Таёжный перегон. Глава 3. Геолог Дубовик

Всю долгую зиму красный столбик термометра будто остановился возле отметки минус пятьдесят, и город потонул в густом морозном тумане. Сквозь молочную пелену еле пробивался белый диск солнца, низко повисшего над горизонтом. Косые лучи едва касались промерзшей земли и, не согрев, затухали в сумерках короткого зимнего дня.
Старожилы говорили, что раньше было теплей и морозы переносились легче, однако местная газета этого не подтверждала. Казалось, жгучим морозам не будет конца, но незаметно потеплело, туманы растянуло. По утрам небо еще закрывала легкая морозная дымка, но через нее уже просвечивало оранжевое солнце. Первыми дыхание весны почувствовали городские воробьи. Радуясь новому дню и приближению долгожданного тепла, они  громко галдели, будто хотели перекричать друг друга.

В это время в экспедиции начиналась обычная суета: на полевые работы собирались геофизики. Им не нужны были ни коренные обнажения, радовавшие геологов-съемщиков и стратиграфов,  ни многочисленные пробы - их заменяли приборы, которые чувствовали то, чего никто не мог увидеть глазами. После отъезда геофизиков в коридорах экспедиции ненадолго становилось свободней и тише. А когда лучи весеннего солнца пригревали все ласковей, и возле универмага, как первые грачи, прилетевшие с юга, появлялись не по сезону загорелые дяди с ранними цветами, экспедицию начинало трясти. В это время она напоминала потревоженный муравейник. Это весна звала геологов в поля.

В течение рабочего дня все пути геологов пересекались в дальнем закутке на лестничной клетке. Здесь собирались на нескончаемые перекуры, бегали и суетились, попутно решая вопросы со снаряжением и рабочими, утрясали с геологическим заданием и транспортом. А когда разговоры достигали наивысшего накала и дым от выкуренных сигарет, висевший сизым облаком, медленно растекался по всему коридору, проникая в рабочие кабинеты, выскакивал кто-нибудь из женской половины и, пытаясь перекричать говоривших, просил немедленно прекратить безобразие. Ненадолго устанавливалась тишина, но через короткое время  появлялись те же лица.  Больше всего говорили о полевых буднях и предстоящей работе. Кто-то с юмором рассказывал о толстом, как бревно, таймене, которого удалось вытащить на берег какого-то неведомого притока горной реки. А кто-то делился своим богатым опытом работы со студентами-практикантами...

В этом котле постоянно «варился» Александр Дубовик — высокий, по-спортивному подтянутый, крепко сложенный молодой мужчина лет тридцати - тридцати пяти. В чертах его лица угадывалась неординарность, упрямство и решительность, а нос горбинкой придавал его внешности мужественный облик.  В последние годы он рано выезжал в поле, поэтому  забот, не дававших жить спокойно, хватило бы на многих.
На долю Дубовика ежегодно выпадал перегон лошадей к месту полевых работ геологоразведочной партии. Работа с одичавшими за зиму животными, каких обычно получали геологи, требовала особой сноровки. Этого не преподавали ни в университете, ни в каком-то другом учебном заведении, поэтому до всего

приходилось доходить самому. Дубовик был неплохим психологом и дипломатом, благодаря чему находил «ключик» как к рядовому коневоду, так и к заслуженному председателю совхоза или всеми уважаемому зоотехнику. Без этого можно было потерять драгоценное время и вместо сильных коней получить  дохлых кляч, которые упадут по дороге или не смогут работать в поле. Взятых животных надо было приручить и подчинить своей воле. В каждом из них была спрятана огромная сила, которая, как взведенная пружина, только ждала момента, чтобы вырваться наружу. Дикари всячески сопротивлялись, не желая уступать ни в чем. Приходилось ломать их характер, привычки - заставлять делать то, чего они не хотели.

«Скоро нужно вылетать, а у меня еще ничего не готово,— думал он, рассеянно слушая рано ссутулившегося молодого человека в массивных роговых очках, —  и главное, нет ни одного рабочего. Впрочем, откуда им взяться? Сами же они не придут, их надо где-то найти. На студентов  пока рассчитывать не приходится: у них сессия еще даже не начиналась. А вообще для перегона подойдет не каждый: тут нужны крепкие ребята. К сожалению, студент сейчас пошёл не тот, в основном, конечно, слабачки. Да это и понятно: живут с родителями в благоустроенных квартирах или в таких же общежитиях, где ничего не нужно делать. Порой дома не найдёшь даже молотка, а уж про пилу или топор можно не спрашивать. Но самое неприятное, многие не занимаются спортом. Значит, к трудностям не подготовлены.

