Противостоять злу... Глава 4

Родион подъехал к своей даче и остановился перед закрытыми воротами, на дорожке, выложенной красной тротуарной плиткой. Он платил одному местному жителю Фёдору за то, что тот присматривал за его загородным домом, и сторож должен был тут же звонить хозяину в случае каких-то неприятностей.

Надо сказать, что Чебышев не особенно доверял Федору, поэтому подъехав, стал внимательно вглядываться в окна дома. Не заметив ничего подозрительного, Чебышев открыл ворота и въехал во двор.

Трава во дворе была скошена, кусты подстрижены, в общем, Федор не зря получал деньги.

Поднявшись на крыльцо и открыв замки в двери, Родион вошел в просторную, светлую прихожую.

Дом был большой, красивый, но пустой он казался мертвым. Между дачей Чебышева и жилым домом была разница, как между живым медведем и чучелом. Та же шерсть, внушительные размеры, клыки, но в медведе есть жизнь, а в чучеле нет.

Родиона пугала его пустая дача. Ему мерещились шорохи, шаги, вздохи и даже вскрики. Он никому никогда не рассказывал об этом и успокаивал себя уверением в своей излишней мнительности и впечатлительности, но все же не любил ездить на дачу один.

Если в доме были люди, помимо Родиона, все посторонние звуки можно было списать на них, но когда Родион был один, и когда он знал, что точно не вздыхал и не охал, ему становилось страшно. Вот и сегодня, как только Родион преступил порог комнаты, ему послышался звук, напоминающий произнесенное недовольным голосом: «Гм-м-м», и диван скрипнул, словно с него встали или на него сели.

Сначала Родиона просто сковал страх, но уже через мгновение он успокоил сам себя: «Вечно мне всякая чушь мерещится! Пружины скрипят, дерево рассыхается. Понятно будут звуки».

Сейчас Родиону очень не хватало громкой музыки, которая всегда звучала в загородном доме, если вместе с ним приезжали жена и дочки.

Он взял себя в руки и придирчиво осмотрел комнату, потом вошёл в другую комнату, потом в кухню. Чтобы отогнать неприятное чувство страха, Родион рассуждал вслух:

«Так. Большую часть мебели нужно отнести на второй этаж. Второй этаж закрою на ключ, а на первом пусть Влад колдует. Ему оставлю самое необходимое: старый диван из коридора, стулья и стол из кухни…»

Рассуждая, Родион ходил по первому этажу и вдруг резко замолчал, и с ужасом посмотрел на лестницу, ведущую наверх. Было отчетливо слышно, как ступени скрипели, словно от тяжести чьих-то шагов. Списать эти звуки на рассыхающееся дерево не представлялось возможным, ведь слышно было, как ступени по очереди стонут одна за другой.

Родион громко кашлянул, чтоб заглушить пугающий его звук, и быстро пошёл вон из дома.

«Дурацкий дом! - думал он. – И чего пустой стоит? Может, там и правда нечисть какая завелась?! Пусть здесь лучше Влад поживёт».

Вспомнив про Влада, Родион даже пожалел его, ведь жить на даче сейчас казалось ему просто ужасным. Опять заставив себя преодолеть страх, Родион пошёл к дому Фёдора, чтобы найти мужиков и перенести мебель.
***

Дмитрий вернулся домой с острова тихим и задумчивым. Мать сразу заметила синяки и ссадины у него на лице и испуганно спросила:
-Сынок, с кем ты подрался?

-Да так, - неопределенно ответил Димка, отстраняясь от заботливых рук матери.

-У тебя и на шее синяки! – не отставала Анна, и голос из испуганного превращался в возмущенный. – И на руках! Да кто тебя так?!

-Пацаны.

-Какие пацаны?

-Не знаю, - слукавил Димка, - не рассмотрел.

-Это что же, незнакомые били? Ни за что?! Завтра никуда не пойдешь!

-Да знакомые, знакомые, - признался сын, боясь запрета, который могла наложить на прогулки мать.

