пока я не сказал «стоп!». Новости. Она вернулась -  села рядом со мной. Сколь быстро эта девушка прониклась ко мне, подумал я, и осторожно положил левую руку на ее левое плечо. То ли она не заметила, то ли была не «против». И то, и другое меня устраивало. Телевизор немного шипел, но разобрать речь вовсе не сложно. Говорили про ВВП страны за прошедший год.
-Это хорошо?
-Что?
-ВВП возрос.
-На нас это не влияет.
-Ну и ладно. А то я уж начал переживать. Кто это?
-Смеешься?
-Почему?
-Это премьер.
-А я думал, это уже кино началось.
-Перестань.
Вопрос доходов госказны меня не тронул. Мы досмотрели новости. Потом переключили канал. Шел сериал. Совсем свежий. Немного посмотрели. Мыло-мылом, но нашелся повод для отличной дискуссии. Я покинул Катерину пол седьмого. Жаль, что не пол седьмого утра…

16.
-Судя по тому, что ты навалился на меня с окаменелостью в районе паха, тебе так ничего и не перепало...
-Надя, ты самая догадливая женщина в мире. И самая понимающая. Надеюсь.
Евруша потянулся в постели. «Больничная палата номер семь» мне уже поднадоела! У них, видите ли, постельный режим. Лентяи!
-Как все прошло?
Я расстегивал ширинку брюк.
-Прекрасно. Я пригласил ее сюда.
Надя чуть слышно вдохнула.
-Сюда?! – боковым зрением я видел, как Евруша размахивает правой рукой, сигналя мне, пытаясь отвлечь от  Надежды, - Ты спятил?!
-Я хочу, чтобы она знала, где я живу. Вот и все, - начались ритмичные движение. Одной рукой Надежда обхватила меня за талию.
-А ты не думал, что, узнав тебя чуть ближе, она убежит с криками: «Какой ужас! Всё! Стану лесбиянкой!»?
-Зря драматизируешь. Она знаешь как обрадовалась, когда я её пригласил! Само собой, никакой выпивки, травы и групповух в день открытых дверей. Все будет очень цивильно.
-Да она как увидит это место, тут же развернется и даст деру! Вот увидишь!
-Все же проверю. Если она такая целка, то черт с ней. А если нет?
-Уж не хочешь ли ты, чтобы она переехала сюда?
-Кто знает,…кто знает…
-Ты съехал. Я так и думал. Зря я тебе дал её номер. Серьезные отношения с женщинами тебе противопоказаны!
-У меня мало опыта…а.…Подожди секунду…
Я приостановил беседу на минуту.
-У нее у самой дом так себе, - я слез с Надежды, застегнул ширинку и повернулся к Евруше.
-А почему так плохо?
-Не знаю. Не прибрано как-то. Мне понравился только второй этаж.
-И что там?
-Она там живет. А кроме нее дома никого не было.
-А кто с ней еще живет?
-Не знаю. Она мне ничего не рассказывала про семью. Первый раз, когда я позвонил ей, трубку сняла женщина. Наверное, мать. Кроме родительской постели и той, на чердаке, больше спать негде. Значит, нет ни братьев, ни сестер.
-Это хорошо.
-Почему?
-Меньшему числу людей ты не понравишься.
-Почему это я должен не понравиться ее родителям? Полина мне сегодня много комплементов делала. Я же говорил, что нужно было подстричься!
-Снаружи ты теперь может и ничего. Относительно…. Но, узнав тебя поближе, будь я ее отцом, прогнал бы тебя ко всем чертям.
-Смотрите, какой строгий!
-Глупо приводить ее сюда. Одумайся.
-Я уже договорился с ней. Она будет ждать меня завтра у станции.
-Только я тебя умоляю – не приводи ее в эту комнату.
-Почему?! – Надя подумала, что это из-за нее.
-Она может меня вспомнить. Я этого не хочу.
-Ну, ладно. Как скажешь. Ты ее долго не видел. Тебе не интересно, какая она стала?
-Ты мне свадебную фотографию покажешь.
-Покажу. Обязательно покажу.
-А она хотя бы хорошенькая? - Надя решила внести свою лепту в мою личную жизнь.