Как их брать в поле?! Вообще и таких нет, правда, на примете был один неплохой парень. Ходил однажды в поле. Хотел приехать, но как узнал, что нужно снова гнать лошадей, написал «не могу». Хорош гусь!… Ему проезд оплати, робу выдай, а он здесь будет прохлаждаться: на перегон, видите ли, не хочет идти. Да в таком случае лучше взять прошлогодних бичей или под магазином найти новых. Они будут работать не хуже гастролёра. Только их надо вовремя  вытащить из города. Но

когда новых-то  искать - времени в обрез. Совсем некстати еще досрочный отчет шефа: ни раньше, ни позже, а именно сейчас, когда нужно готовиться к полю. На перекур выходишь, волком смотрит, как будто я у него что-то украл, а про подготовку к перегону даже слушать не хочет. « Я, — говорит, — знаю, у тебя с прошлого года всё готово. За три дня соберешься». Попробуй соберись. Был бы помощник, тогда другое дело. Но где его взять? Раз у шефа отчёт, значит, все пашут на него, никого он не даст... »

Дружный смех вернул Дубовика в действительность.
— … Потом мы у него еле отобрали. Всю шкуру испортил. Отогнали, а этот паршивец жалобно скулит, прямо за душу берет. Подошел я к нему, смотрю, весь нос кровоточит.

«Опять он свои байки рассказывает. Тут Мишка мастак! Это у него хорошо получается,— крепко затянувшись сигаретой, подумал Дубовик. — Вон как слушают! Даже рты пооткрывали. По-моему, он и в нормальное поле никогда не ходил — все больше по разведочным посёлкам отирается. В производственной документации и в кернохранилищах фактуру собирает. Видите ли, у него такая тема: чтобы написать отчет, надо перелопатить керн по старым скважинам и заново опробовать. Можно подумать, что геологи не проанализировали его раньше. Зачем-то, понимаешь ли, пробурили скважины на сотни метров в глубину, а керн не изучили. Но так же не бывает! С Мишкиной работой справился бы и техник. Ну что это за поле для геолога! А вот попахал бы он, как я, тогда бы пел другие песни. Тоже мне фон-барон!»

— Веревка в первый раз была гнилая, — на мгновение дошло до сознания Александра, — вот он и ушёл за нами.
«Кстати Мишка напомнил: где-то нужно копытить возовую верёвку. На скла¬де ни метра. Начальник отдела снабжения смеется. Говорит: «Мы живем в век атома, давно космос покорили, а вы, как наши предки, всё  с лошадьми не можете расстаться. Да на черта они вам! На них скоро и сбруи-то не будет. Ему поддакивает Васька, теперь он Василием Филипычем стал. Как же иначе: человек при должности. Таких у нас уважают, вдруг чем-нибудь облагодетельствует, поспособствует, чтобы отписали ящик тушенки или что-нибудь такого, чего не купишь в магазине. Однако с Васькой это не прокатит - он еще тот хмырь, думает только о себе. Правда, после того, как сессию завалил, спустился на землю, урок пошёл на пользу.  Но всё равно дерьмо из него просто прёт. Говорит, когда упряжь начнем шить сами, вспомним о

нем. Мужик от скромности не умрёт, как будто снаряжение получает только для нас одних. Ну уж нет, о тебе мы вспомним, и даже раньше, чем ты думаешь. На складе нет веревки, и никто даже не обещает.  Петруха, как начальник отдела снабжения, всё списывает на фонды. Говорит: «У меня нет фондов, поэтому сделать ничего не могу. Если нужно, ищи сам». Вот это подход! А потом в акте готовности к полевым работам напишет, что из-за отсутствия возовой веревки отряд к выезду не готов.

