Сокращенная исповедь библиофила

Записки, найденные на столе человека, именующего себя либо имитатором либо Черным Монахом, в период его недолговременного отсутствия

«Знаешь, дорогая,  я тоже размышлял над всеобщим очарованьем» – взято для эпиграфа из любовной переписки.

«Только начни думать – и уже не остановишься» – из жалоб одного приятеля другому.

Еще один эпиграф, в виде голландского офорта XVII века:

 


Г. Сегерс
Книги


***
Голова моя болит; более того – раскалывается, в очередной раз кристально подтверждая, что ее попросту нету. Вчера я перепутал настойку валерианы с настойкой аралии, и вот результат: последний оплот мыслительной деятельности выведен из строя. Поэтому я пытаюсь прибраться хотя бы в своих вещах, если уж не в своих мыслях.

Вот, кстати, довольно-таки распространенная цитата, но ее я тоже на всякий случай приведу:

«Он работал не для будущего и даже не для Бога, чьи литературные вкусы малоизвестны. Тщательно, неподвижно, тайно он возводил во времени свой лабиринт».

Когда я забываю, каким истуканам следует молиться, то смотрю на свою левую руку, там у меня как раз вытатуированы два этих бесхитростных предложения.

***
«Меня нанимали попереливать из пустого в еще более незаполненное, попереписывать с превеликой скрупулезностью то, что завтра  же выбросят на помойку. Но: я старался. Я не способен подойти хоть к какой-либо проблеме недостаточно серьезно.
Я способен любить только состоявшееся, совершённое; запечатленное, если позволите; и я гордился тем, что у меня в руках побывали некоторые из тех печатей, с помощью которых скрепляются договора.
Я никогда не смотрел по сторонам, ибо в сторонах много смущающего: во-первых, которая? Две их или все пятнадцать? Гораздо безопаснее вообще не смотреть, не трогать, не слышать, не нюхать; и, конечно, никто не поспорит с тем, что наиболее безопасно молчать.
Я всегда знал, как лучше, но меня мало кто спрашивал. Если бы и спросили – как им сказать? Как объяснить подоступнее? Возможно, я бы сделал пару жестов руками, двумя пальцами поперек шеи.
Если бы я мог найти подходящую железную клетку, уж я бы уместил туда мою птичку, мой ласковый мир, мою нежную вселенную, уж я бы полюбил ее беззаветно, уж я бы ее холил и лелеял, не чаял бы в ней души. Но то ли птичка моя не синица в рукаве, то ли жилище ее не в моем жилетном кармане, в общем, странно всё это. Тем не менее, это – моя птичка, и я ей предельно верен, и  сам бы посмеялся над собой, когда бы не над чем здесь было плакать...»

Этот отрывок я списал из одной книги, старой настолько, что название ее стерлось, как и подпись автора, остался только голый переплет. Главный герой, от лица которого, собственно, и ведется повествование, обладает сложным характером и обглодан несовершенством окружающей вселенной. Я тоже, как и многие главные герои, полагаю, что все тесты несовершенны, а уж те, в которых только два варианта ответа (жизнь / смерть) – тем более.

Впрочем, на случай непогоды у меня заготовлен счастливый билетик:

