Эта история началась, если, конечно, все произошедшие со мной события можно назвать историей, а не просто частью моей жизни со своими случайностями, выигрышами, поражениями и встречами. Любая попытка выстроить причинно-следственную связь между всеми событиями приведет только к тому, что все таинство мира станет застывшей картиной, а кипящая, загадочная жизнь – лишь краской соответствующего цвета. Я не могу этого допустить. Я не очень знаю Бога, если то, что стало первопричиной всего можно так назвать, и никогда не знал. Быть может, Он сам обладает сознанием и все, что происходит с людьми Ему понятно. Мы для Него, в зависимости от нашей степени оптимизма, можем занимать целый диапазон положений от бактерий до домашней кошки или собаки. И это без поправки на нашу собственную интерпретацию нашего положения, без учета того, что мы даже приблизительно не представляем Его сущности. Похоже, я опять забрел в непонятные дебри рассуждений. Иногда мне вообще кажется, что однажды я из них не выберусь. В подобном состоянии я проигрываю… всегда. Для меня это лишь еще одно доказательство того, что отвлеченной философии не место в этом мире. В тот день я был в проигрыше, но все еще способный сражаться, изо всех сил держал себя собранным. Мысли пытались растечься в слабовольном, жалобном экстазе. Усилием воли я заткнул на время маленького чертика, твердившего мне без остановки: Ты проиграешь, неудачник! Небольшая горстка фишек, лежавшая передо мной, еще представляла опасность для моих соперников, и осознание этого факта помогало мне держаться, в надежде, что я отыграюсь.
В конце концов, я должен был себе доказать, что мои проигрыши сегодня – случайность, а не закономерность.
«Эти наглые, толстые рожи просто не могут играть лучше меня!» - Твердил я себе без остановки, с трудом сдерживая страстное желание ударить кого-то из них стулом по голове.
Но мы играли в покер, где подобные действия не были предусмотрены правилами и поэтому я пытался держать себя в равновесии, сосредоточившись на игре.
- Рейз до 10. – Услышал я свой голос, сдержанный и спокойный. Повернулся к зеркальной стене – бесстрастное, ничего не выражающее лицо, такое же, как и напротив. Боже, как я их ненавижу. Будто выбитые из камня лица древних богов снаружи, а внутри – червяки, извивающиеся, напуганные. Все до одного бывавшие в полном проигрыше, когда денег остается только на минеральную воду и, может быть, на такси домой. Все до одного боявшиеся, что после нескольких крупных, идущих подряд, проигрышей, их возьмет, охватит тилт, и они в короткое время проиграют все, что до этого так долго, так старательно выигрывали, вступая противоборство за каждый блайнд.
Мои руки спокойно лежали на паре карт – семерке и девятке червей. Я посмотрел на игрока на баттоне – страха, что меня прочитают по моему внешнему виду, взгляду, движениям рук у меня уже давно не было. Я никогда не стеснялся глазеть на своих оппонентов, иногда только закрывая ладонью глаза, перед открытием следующей карты – иногда просто так, иногда, чтобы мою реакцию на нее не смогли увидеть.
Обладатель наибольшего стека за столом поднял свой взгляд на меня и произнес одно слово:
- Колл. – Могло бы показаться, что ему все равно, но я знал, что он хотел увидеть мое лицо, когда он принял это решение. До этого момента речь шла всего о малом и большом блайнде, а также ставки лимпера из ранней позиции, но, как я уже говорил раньше, игра шла жесткая, и все сидевшие за столом старались украсть каждый доллар, каждую ставку, каждый шанс и каждую надежду, которые еще были у соседа.
Почти одновременно карты сбросили малый и большой блайнды, и слово оставалось за лимпером. При его колле или ререйзе я готов был уже вычеркивать себя из розыгрыша, но он сказал фолд и с недовольным вздохом бросил карты в пас.
Я был в игре и теперь отрешенно наблюдал за тем, как дилер выкладывает на стол три карты. Все равно я собирался запрашивать время, будет флоп многообещающим или нет, я уже заранее знал, что сыграю свою роль до конца. Легко и просто я свои деньги отдавать не собирался. Пусть понервничает, побеспокоится.
Я ничего не выражающим взглядом смотрел на флоп: червовая пятерка, бубновая шестерка, червовая тройка. С удовлетворением я отметил флеш-дро и дабл-белли-бастер, дающие мне достаточные шансы для олл-ина не только против пары тузов, а и против натса – уже готового стрита до семерки. Мог ли он с баттона коллировать рейз в 5 ББ с семеркой и четверкой или с двойкой и четверкой? Конечно, мог, в расчете на воровство, но Александр – пожилой, вечно сонного вида бизнесмен, лимповавший из ранних позиций все достаточно сильные руки, чтобы потом на рейз ответить ререйзом и всегда готовый пойти в олл-ин в те редкие случаи, когда он все-таки вступал в игру, скорее всего его бы спугнул.
Вероятность, что у Славы натс была очень маленькой, хотя даже в таком случае я был с ним на равных шансах. Все остальные руки я обыгрываю при олл-ине с превосходством в 5-10%. Перед моими глазами находились все заученные мной насмерть таблицы вероятностей. Какие руки могли быть у него?
- Ваше слово. – Поторопил меня высокий, крепкий дилер, всем своим видом выражавшим спокойное безразличие. В конце концов его зарплата нисколечки не зависела от того хорошо мы друг с другом играем или нет. Они вообще предпочитали игроков, надеющихся на удачу, и потому дающие хорошие чаевые всякий раз при выигрыше банка. Точно так же и заведение, старательно снимающее процент с каждой горки фишек, сдвинутых потными руками игроков в центр стола, предпочитало быструю и тупую игру. – Я говорю, ваше слово. – Крупье укоризненно посмотрел на меня и перевернул песочные часы. У меня было время до тех пор, пока последняя крупинка песка не упадет вниз, после чего мои карты будут считаться автоматически ушедшими в пас.
Я до сих пор не имел еще достаточно информации о противнике, а то время, когда я боялся дать хоть малейший шанс заподозрить себя в слабине уже прошло. Раньше я бы сделал крупный рейз, размером в банк, чтобы попытаться забрать то, что уже в нем было. Но теперь мне нужен был его стек, а не горсть фишек. Наконец, мне пора было домой. И мне не хотелось лгать Гале, что я выиграл, хотя на самом деле, я за сегодня проиграл около 180 долларов. Пока я не ушел отсюда, этот факт будто еще не вступил в силу. И лежавшие передо мной фишки на 215$ подтверждали это, маня надеждой удвоиться. К тому же он слишком часто оставлял меня с носом, умудряясь чистить меня вместе с «рыбой», которую мы старательно выискиваем.
- Чек. – Я постучал пальцами по столу, когда песок почти весь высыпался вниз.
- Рейз. – Незамедлительно ответил Слава, с агрессивным подозрением относящийся к моим комедиям, подвинув за линию, однако, только 15$, увеличив банк с 25 до 40.
- Тридцать. – Сразу же ответил я, зная, что теперь банк составит 100$, если он уравняет, при этом у меня останется еще 175$ - вполне достаточная сумма, чтобы иметь возможность влиять на банк.
Слава затянулся сигаретой и, повернувшись ко мне, произнес:
- И что же там у тебя? Флеш-дро? – Я не отвечал и спокойно смотрел ему в глаза. – Значит, оверпара? – Снова спросил он, внимательно впиваясь взглядом. Я знал, что он был из тех игроков, что идут на поводу своей интуиции более, чем своих размышлений. Хотя интуиция у него была развита здорово.
- Проверь. – Ответил я как можно тише. Игра теперь шла между нами - двумя профессионалами и обычный признак сильной руки – тихое, почти неслышное поведение могло означать что угодно.
- Колл. – Слава медленно отсчитал 30 фишек и подвинул их за линию.
- В банке 100$, двое людей в игре. – Монотонно, привычно произнес крупье и выложил на стол трефовую восьмерку. Ему было все равно. Точно также он остался безразличным, когда на стол легла на ривере пиковая дама, подписав приговор Славе, державшему пару карманных дам. С некоторым огорчением, парень во влажной, прокуренной рубашке, со сжимающей его шею бабочкой, отметил, что выиграл я, а не Слава, всегда оставляющий на чай, и, быстро поморгав усталыми глазами, выругался себе под нос и снова раздал карты.
У меня на столе лежало 430$ - на 30 больше, чем вначале этой тяжелой, выматывающей ночи. Надо было ехать домой и я, без особого огорчения, сбросив в пас валета и короля разномастные, пошел в сторону кассы, буркнув Славе:
- Спасибо, мне особо приятно выигрывать именно у тебя.
- Да пошел ты. – Беззлобно ответил тот. В нашем поединке он вел на 100 или 200 баксов, и эта ночь не была переломной, или разгромной, как та, о которой я до сих пор вспоминаю с ненавистью, сжигающей мои внутренности. Наверное, он этого и не помнит, сука. – Я еще раз посмотрел на Славу, перед тем, как выйти из зала. – А я тебе никогда этого не забуду.
Конечно, не забуду, ведь именно благодаря ему я стал по-настоящему хорошо играть. Дело в том, что он тогда нарушил святое правило покерного игрока – не обижай «рыбу», когда она играет плохо, ведь это в твоих интересах. В ту ночь он фыркал, гримасничал, ругался и комментировал каждое мое действие, видимо заметив, что меня легко этим задавить, выбить из колеи. В ту ночь он обыграл меня на все мои деньги. В ту ночь я пообещал самому себе, что такого больше не повториться. Еще долго по вечерам я крутился в кровати, вспоминая свои до ужаса глупые ошибки. В принципе, он стал моим учителем. Но я знал, что благодарность я не почувствую никогда. В конце концов, он сыграл роль орудия в руке Провидения. А быть благодарным молотку или отвертке в наше время, по меньшей мере, странно. Свою историю я мог бы начать и с той ночи, которая жгучим позором навсегда оставила след у меня на сердце. Кто-то мог бы сказать, что уже она предопределила мою судьбу, хотя бы отчасти. Но это было бы точно также неверно, как сказать, что флоп предопределил мою победу тем вечером, с которого я все-таки решил начать рассказ. Просто это давало определенную вероятность выигрыша. Короче, чтобы не вдаваться в слишком долгие рассуждения, я больше не буду объяснять, почему я начал именно оттуда, откуда начал.
Поймите, то, что я рассказываю – это мои мысли, спутанные, неясные, пораженные страстью к игре, будто болезнью. То, что другому человеку надо объяснять – зачастую долго и запутанно, у меня в голове может пронестись за мгновение, во время которого я успею ощутить ад сомнений и лживый рай надежд. Может и моя жизнь – всего лишь такой миг, а Бог похож на крупье – безразличного, бесстрастного, не способного повлиять ни на что, кроме как на выполнение правил, возможно, даже не им самим придуманных.
В ту ночь я вышел из клуба довольным – потому что смог отыграться после нескольких сокрушительных бед-битов и еще что-то унести с собой, и расстроенным – потому что за восемь часов утомительной, выматывающей игры в душном, накуренном зале я заработал только 30$, рискуя четырьмя сотнями. Тридцать гривен в час – хороший репетитор математики зарабатывает в 3,5 раз больше, ничем не рискуя, и не тратя нервные клетки. Проблема в том, что люди не хотят знать математику – они хотят получать много денег, ничего не вкладывая – поэтому ученика найти намного сложнее, чем другого игрока, а еще лучше – лоха.
- Сколько будет до Дарницы? – Спросил я.
- Сто гривен. – Ответил таксист.
- Почему так много?
- Найди где подешевле. – Огрызнулся рослый, крепкий мужик, подтверждая мои безрадостные рассуждения.
Я прошел квартал и нашел такси за 40. Наконец-то я ехал домой к моим любимым и горячим ванне и Гале. – Я улыбнулся промелькнувшему в голове каламбуру и принялся расслабленно наблюдать за проплывающими мимо огнями ночного Киева.
***
- Привет, дорогая. – Я поцеловал заспанную Галю, со вздохом сел на стульчик и принялся с кряхтением, не спеша, снимать с себя обувь.
- Что, тяжелая ночь? – С легким беспокойством спросила Галя, нервно теребя край халатика.
- Если бы ты с такими нервами как у тебя играла, в покер, то ты умерла бы от истощения. – Я со смешанным чувством посмотрел на ее тонкие, длинные ноги. – Что ты сегодня ела?
- Я? Я сегодня ела, когда тебе кушать готовила. Ты же не думаешь, что можно готовить и не есть при этом, когда ты голоден?
- Зная тебя, могу сказать, что это возможно, киця моя стройная. – Я обнял ее за худые коленки и старательно поцеловал в живот.
Нет, не похожа она на кошку. – В который раз подумал я. – Слишком наигранно веселая, поверхностная. Она могла бы пировать во время чумы, беспокоясь при этом о цвете скатерти и пытаясь не думать об эпидемии, а я бы – нет. Бежал бы прочь от людей, чтобы можно было в последний раз ощутить биение жизни в груди. Я бы выпустил из себя всех демонов, рыщущих внутри, как в клетке, извергая проклятия. Она бы искала лжи – розовой, беззаботной, искала бы человека, который бы смог убедительно пообещать, что все будет хорошо. Я не отрицаю того, что скрыто у меня внутри, не боюсь себя и потому не отворачиваю свое лицо ни вверх, ни вниз, ни, как большинство людей, в сторону. Хотя и боюсь.
- Что задумался? Проиграл сегодня? – Будто невзначай спросила она, снимая мне ботинок. Специально, наклонилась, чтоб не видел ее лица – я это знал.
- Выиграл 30 долларов. Минус деньги на такси это приблизительно 200 гривен. – Сказал я как можно спокойнее.
- Что, опять сначала проиграл, а потом отыгрывался всю ночь? – Галя выглядела расстроенной. Я знал, что она боится, что я слечу с катушек, как это уже раз при ней было. Мне тогда пришлось взять перерыв на месяц и вообще не касаться карт.
- Думаешь мне надо перерыв взять? Может, я смогу в сей раз пережить этот… скажем, период.
- Ты сам говорил, что у тебя внимание стало рассеянным, отвлекаешься. Если не можешь сконцентрироваться – тебе надо пить витамины, спортом заняться. – Галя помогла мне раздеться и, взяв за руку, повела на кухню.
- Вот прямо сейчас и займемся. – Ответил я со смехом, и принялся щипать ее за ноги.
- Прекрати.
В ответ я только с силой прижал Галю к себе.
– Ты сегодня должна меня вознаградить, я выдержал тяжелый бой, понимаешь. Ради тебя.
- Может, если бы ты за меня не волновался, то ты бы выигрывал, а не проигрывал. Лишние нервы. Отпусти меня.
- Ну ладно, так и сделаю. – Я сделал обиженное лицо и молча уселся, специально загремев табуреткой. Мне было обидно от ее правоты, обидно за то, что я так часто не мог справиться даже с самим собой.
- А ты так и сделал. Уже. – Галя слегка выдвинула челюсть вперед, как она всегда делала, готовясь вспылить. – Если бы ты за меня переживал – знал бы, что у меня завтра работа, к нам приезжает важный партнер из Австрии. А я не могу спокойно спать, когда ты играешь.
- Ты мне ничего не говорила про твоего партнера. – Сказал я раздраженно, после чего встал из-за стола. – Я не хочу есть. – Наврал я, поджав губы, будто мне вместо еды собрались дать «следы жизнедеятельности»
- Если бы ты меня слушал, хоть иногда, то знал бы, что и когда я собираюсь делать. – Продолжала говорить она, когда я уже закрыл дверь в другую комнату.
- Посплю на диване. – Бормотал я, быстро раздеваясь. Я помню, как меня тогда обуревали чувства, но разве сейчас они не одинаковы абсолютно у всех? Индивидуальность – массовое заблуждение и возвышенность, сбитая с ног рациональной однотипностью – исчезает, будто панда или даже как стеллерова корова. Кто-то может мне не верить, но разве культуры не исчезают под натиском конвейера? Почему тогда не могут исчезать переживания и мысли? Быть может, что человек исчезает с поверхности нашей планеты еще быстрее, чем это делают животные и растения?
- Чертовка. – Ругался я, уже лежа под пледом. – И нервы у меня ни к черту. Достало все.
Хотелось пить, но я знал, что Галя сидит на кухне и поэтому попытался заснуть. Во рту еще оставался противный привкус прокуренного воздуха, и я, после пятнадцати минут безуспешных попыток заснуть, пошел на кухню. Галя сидела неподвижно, мне даже показалось, что в той же позе, в которой я ее оставил, в глазах дрожали слезы. На столе в тарелке лежало жаркое и греческий салат.
- Не нервничай за меня. Твое спокойствие мне скорее поможет, чем твое беспокойство. Тот, кто боится проиграть, кто боится рисковать – всегда проиграет, как трус, бегущий с поля боя. – Начал оправдываться я с порога.
- Тоже мне, солдат! Найди нормальную работу. Потому что я так больше не могу, а если я для тебя хоть что-нибудь значу – то и ты так больше не сможешь.
Мне нравилось, когда она делала надутый вид. Я почувствовал вожделение. Мне всегда бывало странно его ощущать в такие моменты, будто сквозь обломки, развалины моей сущности все равно прорастают маленькие ростки, подпитываемые той небольшой частью природы, которая еще в нас есть. В отчаянии всегда есть что-то болезненное. Звериное начало, раздавленное, задушенное пытается найти выход, но его больше нет. Есть только видимость. Человеку больше не суждено честно и естественно мыслить, ощущать себя. Осталась только боль раздвоенности.
Я любил ее длинные, светлые волосы, которые сейчас мягко спадали на плечи, прикрытые синим халатиком.
- Ты приготовила мои любимые блюда. – Я положил руку на ее колено и медленно погладил скрещенные ноги. Мне всегда нравилось, как она сидит, положив нога на ногу. Галя стройная, но при этом она еще и крепкая. Я любил ее тонкие кисти, охваченные сеткой синих жилок. Если бы она хоть чуть-чуть поправилась, их бы не было видно, но мне никогда не нравились идеальные девушки. Должен быть изъян, что-то, способное вызвать страсть. Страсть никогда не бывает чистой. И сейчас именно ссора, тяжелая игра тянули меня к ней. В этом было что-то адское, это не было чистым желанием. Да и вообще, разве когда-либо оно существовало? Разве за белыми улыбками, небесно-воздушными платьями девушек не стоит гораздо менее красивое желание разжечь мужскую похоть, так сильно подчеркивающую внутренний диссонанс в каждом человеке?