-Говорят «любовь слепа»...
-Точно, говорят.
-Так вот, это очень возможно. Потому что когда я смотрю на нее, то вижу красавицу. А стоит подумать о ней сейчас, и... не могу вспомнить ничего красивого.
-Всё так грустно? - Евруша затушил сигарету о стену.
-Нет, все нормально. Нос чуть великоват. Глаза чуть косы. Губы чуть малы. Груди чуть плоские. Задница чуть великовата. Ноги чуть коротки. Волосы чуть редки. Ну и все в том же духе...
-Уродина какая-то! - Надежда смотрела на меня с удивлением, вроде «И зачем ему понадобилась эта кикимора, если рядом красоткая, вроде меня?».
-Нет. Может из моих слов это и следует, но все вовсе не так. У каждого есть минусы...
Раздался стук в дверь. Евруша подпрыгнул от испуга и спрятался под одеялом. Я открыл. Это Винс - еще один опустившийся ниже плинтуса лысоватый и заплывший лентяй и антисоциал. Он страдальчески щурился.
-Слышь, можно у тебя взаймы взять травы?
Я это предполагал. Слухи о моем контракте с Джимми бегали обнаженными безумцами по всему бараку. Даже крысы, кажется, в курсе.
-Сколько?
-Сигарет на пять…. Ладно, четыре, - он почти умолял. Я, конечно, не мог отказать нуждающемуся. Как говорила одна знаменитая французская куртизанка «Вам это доставляет так много удовольствия, а мне стоит так мало усилий».
-Три. У меня здесь (я кивнул внутрь комнаты) три сигареты. Пойдет?
-Да-да. Давай.
Я залез в деревянную тумбочку у кровати Евруши и отдал Диме три сигареты. Он отблагодарил и ушел к себе. Я закрыл дверь.
-Ты слишком добр, - заключила Надежда.
-Нет, ведь у меня тут пять сигарет.
-Значит, ты вдвойне добр.
-Почему?
-Ты пожадничал ему во благо.
-Да ладно! - вступил в беседу Евруша, как всегда неожиданно, - Этого парня не спасешь. Ему поможет только промывание мозгов или лоботомия. «Зажав» две сигареты его не спасешь.
-Ты же говорил, нужно жить в удовольствие...
-Если вечно бессознательное состояние и полное отсутствие логического мышления ему в удовольствие - ради бога!
-О чем я говорил? - я закурил одну из двух оставшихся самокруток.
-О твоей подружке.
-Ах, да. Она красавица...
-Нет. Ты говорил, что она носатая, коротконогая, плоскогрудая и толстозадая.
-Нет-нет! При всех этих минусах, в общем, она выглядит потрясно!
-Издалека, в смысле?
-А, идите вы в баню!
-Не могу, - Надежда пожала плечами, - Сердце не выдержит.
Евруша обратил на нее свой взор. Удивленно, обескуражено.
-Не знал, что у тебя проблемы с сердцем.
-Я живу тут кстати на инвалидность, из-за проблем с сердцем!
-Какие проблемы?
-Не вдавалась в детали. Присвоили инвалидность и, слава богу! Если доживу до пенсии, так вообще разбогатею!
-У тебя не будет пенсии.
-Будет, но не большая.
-Ты же не работала?
-Работала. В Горгазе. Лет пять.
-Ну, - театрально произнес я, глубоко затянувшись, - Тогда, начинай составлять список пожеланий, вроде «Стереосистема с квадрофоническим звуком, джип полно приводной»…. Если не знаешь, как пишется «квадрофонический», тебе Евруша подскажет. Кстати, вы в курсе, что Кит Мун коньки отбросил?

17.
Мы встретились у станции в пять вечера.
-Ну, ты готова?
-Почему бы и нет.
-Я просто подумал, раз я был у тебя, то теперь нужно поменяться. Иначе это не честно. Я прав?
-Конечно.
-Тут недалеко. Я вырезал из цветной бумаги несколько звездочек к рождеству и расклеил по стенам. Выглядит почти как в нормальном доме.
-А что ты делаешь целыми днями в этом «почти нормальном доме»?