Минтранс РФ
944 665
АВТОБУС
5 руб.
сер 00 – 396
ТСТ 3.24 – 2003

***
Когда я был молод, по рукам в списках ходил следующий текст:

«В один ничем не отмеченный день я вышел на дорогу; почему-то забыв надеть даже пальто, несмотря на то, что всё утро смотрел за окно, пытаясь понять: вечен ли дождь. Я ничего не сказал медсестре, меня хлестал по щекам мой же мокрый галстук – вероятно, и дождь и ветер всё еще продолжались – мой портфель то и дело выпадал из моих рук, слипшиеся деловые бумаги оставались валяться скомканными в лужах грязи, но разве это важно для того, кто всю жизнь провел в саване. В какой-то момент я увидел на обочине что-то, похожее на Вавилонскую башню; голос, напоминающий женский, мягко спросил, не войду ли я внутрь, не спою ли с ними хвалебную песнь. Я обернулся с сомнением: хотя говорившая и была прекрасна как ангел, саму башню сверху донизу покрывали каменные гарпии и зловещие обезьяны, все до одной с на редкость жестокими гримасами. «Вы знаете», - ответил я, - «вы знаете, тут нужно серьезно подумать, я ведь не взял с собой никаких документов, хотя я и не исключаю того, что за этими воротами скована наподобие Прометея не одна моя мечта, хотя, быть может, и вас саму только я и могу освободить, уважаемая Андромеда». Девушка усмехнулась: на моих глазах она превратилась в мою милую, мою сердобольную медсестру, склоняясь со шприцем к моим же венам. И правда: разве не в таком милосердии и заключено всемирное спасение? Глупо предполагать, что двенадцать невидимых дев способны вытащить кого-нибудь из ада посредством своей (лишь предполагаемой!) красоты.
Я отвернулся к окну, там всё было синее.
А хвалебные песни я и сам умею петь, подумаешь».

Также есть на примете неплохая иллюстрация:

 

Harry Clarke, courtesy the Hugh Lane Municipal Gallery of Modern Art, Dublin, copyright Harrap Ltd., London.

А вот что я выписал из одного небезынтересного университетского сборника:

«Всю жизнь я выращивал кактусы. Я фиксировал данные о кактусах. Это очень важно. Вчера пришел дух. Прежде, чем наступила полночь. Он сообщил, что моя книга никуда не годится. Что она безнадежно устарела. Что теперь из кактусов делают не только текилу, которую я не пью, а еще какое-то невиданное пойло, которое я не пью тем более. Я был в растерянности. Но дух сжалился и подарил мне свой ежедневник. Он попросил меня написать книгу как следует. Он сказал, что отныне я должен писать только истинную правду. И что главное: любыми способами избегать имен, особенно человечьих. Прежде чем он ушел, я крикнул ему вслед вопрос: «Что же считается истинной правдой, если правда о кактусах не считается таковой?» Уже наполовину выйдя из меня и частично находясь на улице, он ответил, смеясь, что это известно мне гораздо лучше, чем ему.
Когда я пришел в себя, то заметил, что успел кое-что и накропать – наверняка от кромешного страха перед духом:

Просчитано – заплачено – разменяно,
Урывочками дело схвачено,
Припав к щелям, танцуют божьи бездари,
Они как гарпии – их здесь немерено,
Скачу по ним навроде коробейника,
То ли стрелы, то ли кузнечика,
То ли собачки, то ли Карменситочки,
То ли судьи, то ли проректора.

Правдивого в записи было только словосочетание «то ли», но так как дух не гневался и не давал о себе знать, то я посчитал, что, вероятно, ему моя писанина пришлась по душе...»

Этот отрывок понравился мне гораздо больше предыдущего. Поэтому следующий текст я списал наугад из первой попавшейся зеленой книжки, со страницы 75:

«Я распускался словно розовые крики чаек,
Я отражался в крышках от кастрюлек,
Я снял доспех, наевшись досыта осколков
(я сам – стекло, мне меньшего не надо),
Я согласился на двусмысленные тайны,
Я проходил сквозь стены просторечья,
Я обитал на утлом островке сознанья,
Растущего среди полночного болота,
Составленного из ненужных слов и снов...»

***
Совсем незамысловатый фрагмент из предисловия к коллекционному, но, увы, потрепанному, изданию «Сна в летнюю ночь»:

«El sueno de la razon produce monstuos.

 

43.