Кто-то из вас замечал, что если бы не инстинктивная тяга к противоположному полу, то лучше бы было, чтоб этот самый пол ходил одетым? Не показывая, скрывая свои недостатки, или то, что мы благодаря рекламе, пропаганде «гламура» считаем недостатком. Или то, что мы благодаря старомодному религиозному воспитанию считаем непристойным. Что, в принципе, одно и то же. Все наносное, человеческое, слетает прочь под напором животного, скрытого в нас, со скрежетом зубов мечтающего о свободе.
Я знал, что из-за ее чрезмерной худобы и любви к сигаретам и кофе у нее рано появятся морщины. В принципе, первые следы морщин уже появлялись, но, как ни странно, именно ее мелкие недостатки разжигали во мне огонь желания.
- Галя, не обижайся на меня, я очень устал, понимаешь? И знаю, что мне пора отдохнуть, и знаю, что последний месяц почти ничего не зарабатываю. Мы спустили слишком большую часть моего банкролла. – Я встал перед ней на колени. – И сейчас я просто обязан играть осторожно. – Снова лгал я, зная, что играю не осторожно, а плохо, едва сдерживая необузданное желание проверить свою, какую-то мифическую «личную удачу» рискованной ставкой. Иногда мне казалось, что я был бы готов даже сыграть в русскую рулетку.
- Ты должен найти нормальную работу. - Она обняла мою голову, и я понял, что ссора закончена. – Мы больше не можем жить так бесперспективно и… случайно.
- Конечно, дорогая. – Согласно забормотал я, думая, что в нашей стране каждый честный бизнесмен живет как игрок в покер, за столом с шулерами и нормальная работа – это низкооплачиваемая работа. Теперь, когда моей лжи поверила она, я пытался убедить в ней себя.
- Ты просто покиваешь головой и не остановишься, пока снова не проиграешь все.
- Я только что не кивал головой. – Я лукаво усмехнулся. – Я сказал: «Конечно, дорогая» Это во-первых, а во-вторых, давай на сегодня больше ни слова и покере и вообще каких бы то ни было играх, кроме эротических.
Я взял ее за бедра и медленно провел языком по шее.
- Кушай, пока не остыло. – Галя с деланным недовольством оттолкнула меня, и я уселся на табуретку.
- Ты у меня и так горячая – не надо подогревать. – Подмигнул я и пододвинул к себе тарелку. – Я не буду тебе ничего рассказывать, так как на сегодня сыт по горло картами, но скажу тебе, что сегодня я опять уделал Славу.
- Ты же мне сам говорил, что нет смысла играть против определенного игрока. Это плохо влияет на прибыльность.
- Ладно, хватит. – Немного резковато произнес я, нахмурив брови, и поэтому тут же продолжил извиняющимся тоном. – Это я виноват, снова начал эту тему. Ничего другого на язык не лезет, а сам о картах даже слушать не могу. К черту это все. Надо отдохнуть. На самом деле я вообще сейчас ни о чем не могу слушать, ты меня извини, но очень уж я разнервничался последнее время. Завтра я никуда не пойду. Не буду играть.
- Кушай спокойно, а то только прожевал один кусок, скажешь что-то и суешь в рот следующий. – Галя встала и, достав из буфета рюмку и бутылку коньяка, налила мне. – Выпей и успокойся.
Коньяк согревающе прошел по пищеводу. Я, засунув нос в пустую рюмку, часто-часто задышал. Вроде стало спокойнее, будто груз с плеч спал, сознание мягко обволакивал непередаваемый запах коньяка. Но какое-то чувство незавершенности, ущербности окружающего меня мира все равно оставалось. Оно не прошло и сейчас, когда… но я лучше не буду нарушать хронологию событий.
- Налей мне еще.
- Может, хватит?
- Нет, налей! Мне это нужно.
- А завтра ты снова пойдешь играть?
- К черту! – Я едва сдержался, чтоб не стукнуть кулаком по столу. – Ты дашь мне прийти в себя после этой паскудной, сраной ночи? Дай сюда бутылку!
Все внутри мне заклокотало и поднялось, как в болоте, поднимается фонтан мутной жижи, если туда бросить большой камень, оставляя после себя лишь едва заметные волны и запах болотных газов. Мне неожиданно стало плохо, и я замолчал, решив, что если она сейчас снова на меня обидится, то я больше не скажу ни слова.
- Держи, только успокойся. – Галя, видимо, привыкла к моим неожиданным нервным приступам.
Я налил себе полную рюмку. И медленно, смакуя каждую капельку, выпил, после чего, наконец, почувствовал облегчение и вздохнул.
- Я спокоен. Если хочешь, завтра с тобой погулять пойду.
- Я завтра должна буду тому австрийцу, о котором я тебе рассказывала, показать город. Это наш очень важный начальник.
- Ну и отлично. Он английский знает? Или только немецкий?
- Знает. Но…
- Не но… а ну. – Перекривлял я Галю. – Ну и прекрасно. Пойдем вместе, может он в покер играет, кто знает? Уедет тогда ваш вонючий «ревизор» голым.
- Прекрати. – Попробовала возмущаться Галя, но я знал, что она уже не сможет больше ссориться или обижаться.
- Прекращаю, моя киця. – Сказал я, подумав, что кошки более обидчивые. Хотя, может, я и не разбираюсь. – Так что решено, завтра пойдем вдвоем. А сейчас иди сюда, сядь мне на колени.
Знаете, я как-то читал рецензию к одной мелодраме, и там была такая фраза, ну, или похожая: «Этот фильм очень жизненный, хотя бы потому, что в нем нет хеппи-энда, есть хеппи-бегиннинг, который главные герои пытаются отыскать, понять, что пошло не так и есть ли в их чувствах хоть что-нибудь, кроме животной страсти, тающей под напором быта»
Этот фильм я не видел. Я всегда предпочитал кино фантастическое, где можно посмотреть не то, что окружает мою псевдокрепость – мой дом.
***
Проснулись мы около двенадцати, но я все равно ощущал себя разбитым и не выспавшимся, в шторы, неприятно сильно нагревая комнату, лились лучи субботнего, полуденного Солнца. В голове шумело, как после попойки.
- Ах, черт возьми! – Я встал с кровати и, проклиная на разный лад дающее мне жизнь светило, пошел на кухню.
- И тебе доброе утро, милый. – Галя выглядела не лучше чем я, но добавила. – У тебя вид недовольного сурка.
- Ты так говоришь потому, что сама в ванную еще не ходила. Вот если бы ты там побывала, то выражалась сдержанней. Потому что в этой квартире этим прекрасным солнечным утром как минимум целая семья сурков. И один из них недоволен потому, что знает, как на самом деле выглядит. – Сказал я, с недовольным прищуром глядя в ослепительное, режущее глаза, небо.
- Точно. – Галя посмотрела на меня с надутым видом. – Вот только мы пока что еще не семья. И скорее всего в ближайшее время не станем. Почему мы не можем пожениться? Ты обещал этим летом или осенью, а уже весна и ты все время отвечаешь уклончиво.
- В смысле? До лета или осени еще кучу времени, это раз. У нас нет денег на пышную свадьбу, которую ты хочешь устроить, это два. И потом, что означает – уклончиво? Если я сказал, что или летом или осенью, значит так и будет. Хоть 31-ого ноября. – Говорил я, думая в это время, что я не просил солнце давать мне жизнь и питать для появления моей скромной особы нашу планету в течении стольких миллиардов лет.
- Ты издеваешься? – С возмущенным видом прокричала Галя. – В ноябре 30 дней!
- Да, а я и не знал. – Смущенно пробормотал я, не зная даже что сказать.
- В этом весь ты! И как ты только можешь в покер играть со своей вечной рассеянностью. Если тебе не повторять постоянно, то мы вообще никогда не поженимся. – Галя замолчала и начала, греметь посудой. – Ты что будешь?
- Только салат. Голова просто квадратная, будто мне в лоб закачивают какую-то жидкость под давлением.
- Естественно, это неудивительно, учитывая то, где ты все время торчишь по ночам. Потеря аппетита, рассеянное внимание, а потом и проигрывать начнешь. Ты же мне сам говорил, что так оно и происходит. – Галя любила повторять то, что я ей когда-то говорил, используя множество моих противоречащих друг другу заявлений по своему усмотрению.
- Ладно, давай не начинать с утра, отложим планирование свадьбы на более удачный момент. – Я поднял руки в знак капитуляции.
- Ты так всегда. Никогда не будет подходящей ситуации. Приятного аппетита.
- А ты что, не будешь есть? – Спросил я, заметив, что Галя уходит.
- Не буду. Салат в холодильнике.
Салат был вкусный, даже несмотря на то, что все ставало в горле комом. Я ел, но не концентрировался на еде, как советует восточная мудрость. Сам я часто любил повторять китайскую пословицу: «Если моешь чашку – мой чашку», но практически никогда ей не следовал.
Я думал о себе. Мысли были безрадостные.
«Чего я на самом деле стою?» – Снова задавал я вопрос, думая, что не было ни одного дела, в котором я был бы профессионалом, ни одного. В покере я просто любитель, едва удерживающийся на плаву. Во всем остальном я что-то знаю. Я знаю что-то практически обо всем, но, по сути, это всего лишь досужие сплетни, неточные, поверхностные сведения и представления.
Если бы я уже не собрался идти с Галей выгуливать какую-то вонючую немецкую свинью, то, скорее всего, забрался бы в какую-то дыру и там занимался бы алкогольным самоанализом. Может и хорошо, что я сегодня не буду пить. Я вздохнул. Ну и накатило. Все идет не так, как надо. Где самоконтроль? Где воля? Только пустота, страшная, высасывающая силы. Сколько ее не корми – все мало. Я знал, что давно и прочно стал наркоманом. Нет, это не физическая зависимость. Наркотиком может стать все, что угодно, если оно служит для задуривания головы, для временного исправления окружающей реальности. Такого себе косметического ремонта.
Я знал, что Гале нужна уверенность, а также то, что я являлся источником ее уверенности. Как можно верить в человека, не верящего в самого себя? В червяка, не верящего ни во что, но все равно склонного рисковать с отчаянной надеждой на чудо? Чуда не происходит и безразличный, усталый дилер сгребает фишки, совсем недавно бывшие моими, но разве не я сам их подвинул за черту?
Нет, Господь не чудотворец. Он законник, Ему все равно на наши страдания, он установил раз и навсегда законы, по которым живет вся Вселенная. Разве ему интересны жалкие завывания жлоба, пытающегося жить за чужой счет? Я думаю – нет.
А потом Он получает свою небольшую зарплату, какие-то чаевые и идет домой, где сталкивается с точно такими же проблемами. Интересно, Его не задевает то, что Он не способен творить что захочет? Или Он, придумывая свои законы, в отличие от крупье или дилера, хозяина казино, знал все, что потом в результате произойдет? Кто и когда выиграет, а кто повесится, спустив все до копейки? Знал, что я сейчас буду сидеть на кухне, кушать, не ощущая вкуса, стараясь сдержать дрожь и слезы, готовые вырваться из меня, вымывая всю грязь, которую я сам, по своей воле, напичкал в себя? Хотя, впрочем, и мне и Ему, в таком случае, было известно, что даже если бы я не сдерживался, а пытался заплакать – мои глаза остались бы сухими. Знаете, мне иногда хочется заплакать, но у меня не выходит. Я будто черная дыра – способен только поглощать. Поэтому ничего и не выходит. Даже слезы.
- Галя! – Закричал я с кухни. – Иди, пожалуйста, покушай.
В ответ не донеслось ни слова. Я знал, что должен сейчас пойти к ней, обнять ее, даже если она никак на это не отреагирует, говорить ей ласковые слова и извиняться, даже если она будет в ответ ругаться, жаловаться, обвинять. Я знал, но продолжал сидеть на табуретке, старательно жуя не лезущий в горло салат. Я часто знал, как надо поступить и все равно оставался неподвижным. Замирал, как кролик, как ящерица, как мышка, услышав пронзительный крик ястреба – сильного, зоркого, хладнокровного и точного. Чтобы ему противостоять, нужно быть таким же, как он. А я не такой. Может, меня не видят? Может, он улетит за другой добычей?
Я помыл посуду и пошел в комнату. “We never see the evil deeds, nobody care as long as they got what they need. Don’t look for help under attack, blind eyes are daggers gonna stab you in the back” – на всю квартиру загремела песня «Волк», группы Моторхед. Я делал вид, что не замечаю Галю, а, может, так оно и было.
Волк здесь, он возле тебя, сражайся с ним или ты тот, кто собирается умереть! – Я любил эту песню, она так сильно отражала мое состояние - затянувшееся, замаскированное множествами порывов, беспорядочных попыток и рывков в разные стороны. Рядом со мной был Зверь, и я не был ему другом, так как Он не признает милосердие и презирает слабость. Это и есть Дьявол, это и есть сущность мира, которую пытался победить Иисус своим самопожертвованием.
Песня закончилась. В голове всплыла фраза, которую так часто повторяла дружившая с моей бабушкой соседка – «Бодрствуйте, ибо дьявол ходит, как рыкающий лев, ища кого поглотить». Все это только слова – броуновское движение пылинки в чашке с водой. Куда она идет, куда она двигается в каждом своем рывке? Никуда. Кто и почему может утверждать, что случайность лучше, чем фатум механистического мира? Какая, в конце концов, разница, знает кто-либо, чем все закончится, или нет? У меня в голове, в голове каждого человека, везде и повсюду – квантовые генераторы случайности, подаренные Богом, чтоб доказать, что он не навязывает предначертанный исход, что он не собирается судить тряпичные куклы, которые дергал за нитки? Где же тогда воля, где она? И зачем ему вообще что-либо доказывать?
Или в голове моей – шестерни, двигающиеся точно и однозначно, и всякий, кто знает все начальные условия, мог бы просчитать конечный результат, предсказать жизнь Вселенной от начала и до конца. Но какая разница? Закономерность или случайность – мы рабы, жалкие рабы, мерящие свою свободу по степени угнетения нами окружающих.
Я лежал на полу, раскинув руки и подпевал «If you like to gamble, I’m tell you I’m your man, you win some, lose some – it’s all the same to me…»
Неожиданно музыка стихла. Я открыл глаза и посмотрел на Галю. Она стояла возле музыкального центра, поджав губы.
- Нам пора идти, если ты не забыл о своем намерении погулять с нами.
«Нами» неприятно резануло слух, но я, ничего не ответив, встал и пошел одеваться. Пережить этот день, эту прогулку, может развести этого самонадеянного, высокомерного «альфа-человека» на деньги. – Решил я сам для себя, смотрясь в зеркале. Я выглядел хорошо, даже когда мне было плохо. Во всяком случае, я себе нравился, хотя иногда, после какой-то неудачи, красивая рожа, глядевшая на меня, была как соль на рану. Знаете, ведь для мужчины красивая внешность – это далеко не то, что ему на самом деле нужно. Иногда я бы с удовольствием поменял свое лицо на крупное, покрытое мелкими, красными ямками от прыщей рыло, лишь бы взамен получить нормальное зрение и вообще здоровье. Я вздохнул, поправляя очки и вязанную кепку.
- Что ж, я готов. – Галя закончила надевать сапоги.
- Помоги мне. – Она показала на пальто.
- А мы не слишком тепло оделись?
- Там ветер противный. Пошли. – Холодно, пряча взгляд, сказала Галя, открывая дверь.
Мы вышли из дому, и я со скукой осмотрел двор, практически не менявшийся – только дряхлеющий из года в год, начиная с того времени, когда я маленьким ребенком переехал сюда со своей покойной бабушкой. Медленно ржавела детская площадка. Год назад срезали ракету – мою любимую в детстве горку, с которой меня невозможно было снять. Срезали после того, как в соседнем районе упавшие качели убили ребенка. А в другом углу двора был пожарный гидрант, который мы использовали, чтоб поливать друг друга водой, бегая с бутылками по двору от мальчика, у которого был единственный водяной автомат, чтобы потом, сговорившись, окатить его всем вместе, визжа от удовольствия честной мести. Наверное, он до сих пор там, хотя теперь мне все равно.
Сейчас все выглядело по-другому, и я давно уже не видел детей, бегающих на улице, родителей, куковавших на балконе. Не слышно и криков: «Саша, Андрей, Маша, Илья, Миша, Оксана… иди домо-о-ой» У всех есть мобильники, но дело даже не в этом. Все сложнее, чем кажется. Кто-то уехал, один в Израиль, другой в Америку; кто-то просто исчез; кто-то, и это большинство, ходят с серьезными, насупленными, уже слегка одутловатыми лицами. По вечерам они сидят на лавочке под домом и каждый раз, проходя мимо, я старательно киваю головой, стараясь придать лицу благодушное выражение. Раньше они предлагали выпить, теперь думают, что я зазнался и на мое приветствие я встречаю косые взгляды.
Сухой, холодный ветер бросил в лицо горсть пыли. Киев не убирали уже так давно, что даже при небольшом движении воздуха, вверх, закручиваясь в миниатюрные торнадо, поднимались тучи мелкой земли, песка, пепла, гари и копоти.
Мы, нагнув головы, шли в проходе между домами, служившем для ветра чем-то вроде аэродинамической трубы. Я крепко взял Галю за руку. Иногда мне казалось, что для нас было бы лучше жить вдали от цивилизации, вместе. Противостоя не двуногим хищникам, а пронзительным ветрам, жаре, холоду, живя честно, без лжи, без правильного и неправильного.
Я посмотрел на Галю, на ее белое пальто, тщательный макияж, темные очки, стильный платок, который она прижимала к голове рукой в красивой белой перчатке. Все у нее было подобрано тщательно и со вкусом. С любовью… к городу и приятному обществу, к денежным тратам просто ради красоты. Я знал, что она не любит дикие места, походы и грязь. Ей нужна стабильность и забота, она не хочет невозможного, она никогда не станет совершать ту же ошибку снова и снова, просто из желания доказать свою правоту, переломить правила жизни, которые невозможно переломить. Для нее главное, чтоб все было красиво. В наше время это уже большой плюс.
«Его забег по граблям закончился только со смертью» - Придумал я эпитафию себе на могилу и невесело оскалился.
- О, Господи. – Вслух произнес я. И Галя с вопросом посмотрела на меня, но я молчал. Она сжала мне руку.
- Что такое? Что с тобой?
- Ничего, просто, когда в душе все перемешано, руки сами собой опускаются.
- Ты мне как-то рассказывал про захламленную реку. Почему ты не можешь дать силе течь в твоей жизни, как ты говорил? Незачем уменьшать течение, нужно убрать хлам и вода не будет бурлить. Болото – это зловещая тишина, вестник смерти… - Она повторяла речь, которую я как-то ей зарядил после прочтения какой-то статьи в журнале.
- Да, я знаю, я тебе многое чего говорил и даже писал! – Резко перебил я ее, скрежеща от злости зубами.
