Эхо

1941 год, зима.

Пауза выдалась вовремя. Опешив от нашей наглости фрицы даже не поняли сразу, что именно произошло. А значит есть время и его надо использовать так плотно, как никогда бы в мирное время в голову бы не пришло. Быстро зарядить диски к автомату, смахнуть снег в котелок, и растопить его - вода кончилась. Попытаться хоть что ни будь съесть, а значит и найти это самое, что съесть. Руки замерзли, и пальцы еле слушались, но работали сами. Человеческое тело на удивление быстро учится. Достать из мешка горсть патронов, поштучно затолкать в щель, завести пружину, положить в сумку, взять следующий диск. Попутно взгляд скользил по береговой линии, нет ли чего. Не лежит ли кто, последний раз уставившись на небо и открыв лицо снегу и ветру. Если лежит, то быть может там есть что-то, что надо взять, а если свой - оттащить подальше, что бы не торчал на глазах, не угнетал еще живых.

Надо же как быстро люди стали делиться в собственном сознании на мертвых и еще живых. В таком пекле иначе быть не может. Но надо, необходимо устоять и не отойти еще дальше, отходить-то уже некуда, до Москвы полтора часа на электричке.

Ребята молодцы. Надо же, сесть в танк, прорваться через мост, и разворошить весь улей так, что они даже подавились. Главное - штаб их разворотили, запустили в него из всех орудий. Немец конечно погнался за ребятами, даже подбил. Но тут и мы были начеку, прикрыли ребят. Отбили их обратно и быть может пойди мы в атаку - отбили бы их еще дальше, но смысла нет - там у них дальше танки стоят, а мы ни них пустыми пойти не сможем. А надо бы. Но это уже пусть генералы решают, наше дело маленькое, отбить их отсюда и пинком обратно запустить в свой Берлин к своему Гитлеру, пусть там и сидят.

Дойти бы. Дожить бы. Раз немец здесь застрял, значит все же за нами победа. Когда только?

- Вано, есть чего поесть?

- Нет.

- И у меня так же.

- А паек?

- Кончился.

Есть нечего, магазины уже давно немцем разграблены, да и что там было. Дома - там то же сидят, без маковки во рту. Да и кто ты такой, защитник который у своих же брать будешь. Подвезут, потерпеть надо.

С пустотой в желудке, с замерзшими пальцами, грязный буд-то шахтер из забоя повалился на снег и уставился в небо. Сам себе улыбнувшись --- где-то это уже было, уже лежал так кто-то на небо глядя, о войне что-то думал. Надумали вот такие же, графья с графинками, что в снегу и пороховой грязи свою же землю отбиваешь.

В голову полезли мысли, не нужные мысли о доме. Сын растет, жена, как она там? Как его сюда вообще занесло, почему? И что было бы успей он выписать из Баку свою семью? Ведь кому рассказать --- со смеху помрут --- приехал учить ткачей на фабрику, делиться опытом. Встал везде где полагается, обжился, еще неделю и написал бы своим --- приезжай, все готово. А тут? А там?

- Вано, у тебя курить есть?

- Есть!

- Дашь?

- Ага, ползи давай.

***

Смерть пришла мгновенно. Ноги почему-то перестали слушаться, глаза залились пеленой, и проваливаешься в вату растворяешься в ней. Тебя уже нет.

Гитлеровцы снова пошли в атаку, теснить дальше за реку, отбивать чужую землю. Они еще питали надежду оказаться победителями.

2011 год, весна.

Электричка шла мимо поля, оставив за собой шумный город. Народу было мало, дед с бабкой --- видимо на дачу, да молодая парочка видимо только только поженились и ехали теперь куда-то, каждый держа на руках пушистого маленького котенка.

- Весьма оригинальный подарок - подумал Анар.