Сон разума рождает волю. Из моего рассказа можно свить канат, и достаточно крепкий, чтобы мир не рухнул хотя бы сегодня, хотя бы мир в лице меня.
За мной гналась неистребимая необходимость признать: только лень и трусость мешают мне сейчас целовать твои руки.
(Считается, что, приближаясь друг к другу, люди согреваются, но разве это верно. Приблизившись к тебе, я остужу свой пыл, я раздарю за пять минут всё накопленное тепло – всем изжаждавшимся по жаре частям твоего тела. В корзинке меня только две рыбы и пять хлебных корок, и разве что чудо продлит их в вечность, разве что так они высунутся из окна, как поезд из камина, и повиснут над дождливым цветом улицы. Только сидя на стуле и обнимая свое пламя и левой и правой частью себя, выраженными через правую и левую руку, – только так я способен кое-как согреться о свой жар сам. Но почему же мне так хочется положить правую щеку тебе на живот? Неужели я так горяч, что уже плавлюсь? Что хочу охладиться? Что мечтаю оледенеть? Я так близок к тому, чтобы стать температурой, при которой плавится гранит? Может ли это быть? Может быть? Может. О да, может, очень даже может быть).
Признать себя поющим терновником. О, только не бросай меня. Терновый куст – мой дом родной, спасибо, Братец Лис.
Из моих сообщений можно свить и гнездо. Но как будто бы чудовища не рождаются порой и помимо сна разума? Возможно ли, что разум – главный отец всех по-настоящему опасных монстров?

Сон неразумия рождает ненависть. Тоже верно и тоже оспоримо. Когда мое неразумие прикорнет на подлокотнике, я ласково почешу его за ухом, уголь жгучего равнодушия припрятав за пазухой: пригодится писать на асфальте письма тебе, складируя для отправки в соседнее полушарие (кому из нас правое, кому левое?); но дождь смывает их мгновенно, уголек спотыкается о лужи: безнадежно, слова растворяются в них, исходя на черную воду, речь начинает смахивать на бесформенную, как и всё жидкое; я вынужден обходиться криптограммой, но ничего: я занимаюсь этим уже достаточно давно, с тех пор как впервые поднял веки. Несправедливость наступает ближе к пригородам, где асфальт мало-помалу заканчивается, и мне приходится выпалывать чужие огороды, соблюдая форму запятых, точек и тире, также остатки правил вежливости (прости, уголек, пожалуй, я выброшу тебя уже прямо сейчас, за твою грядущую и неминуемую бесполезность).

Сон разума рождает разум. С этим бы я еще согласился. Не самое плохое утверждение, по истинности сравнимое с географическим названием какого-нибудь индийского штата, произнесенным на санскрите.
Только во сне я думаю (я сбился со счета разыскивать виновных в том, как устроен мой организм; я пересчитал уже пару-тройку предсонных овец, я не нашел ни одной шелудивой). Существую ли я помимо своего сна? Чьего разума я полудремотное порожденье? Несу ли я ответственность всякий раз, что засыпаю?..»

Далее оборвано, это всё, что можно прочитать сквозь следы пребывания пожара и крысиных зубов.

***
Выписка из каталога живописи:

«Ван Дейк
Джон Стюарт и его брат, Бернард Стюарт. 1638
Холст, масло. 237,5 х 146,1»

Это что есть насчет двух молодых холеных ублюдков. Сама картина, к сожалению, там не приводится.

«Топтаться с отсутствующим видом на одном месте, якобы не догадываясь о том, что оно больное» – взято из переписки соучастников.

«Созданные в дальнейшем рукописи не смогли достичь уровня Табриза» - одно из восточных изречений.

***
Я нашел кое-что очень интересное, прикрытое  малиновым бархатным переплетом; шрифт по преимуществу готический, первая буква в каждом абзаце красная, в окружении красивой виньеточки:

«В чем же причина неизменной стройности Ван Дейка?» – размышлял я вслух, когда Дух снова проявился во мне.
– Твои слова ни на что не годны, разве только на материал для шпаклевания межбревенных щелей в избе старообрядца, да и то на пару с соломой, – как ни в чем не бывало продолжал он свои предыдущие речи, будто бы прерванные на полувздохе.
– Господин, – устало промолвил я, – почему бы вам не указать недостойному хотя бы на один звук, заслуживающий восприятия, более того, понимания и запечатления? Я клянусь вам вами же, что всё пойму, всё.
– Охотно, – согласился Дух, – но разве тебя не испугает, если это будет на чужом языке?
– Господин, с тех пор, как я родился, в данной вселенной, насколько я заметил, не было еще ничего более страшного, чем, собственно, вся эта вселенная.
Тогда похожим на огонь движением он соизволил швырнуть мне пламенную стрелу, начертив ею и моей рукой три с половиной знака на стене; он разразился хохотом и растворился за пределами застенка, оставив меня созерцать и постигать этот дар свыше, напоследок пощекотав мне ухо кратким переводом: «уничтожен»