Случись что в поле, с него взятки гладки. Ничего  не скажешь, со всех сторон себя прикрыл. — Дубовик про себя выругался и крепко затянулся. Подумал о том, что после работы надо забежать в магазин за хлебом, но тревожные мысли не покидали. — Логика у всех снабженцев одинаковая: тебе надо, ты и ищи. А где искать-то? На ум ничего не идет. В магазинах возовую верёвку не продают, на ведомственных складах пусто, на месте перегона также не достать - свои геологи тоже работают с лошадьми. Что делать? Остатков прошлогодней едва хватит на пару связок. Это же не бельевая веревка, которая лежит в хозяйственном магазине. Да и надо немало: тут только на один перегон пойдет килограммов десять-пятнадцать, а ещё работать все лето. Нет, искать надо здесь, а то можно сорвать перегон и подвести всю партию. Попробую пройтись по старым каналам - может, помогут. Не помешал бы и капроновый фал. Для недоуздков лучше не придумаешь...»

— … Просыпаюсь я утром от жуткого воя над ухом, — услышал Дубовик рассказчика. — Ну, думаю, для полного счастья нам только волков не хватает. Стал будить Ивана — он ближе всех ко мне лежал. Толкаю изо всех сил - ничего он не слышит. Промычал что-то невразумительное и отвернулся. Мол, не мешай мне спать. Ничего не скажешь, крепко спит Ваня - хоть за ноги вытаскивай, не проснется.
Улыбаясь, геологи повернулись к полному, расплывшемуся в добродушной улыбке парню, стоявшему рядом.

— Не вылезая из спальника, тихонько взял я свой карабин, — продолжал Михаил. — Он всегда со мной рядом под стенкой палатки, и думаю, сейчас я тебе покажу, как пугать спящих людей. Будешь знать наших.
Дубовик прислушался и теперь не пропускал ни слова.

— Обычно карабин я оставляю заряженным, но всегда ставлю на предохранитель. А в тот раз, как пришли из маршрута, патрон из патронника вытащил, курок спустил, а на предохранитель не поставил. Пусть, думаю, пружина отдохнет,  а то в последнее время от осечек замучился. За палаткой вой неожиданно прекратился, наступила жуткая тишина. Только слышу, как сердце у меня стучит, и так громко, что мне кажется — готово выскочить из груди. Аж в ушах отдает и в висках колотит. Стал я потихоньку взводить затвор. Ну, думаю, как патрон в патронник загоню, выстрелю прямо  через палатку. Покажу этому хищнику, как нападать на геологов. Тут промазать просто невозможно — через светлую стенку я даже вижу очертания волка.

Он стоит рядом и прислушивается, видно, чувствует свой конец. Нас отделяют считанные сантиметры. Осторожно досылаю патрон в патронник... — Михаил  замолчал и, набрав полную грудь воздуха, резко выдохнул. — При этом затвор чуть-чуть все-таки лязгнул. У меня мурашки пробежали по коже. Ну, думаю, все, сейчас убежит. И что вы думаете? Почти сразу по ушам резанул протяжный визг. Да какой-то знакомый и совсем не волчий. А мой палец уже лежит на курке, я его почти отжал, осталось только спустить. И в этот момент меня как будто кто-то остановил, не дал взять греха на свою душу. Я не выстрелил. Присмотрелся, вижу - никакой это не волк, а собака. Прыгает, места себе не находит. Спронья я сообразить не могу,  думаю, откуда ей тут взяться: ведь до ближайшего посёлка не меньше двадцати километров. Потом меня словно озарило: так это же наш Барсик. Позвал, а он как завизжит, и, вижу, тыкается мордой в застёгнутую  дверь палатки. Следом лапами стал скрести брезент.

«Молодец, Мишка, — приходя в себя, подумал Дубовик, — не запаниковал, а ведь мог бы своего пса подстрелить. Ну и нервы у мужика! А с виду вроде дёрганый, как будто от всех отбивается. Видно, сильно достают, мужик он вообще-то толковый».
Этого парня Александр недолюбливал, считал везунчиком. По жизни все ему доставалось легко и незаслуженно везло. Теперь он посмотрел на Михаила другими глазами и словно увидел впервые. Не дожидаясь очередного рассказчика, Дубовик пошёл в сторону своего кабинета. Как многие люди высокого роста, он ходил пружинистыми шагами, по-армейски размахивая руками и припрыгивая на ходу.

«Начну, как всегда, со списка, потом составлю заявку на получение нового снаряжения и инвентаря...»
В конце дня длинный список, написанный размашистым почерком, лежал на столе. Первым номером там значились полевые рабочие.