Нет, все-таки люди – свиньи. Они ценят потерянное больше, чем существующее исключительно из жлобства. И тогда я, не желая вспоминать наши первые встречи, предпочел защититься, как крыса, загнанная в угол – бросившись с яростью в атаку.
- Просто недавно я перечитывала твои письма, они такие светлые, полные надежды и любви, а сейчас ты злой и неуравновешенный. – Добивала меня Галя. Я кусал губы, пытаясь не выдавать свои эмоции, похожие на слабовольный, бесконтрольный плач пьяных.
- Хорошо, почему ты так и не бросила курить, если тебе так нравится идеи дзен-буддизма, намешанные с нью-эджем? Почему ты все время зависишь от того, что я говорю, что я делаю, как себя чувствую? Если мне плохо, то тебе тоже плохо, но ты меня не поддерживаешь, а вместо этого обвиняешь! Мне плохо из-за тебя – значит, ты и виноват. – Раздраженно и громко проговорил я.
- Прекрати!
- Прекрати! – Перекривлял я ее, и она резко забрала руку. Я крепко схватил ее ладонь и Галя попыталась меня оттолкнуть.
- А я тебя люблю, между прочим. Сильно люблю. – Сквозь зубы, будто под приступом какого-то садизма, проговорил я.
- Неправда, ты эгоист и обманщик! – Она стояла передо мной, уже не пытавшаяся вырваться, только отворачивая голову и плача.
- Ну, ладно. – Я ее отпустил. – Ну что, стоим, пошли?
Галя ничего не ответила и, достав зеркальце и платок, начала, осторожно, чтобы не испортить макияж, вытирать глаза.
Я наблюдал за ней и жалость, намешанная с какой-то странной яростью, кипела внутри. Мне хотелось ее одновременно и успокоить и убить, так что я просто стоял рядом с отсутствующим видом, до крови закусив губу. Боже, как она может делать так больно? – В который раз я задавал себе вопрос. – Неужели кто-то сможет сделать это сильнее? Как мне убрать ее?
До встречи с нашим «гостем» мы не разговаривали. Я молча перебирал в голове английские фразы, зная, что если этого не сделать, я не свяжу и пары слов.
*****************************
Ничего так погодка. Немного ветреная, но зато и не жаркая и не холодная, по небу быстро летели громады облаков, похожие на химерные, лишенные своей четкости линий парусники. Внизу горячее солнце быстро сменялось прохладой тени, чтоб потом тонкие, золотистые лучи снова выглянули из-за очередного кучевого облака. Порыв ветра бросил в лицо горсть противной городской пыли. Галя опустила голову.
Вот так все время. – Думала она. – Если бы Киев убирали вовремя, то мне бы в лицо просто дохнул приятный ветер, я слегка бы прищурила глаза, чтобы успеть заметить, как солнце прячется за очередную, невероятной формы тучу. А здесь приходится опускать голову, закрывать глаза. И он как всегда идет с надутым видом, уперев глаза в асфальт. На что он вообще способен кроме как надуто разглагольствовать и чуть-чуть играть в покер?
Галя посмотрела на меня, но я этого не заметил, продолжая идти в замкнутом, внешне безразличном молчании.
Зря мы пошли вместе. – В это время думала Галя. – Мы постоянно ссоримся, и я ничего не могу с собой поделать. Я не могу сдерживаться, когда он что-то делает не так, потому что он все время что-то делает не так и даже не пытается это поменять! С ним происходят неимоверные вещи, он гробит себя, а меня вместе с собой, удивляюсь, что он этого до сих пор не понял.
Мы приехали на Саксаганского и ждали Кристиана на условном месте, он опоздал на минуты три. За время дороги и ожидания мы не обмолвились и словом, совсем как чужие. Галя ехала с таким обиженным видом, будто собиралась лопнуть. Лицо горело, а руки мерзли, и ей все время приходилось их мять.
- Добрый вечер, здравствуйте. - Обратился Кристиан к Гале на немецком, ко мне на английском. Галя прекрасно знала, что в Киеве ему не с кем из знакомых поговорить на родном языке, кроме нее, поэтому была уже в предвкушении устать от этой гавкающей речи, к тому же, на сколько она знала, Кристиан говорит на английском по мере надобности, не более, и будет, скорее всего, говорить по-немецки.
Мы взяли такси по центру города за 75 гривен. Таксист увидел иностранца – и мы не спорили с ним. Кристиану слишком сложно было втолковать, что если он хочет получить меньшие цены, то должен молчать и держаться позади.
-Да и вообще, у вас странное государство. Я работал на свой первый Порш полжизни, а здесь такие машины, что слов нет и при том в таких количествах! А таксисты не могут и двух слов связать на иностранном. – Возмущенно говорил Кристиан, взявший с собой на карманные расходы тысячу долларов. – Плохой здесь сервис.
Иногда он вспоминал, что я его не понимаю и повторял мне, иногда Галя мне переводила. В конце концов мне надоело толкать ее в бок и я замолк, сосредоточившись на пузырьках в пивном бокале. Мы сидели в Планете Суши. А Кристиан в это время тараторил на немецком всякие мелочи: спрашивал, как далеко мы отсюда живем, говорил, что на выходных в центре легче с транспортом потому, что его меньше, спрашивал, как далеко находятся окраины Киева, говорил, что устал от Украины окончательно, говорил, что встретиться этим вечером было чудесной идеей. Галя улыбалась, кивала головой, говорила какие-то короткие фразы, в которых умудрялась делать ошибки, после чего начинала извиняться со смешным видом. Кристиан выслушивал ее извинения с вежливым безразличием и что-то успокаивающе ей говорил, после чего разговор продолжался.
Потом ели суши. Обслуживание было таким ужасным, что мне хотелось как можно скорее уехать домой, Галя с недовольством осматривалась вокруг – посетители были какими-то серыми. Она не любила серых людей. Кажется, в центральных дорогих местах должны быть красивые манерные посетители, а персонал как можно обходительней. Хотя, что хорошего в манерности? Я часто знал, что у нее происходит в голове, хотя до полного понимания было далеко – мне зачастую было безразлично, я сосредотачивался на своих мыслях, на своих мечтах, которые с каждым годом не приближались, а удалялись. Возможно, что по пути она думала вообще не о том, что я ей приписал. Может, ее вообще никогда не было в моей жизни. Может, может, может.
Атмосфера в кафе вызывала лишь угнетение и отвращение, хотя интерьер мне нравился – приятные тона, удобные диванчики, столики, музыка. К тому же, Кристиан все время говорил на немецком, и мне стало это надоедать. Я закрыл глаза и представил себе мягкие, но в тоже время таящую в себе угрозу волны. Паруса тихо похлопывали, в ожидании, когда сильный ветер крепко натянет их, и накренившаяся яхта побежит в бодром бейдевинде, рассекая волны, будто желая вскрыть вечно хранимые тайны океана. Я был уже не здесь.
- Понимаешь, Галина, в жизни – не так, как в покере – повезет, не повезет. Здесь вероятности верны – работаешь, значит, получишь ожидаемое.
- Вы играете в покер? – оживился я, услышав случайно знакомое слово.
- Да. Очень давно. Вот почему я начал курить. А до этого ведь занимался спортом серьезно.
- Я тоже играю. Вы в какой вид? А спортом можно начать занимать в любое время.
- Не в любое для меня. Пять месяцев назад я провел полгода в больнице - сердце, мне уже 70, жизнь идет на спад, но во мне еще столько бодрости, что я готов улететь на Луну, только не хватает того же здоровья. Покер – отличное хобби. Я больше Омаху люблю. Тебе сколько? Я начал примерно в 23. Там, конечно, многое от карманных зависит – повезло – пришли хорошие карты, не повезло – ты не в игре. Главное не слететь с катушек, уметь остановиться, сегодня не везет – уходи. Ты играешь в интернете? – Быстро затараторил он, из чего я понял, что ответы ему, в основном, безразличны.
- Конечно. Но не думаю, что все дело в везении. Вероятности, математика, психология, искусство блефа. Это все нюансы. Вам бы курить меньше. – Натянуто улыбаясь ответил я ему и снова уткнулся в кружку, думая, что наш разговор похож на перечисление ключевых фраз ломаным языком. Как двое глухих.
- Вы отлично выглядите! – заметила Галя, радуясь тому, что может, наконец, помолчать и что мужчины стали говорить между собой. Разговаривать про покер ей совершенно не хотелось.
- Спасибо, дорогая, очень стараюсь. Иначе как же я познакомлюсь с обворожительной молодой славянкой – высокой и стройной, блондинкой, знающей немецкий.
- Извините, но она – моя. – Попытался пошутить я, смеясь, Кристиан понимающе кивнул и развел руками, а Галя потупила взгляд.
- А по поводу не курить, так я тебе скажу. - С важным видом человека, привыкшего распоряжаться, продолжал наставлять Кристиан. - После больницы я не курил около трех месяцев, мне от этого только хуже, к тому же мне нужно что-то держать в руках, когда я играю в покер, кофе – не вариант для моего сердца, чай не очень люблю, а сигареты успокаивают. Ты понимаешь, покер – это игра, хобби, увлечение. Ты этим можешь заработать, но очень мало, и есть огромный риск. Я больше предпочитаю работать по-настоящему: продавать, покупать, заключать сделки, расширять границы. Понимаешь? А покер – это моя разрядка, своеобразный отдых, я бы сказал даже какой-то мазохистский вид отдыха, - он засветился белозубой улыбкой.
- Покер – это не хобби, это наука и страсть одновременно. А на счет «работать по-настоящему» и «расширять границы» - это менее честные игры, там нет равных условий изначально. В покере их тоже нет, но все-таки там больше правды, чем в том, что вы называете бизнес. Покер – идеальная модель нашего лживого мира. Возможности, инвестиции. И, наконец, отсутствие друзей за столом. Только за правилами внимательно следят, и выполняются они вне зависимости от количества ваших фишек. – Со слабой надеждой, что он поймет, что я имею в виду, ответил я, против своей воли втягиваясь в разговор.
- Я тебя плохо знаю, но, кажется, ты мне напоминаешь меня в молодости. Знаешь, в 45-м году я жил в Восточной Германии и мое детство нельзя было назвать очень радостным. Посмотри на меня, мне 70, у меня есть практически все благодаря упорному труду. А настоящей, глубокой радости так и не появилось. Ты ждешь чего-то, сам не знаешь чего. Не жди, иначе станет только хуже. Надеюсь, Галина помогает тебе отвлекаться от дурных мыслей. – Кристиан хитро подмигнул.
«Отвратительный тип, даже не скрывающий своей похоти. С чего это он решил нам открывать свою душу?» – Подумал я, теперь внимательно за ним наблюдая, и сказал:
- Я иногда не вижу смысла в потугах получить то, что получить невозможно.
- Мне пришлось много работать, чтоб обрести то, что называется уверенность в завтрашнем дне. Жить мне осталось лет десять, в этом я уверен, денег на все мне хватит. А сколько во мне еще желания жить. Как бы мне хотелось найти молодую, красивую жену, с которой я смог бы скоротать свои дни до смерти, не думая о ней. Она так меня пугает! Я не заработал бессмертия, не получил просветления. Я – обычный человек, старающийся радоваться мелочам и не обращать внимания на неприятности, которых можно избежать. Вообще, я надеюсь найти себе славянку.
- А я не могу не обращать внимание на несправедливости. Такие как ты приезжают сюда с поучениями и сами беззастенчиво пользуются теми возможностями, которые дает вам страна дураков. Мы вступили в мировую торговую организацию. Галя переведи это, пожалуйста. – Я толкнул ее в бок. – Сложно выразить во всех нюансах то, что я имею в виду на английском. И что? – Продолжил я, повернувшись к Кристиану. – В Запорожье на автомобильном заводе стоят Ланосы рядами, которые нельзя продавать дешевле, из-за договоренности. Так как машины такого класса имеют наименьшую цену, ниже которой опускаться нельзя. Причем продавать нельзя даже для внутреннего рынка. Понимаешь, что я хочу сказать? Ферштейн? Получается по вашим правилам так, что мы вам должны продавать сырье, а вы нам технику, сертифицированную в обязательном порядке именно по вашим стандартам. Мы даже своей теперь в полном объеме пользоваться не можем! – Я остановился и залпом допил остаток пива.
- Господи, что с тобой? Я тебе еще раз говорю, посмотри на меня, я добился всего самостоятельно. Мои родители были пекарями в малюсеньком городке, держали хлебный ларек. Думаешь, они смогли меня поставить на ноги? – Кристиан говорил снисходительно, и это меня задело, хотя я уважал в нем те черты, которых мне не хватало, хотя бы для достижения тех глобальных гуманистических целей, которые я перед собой ставил. Я знал, что Галя считала меня полумошенником-полужертвой, в то время, как Кристиан в ее понимании был «бизнесмен» - уважаемый человек и это бесило меня еще больше.
- Отлично, но все чего ты добился, ты добился для себя. – Быстро заговорил я. – В твоем мире тебе комфортно, в твоей стране бережно хранят и культивируют все отклонения от нормы, зная, что одно из таких отклонений может быть правильной, хорошей мутацией. Переведи это Галя. – Я разнервничался и вставлял русские слова, не зная, как они переводятся на английский и все время тыкал в бок Галю, чтоб она ему их объяснила. – А у нас люди живут, будто к стенке припертые. Сложно рассуждать о справедливости, когда счета приходят.
- Ну а кто добился того, что у нас лучше, чем у вас? – Кристиан вопросительно поднял бровь.
- Не такие, как ты. Этого добились люди, не разъезжающие по отсталым странам в поисках молодых жен.
- Очень интересно, а что в этом плохого? Все, что я могу, я заработал сам. И это законно.
- Причем тут закон? На нем все не заканчивается. Я считаю, что это неправильно и надеюсь, что наша страна поднимется и еще даст трепку и Европе, и России, и Америке, попеременно играющие с Украиной в друзья, а в итоге только защищая свои интересы. – Сказал я раздраженно, понимая, что со своей неподготовленной искренностью сейчас похож на идиота.
- Вот и вы защищайте. Я тут причем? – Кристиан довольно улыбался. – Мы можем, а вы – нет. Где тут несправедливость?
- Вот именно, что нигде. Только тогда к чему все эти разговоры о законности? Если есть возможность – это законно. Разве не так? Вы можете увозить отсюда, как скотину, глупых девушек, потому что они все хотят «сказки», вами же и разрекламированной.
- Я не занимаюсь рекламой. – Кристиан меня понимал, но продолжал отмахиваться. – Мне интересен этот разговор, но он ничего не поменяет.
- Это ты правильно сказал. – Ошибочно согласился я, почему, впрочем, я пойму гораздо позднее, иногда даже пустые философские беседы что-то да значат. – А вообще, прежде чем заниматься внешними врагами – надо заняться врагами внутренними. Хотя и у вас и у нас плохие воспоминания об этом. Но мне все-таки кажется, что железная рука – это, может быть, и не так уж плохо, как кажется. Мне бы нравилось, если бы сильные мира сего боялись так же, как бездомные бродяги. По крайней мере, так честнее.
- Ты сам не знаешь, чего хочешь. – Задумчиво пожевав губами, ответил Кристиан. – А насчет ваших девушек – их воспитали так родители и ваше общество. Если они тебе не нравятся – это твое дело.
- Моего прадеда репрессировали еще в 20-х. – Неожиданно встряла в разговор Галя. – Расстреляли в Сибири, а его жену с тремя детьми выгнали из дому, из их дома, посреди зимы, отобрав все имущество. Они были зажиточными трудягами. Неужели от этих репрессий, ты хочешь сказать, мир стал лучше? Ведь мой прадед – не единичный случай, сколько тогда убили интеллигентов, оставили одну шваль, отбросы невежественные. – Галя боялась моей агрессии. Ее голос слегка задрожал.
- Ты не поняла. Я говорил о чистке как раз этой швали. Ну, естественно, нужно убрать так же дегенеративное руководство, сломав систему. – Уже без напора ответил я и продолжил. – Те, кто не захотят ходить строем, будут принуждаться к этому, и все станет справедливо на своих местах. Главное – это выполнение правил, в конце концов, если играть – так честно. Без одинаковых правил для всех ничего не выйдет. Люди лживы по своей природе. Поэтому справедливость – это не норма, а исключение. Это то, чего можно добиться только силой.
- Да тебе с таким настроем осталось только на крест, - заметил Кристиан, пытаясь ироничной шуткой как-то смягчить разговор.
- В точку. – Ответил я с придыхом. Я опустил взгляд назад в бокал, пыл пропал, азарт потух, я был измучен и выжат.
«Проклятый покер, он убил его, его нервную систему сведя до отметки «ноль» - Подумала Галя, глядя на него. – Еще и чепуху какую-то порет. Какая я несчастная, находясь рядом с ним. Он не хочет не то, чтобы работать, даже жить. Готов стрелять всех налево и направо, а потом сойти на крест в роли мессии. А себя-то спасти не может. Насколько они разные. Один старый, но полон жизненной энергии. Другой молодой, но практически мертвый и отрешенный. Один тоскует по жизни, которая скоро закончится, а другому не хватает подходящей причины, чтобы пожертвовать собой. В основном потому, что ему просто скучно»
Возможно, тогда она думала именно так. Мне кажется, что я знаю, о чем она думает. Или у меня какая-то форма «синдрома Кассандры»? Только обращенный в прошлое. Ведь для того, чтобы прийти в отчаяние иногда достаточно знать прошлое. Будущее – это уже чересчур, это сверх человеческих сил.
Галя посмотрела на иностранца. Он что-то рассказывал о своем детстве, переезде в Австрию. Неожиданно, он показался ей привлекательным и достаточно свежим на свои года, стильная рубашка молодежного цвета, аккуратный маникюр, а седина ему удивительно шла, никакого лишнего веса, белые зубы и светлые глаза.
И тысячу долларов наличкой только на развлечения. Ведь он, скорее всего, еще пойдет поиграть в клуб после этого, потом сходит на дискотеку. – Мелькнула мысль, которую Галя тут же стыдливо отогнала, как будто это была оставляющая отравленный след многоножка.
Потом она развернулась немного ко мне. Я так и сидел, потупившись в бокал: густые длинные ресницы и немного приоткрый рот с пухлыми алыми губами. Я был в тот момент таким поникшим, таким серым в ее глазах. Она подумала, что я сливаюсь с другими посетителями, не смотря на свою привлекательную внешность, я просто начал сливаться с остальными, и поэтому ей стало обидно и страшно. Любовь к красоте – страшная по своему разрушительному действию сила. Гламур, интеллектуальный гламур, деньги, деньги, сплошной эстетизм новой волны намешанный с мещанством. Ее сердце сжималось при мысли о будущем, которое ее ждало вместе с этим живым трупом рядом.