Также нашелся один любопытный чек:

Получение наличных
Дата: 17/05/2007          Время: 11: 38: 34
**********************************
Пр: Бизнес
J044710   000002092          00048  03  53fd
5003631999999999328      5001430010001558289
Валюта:                Российский рубль
Остаток на карте:    19 898. 86
Сумма к выдаче:      20 000. 00
Комиссия:                400. 00 (2.00%)
Итого:                20 400. 00
ЗОЛОТАЯ КОРОНА

В частности, меня заинтересовало обилие не привычных нулей, но неожиданных девяток, а именно: девять девяток подряд. Также можно позадаваться вопросом: на что потрачена выданная сумма? Пошел ли человек, наконец-то, в приличный кабак? Купил ли себе патентованное сантехническое ведро? Пиджак от брата жены Армани? Билет до места укрытия Далай-ламы в 1946 году? Неизвестно.

***
Вчера решился погадать по одной милой книжице, в фиолетовом картонном переплете, с двумя аистами на обложке, и вот что вышло:

(Печалясь в одиночестве)
Как же давно
Глаз не кажешь в мой дом, а ведь раньше
Частым гостем бывал.
Светлый месяц – один только он
Ночь за ночью меня навещает.

«Гнев, страх, восторг – веер передает все чувства актера театра Но» - из одного культурно-географического журнала.

Странноватое определение из учебника для юристов:

«Эмоция – импульсивная реакция, отражающая отношение индивида к воспринимаемому им явлению с удовлетворением или неудовлетворением потребностей субъекта»
Хотел бы знать, причем здесь потребности? Почему непременно импульсивная? А если не отражающая, то уж и не эмоция???

***
Сегодня отыскал-таки издание одной вещи, очень веселившей меня по юности, пока я еще не догадывался о том, что всё описанное вовсе не является изысканной шуткой, но только – суровой и горькой правдой:

«Запись 379.
Я рассчитывал отправиться нынче утром в город. Но погода отвратительная. Делать было нечего, и я принялся дописывать то, что и так уже пишу каждый день. Когда я переворачивал четвертый на сегодня лист тетради, трепеща от особо трудного для воспроизведения места, я нёс свою мысль как бегун несет чайную ложку с водой на вытянутой руке, наперед зная, что от места старта до места финиша он расплескает почти всё, но надеясь что останется хоть капля, а не всего только чуть влажный металл; когда я уже восемь страниц бежал с этой ложкой – именно бежал, потому что в любой миг тебя может опередить кто-то неведомый и потусторонний, кто-то, кто трудится с тобой наперегонки, подсылая тебе армии шпионящих фальшивых слов, междометий-лазутчиков и двоеточий-провокаторов – когда я уже был на расстоянии двух слогов от заветного финала восьмистраничной фразы, я наконец уловил шумные выдохи над левым плечом. Я вздрогнул: не от страха, а оттого, что драгоценная ложка выпала из рук. Дух снова стоял сзади меня, еле переводя свое огненное дыхание:
– На этот раз вроде совсем не плохо; как видно, мое перо понравилось тебе; я, знаешь ли, даже зачитался, что со мной случается крайне редко.
– Вы прервали меня, – сказал я с довольно скромной злобой: ведь если бы это вошел кто другой, не скрою, я бы не сдержался, я бы изменился в неистового зверя.
– О, беспокойство? Всё отлично, я бы не мог на вас вовеки наглядеться, но, ох, увы: дела, дела, – то, что было у него вместо лица, перекосилось в тяжелейшем приступе иронии. – Только следите, юный мой, чтоб никаких упоминаний имен либо фамилий; иначе смотреть вам в оба любопытствующих глаза дотошного ценителя в погонах, и я вам, друг, не помогу уже ничем.
Он скрылся, ни убавив, ни прибавив; а я уже не злился: я уже привычным жестом зачерпывал воды на старте, прищурившись смотрел сквозь жаркий воздух беговой дорожки на бочку, полную уже наполовину, мерцавшую как блик на финишной прямой.
Только к утру, простояв весь день, весь вечер и всю ночь у письменного стола в своем неистовом труде, я обнаружил, что на дверях приклеена записка (написанная знакомым почерком – то ли его, то ли моим?):
«Прощайте, прелестный друг, остерегайтесь забавных или причудливых мыслей, которые вас слишком легко соблазняют. Подумайте о том, что на избранном вами поприще недостаточно одного лишь ума и что один неосторожный шаг становится непоправимой бедой. Разрешите, наконец, дружескому предостережению руководить иногда вашими забавами».
Я в ярости изорвал эту нелепую насмешку».