-Кто?

-Мама, оставь.

-Если ты не скажешь, я всё равно узнаю.

-Да с соседским Сергеем подрался. Ничего особенного. Я тоже ему всыпал.

Анна покачала головой и тихо сказала:

-Я видела его. На нём намного меньше было синяков.

У Димки чуть не вырвалось признание о том, что обидчиков было четверо, но, не желая беспокойства матери, он смирил гордыню и ничего не сказал. Пусть лучше мать думает, что Сергей дерётся лучше, чем пойдёт выяснять с ним отношения и упрекать, что вместо честной драки на лицо факт избиения.

-А из-за чего дрались? – спросила Анна.

-Дорогу не поделили.

Анна стала нервно перекладывать вещи в шкафу, наблюдая краем глаза за сыном.

Дмитрий чувствовал ее пристальное внимание, и от этого ему было не по себе.

-Пойду воздухом подышу, - сказал он, вставая с кровати.

-Ты далеко? – заволновалась мать.

-Нет, во дворе.

Димка вышел из дома и направился к калитке.

Анна уже хотела окликнуть его, куда идет со двора? Но кричать не стала, так как сын вышел и сел на скамейку, рядом с калиткой Карабаевых.

На скамейке уже сидели соседка Сергеевна и бабушка Ирина.

Димка сел рядом с ними и стал разглядывать соседние дома и деревья, прислушиваясь к разговору старушек.

-То трудные времена были, - рассказывала Анна Сергеевна о чём-то, чего сначала не слышал Дмитрий.

-Да-а-а, - протянула бабка Ирина, - хлебнул народ горюшка.

По улице проходил какой-то мужчина, внимательно вглядываясь в дома по обе стороны от дороги. Это был Родион Чебышев.

-Здравствуйте, - обратился он к старушкам, сидящим на лавочке.

-Здравствуй, коли не шутишь, - ответила Сергеевна.

-Федора не видели? У него дома сказали, что он где-то на этой улице у товарища.

-Какого Федора? Шлыкова?

-Да, Шлыкова, кажется.

-У него пол деревни товарищи. У Аникиных посмотри. Вон, где большой куст сирени выше дома.

-Спасибо, - поблагодарил Родион и пошел в указанном направлении.

-Вежливый человек, - заметила бабка Ирина.

-Плохой человек, - не согласилась Анна Сергеевна, - плохой, Ирина Николаевна.

-Почему? – удивилась Ирина Николаевна.

-На гадком месте дом построил.

-Что значит, на гадком месте?

-Есть у нас одно место, прозванное гадким. Его еще так моя бабка называла и ее бабка также.

-А где это?

-Во-о-он в ту сторону, мимо дома Митрофановых. Там дачи новые понастроили.

-А почему гадкое? – встрял в разговор Димка, подгоняемый нетерпением поскорее узнать интересную историю.

Анна Сергеевна со вниманием посмотрела на Димку, как будто только сейчас его увидела, и начала свой рассказ, глядя то на Ирину Николаевну, то на ее внука.

-С тех времен, как моя бабка была еще девочкой, а может и раньше, недалеко от пруда хоронили тех, кто не мог покоиться рядом с православными.

-А кого? – опять не вытерпел Димка.

-Самоубийц в основном, а также каторжников. Через нашу деревню проходил путь к руднику, на который гнали каторжников. Где этот рудник, не знаю, но только иногда в деревне размещались каторжники на ночь, а однажды, долго простояли. В противоположной стороне от пруда был дом помещика, кому деревня принадлежала. У него на краю поместья большущий сарай стоял. В одной половине сено хранили, а в другой каторжники и останавливались. До полна сеном сарай никогда не набивали. Вот однажды привели каторжников, они спать улеглись. Охрана снаружи. Там внутри какая-то драка началась. Были жертвы. Всех тоже у пруда схоронили. В другой переход среди уголовников болезнь какая-то появилась. Заболели и из охраны. Холера что ли. В общем, в сарае надолго остались. В деревне перепугались, что болезнь больно заразная, но из деревни никто не заболел, а покойников опять хоронили возле пруда. Потом помещик велел большой сарай поставить опять же возле пруда, специально для каторжников. Но там много разных пришлых ночевало. Через нашу деревню было удобно на Питер идти, вот кто шёл, в том сарае у пруда и ночевал, кого в избы не пускали, или кто сам от людей хоронился.