-Ну, целыми днями я там не сижу. А вообще, у меня много друзей.
-Вроде Леши Клевина?
-Даже лучше. Еще у меня есть проигрыватель. Старенький, почти антиквариат. И для него есть старые пластинки.
-Пластинки?
-Да. Я не слушаю новые записи. Ты поймешь.
-Постараюсь…
Я замолчал. Она тоже. Так мы дошли до моего особняка.
-Здесь, - я взмахнул левой рукой, возможно, чересчур напыщенно.
-Здесь? – признаться, я ожидал более живой реакции.
-Пойдем внутрь.
Она поморщилась. Неприятный запах шел отовсюду, и особенно из туалета. Мы прошли к лестнице, деревянной и скрипучей, поднялись на второй этаж, и я открыл дверь комнаты номер тринадцать.
-Твое счастливое число?
-Вероятно. Заходи.
Мой сосед благополучно отсутствовал – вкалывал, на благо страны и общества. Небольшая комнатушка с двумя односпальными кроватями, маленьким окном и уймой безумных рисунков.
-Располагайся, я сейчас принесу проигрыватель.
И я убежал. Вынес без спроса из номера 17 магнитофон и предложил своей девушке пластинки на выбор. Много старья – от джаза до Блэк Саббат. Ей понравилась обложка первого альбома Дорс. Прекрасный выбор. Мы слушали. Я комментировал. Но мы не дослушали и до второй песни. Не пошло, как говориться. Я чувствовал почти стыд за Дорс. Никогда ранее со мной такого не было.
-Неплохо поёт, - утешила мня Катя.
Ещё около пяти минут мы сидели молча. Полина нервничала. Как будто спешила. Наши глаза бегали по комнате в тщетной попытке уцепиться за что-нибудь, о чем можно поговорить. У нее получилось раньше.
-Чьи это рисунки?
-Мои.
-Интересные.
Она встала с кровати и подошла к стене.
-Вот это очень даже, – Катерина указала на человека, воздевшего глаза к небу.
-Спасибо.
-Эта тоже интересная. Абстракционизм, - двухголовое чудовище в огне.
На этом дифирамбы моему художественному гению окончились. Все остальные картины столь хаотичны и бредовы, что ни всякий специалист мог бы разгадать их сущность. Полина не специалист. Она вновь села на кровать. Я молчал. Она еле заметно перебирала пальцами. По ее лицу бегали мысли. По моему тоже.
-Так кто дал тебе мой номер?
Я удивился. Тема, скажем так, не нова.
-Как кто? Я же говорил. Леша Кельвин.
-Леша Клевин попал под поезд год назад.
-Какая жалость. Наверно хороший был парень.
-В основном. Так что ты мне скажешь?
-Ладно. Ты меня раскусила. Сдаюсь. Один друг сказал мне твой номер.
-И кто же?
-Он просил не говорить. Вы с ним когда-то поцапались. Он тебя боится.
-Боится?
-А знаешь что? … Пойдем. Он меня потом убьет, но… может я еще и выживу.
Я взял ее за руку и повел на первый этаж. Дверь в комнату семь, как всегда, прикрыта. Опять тихий час.
-Ты его, возможно, вспомнишь. Только не кидайся на него с кулаки, - сказал я и распахнул дверь.
Евруша сидел на кровати с сигаретой в зубах и забвением в глазах. Немая сцена. Метаморфозу Кати описывать не решаюсь. Увольте.
-Денис? – осторожно-осторожно спросила она, прищуриваясь.
Евруша еле заметно кивнул. Я радостно всплеснул руками:
-Ну вот, узнала.
Катя приблизилась к Евруше. Я заметил слабую дрожь в ее теле. Замерзла, наверно.
-Этого я и боялась…. Что ты здесь делаешь?
-Живу, - Я молчал. Надежда тоже. Евруша спокойнее удава. Затем он обратился ко мне, - Я же тебя просил! - я растерянно пожал плечами. Он махнул рукой. – Ладно. Я этого ожидал.
-Ты… Может, объяснишь? – Катерина присела на кровать.
-Я уже все объяснил когда-то.