«Почему я должна на себе его тащить? – Думала она. – Если он меня любит, то почему только регрессирует? А ведь дальше - хуже. Это ясно, как Божий день»
- Спасибо, ребята. Мне было так хорошо с вами встретиться. – Мы прощались с Кристианом у машины такси, мы ехали домой, а Кристиан собирался еще поиграть в покер. Мне не хотелось с ним идти. Хотелось спать, сладко, безудержно, и видеть при этом розовые сны, отвлекающие от всех тревожных мыслей.
– Ты отличный парень, береги Галину, вот моя визитка, напиши мне и-мейл, чтобы мы могли поиграть вместе в интернете в покер. Раз ты собираешься домой. Галина, ты прекрасно сегодня выглядела, - он целовал ей руку, говоря уже по-немецки - позволь тебя пригласить в ресторан, мы сможем поговорить вдвоем, без излишней философии. Если позволишь, я позвоню тебе завтра днем. Заодно поговорим о твоем повышении.
Галя растерялась, должно быть, зрачки расширились, а в голове пронеслась куча мыслей. Я бы это заметил, если бы мне не было все равно – мне положено такое замечать.
Она, наверное, ответила:
- Да, позвоните мне. Спокойной ночи.
Я этого всего тогда не знал. Просто потом додумал. Может, они вовсе и не тогда начали сближаться? Но к тому, что в итоге получилось, реальные события имеют гораздо менее существенное отношение, чем то, что мне кажется. Потом, тогда, все будто в тумане расплывается. Иногда мне вообще начинает казаться, что я не знаю, что на самом деле произошло, а что – нет.
Мы сели в машину. Сказали адрес и поехали по ночному Киеву – замечательному городу, если не знать подробностей. Ночь покрывает все недостатки. Смотреть на отражение огней на Днепре и любить Киев, любить неосознанно и неожиданно, отключив голову, потому что разумный человек вряд ли может полюбить что-то обладающее таким огромным количеством недостатков. Такси поворачивает, и в убаюкивающем сне мне кажется, что меня закручивает по спирали в гигантскую воронку. Мне тепло и безразлично. Я люблю потому, что не знаю. Ничего не знаю. Или потому, что слегка пьян. Я всегда добрый, когда пьяный.
Галя смотрела на меня, глядящего в окно задумчиво, внимательно, я был далеко от нее как последних пару месяцев.
- Что он говорил тебе так долго? – Спросил я, не поворачивая головы и поэтому не увидел, как вздрогнула Галя, чтоб через секунду подумать. – Даже не поворачивает голову в мою сторону!
- Желал всего хорошего.
- Я напишу ему все-таки. И пришлю несколько книг о покере, чтобы не думал, что покер – это везение. А вообще, он – старая немецкая свинья. Но он мне понравился, в нем есть что-то интересное. Такой современный Мефистофель, знающий что, где и почем.
Галя молчала, погруженная в свои мысли.
***
Следующая неделя прошла как обычно, единственное отличие – это то, что я молчал больше обычного, да и Галя тоже. Я не видел в этом ничего неправильного или странного, точно так же как и доведенный до отчаяния бедняк может не увидеть обман, если ему на пустом месте предложат деньги. Он поверит во что угодно. Я беспокоился, но думал, что все это временно. Все устаканится, мы привыкнем к обыденности. Сохранять отношения такими, какие они были в самом начале невозможно. Иногда я с досадой вспоминал о тех деньгах, что мы потратили, из-за чего мне пришлось перейти на меньшие ставки. И сложно было ее гасить, слушая замечания о нехватке денег, о свадьбе, о работе, о покере.
Я играл, играл плохо. Мне снились страшные сны. Был один самый страшный. Я пришел в покерный клуб, купил фишек и пошел играть, он был весь затемненный и пустой, за одним единственным столом сидела бабушка с такой же горсткой фишек, как у меня. Стол освещался единственным прожектором. На границе между светом и кромешной тенью, скрывающей гигантский, гулкий зал, стоял охранник. Я попытался рассмотреть его лицо, но не смог и перестал таращиться.
- Вы играете? – Неуверенно спросил я.
- Непременно, непременно. – Оживилась с натянутой улыбкой бабушка. – Только вас и ждала.
Я сел и покосился на странные звуки, доносящиеся из темноты.
- Не нервничайте. – Тут же сказал мне охранник. – Этой игре никто не помешает.
- А что? – У меня по спине побежали мурашки, и фразу я сказал неожиданно высоко.
- Ничего, внучек, я и играть-то толком не умею, не то, что ты. – Бабушка прошамкала беззубым ртом, и я понял, что она совсем старая.
- А правила вы хоть знаете? – Немного успокоился я. – Если она не шулер, а просто хороший игрок - она меня не обует.
- Знаю, в моем-то возрасте не знать. – Обиженно ответила старушка. – Побольше, чем ты правил знаю.
- Я их все знаю. – Без желания спорить возразил я ей. – Играем без дилера?
- А зачем он? Мы без него разберемся. – Старушка затряслась в странном смехе, внешне смахивающем на истерику. Мне показалось, что я слышу, как при этом перестукиваются кости обтянутые сухой, сморщенной кожей, усеянной редкими длинными волосинками, но я подавил улыбку или удивление. Главное – игра. Все внимание должно быть отдано ей.
- Я раздам сейчас карты, и мы определим, кто из нас будет дилером в следующей раздаче, хорошо?
- Делай, как знаешь, внучек.
Мы начали играть. Она играла рассеянно, и мне легко удавалось воровать у нее ставки. Я раздал себе три и шесть разномастные и беззастенчиво тут же сделал рейз, стараясь украсть у нее большой блайнд. Она колировала, и я без особого энтузиазма выложил флоп – три червовая, три бубновая, червовый валет. Я сразу оживился, но виду не подал. Мне надоела эта легкая игра.
Шум за спиной охранника с каждым разом становился все громче, и он уже несколько раз уходил, чтоб по возвращении успокаивающе кивнуть головой и снова стоять бесстрастным истуканом.
У меня был шанс выиграть весь стек противника – главная цель любого профессионального игрока, рассматривающего все остальное как побочные, подготавливающие действия. После этого я чувствую себя победителем. Всегда. Я могу выиграть намного больше, но только раздевая кого-то до нитки можно получить истинное торжество.
Я спокойно и внимательно смотрел на бабушку.
- Сыночек, а какая вероятность получить флэш на терне или на ривере, если на флопе у тебя прикупной флэш?
Я напрягся. Я вообще не любил разговоров за столом, так как это было то, в чем я проигрывал. «Может, у нее какая-то премиум пара? – Лихорадочно думал я, злясь на нее за этот вопрос. Я несколько раз осторожно вдохнул и сказал сам себе: Играй так, как если бы она этого не произносила»
- Можете считать, что 25%, тогда точно не ошибетесь, бабушка.
- Какая я тебе бабушка? – Она опять засмеялась. – Чек.
- Чек. – Ответил ей я, понимая, что, скорее всего, делаю ошибку.
Я выложил на стол червовую шестерку, заставившую меня порадоваться тому, что заядлым игрокам тоже иногда везет.
Если она прикупала флэш, прикрывая свои действия такой детской ловушкой, то я впереди, если же у нее пара валетов и она меня провоцировала, то я позади. Я не мог понять логику ее действий и готов был ставить просто по карте.
- Ва-банк. – С довольной улыбкой ответила бабушка
- Колл. – Тут же ответил ей я.
Старушка открыла свои карты – две червы, флэш; я открыл свои карты – фулл-хаус.
- Вы еще будете играть? – Спросил я бабушку, думая о том, сколько выиграл и что надо будет сыграть с ней еще раз.
- Нет, думаю, нет. – Ответила она с безразличным видом. – Уже время пришло. Пора. Иди менять фишки.
- До свидания, спасибо за игру, у вас есть потенциал. – Со сдержанной улыбкой ответил я.
Я пошел к кассе и положил фишки на прилавок. Кассира ловко и быстро их пересчитывала.
- У вас шестьсот фишек. – Быстро тараторила она. – Мы вам должны шесть долларов.
Я от удивления раскрыл рот, чтоб через секунду изумленно промолвить:
- Когда я заходил, то за триста фишек дал триста долларов!
- Ваши фишки уже ничего не стоят из-за инфляции. Видите – здесь на каждой написано ваше имя? Через полчаса я бы их у вас взяла бесплатно, так что ваше счастье, что вы сейчас закончили играть.
Я посмотрел – на каждой фишке по кругу была выбита моя фамилия, даже на тех, что я выиграл. Я стоял, не зная, что ответить и тупо смотрел на пять смятых, засаленных бумажек и две монетки.
Потом я кричал и возмущался, но все уже плыло перед глазами, со всех углов ко мне бежали люди. Они тянули ко мне свои руки и что-то кричали. Я пытался драться, но какой-то низенький и худой человек с непропорционально большой, похожей на бульдожью, головой, одетый в черный сюртук, крепко схватил меня за обе руки.
Я проснулся измочаленный, удивляясь, как точно я запомнил карты, которые мне раздавали. Размял затекшие руки – на них стоял темный отпечаток двух ладоней. Мне стало плохо, будто изнутри хлестнули кошкой(1), и я обхватил голову руками.
- Что с тобой? – Спросонья спросила Галя.
- Ничего, спи. – Буркнул я, быстро надевая рубашку, чтоб она не видела моих рук, после чего, залпом выпив на кухне холодного вчерашнего чая, бросился на улицу.
Был еще рассвет и холодный воздух попытался убедить меня в том, что следы на руках мне показались. Мимо проходили редкие прохожие. Волоча по асфальту портфель, прошел школьник.
Он что, едет в другой конец города? – С вялым сочувствием удивился я и закатал рукава, чтоб посмотреть на отметины еще раз. Никаких следов не было. В каком-то странном оцепенении я пошел к круглосуточному магазину и купил сигареты. Несмотря на большой перерыв – я не курил около трех месяцев, дым не дер горло и легкие, что означало лишь то, что я был в состоянии нервного возбуждения. Я уже начинал замерзать.
Надо сходить к врачу. – Решил я, уже жалея, что вообще вышел на улицу.
- Ты куда ходил? – Спросила, не поворачиваясь, Галя, что-то готовя на кухне.
- Гулять.
- Зачем?
- Нет, ничего. – Невпопад ответил я, морщась, как от боли и Галя, по-видимому, не решилась больше спрашивать
Когда мне плохо я прячусь в раковину. Меня нет. Я становлюсь другим. Мне будто безразлично, но каждая мелочь задевает.
Галя уже не возмущалась моему молчанию, и это меня беспокоило, хотя точно так же мне было бы плохо от ее расспросов. Когда мне плохо - никто и ничто не может помочь. Оно приходит ниоткуда и уходит никуда. Оно мучает меня до тех пор, пока не насытится, вне зависимости от того могу я терпеть или нет.
- Мне надо к врачу. – Сказал я, желая привлечь ее внимание.
- А… - Протянула она в ответ. – Ты что будешь – гречку или картошку?
- Гречку. Это китайская?
- Не знаю, кажется – нет. – Галя с безразличным видом поставила мне тарелку и пошла одеваться.
- Куда ты собралась?
- Пойду, погуляю.
- Куда?
- Никуда, просто погуляю, по магазинам пройдусь.
- Ладно, а Кристиан еще в Киеве? – Она одевалась в коридоре и ответила после паузы:
- Хочешь с ним поиграть – позвони. Я побежала. Пока.
Я молча жевал гречку. Галя всю эту неделю занималась только этим гостем, владеющей той компанией, в которой она работала, но практически ничего не рассказывала. Тогда во мне шевельнулись подозрения, но, вспомнив, что мы почти не разговариваем и что австрийцу 70 лет успокоился. В конце концов, она могла и с кем-то другим встречаться. Она не из тех, кто остается у разбитого корыта, даже у того, что только собирается разбиться.
***
- Да, я вас слушаю. – С настолько искренней улыбкой сказала мне девушка-администратор в частной клинике, что я, быстро, на глаз, оценив ценовую политику заведения, понял, что мой внешний вид тоже сыграл свою роль.
«Хотя, может, здесь всех так встречают. – Подумал я. – Надо будет посидеть понаблюдать»
Это была довольно «крупная», но не толстая девушка, с пропорциональной фигурой. Большая грудь туго натягивала медицинский халат. Лицо круглое, но без излишне больших щечек, длинные, иссиня-черные волосы.
Я в ответ улыбнулся как можно красивее, думая в то же время, что прямиком пойти к психиатру не получится. К кому еще нужно идти, если утром ты отчетливо видишь у себя на руках синяки в виде чьих-то ладоней, а после короткой прогулки они исчезают?
- Я даже не знаю, кому именно надо жаловаться на здоровье. Как-то не приходилось до этого. – Сказал я, подумав, что хочу посмотреть на ее ноги. – Может, вы мне подскажите куда идти или, что еще лучше, проведете?
Я не помню, о чем я тогда думал, начав с ней заигрывать. Может, меня еще можно было обмануть обманчивым блеском чего-то «нового»? Некоторые люди всю жизнь метаются из стороны в сторону, будто вышедшие из сказки «Пойди туда, не знаю куда». Я до сих пор убежден, что я не из их числа. Кто-то может предположить, что мне захотелось «другой» девушки – полной противоположности Гале. Кто-то может считать, что мне было одиноко и хотелось вообще «тепла и ласки». Я не помню, но и не чувствую, что поступил правильно, как, впрочем, и неправильно. Последнее время мне сложно думать, поэтому я просто опишу то, что со мной произошло, не оценивая свои поступки.
- На что вы жалуетесь? – Участливо спросила администратор, деланно невинный вид которой, отчетливо показал, что она в игре.
«Если у нее хорошие ножки. – Тут же решил я. – Она меня проведет»
Я невзначай посмотрел на ее бейджик и прочитал: Оксана Яворская. Поднял глаза, и в душе приятно защекотало – она заметила мой взгляд.
- Рассеянное внимание, бессонница… - Медленно проговорил я.
- Я знаю, куда вам нужно, пройдемте за мной. – Я знал, что она поведет меня к терапевту. И она тоже знала, что я знаю.
«Флирт всегда приятен» – Думал я, пожирая глазами ее красивые, крепкие ноги с упругими икрами.
Мы шли по коридору, и она время от времени оборачивалась, чтоб убедится, что я ее рассматриваю.
- Знаете, я вас так понимаю. – Сказала она, остановившись перед дверью, старательно расправив плечи и выставив вперед грудь. – Это все от работы, я думаю, что большинству людей нужно просто научиться отдыхать. Если вы начнете правильно отдыхать в хорошей компании – все будет по-другому.
Она открыла мне дверь и, слегка подталкивая, притронулась к плечам.
«Какая бесстыжая. – Довольно подумал я и с гордо поднятой головой зашел в кабинет и поздоровался с врачом. – Здравствуйте!»
- Здравствуйте, садитесь. – Терапевтом оказалась усталая женщина лет сорока. – На что жалуетесь?
- Как вам сказать. – Я со вздохом уселся на стул. – Чую со мной что-то не так. Внимание рассеяно, бессонница, кошмары снятся. Часто голова болит. Иногда вещи разные кажутся.
- Например? Что вам казалось?
- Мне приснился страшный сон и после него, когда я уже проснулся… Причем, я ведь сразу вскочил буквально с кровати – когда снятся ужасы, просыпаешься в одну секунду. У меня на руках были следы чьих-то ладоней.
- Они остались?
- В том-то и дело, что нет! Я вышел из дому, было раннее утро. Я вообще не курю, но мне стало как-то не по себе, и я пошел купить сигарет. Покурил, успокоился, закатал рукава, чтоб посмотреть еще раз – а ничего нет.
- Как выглядели эти следы?
- Как синяки, будто меня не просто брали за руки, а держали мертвой хваткой. – Я замолчал, чтоб немного успокоиться. И после паузы продолжил. – Знаете, мне не хотелось бы, чтоб я на самом деле видел эти следы, так что я считаю, что мне все показалось и поэтому хочу получить какое-то лечение – вы понимаете? Нервы успокоить.
- Я вас понимаю. – Врач выглядела обеспокоенной. – Вы, как я понимаю, в разную мистику не верите и вам нужно, в первую очередь, убедительное объяснение, а во вторую – временное облегчение в виде успокоительных или чего-то подобного?
- Нет, мне бы хотелось узнать правду. Единственная проблема, что иногда правда не проясняет ситуацию, а только ее запутывает. Вы меня понимаете? У меня есть какие-то убеждения, во всяком случае, их остатки, какая-то модель мира в голове и если окажется, что я видел те отпечатки, а потом они исчезли – это только внесет беспорядок в мои представления о том, что происходит.
- Я вас понимаю, а вы можете рассказать, что вам снилось? – Было видно, что терапевт думает или, что было больше похоже на правду, старательно этот процесс изображает
- Я бы не хотел этого делать. – Я нервно сглотнул. – В конце сна на меня напали, и один человек схватил меня за руки именно там, где я потом увидел следы. Я практически сразу после этого проснулся.
- Мог ли кто-то вас держать за руки, пока вы спали?
- Нет, никто. – Сказал я, подумав, что Галя точно не смогла бы оставить такие следы, да и зачем ей было бы держать меня, а потом притворяться спящей.
- Я боюсь, что я пока ничего вам не могу сказать. Мне надо почитать соответствующую литературу, я знаю, что подобные случаи описывались, а пока я вам выпишу несколько направлений. Вы не будете против сходить, кроме всего остального, к психологу?
- Да хоть к психиатру! – Меня раздражала ее подчеркнутая вежливость. – Я что сам не понимаю, что у меня может крыша ехать? Я на работе столько уже нервов вымотал, что на нескольких человек бы хватило. Не надо разговаривать со мной, как с дурачком, если хотите отправить к психиатру – так и говорите. – Я говорил громко и недовольно.
- Извините меня, пожалуйста, но я попрошу вас не повышать на меня голос. – Немного обиженно сказала терапевт и продолжила. – Я работаю так, как считаю нужно и лишних направлений я не выписываю, как это принято в некоторых частных больницах.
- Я не из-за денег. Извините меня тоже. – У меня резко заболела голова, так что мне пришлось схватиться за стол, чтоб не упасть со стула.
- Что с вами? – Она внимательно наблюдала, но не сдвинулась с места, чтоб помочь, будто опасалась делать резкие движения. – Вам плохо?
- Голова внезапно заболела и начала кружиться. – Тихо проговорил я. – Иногда такое случалось, но первый раз настолько сильно.
Терапевт молча выписала мне еще одно направление.
- Обязательно сюда тоже сходите. И после всех обследований снова ко мне.