Думаю, этой выписки хватит, чтобы прояснить общее настроение произведения. Кстати, вот иллюстрация: признаюсь, раньше она казалась мне недостаточно реалистичной, теперь же мнение мое изменилось.

 

***
Билет в театр:

«Серия БГ
№  002547

- Вход на мероприятие осуществляется строго по билетам, пропускам,  приглашениям, аккредитациям установленного образца.
- Места занимаются в соответствии с купленным билетом.
- Билет сохранять до конца мероприятия и предъявлять по первому требованию администрации и охраны.
- В зрительном зале категорически запрещается курить и распивать спиртные напитки.
- Фото-, кино-, видеосъемка ЗАПРЕЩЕНА.
- Лица, нарушающие установленные правила, будут удаляться с мероприятия без компенсации стоимости билета.
- Администрация не несет ответственности за билеты, приобретенные в неустановленных местах.
-Билеты подлежат возврату только в случае переноса или отмены концерта.

Сектор               ряд        место         цена
2 ярус сред.        2              6            900руб.»

В особенности меня пленило превосходный пассаж о «неустановленных местах». Когда я был юнее, то полагал, что весь мир – неустановленное место. Как прекрасно, что некая неустановленная администрация считает иначе!

Сегодня ночью мне снилось, что я потерял свой паспорт в неком старинном и круглосуточном магазине. Вернувшись туда через сутки, я обнаружил отсутствие продавцов и наличие всего потерянного в нетронутом виде под прилавком.

Поэтическая вставка:

 «Что мне поделать с твоей заоблачной неуловимостью? Ты наденешь свою мини-юбку и покажешь на прощанье свою розовую пятерню; что останется мне? Притвориться листьями вяза, чтобы вдоволь налюбоваться, исподтишка, на то, как ты идешь, смешно повиливая молочными бедрами (в наш век устарели некогда счастливые возможности качелей), волосы развеваются, как на любом рекламном фото, и что здесь особенного? Просто девушка, просто идет. Сколько лет задаюсь этим вопросом! И не устаю недоумевать: несмотря на речевые привычки коммивояжера, на стремление погладить собственноручно любой мусор, на сосиски, припасенные для бездомных собак, на безвкусицу обожаемых тобою комиксов, мой жалкий разум извечно пасует перед тобой. Просто ты – это ты?.. Чей-то голос надрывно вспоминает, как его обладатель однажды пустил любовь к себе на порог, и с тех пор начисто лишился возможности желать мяса, он попросту стал вегетарианцем.
Болит ли моя голова? Идешь ли ты по улице? Шумят ли тополя? Запорошат ли они нас услужливым пухом в братской могиле здешнего воздуха? Ты купила молочный коктейль на той стороне перекрестка, и теперь развернулась, чтобы идти обратно. Опять улыбнулась мне, уже с соломинкой в зубах, и опять помахала рукой. Тысячу раз Фауст и тысячу раз Грэтхен, как Ахиллесу никогда не догнать черепаху, как лисенку никогда не загрызть до смерти малолетнего спартанца, – так и нам никогда не сойтись на зебре случайного и, стало быть, единственного на свете перехода. Светофор продолжает перемигиваться с собратом, ты продолжаешь заносить ногу над бордюром в стремлении преодолеть хотя бы его, я продолжаю стоять, засунув руки в карманы, гадая, кто коснется меня первым – ты или все-таки внезапно хлынувший летний дождь?
Видимо, что да, что до сих пор, что все еще...»