-Поэтому и гадкое? – опять спросил Димка.

-И не только поэтому, - ответила Анна Сергеевна, войдя в роль рассказчицы. – Помещик наш был богатый и не злой. Крестьяне много работали, да и он не сидел сложа руки. Рассказывают, что трудился не меньше. Причем, деревня наша принадлежала Усовым, или как там их, уж и не помню, несколько десятков лет. Так вот, они, хозяева земли, и вдовам помогали, и сиротам, и погорельцам, ну, то есть тем, кто от пожара пострадал. Нищих в деревне не было. У всех избы справные, добротные. А по соседству две деревни за другим помещиком были. Ну, не повезло им. Они хуже жили. После революции, когда наш-то уехал, его дом, постройки хозяйственные никто не тронул из наших, а вот из соседних деревень пришли, всё разграбили: и посуду, и мебель, и орудия труда, и скотину, да стали себе недалеко от пруда дома строить. Рядом лес валили и избы делали, а в избах и посуда, и комоды с зеркалами, и креслы с диванами – всё из барского дома. А от дома помещичьего одни стены остались. И рамы оконные, и двери, всё растащили! Даже верёвки, на которых белье сушили, поснимали. Ну, наши ещё тогда начали называть селившихся у пруда злыднями. Когда дом барский грабили, кухарка не давала посуду выносить, а конюх и другие тоже препятствовать начали. Барин добрый был, вот все и ждали, что он, мол, вернётся и хозяйствовать станет. Так всех, кто мешал, злыдни убивали. Кричали, что власть такая теперь, что велит бедным у богатых брать. Моя мать мне много об этом рассказывала, как усадьбу грабили. А наши деревенские их сначала злыднями за глаза называли, а потом уже и в глаза. Злыдни и церковь в нашей деревне разрушили, и всё вынесли. Причем, грабить начали ночью, а когда уже рассветать стало, храм подожгли. После убийства в барском доме тех, кто мешал грабить, наши деревенские были сильно напуганы, и за церковь уже никто не вступился, только батюшку спрятали. Когда злыдни ушли, наши пытались храм тушить, но бесполезно.

Анна Сергеевна замолчала. Посмотрела немного куда-то вдаль, словно что-то вспоминала, потом тяжело вздохнула и продолжила:

-Постепенно злыдни стали себе землицы на огород нарезать. Да побольше. Кладбище у пруда тоже раскопали. Там ведь кроме деревянных крестов над усопшими ничего не было. Когда церковь была, за могилками как-то присматривали, а как ее разрушили, и падающие кресты никто поднимать не стал. Время страшное было… Так постепенно всё кладбище и вспахали. Никто злыдней останавливать не стал. Лес там совсем рядом. Для огородов трудно освобождать землю, ну, а мертвецы тихо лежат, не жалуются. Наши думали, злыдни самыми богатыми станут, но не заладилась у них жизнь.

Старушка опять замолчала и, посмотрев в жадно вопрошающие глаза Димки, продолжила рассказ, сама получая удовольствие от того, что рассказывала:

-Прибегает один раз к моей бабке от злыдней Настасья. Она была нам родственница и замуж вышла за мужика из той деревни, которая переселилась к пруду. Бабушка рассказывала, что Настасья аж вся белая была от страха. Прибежала, села на скамью, отдышаться не может. Бабка стоит, смотрит, не торопит. Настасья отдышалась и говорит:
«Ах, Зоя (Зоя – это моя бабушка), беда у нас в доме».