Я посмотрел на бумажку – направление было на томографию. Я помню, как тогда я напрягся и осторожно спросил:
- Вы что, думаете?
- Я не думаю, я не знаю. А для того, чтобы не заниматься симптоматическим лечением – нужно знать. Так что обязательно пройдите все обследования. – Мне показалось, что мое присутствие ей не по душе и поэтому она по-быстрому выписала мне все направления, какие только смогла.
«Интересно, приговоры тоже выписывают на таких бумажках?» - посмотрел я на маленькие листочки с маленьким значком клиники на них.
- Что ж, спасибо. – Я немного воодушевился, вспомнив о горяченькой администраторше. – До свидания.
- До свидания. – Врач склонилась над своими бумагами, уже не обращая на меня никакого внимания.
На reception(е) меня встретила Оксана, будто с уже заготовленной улыбкой, повернувшись в пол оборота, чтоб подчеркнуть и без того заметную грудь и красивый изгиб спины. Я старательно ее рассмотрел и подошел.
- Вот мне надавали направлений. – Я показал пачку бумажек. – А вы сегодня до которого часу работаете?
- Это еще вам зачем? – С наигранным удивлением спросила она.
- Ну как… - Я сделал вид, что смущенно опускаю взгляд. – Кто мне сможет помочь, кроме вас?
- У нас тут администраторы дежурят круглые сутки. – Неожиданно серьезно ответила она. – Вам могут помочь всегда.
- А мне вы нужны. - Я смотрел ей прямо в глаза, понимая – решающий момент был именно сейчас.
- У меня смена заканчивается в восемь вечера. – Наконец сказала она и довольно заулыбалась.
- Хорошо. Еще увидимся. – Ответил я, и пошел по всем кабинетам.
У меня брали анализы, меня прослушивали и прощупывали. Ничего необычного, ничего приятного. Через час хождений по светлым коридорам, мне оставалось побывать только на томографии и у психиатра.
Психиатр был высокий, невозмутимый мужчина, явно страдающий избыточным весом. Он смотрел на меня, как каменный идол с островов Пасхи, выпятив мясистые, крупные губы, которые, казалось, настолько привыкли выражать сдержанное недовольство, что не способны были показать другую эмоцию. Он задавал мне ничего не значащие вопросы, дал пару тестов, попросил нарисовать несуществующее животное, показывал пятна, и после каждого моего слова или действия многозначительно смотрел в потолок, задумчиво почесывая густую, вьющуюся шевелюру.
- Что ж, на лицо определенное нервное истощение. – Наконец пробасил он, окончательно добивая мои стереотипы о том, какие должны быть психиатры.
«Интересно, он начинал санитаром, - насмешливо подумал я, - или это больной, который убил своего врача и переоделся в его одежду?»
- Неужели, и что мне делать? – С озабоченным видом спросил я. Он запнулся и внимательно посмотрел на меня, после чего продолжил, так же внимательно наблюдая:
- Хм, я понял. В таком случае, результат я подготовлю завтра, приходите после десяти – заберете его у администратора, так как завтра я не работаю. – Он что-то написал мне в направлении и принялся с сосредоточенным видом смотреть заполненные мной тесты. – Вы можете идти, до свидания.
- До свидания.
Чистые коридоры, белые халаты, опрятные, спокойные люди. Больница не походила ни на одно из тех описаний, которые можно встретить в «больничных» фильмах ужасов или сюрреалистических рассказах о сумасшедших домах. Даже психиатр ни разу не сдул с меня пылинку. Ничего, хоть слегка намекающее на образы Кизи или Чехова. Ничего другого, что описывало бы страшный мир больниц на память не приходило. Мне оставалось только пройти томографию, и я еще успевал съездить домой, чтоб не ждать несколько часов Оксану.
- Мы обнаружили у вас опухоль. – Будто извиняясь за пролитый на брюки кофе, говорил молодой, уверенно до этого державшийся врач. – К сожалению, есть все основания полагать, что симптомы, на которые вы жаловались, вызваны именно ей. Я пока не могу делать никаких других заключений, полный диагноз и методы лечения я вам скажу после дополнительных обследований и изучения уже полученного материала.
Он говорил много, но я его уже не слушал, запомнив только, что результат получу завтра. Нет, земля не затряслась, и молодой врач разговаривал так, будто только что переехал собаку, которая сама бросилась ему под колеса и теперь оправдывался. Мир не поплыл перед глазами, слова, звук тикающих часов на стене не обострились и не уменьшились. Все вокруг не зазвенело. Я сидел, вытянув ноги и сложив руки на груди в просторном светлом кабинете. Молодой человек участливо предложил мне чаю, видимо, чтоб я успокоился.
- Это когда? – Наконец спросил я, приходя в себя, и не знаю зачем, вытягивая губы трубочкой – я это отлично помню.
- Что когда? – Переспросил меня молодой человек, рассуждавший в это время об эффективности различных методов, против разных видов опухолей.
- Когда мне приходить за результатом? Полным результатом? – Врач смутился, заметив, что его не слушали, и ответил уже без энтузиазма:
- Послезавтра вечером.
В ответ я кивнул головой.
- Как скажете. – Мрачно произнес я и тут заметил, что у врача на халате – возле самого воротника – пятно. Оно было не большим, но и не маленьким, такого оттенка, будто его уже пытались отстирать, но потом бросили эту затею.
«Кто виноват?» - Сверлила голову мысль, казалось, что даже в том самом месте, где у меня была опухоль.
- Где она? – Спросил я.
- Что, простите?
Я наклонил голову.
- Дотроньтесь туда, где она.
Врач замялся, но ткнул все-таки пальцем в голову. Я попытался ее почувствовать, но не мог.
- Лучше не думайте о ней. – Довольно уверенно сказал врач – по возрасту мой сверстник.
- Это как в анекдоте – «Я не укакался»? А вы в ближайшие пять минут попробуйте не думать о белой обезьяне. – Как можно ядовитей произнес я. – Получается? А у вас нету белой обезьяны! Как я смогу не думать о том, что у меня в голове – враг, медленно растущий, уничтожающий меня как личность, так что я перед смертью даже не буду узнавать родных мне людей?!
- Успокойтесь. – Как можно убедительнее сказал человек в белом халате. - Судя по расположению опухоли, вы будете узнавать других людей. К тому же, есть еще значительная вероятность выздороветь почти без потерь для здоровья.
- Я спокоен. – Холодно ответил я, и быстро покинул кабинет.
В коридоре посмотрел в зеркало – все-таки старая привычка держать лицо непроницаемым помогала, хотя довольным, игривым или доброжелательным мое лицо назвать было нельзя. Я улыбнулся – получилось почти искренне, и я повторил попытку. Мимо проходила другая клиентка лет пятидесяти, в странной цветастой шляпе, которая лет 20 назад могла делать ее «интересной», и, удивленно посмотрев на меня, тут же сделала вид, что рассматривает цветы, растущие в горшке.
- Что вы на меня смотрите? – С деланным возмущением посмотрел я на нее и, резко перекосив, на мгновение, рожу, спросил, чересчур сильно шевеля губами. – Вы не подскажите где здесь кабинет психиатра? А то этот молодой человек не знает. – Я указал рукой на зеркало.
Женщина с испуганным видом начала пятиться, и я дико захохотал, уже не сдерживаясь.
- Не зна-а-ю. – Тихо проблеяла женщина, и быстро пошла по коридору, оглядываясь, видимо, из опасений, что я стану ее преследовать.
Мне стало немного легче. Я чувствовал себя игривым, веселым, сумасшедшим и решительным – именно то, что нужно на первом свидании со стоящей красоткой. В этом, конечно, было что-то болезненное, но это не было необычным – я давно не ощущал спокойной, уверенной радости. Если отбросить все, что происходило в целом – я чувствовал себя нормально, еще не до конца осознавая, что со мной происходило. Собственно, я и так слишком долго был угнетен, чтобы подобное известие сильно поменяло мои ощущения.
«Лишний гвоздь в крышку – Помню я мысленно «сострил» тогда. – Зачем платить больше?»
Идя по коридору, я вспомнил о Гале.
Интересно, она мне на самом деле наставляет рога или только решается? – Мелькнула, заставившая скривить губы, мысль. Я остановился и набрал ее номер – не берет трубку. Я набрал снова – то же. Я сел на стульчик напротив двери какого-то «олога» - не знаю зачем. В углу, слева от меня, я заметил небольшой обрывочек паутины, маленький паук старательно и деловито ее чинил, снуя туда-сюда. Я помню, что тогда понял, глядя на него, что правила, что жизнь не поменяешь. Можно бороться и оттягивать неизбежное, если в этом есть какой-то смысл, но ничего уже не поменять.
Я снова позвонил ей, но она не отвечала. Тогда я набрал Кристиана.
- Hello! – Ответил он через пару гудков.
- Ты не знаешь, где Галя? – Спросил я, пытаясь по музыке на заднем фоне представить, где он находится.
- Я с ней сегодня встречался, но сейчас, где она я не знаю.
- Ясно, не хочешь в покер поиграть? - Спросил я, зная, что он откажется от игры, только если находится в компании девушки.
- Нет, я пока занят. – Извиняющимся, подчеркнуто вежливым голосом ответил он, и мне сразу перехотелось что-то выпытывать дальше. Я был слишком уверен в своих выводах. Единственное, что меня смущало – возраст. Все остальное было понятно.
- К черту все это дерьмо! – Буркнул я, вставая и идя к выходу. Мне надо было с кем-то поговорить, и я знал ту, которая не откажется пойти со мной в кафе.
- Привет! – Обратился я к Оксане, со счастливым выражением лица. Внутри меня все переворачивалось, но я умел держаться. Пришлось даже больно ущипнуть себя за ногу.
- Здравствуйте. – Доброжелательно сказала она. – Вы уже все прошли? Какие-то результаты уже есть?
- Да. – С рассеянной улыбкой, будто что-то припоминая, сказал я. – Оказалось, что вы абсолютно правы. Я просто неправильно отдыхаю - не с тем, с кем надо.
- Я очень рада это слышать. Значит, вам скоро станет лучше. – Она внимательно смотрела на меня, будто пыталась сказать еще что-то.
- Я подъеду к восьми. – Сказал я тихо, истратив почти все силы на эту игру. – До свидания.
- До свидания. – С довольной улыбкой ответила мне Оксана.
Я вышел из больницы. Интересно, она смотрела на меня так из-за моей стильной одежды, которую я непонятно зачем одел сегодня перед походом в больницу? Кофейного цвета пальто, с очень приятной текстурой, на вид будто бархатное, тёмно-серый костюм без единой морщинки, белая рубашка, черные туфли, которые я одевал от силы два раза, а этим утром вычистил до блеска, очки в золотой оправе, подчеркивающие интеллигентный вид и в тоже время чувственные, большие губы. Что ж, теперь, после того, как я узнал, что у меня есть все шансы в ближайшее время стать историей, я не отдал бы свою привлекательную внешность ни за что на свете, кроме, разве что, возможности не умирать.
Надо заехать домой и поменять рубашку. Да и вообще, надену джинсы. А назад приеду на такси. – Думал я, идя в сторону маршруток. – А, может, у меня еще есть шансы? – Раз за разом мои мысли непроизвольно переключались, мне даже казалось, что я чувствую у себя под черепом легкое давление растущего, бессознательного комочка, не знающего, что убьет себя вместе со мной.
Я пытался бороться – сжимал челюсть, кулаки, кусал губы, бормотал ругательства, но мой разум отказался мне подчиняться. Домой от метро я почти бежал, пока не начал задыхаться. Ворвался домой и почувствовал, как обмякаю, будто теряя стержень. На негнущихся ногах, не разувшись, я прошел на кухню и, достав бутылку, выпил пару глотков из горлышка. Коньяк успокоения не приносил, и я почувствовал раздражение, стыдясь за свою слабость. Я помню, что тогда вылил оставшиеся полбутылки в раковину и пошел в комнату, где лег в одежде на не застеленную кровать. Я был бы не против заснуть и увидеть другой мир – пусть бы там даже летали стрелы или пули, падали чугунные ядра или осколочно-фугасные снаряды. Мне не хотелось умирать вот так – бессмысленно и бесцельно. Я не имел ничего в этом мире, кроме дыхания, и от этого терять его было особенно мучительно. Его забирали, как могут забрать у человека последнюю драгоценность.
Время тянулось мучительно-медленно. Я переоделся и сидел в коридоре, тупо уставившись в стену и поглядывая время от времени на часы.
Наконец, было пора выходить, и я пошел прочь не желая никуда идти и где-либо оставаться.
Она вышла из дверей клиники, и, старательно стуча звонкими каблучками, пошла мне на встречу, заставив мое сердце биться быстрее. Я надеялся, что нам будет интересно разговаривать, очень надеялся. Ведь, на самом деле, я не хотел остаться в ее памяти, как один из тех скотов, если ее сегодняшнее поведение необычно или, тем более, одним из множества мужчин, с которыми она переспала, если она всегда себя так ведет. Я ее совсем не знал, и мне пока нравилась только ее внешность.
«Что, на самом деле, тебе от нее нужно?» – Спросил я сам себя и, затруднившись ответить, поспешил ей на встречу, чтоб не стоять истуканом, погруженным в свои мысли.
Я не помню, во что она была одета. Помню, что заметил, что на открытой кофточке была приколота красивая брошка в виде ласточки. Мне тогда подумалось, что она ее носит, чтоб мужчины не стеснялись смотреть ей за вырез, под видом разглядывания украшения.
- Здравствуй! – Сказал я, целуя ее ручку, так как это единственный вид ухаживания, который принимают абсолютно все дамы, уже согласившиеся пойти на свидание. А что делать, я не знал, так как вообще не мог собрать мысли воедино.
- Здравствуй. – Она вы глядела спокойно и уверенно. – Куда мы поедем?
- Ты любишь суши? – Не стал оригинальничать я.
- Если честно, мне все равно. Вот только палочками пользоваться не умею.
- Не волнуйся, это не имеет никакого значения. – Сказал я успокаивающе. – Главное, чтоб суши нравились. А то слишком часто мы тратим свое время на то, что на самом деле не нравится. Делаем просто так, без причины, чтоб забить голову мыслями и впечатлениями, но они не приносят настоящей радости.
- Отчего же? Что приносит радость? – Спросила Оксана заинтересованно.
- Осознанность. Когда ты знаешь, чего на самом деле хочешь и не боишься этого.
- А я и не боюсь. Я знаю, чего мне хочется.
- Да? И чего же?
- Тебе слишком об про этом знать. Может, я пока не знаю, как ты отреагируешь на мои мысли. – Оксана улыбалась с извиняющимся видом, но я видел, что она пока не хочет откровенничать.
- Хм, резонно. Может, я сумасшедший. – Постарался я превратить легкое обострение беседы в шутку.
- Да, мне одна женщина жаловалась, что на нее чуть не напал мужчина, по описанию очень на вас похож. – Сказала она, испытывающе глядя на меня.
- Жаловалась? – Удивился я. – Кому?
- Нашему охраннику. Ее напугал какой-то мужчина, и она просидела в женской уборной минут пятнадцать, а потом пошла пожаловалась. – Со смехом сказала Оксана. – А потом мы посмотрели видео с камер наблюдения.
- Ясно. – Я в смущении почесал голову. – Да это же несерьезно все. Я просто пошутил.
- Я тоже так думаю. – Загадочно произнесла Оксана, заставив меня задуматься – увидела она, как я тренируюсь улыбаться или нет?
Мы подошли к такси, и я галантно открыл ей дверцу, после чего сел сам и мы продолжили разговор.
- Мне просто надо было снять напряжение после посещения врача. Надеюсь, вас не смущают экстравагантные действия?
- Они меня восхищают. Знаете, я ведь не из Киева, переехала год назад, университет закончила в Ужгороде. У меня здесь практически нет знакомых, и я соскучилась за чем-то необычным. Чем угодно. – Она кокетливо вздохнула и, сложив руки перед собой, смиренно продолжила. – Так что можете делать, что вам вздумается, только, пожалуйста, без насилия.
Мне было мутно на душе и я, понимая, что сейчас не смогу продолжать беседу только выдавил из себя короткую фразу, согласно кивнул и замолк в апатии. Я еще жил, но уже ощущал себя мертвым. Я что-то говорил, поддерживая беседу. Вполне возможно, что внешне я выглядел просто задумчивым. Оксана оказалось хорошей, интеллигентной собеседницей, которой легко удавалось вести беседу.
- Мой брат работает на Интере звукорежиссером и играет в одной музыкальной группе барабанщиком, может, ты знаешь “***”? – Продолжала тараторить она, с каждой фразой вызывая уважение к себе. Она мне уже просто нравилась, а не только возбуждала. Я подумал, что теперь мне уже не хочется с ней спать. Если бы она была просто дурочкой, то я бы мог с ней переспать, отбросив все дурные мысли, а теперь я испытывал к ней симпатию и не мог спать просто так, безответственно. Я вспомнил о Гале, и боль прошила, будто гарпуном, мою грудь.
«Странно. – Подумал я тогда. – Я заигрываю с другой женщиной, к которой ощущаю влечение, мне сегодня поставили диагноз больше похожий на приговор, а я все равно думаю о своей потерянной любви, и это причиняет мне боль»
- Что с тобой? - Быстро оценив мое состояние, спросила Оксана.
- Сложно сказать. – Я смолк, думая, что ответить.
- Я все знаю. – Проникновенно глядя в глаза сказала Оксана. – Мне Витя рассказал, что у тебя. Мы все посмотрели то видео, и он рассказал.
- Ты не все знаешь. Моя девушка стала встречаться со своим шефом из Австрии, а у меня сейчас полоса неудач на работе, а сейчас еще и это…
Она недовольно поджала губы.
- Тогда зачем ты меня пригласил?
- Потому, что мне плохо, понимаешь? Мне так не хватает общения, простого человеческого общения.
- Ты хотел выговориться с незнакомым человеком, чтоб потом можно было все забыть, и никто из твоих знакомых не видел тебя в минуты слабости? – Сказала Оксана, прямо глядя мне в глаза.
- Нет, вовсе нет. – Я понял, что она уже обиделась, и изо всех сил пытался исправить впечатление.
Из такси мы вышли молча. Я старался, чтоб мы не выглядели как разругавшаяся парочка – и посматривал на нее с улыбкой.
- Действительно, вы не правы. – Наконец выдавил я из себя.
- Конечно, я и сама начала участвовать во флирте, но просто что-то в ваших глазах подтолкнуло меня к этому. У вас очень необычный вид. Какой-то другой, что ли. – Она задумчиво перемешивала чай, бросая на меня короткие оценивающие взгляды.