-Прекрати. Только мама могла поверить в эту чушь!
-Она поверила? Это хорошо.
-Не хочу лезть не в свое дело, - как всегда робко начал я, - Но не могли бы вы мне пояснить?
-Ты что, ничего не знаешь?!
-Скажи мне. Вдруг я знаю, но не знаю что знаю.
-Кто это? – Катя опять отвернулась к Евруше.
-Мой друг. Он ничего не знает.
-Товарищи, пожалуйста, - я скорчил умоляющую гримасу.
-Он – мой брат, - Катя рубила с плеча.
Описать свои эмоции я не берусь, но точно помню, что икнул. Вот тебе на, блин, бразильский сериал! Катя обратилась к Евруше (или, скорее, к Денису).
-Сидишь тут, как ни в чем не бывало. Господи, да обнял бы меня, что ли!
-Ты этого хочешь?
-Не знаю. Наверно. Я скучала.
-Ну, тогда иди сюда.
Евруша обнял ее одной рукой. Во второй он держал сигарету.
-Что ты куришь?
-Так, мелочь.
-Ради этого ты ушел?
-Нет, что ты!
-Тогда скажи.
-А это важно?
-Для меня – да!
Немые слушатели, Надежда и я, переглянулись. Я подсел к ней на кровать. Оттуда обзор лучше.
-Мне пришлось уйти.
-Ну, да! Ты нашел любовь всей своей жизни, которая увезла тебя далеко-далеко, туда, где вы будете жить долго и счастливо?! Так?
-Разве тебе не нравится? По-моему очень мило.
-Ты и сам знаешь, это идиотизм. Зачем тебе это понадобилось?! Все это время ты жил в двух километрах от нас! Ты знаешь, что отец умер?
-Сердце?
-Рак.
-Жаль…
-И это все? «Жаль»?! Еще бы сказал «бывает»!
-А тебе хочется, чтобы я бросился на стену и бился об нее головой?
-Что с тобой?
-Я не мог больше жить с вами. Не мог.
-Но почему? Насколько я помню, все было хорошо. Что с тобой случилось?
-Этого следовало ожидать.
-Чего?
-Того, что однажды ты или твоя мать завалитесь в эту комнату с криками «Как ты смел?! За что?! Почему?!».
-«Твоя мать»?! Это ж надо! Она и твоя мать тоже, если ты забыл! Да. Представь себе, ты нам не безразличен. Ты хоть понимаешь, что натворил?!
-Очень трезво понимаю. Но так лучше. Не говори матери, что видела меня. Пожалуйста. Надеюсь, в отличие от этого прохиндея, ты сдержишь обещание.
Она удрученно покачала головой.
-И ты хочешь, чтобы после всего я просто ушла?! Денис, ты наверно все-таки сошел с ума, как я и предполагала.
-У меня проблемы. И это не твоё дело. Только моё. И ты мне помочь не можешь. Так что, уходи.
Он остановился. Затянулся. Покашлял.
-Здесь я чувствовал себя человеком. Умоляю тебя, не говори ничего матери. Вы теперь вдвоем живете?
-Да.
-Ничего ей не говори! Не смей! Хорошо?
-Я не смогу…
-Сможешь! Ради нее. Ради меня. Ради себя, в конце концов! – он говорил достаточно жестко для любящего брата, - Иди домой. Отдохни. Приди в себя. Ты бледнее штукатурки, - Евруша театрально закатил глаза, - Это самый эгоистичный поступок в моей жизни – позволить ему (он пренебрежительно кивнул в мою сторону) привести тебя сюда. Извини. Я не подумал, как следует. Все. Иди.
-Я не хочу.
-Иди-иди. И молчи как рыба!
-Мы еще увидимся?
-На моих похоронах, - он саркастично улыбнулся, - Ладно. Иди домой, кому сказал.
Она встала. Сделала несколько медленных шагов, затем побежала. Евруша сидел все так же невозмутимо. Потушил сантиметровый окурок и достал новую сигарету из-под подушки. Я прошел мимо него, тихо сказал:
-Если захочешь поговорить, только свистни.