«Какая беда? Что ты!» - испугалась за нее бабка.

«Не могу, – говорит, - я сарафан этот с себя снять».

«Как не можешь?»

«А вот так! Как только начинаю снимать, словно душит кто-то».

Сарафан у нее красивый был. Красный. Весь с вышивками, с бусинками, из дома барского.  Кто этот сарафан нашивал, когда, не знал никто. Муж Насти сундук с одеждой вынес. Там и был этот сарафан. Настя примерила, покрасовалась, а как снять решила, не смогла. Моя бабушка молитву почитала, дала Насте юбку с кофтой, чтоб переоделась, и сарафан сняли. Больше Настя ничего не почувствовала, но сарафан даже в руки боялась взять. Моя бабушка говорит: «Ты что, Настя, неси его вон отседа. Не нужен он нам. И мои вещи потом верни». А Настя в слезы: «Зоя, милая, выкинь его или отдай кому. Боюсь я». Бабушка рассказывала, что решила, будто Настя с ума сошла, но та начала всякие ужасы рассказывать. В доме у них звуки постоянно слышны. Настя молиться начинает, кто-то громко и грустно вздыхает. Сколько раз от страха она молиться переставала. Мужу рассказывает, а тот злится: «Хватит, – говорит, - выдумывать. А ежели кто вздыхает, не обращай внимания, или не молись». Василий у Насти мужик справный был, сильный да работящий, но дом большой только-только отстроил, добра всякого принес. Не бросать же! Как все стали кричать, что нынче власть другая. Что нынче все барское добро людям отдают, он и побёг вместе со всеми, про Бога забыл. А Насте страшно в этом доме. Только она из комнаты выйдет, а там вещи места меняют.

-Как меняют? – не понял Димка.

-Ну, стояла скамья у окна и вдруг у печи стоит. Ухват лежал у печи и вдруг на стол переместился. Она сначала на детей шумела, думала, что они делают. Но потом поняла, не они. А один раз перед обедом, перед тем, как всех к столу собрать, подошла в зеркало барское посмотреться, на раму залюбовалась, а ей кто-то пощечину отвесил, да так, что щека заалела. Много она чего бабушке порассказала. Хотела бабка ей посоветовать священника позвать, чтоб дом освятил, да где же его тогда было взять, когда церковь разрушили, и батюшка еле ноги унес. – Анна Сергеевна замолчала и горестно вздохнула.

-А что потом? – не удержавшись, спросил Димка.

-А потом и совсем плохо стало. Жители гадкого места словно с ума посходили. Один у другого среди бела дня самовар из дома вынес. Говорит, что это он самовар из барской кухни к дому волок, да потом под кустом по середине дороги и оставил с другими вещами, чтоб еще вернуться в кухню, а тот, у кого он самовар забрал среди бела дня, из-под куста самовар-то и утащил. Один доказывает. Другой отрицает. Не поймешь, что происходит. Сцепились мужики из-за самовара, дрались шибко, чуть ли не до смертоубийства. И пошли среди злыдней споры. Постоянные кражи, драки. Причем, не чужие воруют, да дерутся. Сами друг у друга тащат и отношения выясняют. Однажды Настя к бабушке моей вся в слезах прибежала. Мужа избили, да так, что два дня с постели не встает. Дети между собой переругались. Стала Настя бабку просить, чтоб ей помогли в старый дом с семьей перебраться. Её мужик всё не соглашался, а в ту ночь сон какой-то увидал. Проснулся, расплакался. «Пошли, - говорит, - отседа, пока ноги ходят. Гадкое место!» Сначала Настина семья перебралась оттуда, за ними другая, третья. Уезжают и как один место ругают, мол, гадкое оно. Так и пошло. Гадкое место. Но не все уехали. Живя на гадком месте, они становились отъявленными злодеями. Кто там только не живал. И убийцы, и колдуны. Дома там не раз горели. 

-А почему горели? – опять спросил Димка.

-Горели почему? Люди поджигали.