Далее, как ни жаль, оборвано.

***
«Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как у меня не осталось других физических отправлений организма кроме одного, кроме скольжения пишущего стержня вдоль белой поверхности. Мне оставили небольшое окно под потолком, выходящее предположительно в весенний сад. Когда я слышу птичий разговор, я становлюсь счастлив, но счастлив я и без этого. Мне приносят печатную продукцию вместо мебели, и я жадно на нее набрасываюсь. Уже очень давно я отличаю людей друг от друга только по способам употребления букв и их сочетаний, также как для других важнейшим знаком различия являются лицо или голос. Уже очень давно для меня немыслимо спутать одно текстовое «лицо» с другим. Верный советам своего бесплотного приятеля, я навострился не употреблять имен. Иногда ради безопасности я обхожусь одними глаголами и прилагательными. Выходит, что я пишу роман, зашифрованный под погодную сводку. Когда из-за двери просовывается рука, выдвигающая поднос с едой, я чувствую благодарность: за то, что этот некто не входит, не тревожит меня собой, даже не порывается нарушить здешнюю упорядоченность, присущую любому алфавиту. Одно плохо: что я сам всё еще напоминаю себе о наличии плоти. Если бы в один прекрасный день я мутировал в строчку, набранную каким-нибудь благородным шрифтом (например, Academia или Book Antiqua), о, я попал бы в свой рай...»

Как и сообщалось на этой странице отрывного календаря, на улице +20.

***
Пир в саду. 1548-49. Бухара
«Равзат ул-мухиббин» Махмуда Музаххиба
Саларджанг музей. Хайдарабад

 

Рядом с изысканной восточной миниатюрой можно иногда обнаружить и подпись в виде притчи:

«Хозяин своих слов.
– Я смотрел вчера сочетание звезд и движение планет своих и твоих.
– И что же ты высмотрел?
– Ты умрешь, всемогущий, через день после того, как умру я. И поэтому не спеши отрубать мне голову».

Из динамика раздаются следующие горячие пирожки:

«Отчаяние и лживость – ко мне вошли два близнеца сомнительной внешности, и кто-то из них точно был наказанием за все мои грехи. Вся моя жизнь пробежала перед моими глазами за один только миг; я уж думал что умер, но это была всего лишь трепанация черепа с последующей лоботомией и кастрацией.
Когда кидаешься открывать дверь, то, конечно, смотри, кого ты там впускаешь; но запомни совет мудреца: в любом случае ты впустишь свое мучение».

Пометка на полях: нужно попробовать отыскать принципиальное различие между последними двумя из вышеприведенных отрывков, и сравнить оба с баскской народной поговоркой «топор бы оказался деревянным».

«Когда я говорю, что я лингвист-проктолог, значит, я мечтаю о практике» - из замечаний научного руководителя аспиранту.