Взгляд скользил по изменчивому пейзажу за окном, вот поле сменилось лесом, лес расступился и потекли домики. В каждом домике текла своя неторопливая жизнь. А Анар вступал в свою новую жизнь, карман рубашки приятно оттягивал новенький студенческий билет. Мраморная прохлада института ждет его через день, а сейчас --- время его, последнее свободное время, еще день и уже этой прекрасной свободы не будет никогда. Студенчество плавно перетечет в работу, а работа плавно приведет его на кладбище и Анар это прекрасно понимал, и по этому особенно жадно вдыхал дни перед началом учебы.

Идея съездить на места где погиб дед пришла давно, но ехать из Баку в Подмосковье было сложно, а вот сейчас, когда ты уже в Москве --- проехать сто километров на электричке, найти берег реки и постоять там --- отдать долг памяти было необходимо.

Дед попал на войну случайно, хотя, если верить рассказам бабушки --- он бы там оказался бы все равно, потому как иначе бы просто не мог поступить. Проработав десять лет на ткацкой фабрике отправился в Подмосковье в маленький городок, передавать свой опыт. Обещал как только обоснуется перевести семью, маленького папу Анара и его бабушку, на тот момент --- жену и сына. Но не успел. Только получил комнату, началась война, и в Баку его уже не пустили. Пошел в ополчение, обороняли Москву там так и остался. Случилось так, что похоронка на деда пришла раньше чем его последнее письмо и его ждали, бабушка так всю жизнь ждала, ведь письмо же пришло, но как потом уже рассказали те кто воевал с ним рядом - он погиб у них на глазах. Все рассказы о деде прокручивались в голове Анара, ему от чего-то казалось, что он непременно найдет то самое место где был убит его дед, на берегу реки в центре областного городка. Ему казалось, что его там будет даже ждать его дед, которого он никогда не видел и на которого по словам бабушки был очень похож.

Электричка остановилась. Конечная. Вышел, спросил как пройти до церкви. От станции дворами и мимо горсуда до макдональдса, а там и церковь по левую руку и танк на постаменте. Рядом мост и река. Где-то здесь это и произошло. Анар спустился к реке, тянуло прохладой. Неспешность реки, скованной льдом в ту зиму завораживала. Небольшой ручей именуемый рукой стал в том году рубежом который держали, который отбивали и таки в какой-то момент сдали, отступили. Речка текла, ей было совершенно все равно до мыслей Анара, до людей в целом --- у нее была своя цель --- течь.

- Эй, абрек! Тебе говорят, чурка!

Анар напрягся. Мать его русская, сам он пошел в отца и был вылитым азербайджанцем.

- Глухой что ли? - раздался голос совсем рядом.

Такое обращение ничего хорошего не предвещало, грубо обрывая мысли о войне и деде реальность вторгалась в сознание. Здесь он чужой.

- Я не чурка, у меня мать русская - ответил Анар разворачиваясь в сторону голоса. В трех метрах от него стояли трое рябят, заплывшие покрасневшие глаза выдавали многодневную непрекращающуюся пьянку.

- Ага, а я микки-маус. - и ребята заржали своей шутке. - Пшел вон отсюда в свою обезьянию!

Дожив до восемнадцати лет Анар никогда не шел на конфликты, спортивный, здоровый и могущий дать отпор любому --- не шел, так как считал это низким. Но тут наблюдая троих пьяных оболтусов злоба вскипела в нем. Перед ним стояли те, кто ничего не сделал ни разу, а он уже студент, он приехал почтить память деда.

- Сами пошли отсюда, я вас не трогал.

- Оно еще и разговаривает!

***

Через три минуты все было кончено. Один из троих вышел вперед, в руке появился нож. Отступать было некуда, берег узкий, справа вода, слева высокий берег, позади - кусты ивы, а впереди --- трое отморозков. Пырнув ножом, столкнув парня в воду и развернувшись хозяин города с трехдневным запоем, пошел обратно на верх, в город. За ним потянулись двое свидетелей.

От неожиданности и резкой боли Анар захлебнулся и пошел ко дну. Дышать было нечем, свет тух.

Москва. 21.04.2011-28.04.2011