-Какие люди?

-Да хоть и из нашей деревни.

-А зачем? – не отставал Дмитрий.

-Ну, вот смотри. Это я уже взрослой была. Жила там тетка одна со своим младшим сыном. Сыну пришла пора жениться. Он стал к нашим девкам свататься. Ему одна отказала, другая, третья. Парень видный, да кто с ним согласится в гадком месте жить? И всякий раз, как отказывала, болеть начинала. Все три одинаково болели. Ну, их родственники пошли к этой тётке, мол, та что-то худое сделала, а она не сознаётся. Ночью дом их подожгли…

Димка с явным интересом слушал рассказы Анны Сергеевны, и это не понравилось бабке Ирине.

«Ерунду всякую рассказывает, - подумала Ирина Николаевна, - а этот каждое слово впитывает».

-Да ладно то, сказки рассказывать! – перебила она соседку. – Вон какие дома там люди отстроили. А ты говоришь: «Гадкое место».

-Да ты сама посмотри! – возмутилась Анна Сергеевна. – Кто там долго смог жить? Дома постоянно перепродают, а мужчина, который Федора разыскивал, уже пятый год там живет. Значит, сжился с гадким местом. Значит, сам не подарок.

-Да ничего это не значит. Он же там не живёт. Это ж дачи, - не сдавалась Ирина Николаевна.

-А что, в дачах не живут? Пусть только летом, но живут же!

Димка повернул голову направо и увидел Иванова Сережку, возвращавшегося домой. Сергей опять в упор смотрел на Дмитрия, но Карабаев не отвел взгляд.

-А знаешь, что люди рассказывают? – обратилась Анна Сергеевна к Ирине Николаевне.

-Что? – спросила бабушка Ирина равнодушным голосом.

-Что в гадком месте и на острове духи живут.

Димка повернулся на скамейке и уставился в упор на рассказчицу.

-Да брось! – недоверчиво махнула рукой бабка Ирина.

-Брось, не брось, а живут! Сам Борис Игоревич Хомяков рассказывал.

Борис Игоревич был местным провидцем. Некоторые его уважали, некоторые над ним посмеивались. Были и те, кто его терпеть не мог. Борис Игоревич предсказывал события, помогал отыскивать потерянное, а иногда и обличал преступные деяния, поэтому были в деревне и благодарные, и ненавидящие. Называли его кто дедом Борисом, кто дядей Борисом, кто Борисом Игоревичем. Все односельчане невольно побаивались его, даже те, кто над сверхъестественными способностями раба Божья Бориса смеялся. А сверхъестественное было в поведении и в поступках Бориса Игоревича и не мало.

Хотя странные вещи замечали люди и раньше, но громко заговорили об этом лишь лет десять назад. Тогда к Борису Игоревичу приехал сын со снохой и с маленьким внуком. Погостив только три дня, молодая семья собиралась ехать на юг, к морю. Причем, поездка обещала быть очень интересной, так как молодые Хомяковы должны были посетить не один город и ознакомиться с массой достопримечательностей.

Борис Игоревич, вместе со своей женой Натальей Дмитриевной, стали просить сына погостить у них подольше. Молодые упорствовали и не хотели менять билеты, тем более сдавать их. Наталья Дмитриевна уступила, так как просила отложить отпуск, больше повторяя за мужем, чем выказывая своё желание. Мать уступила, но отец был непреклонен. Сначала он уговаривал Сергея, своего сына, потом стал требовать, чтобы из уважения к родителям молодые погостили подольше. Сергей тоже был непреклонен и, то ли из нежелания подчиняться отцу, то ли по настоянию своей жены, хотел ехать строго по запланированному им графику. Тогда Борис Игоревич стал просить сына, стал умолять его остаться. Но Сергей, в свою очередь, тоже стал просить отца не вмешиваться в их жизнь. После продолжительного скандала, свидетелями которого были многочисленные соседи, Сергей и его жена уехали, но внука Олега оставили у бабки и деда.

