Mater

Что по сути можно назвать мёртвым? Иногда то, что мы считали живым, неожиданно предстаёт перед нами в неожиданно-холодном свете. Так и заброшенный дом, в котором уже нет жильцов, мёртвый на первый взгляд, вдруг может пробудиться, став пристанищем для новой жизни. Так и милый, вполне привлекательный вроде бы человек, может оказаться просто пустой разбитой посудиной.
В старом, заброшенном здании цирка играла тихая музыка, больше похожая на позвякивание бубенчиков… Посреди не слишком большой арены, прямо на полу, сидела…кукла. В человеческий рост, она была одета в юбку и лёгкую рубашку. Неподвижное фарфоровое лицо было обращено к потолку, с которого ещё свисали перекладины, которые когда-то позволяли воздушным гимнастам раз за разом вершить свой чудесный танец, так завораживавший зрителей, а прямо над ареной в нём зияла огромная дыра. 
Она держала в руках шкатулку, из которой лилась музыка. Освещённая окружность имела невероятно чёткие очертания, будто врезалась в густую, вязкую темноту.
В круг света ступила женщина, которая могла бы быть прекрасной, если бы не совершенно безразличное выражение лица.
Кукла беспомощно посмотрела на неё, не в силах разомкнуть фарфоровых губ.
Луна раздробилась в лезвии небольшого кинжала… Женщина, казалось бы, совсем не касаясь бледной, отвыкшей от солнечного света, кожи провела им по запястью. Выступила тёмно-лиловая, густая как кисель кровь. Кукла мгновенно приникла к ране. Через минуту её перемазанное кровью личико озарила улыбка.
— День прошёл отлично, госпожа.
«Госпожа» устало вздохнула и заговорила:
— С сегодняшнего дня ты свободна и можешь больше не приходить, я дала тебе всё, что могла. Я уверена, что ты отлично устроишься в жизни, я же буду лишь мешать. Я знаю, что ты больше не появишься здесь. Ты была самым лучшим моим творением. А теперь уходи.
Когда кукла исчезла во тьме, она устало опустилась на песок рядом с музыкальной шкатулкой, из которой так и лилась музыка. Выражение её лица ничуть не изменилось, ни одна черта не дрогнула. Но впервые за сотню лет по её щекам катились слёзы.
Раз за разом дневной свет загонял её вместе с темнотой в самые дальние уголки заброшенного цирка до наступления ночи, и раз за разом она возвращалась на арену, ведомая многолетней привычкой и своим, как она думала, давно окаменевшим сердцем. Время всё плело липкую паутину безнадёжности, ожидая, когда же в ней окажется желанная жертва. И только покрытые сеткой трещин стены и старые декорации видели то, как навалившиеся все разом годы уродовали бессмертную.
На освещённой луной арене цирка лежала женщина. Её каштановые волосы стали совершенно белыми, прекрасное лицо испещрили морщины, а глаза покраснели от слёз. Музыкальная шкатулка хрипела, не в силах воспроизвести музыку.
— Прошёл уже год… - ставший старушечьим голос подобно туману стелился у пола и заполнял собой всё пространство вокруг неё.- А она так и не пришла…я даже не знаю, как она…
В кругу света будто бы ниоткуда появилась хрупкая фигурка.
— У меня всё хорошо… мама. 
Sanocuki.