И закрыл дверь снаружи. Не знаю, о чем Евруша разговаривал с Надеждой. Не знаю, разговаривал ли он с ней вообще. Точно знаю, что я весь вечер не мог найти себе места. Обкурился в дым халявными сигаретами и уже собирался ложиться, как услышал шаги. Обычно, если нет никакого праздника, после часа ночи в бараке стопроцентная тишина. Эти шаги меня насторожили. Я на цыпочках спустился на первый этаж. Евруша брел по коридору с портфелем за спиной.
-Ты куда? – шепотом окрикнул я его. Он устало покачал головой.
-Чего хочешь?
-Уходишь?
-А ты еще не догадался?
-Не надо. Останься.
-Ты совсем глупый? Ничего не понял из сегодняшнего разговора? Пояснить? Я получил от тебя всё, что хотел. И от Нади, конечно. Но не сегодня, так завтра сюда нагрянет моя мама с вопросами, а я не хочу отвечать. У меня нет желания лежать под капельницами, чтобы они вокруг суетились. Я хотел забыть об этом. Следовательно, теперь я ухожу.
-Куда ты пойдешь-то? У тебя ж нет денег!
-Зачем они мне?! Деньги нужны тем, кто думает о будущем. Я думаю о настоящем.
-Знаешь сколько на улице заразы? Бактерий. Ты подцепишь их раньше, чем я поднимусь на второй этаж!
-Не надо аллегорий – не твоя это стихия. Пойми, Катя проговорится. Обязательно проговорится. Сюда прибежит моя мама и начнётся балаган. А мне это на фиг не надо. Я не попрошайка.
-Ты вообще себя слышишь?!
-Блин, ну что ты сопли развел?! Нельзя что ли нормально разойтись. Ещё разбудишь кого!
-Хорошо. Стой тут. Никуда не уходи. Две секунды постой здесь. Обещаешь?
-Конечно.
-Я мигом.
Я полетел вверх по лестнице, в свою комнату, сгреб в кучу пластинки, и побежал обратно, вниз по лестнице.
-Они сейчас раритетные. Может, продашь…
Коридор пуст.

18.
Ушел сукин сын! Ушел по-английски! Дурак. Я из-за него не смог глаз сомкнуть до пол третьего утра! Все думал. Меня обидели. Он ушел, оставив меня в этом богом забытом месте. В минуты сомнения я даже думал, быть может, стоило уйти с ним. Но это лишь минуты. Часами же я талдычил себе под нос, что сделал для него все. Я был ему другом. Бескорыстным, хорошим другом. Он получил от меня больше, чем ждал. Жаль, но все закончилось. Жаль, все в жизни конечно. Жаль, и сама жизнь конечна. Хотя, может, я неправ. Может, ничто на самом деле не кончается, а лишь перетекает в нечто новое? И моя эра Евруши перетечет в нечто еще более интересное? Или это все же конец? Это конец, мой друг, это конец, как пел Джим. Столько дум прошло сквозь мою голову. Всего не упомнишь. Я устал. Смертельно устал. Ко мне явилось откровение – я не люблю Полину. Мне она даже не очень нравится. Но отсюда, из этого места, тонущего корабля, существует два пути – к Полине и на тот свет. Евруша говорил «Нужно наслаждаться каждой секундой своей жизни». Он учил меня - не нужно себе ничего доказывать. Не стоит пытаться прыгнуть выше головы. Доме Надежды, я потерял ту самую надежду. Я взял из ящика сразу две сигареты и закурил. Сплюнул. Покашлял. Пока никакого эффекта. Облегчение не наступает. Неужели у меня выработался иммунитет к наркотикам? Или наркотики – одно самоубеждение? Но тогда я потратил последние годы впустую. Или не потратил? Или я потратил всю жизнь впустую? Я дурак? Или просто пофигист? Или нет. Да кто я вообще? Зачем так пекусь о своей персоне? Этот «я» уже порядком достал! Что он о себе возомнил? Кто он? Мистер Вселенная?! Господь Бог? Его друг или ближайший родственник?! Пора научиться здраво смотреть на вещи. Возраст обязывает. Сильная затяжка. Легкие гудят. Едкий дым взывает к слезам. Мой сосед перевернулся на другой бок. Голые ветки скребли окно по ту сторону мира. Луна, мертвенно