Борис Игоревич радовался тому, что внук остаётся с ними, но всё равно затосковал по сыну. Многие считали его тоску просто блажью до тех пор, пока не узнала вся деревня, что родители маленького Олега погибли в автокатастрофе. Тогда из уст в уста стали передавать рассказы о том, как дядька Борис предчувствовал это несчастье и постепенно к нему стали приходить за советами. Борис Игоревич советовал не всегда и не всем. Иногда на задаваемый вопрос отвечал односложно: «Не знаю», чем сильно разочаровывал спрашивающих. А иногда, задумавшись не на долго, давал совет, не всегда соответствующий тому, что от него хотели услышать. А однажды, дядька Борис поразил всех.

На свадьбе дочери своего односельчанина, Егорова Никиты Михайловича,  Борис Игоревич сидел за столом среди гостей. Уже вечером, когда буйное веселье стало затихать, Никита похвалялся, что вместе с родителями жениха они собираются купить дом у пруда. Дом продают недорого и в рассрочку даже предлагают. Все слушали, хвалили родителей за то, что обеспечат отдельное жилье для молодых, а дядька Борис вдруг стал рассказывать невероятные вещи. Он говорил, что у пруда нельзя жить. Что там и в домах, и во дворах полно духов тёмных. Все, кто услышал такую небылицу, повернулись к Борису Игоревичу, и стали расспрашивать его:
-Откуда ж ты про духов знаешь? – спросил дед Митрич.

-Сам видал, - ответил Борис.

-Отчего мы не видали?

-Не знаю. Я тоже их не всегда вижу.

-А что за духи? – не отставали люди.

Борис Игоревич положил локти на стол, вздохнул и стал рассказывать:
-Пошли мы с Олежкой рыбку поудить на пруд. Сами знаете, каких там карасей поймать можно. Сидим. Уже штук пять средних карасиков выудили, и вдруг вижу, от крайнего дома фигура человеческая отделяется. Ну, я сначала подумал, что человек какой рано поднялся, по своим делам пошёл. Но чувствую, во мне страх какой-то подымается. Предчувствие что ли плохое, или еще что. А потом вижу, как эта фигура идет прямо по камышам, по кувшинкам. Если б человек был, давно под воду ушел. Понял я, откуда страх у меня в душе, и стал молитву про себя читать. Гляжу вокруг, а темные фигуры со всех сторон идут, словно скользят. Нас обходят и в одном из домов пропадают. А потом в том доме человек повесился. Помните? Приезжий какой-то, дачу снимал.

-Да ладно врать-то! – сказал протрезвевший Никита.

Ему столь выгодной представлялась покупка дома, что не хотелось верить Борису.

Борис Игоревич пожал плечами, как бы говоря: «Хочешь - верь, не хочешь – не верь».

-А почему ты, дядя Борис, думаешь, что это темные духи были? Злые? Может, они, добрые. Может, они висельнику хотели помочь? – спросил рыжий Мишка Авдюхов.

-Нет, они тёмные были. Во-первых, при их виде мне страшно сделалось и холодно. Во-вторых, от них зло исходило и запах плохой.

-Что значит, зло исходило?

-Ну, это трудно объяснить. Это нужно вот здесь почувствовать, - и Борис Игоревич приложил руку к сердцу. – Бывает, стоишь рядом с плохим человеком, кто убийство совершил или еще что-то плохое сделал, и чувствуешь от него потоки зла, невидимые глазом, но чувствуемые сердцем. А бывает наоборот. Если доброго, хорошего человека встречаешь, который полон любви, сострадания, так хорошо и радостно становится на душе, прям петь хочется или наоборот плакать.

-А плакать то почему?

-Тоже от радости. От радости ведь не только поют, но и плачут, - пояснил дядька Борис.

-А светлых духов ты видал? – не отставал Михаил.