- Вы не понимаете! – Я в замешательстве поднял голос. – Я не тот человек, который бросается своими воспоминаниями, по крайней мере…
- По крайней мере, тебе так кажется. – Уверенно перебила она, снова переходя на ты и открыла мне дверь в Якиторию, пропуская вперед. – Прошу.
- Нет! – Быстро заговорил я. – Ты не права.
Мы сели за столик и продолжили разговор.
- Я вижу это по тебе. Я хорошо разбираюсь в людях, именно поэтому у меня мало друзей. – Она в задумчивости побарабанила по перечнице. – Ты полностью в себе, в своих мыслях, в своем мире. Тебе только кажется, что ты запоминаешь, что ты контролируешь ситуацию. Ты будто не от мира сего.
Я молчал, находясь в легком ступоре, не зная как отнестись к ее словам.
- Но именно поэтому ты мне сразу понравился. – Продолжила она, и, положив свою руку на мою, посмотрела мне прямо в глаза. Я сидел как зачарованный. В голове вяло промелькнула мысль: «Ну, у нее и хватка». Пустота – приятная, чарующая. Кафе неожиданно исчезло, вокруг не было никого, ни огонька посреди огромной степи, где были только мы с ней, семья одиноких кочевников безмолвно глядящих на пляшущее пламя, в диком, животном единстве. Я потрусил головой и посмотрел на нее. Оксана смотрела не мигая.
- Просто нет слов. – Сказал я, наконец, отряхиваясь от неожиданных ощущений.
- А ты не говори. – Прошептала она. – Идем, просто пройдемся в тишине.
- Мы не будем кушать? – Удивленно спросил я.
- Я не голодна, к тому же, здесь шумно.
Мы вышли из кафе - я оглянулся назад, подумав, что я даже не заметил, как оно выглядит изнутри.
Оксана взяла меня под руку, и мы пошли по вечернему Киеву навстречу свежему, легкому ветру, шелестящему листьями в тихих переулках. Первые листья на деревьях, освещались желтыми фонарями, которые превращали длинные ветки в страшные, черные, когтистые руки, распластанные на асфальте. Я молчал, не беспокоясь, что это вызовет неловкость. Было жарко, и я расстегнул пальто, ловя губами влажный весенний воздух, наполненный первыми запахами цветов и, иногда, скошенной травы
- Ну что? Стало легче? – Спросила меня Оксана. – Иногда то, что на самом деле нужно человеку лежит на поверхности, а он об этом не знает.
- Да, мне лучше. – Сказал я задумчиво. – А почему – не могу понять.
- Твоя осознанность не всегда связана с концентрацией внимания на хаме, стоящем рядом с тобой в общественном транспорте, понимаешь? Или на чем-то, что тебе не нравится. Это не то, что тебе нужно. Иногда можно потерять ощущение реальности для того, чтобы стать более существующим.
- Я не совсем понимаю. Или, скорее, думаю, что понимаю не то, что ты мне хочешь сказать.
- Это нормальное явление. – Сказала Оксана. – Ты сам все это знаешь. Просто удивлен, что это говорю я.
- Да, скорее всего. Ты хороший собеседник. Очень интересный.
- Так я не закончила. – Она говорила уверенно, но не заученно, что давало мне повод думать, что она не цитирует Коэльо, Брауна, Миллмана или какого-то другого современного писателя, о которых я не знал ничего, кроме фамилий. – Много людей считают, что они крепко стоят на ногах, концентрируя свое внимание на многих мелочах, которые, в итоге, задавливают их как личность, погребая под тяжестью сомнений и тех разочарований, которые наблюдают каждый день. На самом деле, они больше теряют от неумения мечтать. Не забивать, не задурманивать себя какими-то наркотиками или бессмысленными делами. Нужно уметь освобождать себя.
- То, что ты говоришь у меня ассоциируется с худыми девушками, увешанных с головы до ног фенечками и разноцветными ленточками, часто собирающиеся группами с такими же, как они высушенными парнями и танцующих под звуки там-тамов. – Со смехом проговорил я, уже не боясь, что могу ее как-то задеть тем, что я думаю. – Я имею в виду хиппи, увлекающихся йогой и тому подобными вещами.
- У меня нет глупых предубеждений о еде. У меня медицинское образование, в конце концов. При этом я не зациклилась на чистоте, так что у меня, скорее всего, вообще нет предубеждений. – Она покрутилась передо мной. – К тому же, у меня хорошая фигура, зачем ее портить разным веганством?
- Как это нет предубеждений?
- Ну, разве что одно, о котором ты меня сейчас спрашиваешь. – Оксана довольно засмеялась.
- Ты мне предлагаешь смотреть на мир сквозь розовые очки, а у меня не получится, я уж знаю, пробовал быть оптимистом.
Оксана скривила губы.
- Я тебе про Ивана, а ты мне про Болвана. Ты меня не слушал или как?
- Я тебя внимательно слушаю. Просто это все звучит не очень реалистично.
- Ты не думай, что я тебе предлагаю не видеть или закрывать глаза на плохие вещи. Я знаю множество отвратительных, гадких, сложных для понимания вещей. Я работала в самых разных компаниях. Медицина не имеет ничего общего с клятвой Гиппократа или с помощью людям, за редкими исключениями. Но я знаю две стороны медали. Я видела дельцов и мошенников, готовых наживаться на обмане, на фондах помощи, на невыполнимых посулах, но я и видела другое.
- Расскажи, что ты видела, расскажи мне, что ты сделала, когда последний раз встречала несправедливость. – Меня задевала ее уверенность, и я начал атаковать, не выдерживая правдивости ее слов. – Не просто чей-то произвол, а несправедливость, поставленную на поток, систематическую, бездушную и лживую, как карательная психиатрия. Что ты сделала, чтобы этому помешать? Или ты просто сбежала, пытаясь сохранить внутреннее равновесие?
- Я расскажу тебе. – После паузы сказала Оксана. – Я ничего не сделала, кроме того, что ушла или, как ты сказал, сбежала. Я работала в страховой компании. Мы занимались, кроме всего прочего и делами, связанными не с медицинской страховкой. Нам дали задание подробно исследовать здоровье ряда перспективных работников, для того, чтобы узнать стоит или нет вкладывать в них деньги. Проводить разные тренинги, вообще держать их на работе, поскольку предполагался можно сказать обязательный карьерный и профессиональный рост в компании. Сделать все так, чтобы об этом никто не узнал. Особенно те сотрудники. Наш отдел придумал очень оригинальное решение – устроить «подопытным», как мы их называли, туристическую поездку, во время которой незаметно собрать все анализы. Их повезли в ЮАР, где, под предлогом защиты от местных болезней, все сделали. Часть из них через месяц после этого уволили, под различными вымышленными предлогами. Такая вот поездка. Я ездила с ними.
- Конечно, это было подло, и, по-моему, противозаконно.
- Если бы я что-то рассказала, то не смогла бы больше найти нормальную работу. А насчет законности – все исследования делались в ЮАР, а не в Украине. Обследовали целую группу работников высокого ранга. Остались наиболее здоровые люди. По-моему, их еще проверяли на лояльность – каким образом я, правда, не знаю.
- Что это за компания?
- Я не скажу. – Извиняющимся тоном сказала Оксана. – Не вижу в этом смысла.
Ощущения торжества не было, только чувство тревоги снова всколыхнулось внутри, будто посреди тинистой, тихой заводи бросили большой валун, поднявший всю грязь и гниль, лежащую на дне.
Я громко вдохнул воздух, чтоб успокоиться. Сам виноват – нарушил прекрасное, мистическое удовольствия познания, когда человеку кажется, что он открывает что-то новое, доселе спрятанное. Улица снова была улицей. Оксана – обычной девушкой, хоть и красивой, хоть и интеллигентной.
- Что-то я опять расстроен. – Вздохнул я.
- Вот видишь? Фома Неверующий – вот ты кто!
- Почему это?
- Потому что тебе не будет видно, пока не сунут под нос. Я же не пыталась выдать себя за мессию или сверхчеловека, а ты мне захотел засунуть пальцы в раны, которых нет. - С укором говорила она, опираясь на парапет смотровой площадки.
- Смотри, флаг сняли. – Показал я на место, где раньше стоял флагшток, с большим, красивым украинским флагом, по вечерам освященным желто-оранжевым светом прожекторов.
- Да? Не замечала его раньше.
- Я как-то слушал саундтреки к фильму «Поезд на Юму» и смотрел, как развевается флаг. Я тогда чуть не плакал – так проняло. Наверное, не один прохожий поднял взгляд от земли, пока я там стоял. Прошло не меньше получаса, наверное, прежде чем я расслабил уставшую шею. А потом Президентом стал Янукович, и его сняли. Не знаю, связано это как-то или нет.
- Ты раньше делал что-то подобное чаще, не так ли?
- Да, у меня такое ощущение, что мы друг друга уже знаем.
- Но это только ощущение – ничего более. – Серьезно сказала Оксана. – Мы только сегодня познакомились. Как, кстати, твою девушку зовут?
- Галя. – Выжидающе ответил я, не зная, что она скажет дальше.
- Вот ты ее давно знаешь?
- Больше года.
- А ты ее знаешь? По-настоящему?
- Нет. Я ее люблю. Во всяком случае, ей легко причинить мне боль, но я ее не знаю. Единственное, что ощущаю – скоро она меня бросит, просто я не давал ей раньше повода, а она стыдливая. Ей нужен веский аргумент, ну или чтоб совсем терпение кончилось.
- И ты решил ей дать такой повод? – Это прозвучало немного язвительно, и Оксана тут же продолжила. – Извини, если тебя эта фраза задела.
- Ничего, возможная пренеприятнейшая смерть меня волнует куда больше. Я, конечно, не верю в разные социальные религии или обряды, вроде – дом, сын, дерево, но мне оставить после себя нечего. Вообще. Даже те впечатления, которые я копил, будто они что-то значат – мусор, доступный всем и каждому, у кого есть интернет, возможность хоть куда-то поехать, сходить в кинотеатр. Паразитная трата времени, а у меня его не так-то и много. Надоели суррогаты.
- Хватит ныть! – Неожиданно резко оборвала мои жалобы Оксана. – Лучше обними меня. Мне холодно.
Мы в обнимку пошли к Арсенальной.
- Тебе куда? – Спросил я, не вполне уверенный в том, что делать.
- Мне домой, а тебе? – Спросила она меня и сама же ответила. – А тебе нужно меня проводить.
- Поедем на такси.
- Я не буду тебя отговаривать, хотя это и не обязательно.
Она жила на Виноградаре, снимая двухкомнатную квартиру вместе с замужней парой. Я опустил подбородок, чтоб она не видела, как я нервно сглатываю слюну и переступил порог. Теперь я был на ее территории, с вполне четкими и негласными церемониальными правилами. Хоть она и утверждала, что у нее нет стереотипов, я очень удивился, если бы она собиралась разговаривать со мной на философские темы всю ночь напролет. Она достала бутылку вина и я, как всегда, в последний момент думал – хочу ли я секса, или на следующий день я буду чувствовать себя обманщиком и вором? Пока мы пили, слушая тихий, едва слышный эмбиент, я все еще думал. Когда она села мне на колени, мне казалось, что я все еще думаю, пока я не исчез, не растворился, как кусок сахара в горячем чае, когда ее руки обхватили мои плечи в экстатическом, бесконечном желании соприкасаться. В голове промелькнуло, что все это временно, но я отбросил эту мысль, погружаясь в сладкое забвение.
***
Я проснулся на рассвете. В этот раз не было никаких страшных снов или ужасов, не было ничего. Я просто открыл глаза и увидел маленькую полоску света на потолке. В комнате было тепло и душно, и я сбросил с себя одеяло, по-прежнему просто глядя вверх. Там ничего не было, и мне, неожиданно, показалось это очень странным.
«Как это вообще возможно?» - думал я, пытаясь нащупать сигареты, которые положил на столик еще вечером. Найдя их я, не поворачивая головы, закурил. Рядом лежала Оксана, и я не знал, как она отнесется к этому, когда проснется, но мне было наплевать.
«Как вообще возможно, чтобы ничего не было? – Продолжал я размышлять. – Совсем-совсем, как в руке у фокусника, который только что взял у вас монетку или платок. Вот там что-то было – и раз, его там нет. А где оно? А что если его нигде нет? Оно больше не существует. Вообще. Когда у меня умерла бабушка, то ко мне приезжали дальние родственники, каждый из которых хотел что-то урвать себе. Был, правда, среди них и один хороший. Кажется, троюродный дядя или что-то в этом духе. Он мне тогда сказал:
- Не переживай, ведь ее все равно больше нет. И ты ничего поменять не в силах.
А я в ответ вытер слезы, но ничего ему не ответил, помня о том, что бабушка о них всех рассказывала.
- Эй! Не прокуривай мне комнату! – Услышал я сонный и злой голос Оксаны. Она попыталась забрать у меня сигарету, но я, отпихнув ее, сделал еще одну тягу и, отвернувшись, потушил сигарету о пачку.
- Не нервничай. Скажи мне лучше, что такое смерть?
Она посмотрела непонимающе, не совсем еще отойдя от сна, после чего дала мне пощёчину.
- Какого черта ты начал курить в кровати, совсем очумел, что ли? – Недовольно пробурчала она, забирая у меня окурок. – И не делай такую довольную рожу. В следующий раз сильнее дам.
Она встала и пошла к двери, после чего остановилась и посмотрела на меня.
- Да, ты голая. – Ответил я на ее удивленный взгляд. – И если ты не хочешь поругаться с той юной дамой из соседней комнаты, на кухню тебе лучше выходить одетой. А то она забеспокоится о своем муже.
- Это все из-за тебя. – Успокаиваясь, сказала Оксана и выбросила окурок в форточку.
- Из-за меня ты решила выбрасывать мусор из окна? – Насмешливо сказал я, ухмыляясь.
- И чего ты пялишься? Не насмотрелся еще? – Ответила Оксана, одевая, к моему огорчению, халат, который, впрочем, только подчеркивал красоту ее тела, так как мне тут же захотелось его снять.
- А когда я мог успеть? – Сказал я, подмигивая. – Я ведь занят был. А теперь самое время порассматривать.
- Ты больше не закуривай у меня дома, хорошо? – Все еще раздраженно сказала Оксана. – А то действительно надаю по голове.
- Лучше по попе. – Продолжая дурачиться, я подходил к ней все ближе. И прижимая к себе продолжил. – И как можно страстнее.
- Ты что? Снова хочешь? – Удивленно спросила Оксана.
- Ну, я, вообще говоря, практически всегда хочу.
- Брось заливать. – Рассмеялась Оксана, отталкивая меня – Может, ты хочешь много и часто, но не все же время!
- Я хочу, чтоб ты ответила на мой вопрос. – Сказал я уже серьезно. – Что такое смерть?
- Я не знаю. Откуда мне знать? Я, как видишь, живая.
- Ну, а все-таки? Какие-то версии у тебя есть? – Настойчиво продолжал я. – Ты ведь должна была думать о том, что это такое.
- Это ничто, просто был человек, а потом его нет. Нигде нет. Просто он перестает существовать.
- Это как? Ну, вот как это может быть?
- Очень просто. Сегодня ты один человек. Завтра другой. В детстве ты был третьим. Одно стирается, другое записывается и так до тех пор, пока один раз все не сотрется и не останется ничего. Только разводы, как на школьной доске.
- Что-то невеселая у тебя теория. – Мне стало жутко от ее слов, и я снова сел на кровать. – Мне так не хочется.
- Не переживай. – Она села рядом со мной. – Твой диагноз – это не приговор.
- Если смерть – это Ничто, то, что тогда Ничто?
- Ты хоть сам понимаешь, что говоришь? – Спрашивала Оксана, ласково трепля меня за шею.
- Раньше я относился к смерти с пренебрежительным равнодушием. А теперь мне хочется знать, что же это такое, понимаешь?
- Не теряй время на вопросы, на которые не сможешь найти ответа. – Она мягко толкнула меня на постель и, взяв мои руки, прижала их к себе. – Не теряй время, которое у тебя есть. Просто не думай.
Я чувствовал ее дыхание, растекавшееся теплыми ручьями по коже, и старался ни о чем не думать.
- Стой, это и будет задурманивание головы. – Сказал я, беря ее за руки. – Это все временно. Просто обними меня. Ты чувствуешь, что происходит внутри меня?
Она молчала.
«Наверное, просто не знает, как мне ответить» - Подумал я и, осторожно отодвинув ее в сторону, встал.
- Давай просто поедим, и я поеду? Это все похоже на мираж – случайное совпадение погодных условий. Не надо пытаться удержать время на одном месте… - Я замолк, тяжело дыша от внезапно нахлынувших чувств, которые я не мог ни понять, ни идентифицировать.
- Хорошо. – Тихо ответила Оксана. - Я… все-таки мы даже не знаем друг друга.
- Не волнуйся, мне иногда кажется, что я вообще никого не знаю. – Сказал я, крепко ее обнимая. – Даже себя самого.
***
«Ничто не существует, но если я найду его определение, оно будет звучать, как Ничто есть чем-то, что само по себе глупо. Получается странный парадокс. Может, из этого следует, что смерть это Нечто, так как Ничто просто не существует? Смешно. Ведь это очевидно, что Ничто не существует. В этом его суть, так мешающая пониманию себя. – Думал я, пока ехал в полупустом субботнем метро в покерный клуб, надеясь найти там игроков или невезучих и впавших в тилт, или удачливых и уставших, с большими горстями «чужих» фишек. – Если есть парадокс – логика бессильна, но разве не она должна быть руководством по использованию нашего разума?»
«Я сбежал из дому к другой женщине, а от нее сбегаю туда, где на самом деле находится мое сердце. – Подумал я, чтоб тут же попытаться старательно запаковать эту мысль в самый дальний ящик. – Черт, а ведь это правда. Сколько раз я прятал счастливую улыбку, заходя внутрь игрового зала? Разве я не знаю этот запах, который я не встречал больше нигде, кроме игровых клубов. Наверное, лучше, чем запах Гали»
Мне стало до жути тоскливо, и я уже не знал, куда и зачем ехать. Будто кто-то сжал стальной хваткой мою душу, послушно поддавшуюся врагу и свернувшуюся в сверток.
Она ведь мне изменяла. – Пытался я убедить самого себя, чтоб через секунду подумать, что у меня нет никаких тому доказательств, а сам я до сих пор ощущал на себе тяжесть горячего, гладенького тела Оксаны, будто отпечатавшегося на мне.
«Зря я, наверное, уехал от нее – Думал я, совершенно запутавшись в мыслях. – Куда я сейчас еду? От кого бегу?»