***
Из пролога к «Воспоминаниям черной птицы»:

«Человек в черном переходит дорогу. Смотрю на него сверху. И что мне мешает обернуться вороном и надоедать приблудным философам, настукивая мрачным клювом в окно, притворяясь то громом, то молнией шестикрылого «никогда»? Погода слишком солнечная, наверняка я придусь ни к месту…»

Также из одного нового иллюстрированного «поэтического» сборника:

«Мы больше никогда не расстанемся.
Что значат все эти речи – «останется парящим, никогда не приземлится?» О чем ты говорила вчера? Сама-то хоть помнишь? Нет? Ладно. Я слушаю напевные декламации террориста с крыши древнего вавилонского здания, в котором сейчас нахожусь. Его язык как музыка.
Устремляясь к линии горизонта, не забудь сверить ее со справочником хироманта: возможны расхождения рельефа. Выстраивая дальнейший путь хотя бы в голове, учти систему остановок, также ненужных, приторных, прогнивших караван-сараев. Употребляя падежи, будь осторожна. Я, как и ты, все еще путаюсь в залогах (протягивая тот испанский лист, ты назвала его залогом счастья: теперь он мне как атлас мира). Но: встроив два придаточных в массив, не смей, о нет, не смей остановиться.
Пусть я бегун в черте спортзала, пусть хохломские ложки биты, пускай свирель при обыске изъята, клянусь тебе, что мы еще сыграем в покер, что горную гряду в хрусталь перекуем. Вам – уважение мое, мне – мед моего пота. Мой тренер входит, стройный, как скала, я все еще похож на Ганимеда, увидеться нам вскоре суждено… <далее пропущено>
Тебе как никому известно: так называемая жизнь обычно строится по образу страницы; и здесь пятнадцать футов снега навряд ли что-либо способны изменить».


***
Не мог сегодня обойти стороной одного из любимейших авторов, я ненароком взял его с полки и совсем не пожалел:

«И вот кровь забилась и закипела в его жилах – весь помертвев, он устремил на К. неподвижный взор, но тотчас огненный поток, кипя и рассыпая пламенные брызги, залил его вращающиеся глаза; он ужасающе взревел, словно затравленный зверь, потом высоко подскочил и, перебивая себя отвратительным смехом, пронзительно закричал...»

Из одного слабоизвестного и экспрессивного послесловия к «Макбету» (если не ошибаюсь, это «Макбет», а не «Ричард III»: книга давно распалась на части, послесловие хранится отдельно, сама пьеса бесследно исчезла):

«Всё кончено. Я завершил свое прогнозирование осадков. Я ни разу не назвал ничьего имени. Но я подписался. Забывшись, полный счастьем оттого, что марафон мой закончен, что всё содержимое разнокалиберных бочек я излил, наконец, в одну большую цистерну. Да, я ошибся только единожды, я поставил внизу последней страницы свое злополучное имя. Теперь здание оцеплено, и я слышу целенаправленный топот. С минуты на минуту они будут здесь; пожалуй, я успею бросить последний взгляд на единственный оставшийся у меня кактус (остальные у меня забрали в качестве квартплаты, так как они были породистые и дорогие). Как ни смешно, даже будучи в подробностях осведомлен о каре, которая мне грозит в ближайшем будущем (все-таки здесь скопилось достаточно макулатуры, в том числе учебник по криминологии, достаточно изящно написанный, и великолепно изданный «уголовный кодекс», исправленный и дополненный), несмотря на это, я совсем не страшусь грядущей казни. Держа свою рукопись на коленях, торопливо просматривая ее, сидя на полу, прислонившись спиной к стене, я беспокоюсь только об одном: достаточно она хороша или же нет. В общем-то, мой долг выполнен, я от корки до корки исписал то, что подарено, тем, что одолжено; и, слушая, как они взламывают дверь, я расслаблен: еще чуть-чуть – и от меня действительно не останется больше ничего, кроме одной заветной строки, растянутой на килобайты и километры».

***
«И вот Н. стал метаться по галерее, скакать и кричать «Огненный круг, крутись, крутись!
Огненный круг, крутись, крутись!» На его дикие вопли стал сбегаться народ; в толпе маячила долговязая фигура адвоката…»

Дальше, увы, бракованная страница. Поэтому я предлагаю посмотреть на Рембрандта:

 

Рембрандт
Три дерева. 1643

***
«25 мая.
У меня был один замысел, о котором я решил не писать вам, пока он не осуществится. Теперь уж все равно, раз из него ничего не вышло. Я хотел идти на войну; это была моя давняя мечта».