Вокруг Бориса Игоревича образовалось скопление людей, которые перестали пить, кричать «горько» и участвовать в общем веселье. Они сидели, обратив взгляды в сторону говоривших, и слушали, затаив дыхание. Конечно, место для рассказывания страшилок было не подходящим, но сидя во дворе, у конца длинного стола, под высокой раскидистой яблоней, собеседники дядьки Бориса невольно поддались сказочному очарованию мистических историй.

За длинным столом сидели несколько разговаривающих групп из зрелых людей, из стариков и детишек. Молодежь ушла в сад, где устроили танцы под быструю веселую музыку. Создалась удобная обстановка для задушевных разговоров, и все ждали ответа Бориса Игоревича на вопрос Михаила.

Дядька Борис ещё посидел, молча некоторое время, пристально разглядывая лист, упавший на стол с дерева, и словно раздумывая, стоит рассказывать или нет.

-Дядь Борь! – опять окликнул его Михаил. – Ну, светлых то духов ты видал?

-Видал, - неторопливо ответил Борис Игоревич.

-Вот я один раз, когда собирал ягоды… - стал рассказывать дед Митрич, но его перебил Василий Смирнов:

-Постой дед, пусть Борис расскажет.

Все знали, что дядьку Бориса трудно разговорить, в то время как дед всегда оставался словоохотливым.

-Дядь Борь!

И Борис Игоревич начал рассказывать:
-Пошел я однажды за ягодами на болото. Это давно было, еще мои были… - видимо, он хотел сказать, что живы были сын и сноха, но говорить не стал, словно передумал, и, помолчав, продолжил. – На болоте я вроде все тропинки знаю, все кочки сухие, но тут позавидовал на ягоды, красным ковром покрывшие небольшой пригорок, и сошел с тропки, ну и провалился! Провалился и чувствую, как меня вниз потянуло. Сначала испугался, но стал горячо молиться и вдруг почувствовал, как страх отошел, и какая-то уверенность появилась, что, мол, все хорошо будет. Я когда молился, глаза закрыл, а как уверенность эту почувствовал, глаза открыл. Открыл и вижу: рядом человек стоит. Сначала я подумал, что человек какой. В темной монашеской одежде, с крестом на груди. Смотрит на меня и на что-то рукой указывает. Я смотрю, а немного сзади и слева от меня деревце стоит. Отвернулся я к деревцу, уцепился за него, хотел, чтоб монах мне подмогнул, повернулся, а его уж и нет. Стал я при помощи дерева выбираться и выбрался. Вернулся на тропу, прошел на остров сухой, сел, отдышаться решил, и смотрю, идут мимо не один, а несколько монахов. Хоть они и в темных одеждах, да от них свет какой-то словно исходит. Идут прямо по суше, по воде, словно для них везде дорога. А последний повернулся и улыбнулся мне. Я его и признал. Тот самый, что на деревце мне указывал. Вот так. Это тоже духи были, не люди. Но от них не страх и уныние в сердце входили, а радость и уверенность. Вот так то.

-А может, это люди были? – недоверчиво спросил Никита Михайлович.

-Нет, Никита. Людям, чтоб по болоту ходить, твердая дорога нужна. А те шли и по дороге, и без дороги. Обычный человек бы так не смог. Да и позже я не раз монахов этих видел. Когда бабка Овчинникова померла, они в ее дом приходили. Причем, туда же и темные хотели войти, да монахи их не пустили. Раненько утром я их приметил, еще никто не знал об ее смерти, а уж потом мне в обед жена рассказала… Не надо, Никита. Не покупай тот дом.

Никита сел на скамью, задумался.

-Чую я, что плохое случится с теми, кто в дом тот въедет. Его потому так дешево и продают, что чертовщина там всякая водится, – уверенно сказал Борис Игоревич.

Никита Егоров задумался и ничего не отвечал.

-Не хочешь, не бери, - громко обратился к Никите Андрей Пасечников. – Мой братан хочет домишко прикупить. Он всю молодость на севере прожил, а теперь назад хочет, на родину. Там дороговизна, да и климат тяжел ему стал, вот я этот дом и присоветую.