Я вышел на Республиканском Стадионе в полностью расстроенных чувствах. В «Империал» идти уже не хотелось, и я просто пошел по улице, пытаясь понять, что со мной происходит и как давно это началось. Все было спутанно и неясно. Мне так часто казалось, что я появился ниоткуда, пару секунд назад и выброшен в неизвестное мне место, чтобы, так и не разобравшись, что к чему исчезнуть через мгновение. Иногда мне хотелось быть молнией, прочеркивающей небо от одного края до другого, чтобы исчезнуть не оставив после себя ничего, кроме запаха грозы. Смогу ли я быть молнией после смерти? И что мне вообще делать – стоит ли бороться за свою жизнь?
Жизнь ради чего? Ради самой жизни? Ради Гали, с которой меня практически ничего не связывает, кроме воспоминаний, которые уже начинали мне казаться выдумкой, просто ничего не значащим сном? Ради Оксаны, о которой я ничего не знаю, кроме того, какая она в постели? Ради самого себя, превращенного в пустое место – без цели и без каких-либо желаний, кроме жажды тишины и покоя?
«Что такое Ничто? – Снова спрашивал я сам себя. – Ничто – это отрицание чего-либо. Люди говорят об умершем – его уже нет, отрицая его существование. Так значит, Ничто – это совокупность всех нет? Если не будет всех предметов, всего сущего одновременно – это и будет Ничто. Но умру ведь только я! Только я перестану существовать. Означает ли это, что я переселюсь в мир, где хранится все несуществующее? В Ничто? В математике у Ничто есть название – пустое множество. Мир, где ничего нет. Ведь нельзя хранить то, чего не существует»
Я пришел к парадоксу в голове и в то же время к парку возле университета Шевченко, что на пару секунд меня позабавило, после чего нашел лавочку, освещенную солнцем, и сел на нее.
Зазвонил мобильный – Галя. Она мне не перезванивала, хотя, конечно, видела мои пропущенные вызовы еще вчера.
«Интересно, почему ей не спится в такую рань» – Подумал я и, нажав ответить, осторожно сказал:
- Да?
- Ты где был эту ночь? – Спросила безапелляционно Галя, будто что-то знала.
- А ты где была? – Ответил я ей безразлично-спокойно, хотя руки мои едва не дрожали, будто сразу стало холодно. – Я тебе звонил вчера вечером, а перезвонила ты только сейчас.
Она замолчала.
- Я еще раз тебя спрашиваю. – Сказал я холодно. – Где ты вчера была?
- Все кончено. – Едва слышно, будто шепотом, произнесла Галя и бросила трубку.
Все было бы кончено, даже если бы она мне не изменяла. Мы были не из тех людей, что склонны чинить поломанные вещи, а что-то сломалось задолго до этого неприлично-короткого разговора.
«Разве так расстаются? – Думал я раздраженно, пытаясь охватить два года своей жизни вместе с ней. – Едва слышный звук в трубке, гудки – разве это может перечеркнуть столько времени? И перечеркивает ли?»
Я перезвонил. После пятой попытки она взяла трубку.
- Зачем ты мне звонишь? – Спросила она срывающимся голосом.
- Хочу только узнать, у тебя отношения с Кристианом? – Сказал я как можно спокойнее. – Мне просто очень хочется знать это. Я думаю, что ты уходишь к нему.
- Да. – Сказала Галя, почти овладев собой. – Ты теперь доволен? За вещами я потом пришлю подругу. Не звони мне, пожалуйста.
Я молча положил трубку.
В человеке есть два начала – человеческое и звериное. Человеческое мне говорило, что я теряю своего лучшего друга. Звериное же возмущала мысль, что теперь ее телом будет владеть этот старый, полудохлый сморчок. Человеческому было грустно, а животное бесилось, и возмущенно строило планы мести, будто был какой-то смысл сражаться за свою «самку».
Надо было что-то делать и чем быстрее, тем лучше.
«Пойду играть. - Решил я и, встав, пошел к клубу. – Сниму все деньги, которые у меня есть, весь свой банк-ролл и сыграю на них»
Мною овладела какая-то безрассудная смелость, будто хотелось проверить судьбу, умереть от страха и воскреснуть от победы или от экстатического очищения проигрыша.
- Снимите, пожалуйста, ограничение с моей карточки. – Я позвонил в банк, уже идя быстрым шагом в сторону «Империала». Я знал, что у меня сорвало катушки, но мне было абсолютно все равно. Разве оцепенелое равнодушие, смешанное с какой-то глупой верой в судьбу – не признаки того, что сорвало крышу? Так что мне было все равно, что со мной происходит.
Придя в клуб, я был готов поставить на стол все свои деньги – около 10’000$, если, конечно, кто-то бы захотел сыграть со мной на блайндах 25/50 или 50/100.
Быстро обойдя все столы, я заметил Кристиана, который при моем появлении попытался изобразить улыбку, что, впрочем, получилось у него не очень удачно, видимо из-за опасений каких-либо конфликтов.
- Ну, привет. – С улыбкой сказал я ему по-русски.
- Привет. – Ответил он мне с акцентом и тут же продолжил по-английски. – Я знаю, что ты можешь злиться на меня, но, если хочешь, давай все спокойно обсудим.
- Давай лучше сыграем. – Сказал я спокойно, посмотрев на фишки, лежавшие перед ним. Судя по всему, ему этой ночью крупно везло – перед ним лежало, по моим расчетам около 1000-1500$.
- Хедс-ап, или за общим столом?
- Я предлагаю перейти на блайнды 25-50 и выложить на стол не менее 3000. Я поговорю с менеджером, может, кто-то захочет к нам присоединиться. Идет?
- Идет. – Отрывисто, после короткого раздумья сказал Кристиан. – Ты сколько выложишь?
- 8000. – Ответил я, рассчитывая, что последние 2000 мне тратить ни к чему. Все-таки, я не полностью потерял чувство реальности, сознание сразу обострилось, как у охотника, стоило мне только переступить порог и почувствовать этот запах прокуренной мягкой мебели, ковров, пота и алкоголя.
Я знал, что сначала никто за наш стол не подсядет. Лишь оценив нашу игру, после внимательных и осторожных наблюдений, дилер, менеджер или профессиональный игрок, севший в сторонке, позвонит своим приятелям, способных принять участие в «крупной игре» на пару со своим подельником, чтобы они приняли участие в раздевании «лоха», или «лохов».
- Здравствуй, Виталик. - Обратился я к потасканному на вид человеку в дорогом костюме и бейджем менеджера, которого я знал как невыносимого пройдоху и подхалима. – Мне бы с другом хотелось поиграть в отдельную игру с бай-ином в 5000 долларов и блайндами 25-50. Ты можешь такое устроить?
- Конечно, разумеется. – Быстро ответил он, блестя черными, подвижными глазами. – Вы как хотите? Приватный стол?
- Да, именно приватный стол. Вот моя кредитка. Мой бай-ин – 8000. У моего друга уточни сам, договорились?
Менеджер подошел к Кристиану, и, после короткого разговора, во время которого он походил на китайского болванчика, без остановки кивая головой, сложив перед собой руки, видимо, считая, что с иностранцем, уже несколько раз игравшем у них по очень крупным ставкам, нужно разговаривать именно так.
- Ну, что? – Сказал я, когда перед нами уже лежали фишки. – Начинаем?
- Начинаем. – С серьезным лицом проговорил Кристиан. – Только давай без разговоров и пусть все, кто захочет, присоединяются к игре.
- Посмотрим, кто к нам придет сначала. – Отвечал я, едва шевеля губами. Мышцы лица полностью расслабились, и все мои эмоции теперь бушевали внутри, словно в котле.
Я без колебаний воровал у него блайнды, чувствуя в то же время опасность, что он меня заманит в ловушку и, хотя на столе у него лежит почти столько же фишек, сколько у меня, он их может в любой момент пополнить, а я этого сделать не мог.
Хедс-ап – удивительный, почти отдельный подвид покера. Когда я только начинал, я страшно его боялся, поскольку в нем сильнее всего ощущается напряжение, психологизм, и особое значение принимает удача и умение читать противника. Он настолько отличался от игры за полным столом, насколько отличается драка стенка на стенку от поединка один на один. В полном одиночестве, без товарищей. Для меня это будто была борьба за выживание, за самого себя, теряющего свою сущность, будто самое Я утекало из моей груди.
Мы играли уже около часа и вокруг нас, на почтительном, однако, расстоянии уже стояли некоторые заядлые игроки, облизываясь на горы фишек, рассыпанных перед нами.
Я поставил большой блайнд, и дилер раздал мне бубновую шестерку и трефового валета.
Кристиан молча заколировал и я стукнул костяшками по столу.
Шесть пиковая, шесть червовая и бубновая пятерка легли на зеленое сукно, и я старательно пытался понять как мне раскачать этот банк.
- Чек. – С бесстрастным видом, произнес я, рассчитывая, что пора менять колеса и перестать воровать, используя созданное небольшое преимущество для попыток сорвать сразу крупный банк.
- Чек. – Точно так же ответил Кристиан, что заставило меня с огорчением прийти к выводу, что мою руку он не оплатит.
На терне пришла пиковая восьмерка, ничуть не изменившая мое настроение, но я не любил менять свою уже выбранную стратегию. В конце концов, я всегда считал, что сильные руки служат для засады, а лобовая атака – для воровства маленьких блайндов на префлопе. Я ведь играю не с ЭВМ, а с человеком, и неожиданная смена стиля – это один из важнейших элементов профессиональной игры.
- Чек. – Все так же монотонно сказал я, надеясь крупным рейзом на ривере спрятать слоуплей, выиграв без вскрытия.
- Бет. – Неожиданно ответил мне Кристиан, передвигая за черту 50 фишек.
Что ж, это уже неплохо, думал я, делая небольшой рейз на 100.
К моему удивлению, он сделал ререйз, и у меня засосало под ложечкой. Я пытался понять, что же у него за карты. В шестерку и восьмерку я не верил. Слишком небольшая вероятность этого. Было очевидно, что банк начал раскачиваться и вместо добора я имею неплохие шансы выиграть и в то же время и не маленькие шансы проиграть.
- Колл. – Спокойно ответил я, решив не газовать не разобравшись. Возможно, его пыл поостынет, если у него рука средней силы – оверпара или высшая пара с какой-то дамой или валетом.
Насколько я помнил из его рассуждений, он делает рейз с крупной карманкой всегда. Практически всегда.
«Что ж. – Внутренне готовил я себя идти до конца. – Не раскачивай, спокойно выиграй крупный банк, лучше без олл-ина»
Я молча постучал по столу, после того как дилер достал из колоды трефовую тройку.
Кристиан передвинул за черту горстку фишек размером с банк. И дилер, быстро посчитав их, произнес:
- Бет на 600 долларов, в банке теперь 1200 долларов.
Я молча потирал затылок. Нет, я не собирался сбрасывать, ни в коем случае. Но внутри меня боролась жадность и осторожность.
- Ваше решение. – Максимально уважительно сказал дилер.
- Колл. – Наконец сказал я, думая, что лучше оставаться в игре и поэтому проявляя осторожность.
- Вскрытие. – Произнес дилер, обращаясь к Кристиану, но тот уже переворачивал слегка подрагивающими руками свои карты.
Первой он перевернул трефового короля, и я прикусил губу, ожидая, чтоб удар был не таким тяжелым, увидеть второй картой трефовую шестерку.
В какое-то мгновение я замер, следя своим неподвижным взглядом за следующей картой.
Второй король! Я дернулся от резкого прилива радости и я, наверное, в третий или даже второй раз в жизни бросил довольному дилеру фишку на 25 долларов.
«Так-так-так. – Пытался я успокоить эйфорию, растекавшуюся по всем жилам моего худого, напрягшегося тела. – Все еще впереди. Ты должен его сделать»
- Можно к вам присоединиться? – Я поднял голову. Впереди небольшой группы игроков, делающих вид, что не наблюдают за нами стоял, уверенно улыбаясь, Слава.
- Чего это я буду соглашаться? – Насмешливо ответил я ему, бросив короткий взгляд в его сторону. – Тебя кто-то злонамеренно обманул.
- Что он говорит? – Тут же встрепенулся Кристиан, у которого уже начинали от тилта разгораться глаза и трястись руки.
- Хочет присоединиться.
- Так пусть тогда садиться! – Громко сказал Кристиан.
- Я сяду. – Уже обращаясь к нему, произнес Слава.
- Конечно, сюда могут сесть все, кто захочет. – Упрямо повторил Кристиан, и, подозвав менеджера, сделал докупку фишек.
Мы играли еще несколько часов, на протяжении которых Кристиан, раскрасневшись как рак, то с отчаянно опустошенным видом сбрасывал все подряд карты, то шел в олл-ин на префлопе, пытаясь пробиться сквозь нашу со Славой игру, стиль которой я представлял в виде змеи – гибкой, бесстрашной, рассчитывающей на один правильный бросок, перед которым может быть долгая и бесшумная охота.
Надо сказать, что мне везло. При всем при этом, мне могло банально не повезти. Настолько просто и бессмысленно, как я не раз видел, как уходят с турниров или после кэш-игр, люди, с которыми приключился бед-бит – кто-то злой и шумный, кто-то поникший и тихий. Игроки склонны лучше запоминать те случаи, когда им не повезло, и их натс переехали, чем когда они сами выиграли, имея шансы около 10%.
Мы били Кристиана, как пара истребителей, иногда чересчур осторожничая друг с другом. Пока один из нас набирал высоту, другой пикировал, заставляя Кристиана изворачиваться, путаться, уставать и совершать ошибки.
В какую-то секунду мне даже казалось, что мы играем на пару, но я знал, что он не преминет воспользоваться случаем, чтоб обобрать меня, как липку. И поэтому мне приходилось держать ухо востро.
Мы играли еще несколько часов, пока я не насытился. Да, я не обобрал его дочиста, но мой стек вырос на 4000 долларов, и мне уже не хотелось рисковать. У меня в голове засела только одна мысль: «Надо не просто его сейчас обобрать, он должен мне намного больше»
Именно тогда мне захотелось его раздавить, расплющить, не оставляя мокрого места. Но он собирался уезжать, и мне нужно было сохранить с ним контакт, чтоб иметь такую возможность.
Я помню, как я мысленно обвинял его во всем, включая мою болезнь.
«Виноват он или нет – он должен мне заплатить» - Решил тогда я и тогда же у меня начал зарождаться план.
- Эй, Кристиан! – Наконец сказал я, все еще не придя к окончательному решению, как заставить его платить. – Давай сделаем перерыв, а то ты, как я вижу, устал.
- Хорошо. – Ответил он, моргая красными глазами.
- Идем с тобой на улице поговорим о наших делах? Подышим свежим воздухом.
Он с опаской посмотрел на меня, пытаясь понять, чего же я от него хочу.
- Ладно, пойдем.
- Перерыв. – Сказал я дилеру и, повернувшись к Славе добавил. – Я точно знаю, сколько у меня фишек.
- Да иди ты. – Беззлобно ответил тот, вяло пожимая плечами. – У тебя все равно мои фишки ненадолго.
- Мечтай, мечтай. – Довольно сказал я, продолжив уже про себя. – Засранец.
- О чем ты хотел поговорить? – Сказал Кристиан, закуривая и смахивая рукой дым.
- Что глаза от дыма устали? – Ответил я вопросом на вопрос. – Вообще, я хотел поговорить о Гале.
- Она согласилась выйти за меня замуж. – Ответил Кристиан, наблюдая за мной сквозь полуприкрытые веки, увенчанные усталым синим цветом.
- Тебе сложно было ее найти?
- Не понимаю, к чему ты ведешь… - Недовольно сказал Кристиан, оглядываясь на вход, где стоял здоровый охранник.
- К тому, что учитывая твое здоровье, второй раз умную, красивую девушку, с которой ты сможешь разговаривать, не ломая свой язык, ты не найдешь.
- Ты угрожаешь нам помешать? Тебе деньги, что ли нужны? – Резко отвечал мне Кристиан, наклонив ко мне свою высушенную голову, украшенную орлиным носом. – Так я и так сегодня проиграл уже около 6000 долларов, при чем ,большую часть тебе, так что, как я думаю, этого достаточно.
- Нет. – С улыбкой сказал я, уже зная, чем его прижать. – Открою тебе маленький секрет: Она ушла к тебе потому, что Гале кажется, что я ей изменил. У нас давно отношения не в ладах и недавно ее подруга видела меня с другой девушкой в кафе, но это была моя старая знакомая.
- Ну и что? Я не хочу вмешиваться в ваши отношения, мы с Галей уже все обсудили. Она знает, на что идет. – Все еще не понимая отвечал Кристиан, но я уже видел, что он весь собрался и слушает очень внимательно.
- А то, что я вчера, когда вы с ней все это решали, и она не брала трубку, узнал, что у меня раковая опухоль в голове.
- И? – Нахмурив брови и задумчиво затягиваясь, ответил мне австриец.
- А то, что она это делает под влиянием наших разладов и подозрений в измене. Конечно, она тоже ценит денежную жизнь – но после сегодняшнего успеха это, в ближайшее время, не проблема. – Я с радостью отметил недовольный вид Кристиана от упоминания о сегодняшней игре. – А если я ей расскажу, что умираю, что мое поведение объясняется теми болями, которые мне приходится превозмогать – она останется со мной. Я скоро умру, и она меня не сможет бросить. Я ее знаю. Она могла бросить самоуверенную сволочь, но она сострадательна в отличии от тех шлюх, что тебе приходилось трахать, пока ты искал себе идеальную пару на старость.
- Что ты хочешь? – Перекосив рот от злости, процедил Кристиан. – Ты хочешь денег?
- Нет, я хочу покерный клуб. Мне все равно, буду ли я получать проценты от него, как акционер или большую зарплату, как менеджер, но я хочу распоряжаться покерным клубом. Мне не так уж долго осталось жить и мне хочется, чтоб перед смертью моя мечта хотя бы стала похожа на реальность.
- Там Европа, но весь бизнес тоже поделен. – Задумчиво сказал Кристиан. – Я могу это устроить, но, конечно, только после медицинского обследования.
- Я тебя не обманываю. Все документы я могу предоставить. Но учти, что я даю тебе пять дней на все, больше я ждать не буду.
Кристиан глубоко задышал.
- Ты требуешь невозможного, черт! У меня есть знакомые, но я не знаю, что мне придется им дать взамен.
- А ты не успеешь найти вторую такую же, как Галя. Хочешь умирать в одиночестве, среди людей, которые думают только о деньгах? Таких, как я? Понимаешь, это рынок с негибким предложением.
- Я тебе позвоню вечером. – Ответил Кристиан, поворачиваясь, чтоб вернуться в клуб.
- Только не вздумай меня обмануть! – Я взял его за руку. – Я не просто игрок, я – опасен, потому, что мне терять нечего.