холодная, надменно глазела на меня, шепча: «Ну, ты, придурок, знал бы сколь мелочно выглядишь отсюда!». Я послал луну куда подальше и, докурив обе сигареты, лег. Подушка комьями, сбитая, грязная, стала раздражать меня. Одеяло - колючий плед, завернутый в рваную наволочку, тоже раздражал. Все в этой комнате опротивело мне. Я бросил взгляд на пускающего слюни соседа - и он противен мне до тошноты. И тогда настал самый мужественный момент в моей жизни. Я посмотрел на себя. И признался. Признался в том, что противен сам себе. Я представил, как Катерина спит на чердаке. Ее лицо некрасиво искажено подушкой. Ее груди сплющены. Она лежит на животе. В малюсенькое круглое окошечко с неподдельным интересом заглядывает та же луна, что освещает мои голые стопы. Кате снятся сны. Детство. Например, как они вместе с братом ходили в школу. Как играли в домино на щелбаны. И вдруг брат исчезает. Еще через пару секунд исчезает и отец. На месте Евруши появляюсь я. Она просыпается. Нет. Это я просыпаюсь. Глупости. Я поднял взгляд на потолок. Штукатурка потрескалась, облезла, весной крыша опять будет течь. Опять везде расставим банки и кастрюли. Опять вода сыграет симфонию одной единственной ноты «блюм». Тяжелый вздох. Сейчас Дом Надежды предстал передо мной в ином свете - Домом Милосердия. Дом, куда приходят неизлечимо больные люди, потерявшие и веру и надежду. Люди, которые не способны жить дальше. Выживать. Здесь их превращают в «овощи» и раскладывают по койкам. И все, один за другим, они уходят прочь. По лунным тропинкам, к звездам, они восходят неспешно. Алекс, Евруша и многие другие. Если я ничего не изменю, то увижу и себя на той тропе. Так каков же он, этот треклятый смысл жизни? Евруша говорил «смысл жизни и есть жизнь». Но что значит жить? Жизнь неотрывно связана со смертью. Выходит, жить – это жить и умереть. Следовательно, смысл жизни – жить и умереть. Но тогда получается, смысл любви – любить и бросить? Как же так? Или я говорю чушь? Или действительно не стоит задумываться о смысле жизни? «А что если жизнь бессмысленна? Как после этого жить?!». Я снова цитируют Еврушу. Ладно, его эгоизм заслужил несколько цитат из моих уст. Интересно, где он сейчас? Небось, уж замерз до смерти. «До смерти» - в смысле «умер». Опять это «смысл»! Или его кто приютил? Как порою хочется верить в чудеса. Новогодняя сказка. Смогу ли я радоваться Новому Году как раньше? Неужели во мне еще остались надежды на светлое будущее? Вряд ли. Я должен что-то изменить в своей жизни, иначе мне конец. И где тот человек, что поможет мне разобраться во всей этой неразберихе?!

Эпилог
Новый Год я встретил у Катерины. Я сделал выбор, и, кажется, не прогадал, ибо в ту ночь Дом Надежды сгорел дотла. Кто-то курил в постели и забыл погасить самокрутку? Или местные жители так отчаялись, что пошли на крайние меры? Кто знает. Погибло восемь человек, включая и саму Надежду. Куда подались, так сказать, уцелевшие в бедствии, я не в курсе. Старался не думать о них. Зачем попусту душу травить? Я сделал выбор. Лучший выбор. Меня откормили и устроили на работу грузчиком. Мы развозили фармацевтику. Не очень занимательно, но я не жаловался.
Барак сгорел. Сгорел. Fire in the sky. Smoke on the water не было по причине отсутствия той самой water - пожарные приехали лишь через час, притом, без воды. Говорят, здание полыхало синими и зелеными огнями. Что это? Горели залежи конопли Джимми? Или грешные души моих бывших соседей покидали проклятый дом? Где бы я был, не уйди я к Кате? Как бы сказал Евруша в такой ситуации: «Первые дни меня это волновало, а затем я принял все как должное».