-Не надо, - перебил его Борис Игоревич. - Плохой то дом. Нельзя в нём жить.

-У нас и места красивые, и город совсем рядом - рукой подать, и привычный он здесь. Да и мне будет неплохо, брат рядом, - продолжал говорить Андрей, не обращая внимания на слова Бориса.

-Нельзя тот дом покупать! – повысил голос дядька Борис, и на его лице отразился страх перед возможными последствиями такой покупки.

-Да ну тебя! – махнул рукой Пасечников.

-Я не буду его покупать и свату отсоветую, - замотал головой Никита Михайлович. - Начинать жизнь в плохом доме – плохо. Только сейчас я вспомнил, что мне еще мать моя рассказывала. И про монахов я не первый раз слышу.

-Да, да, - закивал дед Митрич, - они заступники наших мест.

-Ну и не покупай! Я брату скажу. А ты не завидуй, - смеясь махнул рукой в сторону Бориса Андрей. – У самого денег нет, так тебе и завидно, что другие хороший дом подешевле берут.

-Ох, Андрей, - вздохнул дядька Борис, - зря ты не хочешь слушать разумных советов.

-Ну, тебя! Не каркай! Выпьем за здоровье молодых!

Свадьба продолжилась, и про гадкое место больше не говорили. Только примерно через пол года стали вспоминать о событиях, произошедших тогда, так как через пол года с братом Андрея Пасечникова, Николаем, чуть не случилось несчастье. Как только он въехал в новый дом, стал кричать по ночам и вставать с постели, словно лунатик. А один раз чуть не утонул в пруду, дойдя туда с закрытыми глазами. Причём, в воде Николай проснулся, но был настолько напуган, что не смог сопротивляться и пошёл ко дну. Если бы не парочка сидящих здесь влюбленных, Николай бы утонул.

После этого случая народ еще больше уверился во мнении о пророческих способностях Бориса.

Ирина Николаевна не раз слышала об этом, но относилась с явным недоверием, видя во всех мистических рассказах желание жителей деревни - скрасить свой досуг и сделать жизнь более интересной, поэтому они и придумывали всякие небылицы.

Димка слушал рассказы Анны Сергеевны с сильным интересом, веря каждому ее слову. Да и как было не верить, если он лишь недавно видел церковь на острове, видел и непонятно кого: то ли духов, то ли мираж, но самое главное, он видел брата, который не мог быть миражом. А в том, что это был Данила, Димка не сомневался.

Димку вывела из задумчивости бабушка Ирина:

-Борис, не Борис рассказывал, а я не верю в эти сказки.

Анна Сергеевна замолчала и надулась от обиды, но уже через минуту спросила:

-Может, ты и в Бога не веришь?

-Верю! Но на этой вере часто спекулируют.

-Не буду я тебя переубеждать! – обиженно махнула рукой Анна Сергеевна.

-Не обижайся, Сергеевна, - примирительным тоном сказала Ирина Николаевна. -  Пойдем, Дим, ужинать пора, - обратилась она уже к внуку.

Димка встал и пошел к калитке. По обиженному лицу Анны Сергеевны было видно, что она вряд ли начнет рассказывать что-то еще.

-До свидания, - вежливо попрощался он с соседкой.

-До свидания, милый, - ласково ответила Анна Сергеевна, явно давая понять, что обида ее к мальчишке не относится.

Ирина Николаевна встала со скамейки, когда Димка уже поднимался по ступенькам крыльца.

-Вечером позже выйдешь? – обратилась Ирина Николаевна к Анне Сергеевне.

-Не знаю, может, выйду, - ответила та, и в голосе уже не были слышны нотки обиды. – Ты, Ирина, всё-таки, неправа,- уже дружелюбно проговорила она и, не дожидаясь ответа, пошла к своему дому.

-Может и так, - сказала ей вслед Ирина Николаевна.
***

Продолжение следует...