- Мне тоже. – С вызовом выставив челюсть, ответил Кристиан, но я знал, что он боится смерти, боится до ужаса, осознавая всю свою длинную жизнь, которая раньше ему казалась такой прочной, такой фундаментальной, а теперь превращалась в мираж под легким дуновением ветра.
- Нет, ты еще помнишь кто ты. – Возразил я, разжимая кисть. – А я – Никто.
Кристиан повернулся и, пошатываясь, пошел внутрь. Я был уверен, что он позвонит.
Я зашел назад в клуб и, получив свои деньги наличными, поспешил в банк, чтобы не таскаться с такой суммой по улицам.
Я был уже спокоен, хотя и чувствовал себя уставшим.
- Нет, дьявол меня раздери! – Довольно думал я, пока ехал на такси к Оксане. – Я еще могу сожрать других. Значит, я все еще достаточно большой кусок закваски. Достаточно большой!
Где-то внутри меня все еще шевелился червяк, раздавленный расставанием, но он мной больше не руководил. Я на какое-то время снова мог ощущать себя человеком. Не слишком долго, конечно, но достаточно, чтобы вспомнить, что это такое. Мимолетный проблеск в бесконечном, сером круговороте игры. Вы знаете, почему казино освещены огнями? Вы знаете, почему по вентиляции в них нагнетают кислород, почему там нет окон и часов? Потому, что играть скучно, потому, что играть дьявольски, невыносимо уныло – даже на деньги. Собственно, если бы не это, в покер бы играли только пенсионеры, солдаты, заключенные, инвалиды, лентяи, и все остальные люди, жаждущие убивать время и не брезгующие делать это с помощью настолько бесполезного занятия. Возможно, мне вообще скучно – слишком часто и слишком невыносимо.
Единственное, в чем был смысл – это в его поиске. До тех пор, пока мне это не надоело. Пока я не перестал верить в его существование. А как можно найти то, чего не существует? Только отправившись в Ничто – место для несуществующих вещей.
***
- Привет, Оксана, это снова я. – Я позвонил ей уже на подходе к ее дому.
- Привет, как у тебя дела?
- Не знаю. – Честно признался я. – Ты дома?
- Нет, а что?
- Я под подъездом стою. Ты скоро будешь?
- Через пару часов. Ты заходи – я позвоню своим соседям, и они тебя впустят. – Ее голос по телефону звучал непривычно и от этого она казалась еще более незнакомым человеком. Я не очень стремился ее увидеть, но мне нужно было место, где я бы чувствовал себя защищенно, а моя квартира с недавнего времени этим местом не была.
- Хорошо, я тебя подожду. – Ответил я и, повернувшись, прямиком пошел к магазину за выпивкой.
***
***
- Здравствуй. – Поздоровался я с ее соседом, которого вчера мельком видел. – Как дела?
- Хорошо. – Сказал он немного отрешенно. – Оксана сказала тебя впустить – так что заходи.
Судя по всему, он не очень хотел общаться, и я пошел на кухню, где, как оказалось, эта пара сидела и завтракала.
- Привет! – Поздоровался я с девушкой, одетой по-домашнему в потертые спортивные шорты и растянутую футболку, под которой ничего не было. Она застыла с недовольным видом, и, по-видимому, непрожеванным куском хлеба во рту. Через секунду ее кадык дернулся и она, слегка постучав кулаком по груди, мне ответила:
- Привет.
Ее парень уже собирался куда-то уходить, но теперь не знал что делать, и стоял в коридоре, посматривая на меня, спокойно усевшегося за стол и начавшего доставать выпивку.
- Ты мог бы сейчас не пить? – С каким-то неуверенным напором спросил он.
- Отчего же я не могу выпить? – Удивленно поднял я на него взгляд. – Ты вроде собрался куда-то идти – так иди спокойно. Я буду пить в одиночку, и ждать Оксану. В чем, собственно, проблема?
- Мы с Оксаной договорились, что на кухне спиртное распиваться не будет. Она к нам подселялась, а не мы к ней. – Парень разговаривал по-прежнему с непонятной мне нервозностью и я, отставив бутылку в сторону, посмотрел на него, как, наверное, энтомологи смотрят на редкий вид жука, укусившего их за нос.
- У вас какие-то проблемы с алкоголем? – С полушутливой серьезностью произнес я, наблюдая, как мой оппонент наливается краской. – Если да, то, что ж, я не стану никого искушать и уберу бутылку.
- У нас нет никаких проблем. – Прочеканила девушка, заметившая, что ее муж злится и не знает, что сказать.
- У меня тоже. – Дружелюбно улыбаясь, я открыл пиво зажигалкой, да так, что пробка ударилась об сервант. – Ой, извините. Я ее потом уберу.
- Я попрошу вас подождать в таком случае Оксану на улице. – Довольно строго проговорил парень, по-прежнему стоявший в напряженной позе в коридоре.
- Так в чем дело? – Уже искренне удивляясь, спросил я. – Я не могу понять, в чем именно возникает затруднение.
- Мы баптисты. – После небольшой паузы сказала девушка. – И хотя этот дом не совсем наш, но мы хотим, чтобы он поддерживался в надлежащей чистоте.
Она посмотрела с укором, и, вдруг, я понял, что вчерашняя ночь тоже относилась к этому разговору.
- Ну и ну! Неужели у вас все так серьезно? – Сказал я с самым сильным изумлением, которое только смог изобразить, после чего с озабоченным выражением поднял крышку и закрыл бутылку.
Парень пожевал губы, видимо размышляя о внешнем виде своей жены, которая, однако, не шла переодеваться.
- Ладно, я пошел. До свидания. – Наконец сказал он и ушел, довольно громко закрыв дверь.
- Это сквозняк. – Тут же поспешила примирительно сказать девушка. – Меня Вика зовут.
- Очень приятно. А скажите, что ждет человека после смерти?
- Это зависит от его отношений с Богом. – Ответила Вика, довольная, что я задал такой вопрос.
- А как заранее узнать о том, в каком они состоянии, чтоб, при необходимости, принять меры? – Я ее перебил на середине предложения, уже не пытаясь изображать какие-то эмоции и, сняв с бутылки крышку, отхлебнул пива. Она с изумлением посмотрела на меня, и я тут же ее перекривлял.
- Что вы… Ах! – Наконец выдавила она. – Зачем вы это сделали?
- Потому, что сначала я хотел поиграть в эту игру, так как я достаточно хорошо знаю и вас и все эти различные религиозные течения, но потом понял, что у меня нет настроение, так что если я вас задеваю – сдрысните отсюда и дайте мне выпить на здоровье. – Я с наглым видом забросил ноги на стол, после чего почесал место за ширинкой. – Да, и в следующий раз одевай что-то под футболку, а то возбуждаться на монашек как-то неэтично.
Она покраснела как рак, и, ворча что-то себе под нос, убежала в комнату. Я не стал ее преследовать и принялся старательно и быстро напиваться, иногда смеясь, представляя себе сцены разборок с ее муженьком, если тот вернется.
Мне было глубоко все равно, даже если бы тот собрался со своими внутренними силами и, на какое-то время, решив противоречия между своим мнением, инстинктами, и зазубренными насмерть догмами, старательно измочалил бы меня. Я бы даже не стал сопротивляться.
Я открыл еще одну бутылку и представил, как он меня избивает. Кровь течет по губам, попадая на оскаленные в сумасшедшей улыбке зубы. Звучит дикий смех, иногда превращающийся в кашель. Когда тебя бьет христианский сноб – ты можешь себя чувствовать победителем, попирая его столь неуравновешенную веру, заставляющую нападать на других людей под видом борьбы за надлежащую святость. Им тоже ведь нужно спускать куда-то накопившуюся в них злость и разочарование. Я вижу, как всю страну окутывает сеть сосудов с зеленой, источающей отвратительный запах жидкостью. Люди обмениваются, производят, усиливают, сгущают и снова обмениваются болью и страхом. Я ударил себя пустой бутылкой по голове. Боль почти не ощущалась, но мысли притормозились и я осмотрелся. На полу лежало шесть пустых бутылок, а Оксаны все еще не было.
«Да, отвратительный будет вечер, если сейчас придет этот идиот. – Вяло думал я. – Так как мое чувство юмора ушло помогать печени. А он придет, и будет зудеть, подпитываемый жалобами Вики, спрятавшейся за его тощей задницей»
Смешно. Раньше бы я не преминул воспользоваться своими знаниями Библии, чтоб сделать из нее фарш, да так, чтоб она даже не догадалась о моей преднамеренности. Я бы смог выдержать маску человека, который ищет ответы у нее – великой и мудрой. И, конечно, ей бы и в голову не пришло, что она не подходит для такой работы. Что она не сфинкс и не оракул, а просто маленький кусочек мяса, способного некоторое время двигать руками, ногами, думая, что мир, Бог, Вселенная (нужное подчеркнуть) вертится вокруг нее, смотрит на нее, имеет какие-то планы или цель для нее. Интересно, получилось бы у нее убедить себя в чем-то подобном, если бы она родилась без рук, или с водянкой в голове, или просто дауном?
Я знал наперед все, что она мне будет рассказывать и отвечать. И я предпочел пиво беседе с ней.
Я знал, что она такая же, как я. Я знал, что ее вера – это бесконечная война с сомнениями, в которой главным оружием было хоровое пение и бесконечный повтор одних и тех же канонов то в устной, то в письменной форме.
Какой смысл совать обкаканные трусы под нос йогу, твердящему без остановки: «Я не укакался, я не укакался»? Он, что ли, сам этого не знает?
Истина открывается только иногда, через пустыню ужаса, вливающуюся в черноту зрачка. Это похоже на просветление. Когда приоткрывается завеса и то, что раньше было закрыто, защищено от жалких попыток разума понять, предстает пред нами. Граница, разделяющая мир сущего и Ничто разрушается, когда человек умирает, потому что ему необходимо перейти на другой берег. Навсегда.
«Ужас, ужас» - Шепчут мертвеющие губы, когда миф, созданный тысячекратными повторениями одних и тех же мантр, разбивается на мелкие, ранящую душу осколки, но на них уже не обращают внимания.
Древние верили, что царство мертвых лежит за рекой, но оно на самом деле в ее истоках. Многие пытались туда добраться, найти первопричину в себе самих и погибали, не догадываясь. Срывая с луковицы слой за слоем, пытаясь понять, что же это такое мы найдем Ничто. Оно скрывается в нас, разрывая изнутри, как только внешнее воздействие прекращается. Ничто рвется из нас наружу, а мы покрываем свои стены все новыми и новыми слоями, пока пустота внутри нас не станет слишком большой. И тогда наступает смерть.
А если человек умирает в катастрофе или от неожиданной болезни, все еще уверенный в том, что спасется? Что он успеет ощутить, если окажется в эпицентре ядерного взрыва и просто испариться в одно короткое мгновение, которое, впрочем, ничем не отличается от времени жизни звезды, если говорить о вечности.
Я, похоже, увлекся. Знаете, мне сложно рассказывать и описывать то, что со мной произошло. Если подходить к делу серьезно, выискивать все причины, все чувства, то мне придется столкнуться с той проблемой, что я буду пытаться вспомнить жизнь другого человека. Я начну сочинять, подгонять и придумывать. В каждую минуту жизни, если только я не играю, в моей голове проносится вихрь мыслей, который оставляет после себя причудливые нагромождения всего, о чем я думал. Возможно, я об этом думал ранее, а, возможно, я думал о Гале, пытаясь алкоголем и отвлеченными философствованиями отвлечься. Я не помню и не знаю. Я даже не вижу смысла помнить. Есть только сейчас, а сейчас я… Впрочем, все по порядку. Чертовски устал уже писать, а времени остается мало.
- И как это называется? – Без тени доброжелательства спросила меня Оксана.
- Это называется: «Скажем нет гнусным святошам!» - С глупой улыбкой отвечал я, пытаясь все превратить в шутку и, наконец, пойти к ней в комнату.
- Ладно, собирай бутылки и бегом выбрасывать. – Прежним тоном сказала она.
- Хорошо. – Обрадовался я тому, как легко отделался и, быстро одевшись, пошел на улицу, где стоял мусорный бак. Я был рад, что она не стала ругаться или возмущаться или спрашивать почему я пришел к ней домой и нализался. Я стоял едва освещенного подъезда и курил, глядя на размытый полумесяц луны. Я помню, тогда подумал, что Оксана меня понимает. Что она единственный человек на земле, понимающий мои чувства. Я щелчком выбросил сигарету в темноту и набрал номер ее квартиры.
- Я слушаю? – Официально обратилась по домофону Оксана, и я неожиданно почувствовал себя полным идиотом. Меня озарило, почему она дала мне маленькую горсточку мусора на полпакета и попросила ее вынести.
- Это я, открывай. – Решил я все же испытать удачу.
- Не хочу. Ты отвратительно себя ведешь. – Сказала она и я услышал щелчок, означавший, что разговор окончен.
- Вот, бл..ь! – Выругался я и задумался: Пытаться войти к ней или ехать домой, где, возможно, я встречу Галю или, что более вероятно, опустошенную квартиру – одинаково унизительно, но дом – это, все-таки, дом, как бы препаскудно ни было. Я осмотрелся, пытаясь понять в какую сторону идти к маршрутке и тут, представив все этапы своего путешествия домой, вздохнул, и снова набрал номер ее квартиры.
- Да? – Услышал я ее непроницаемый голос.
- Впусти меня, пожалуйста.
- Ты себя будешь хорошо вести? – Спросила она, вызывая во мне желание подняться и сломать ее красивую шею.
- Постараюсь. – Процедил я сквозь зубы.
- Тогда не впущу.
- Да, буду! – Едва сдерживая ярость, ответил я и услышал писк открываемой двери.
Я ее не убил. Просто молча зашел. Я слишком устал, к тому же надо было позвонить Кристиану, который, похоже, попытается дать мне от ворот поворот.
- Ну, привет. – Попыталась завязать разговор Оксана, но я только зыркнул на нее исподлобья и принялся набирать номер.
- Алло, Кристиан? – Сказал я, как только он взял трубку.
- Да, здравствуй. – Услышал я его уверенный голос. – Я как раз собирался звонить тебе. В общем и целом я твою просьбу могу выполнить. Тебе дадут клуб. Небольшой, правда, но тебе понравится.
- Хорошо, идет. – Перебил я. – Все, как договаривались, и я молчу в тряпочку.
- Да, только тебя, особенно в начале, будут держать под контролем, ты же сам должен все понимать. Мне вообще все это стоило немалых усилий.
- Не волнуйся, зато твоя мечта сбылась. Пока. Завтра позвоню. – Сказал я и положил трубку, не желая больше делать что-либо осмысленное.
- Кого ты уже шантажируешь? – С едва скрываемым любопытством спросила Оксана.
- Никого, просто бизнес разговоры. – Мне не хотелось ей рассказывать, и я сменил тему. – Ты первая пойдешь купаться или я?
- Я пойду купаться первой. – Она достала из шкафа свой халат и красивые черные трусики, заставившие меня облизаться.
- Знаешь, я понимаю, как сложно было Одиссею не спрыгнуть с корабля.
Оксана рассмеялась.
- Я не умею петь – если ты о сиренах.
- Да при чем тут пение? – Возразил я с пьяной уверенностью. – Так Одиссей объяснил жене почему его пришлось привязывать к мачте!
- А тебя тоже бы пришлось привязать?
- Я думаю, я бы не дался. – Уклончиво ответил я.
- Так привязать не дался или сиренам бы не дался? – Она вопросительно вскинула бровь.
- Или так, или эдак, но точно бы не дался. – Я насмешливо показал ей язык.
- Ты пока кофе себе сделай, что ли – а то от тебя пивом несет, как из бочки. – Сказала Оксана и вышла из комнаты, а я остался лежать на кровати, раздавленный собственными мыслями, ускользавшими от меня так, будто они принадлежали кому-то другому.
Наверное, так оно и есть, если я сам не принадлежу себе, то, значит, и мои мысли – не мои. Или наоборот. Мне было все равно. Снова хотелось курить, но я, помня о том, что произошло до этого, решил воздержаться.
Когда вернулась Оксана, я пошел в душ. Машинально провел намыленной губкой по телу, смыл пену. Я чувствовал себя уставшим, но спать не хотелось. Мне было страшно, будто сон украдет у меня лишние часы времени, которые, казалось, можно было сосчитать с точностью до одного.
Я старательно вытерся, будто пытаясь энергичными движениями вернуть свое тело, становящееся чужим, к жизни. Помню, мне не захотелось надевать грязные трусы, и я их постирал, а в комнату вернулся замотанный в полотенце и с джинсами на плече.
Оксана сидела перед зеркалом и расчесывала уже просушенные волосы. При моем появлении она встала и подошла ко мне, продолжая разглаживать волосы руками.
- Что, плохо тебе? – С сочувствием спросила она. – Все еще не можешь успокоиться?
- Да, что-то тяжело на душе, как-то все запутанно и неясно. – Проговорил я спокойно, не желая больше грузить ее своими переживаниями. Она меня обняла и посмотрела в глаза.
- Ну же. – Прошептала она и я обвил руками ее талию, впился в губы, наслаждаясь их мягким, влажным прикосновением. Во мне разгоралась страсть и я начал ее ласкать. Мы медленно шли к кровати, прижимаясь друг ко другу с такой силой, будто хотели стать одним человеком, растворившись без остатка.
Она обхватила мое туловище своими гладенькими ножками, меня сводила с ума теплая душистость ее желанного тела, и я говорил ей ласковые слова – все, которые приходили мне в голову. Все наши движения были исполнены жадности, будто мы пытались заполнить бездонную яму, и не имели на это времени. Я обнимал и сжимал ее упругое тело, ощущая шелковистую кожу, каждый изгиб, будто сделанный из ожившего мрамора.
Наконец, мы застыли, тяжело дыша, соединенные в единое целое. Мне снова стало грустно, как-то невыносимо печально, будто я падал с самих небес на серую, холодную землю.
- Обнимай меня. – Прошептал я, пытаясь удержать исчезающие иллюзии. Я взял ее руки и прижал к своей груди. – Как бы я хотел умереть прямо сейчас и не знать больше ничего, не думать и не переживать!
- Сегодня мне понравилось намного больше, чем вчера. – Она шаловливо укусила меня за ухо. Я чувствовал на своей коже кончики ее пальцев, но все уже закончилось.
«Если любовь – это только секс, то любовь весьма уныла. – Подумал я. – И вообще, что тут скажешь, если сама жизнь состоит, в основном, из напоминаний о человеческой беспомощности»
- Я, скорее всего, стану работать в Европе. Управляющим в игровом клубе. Представляешь? – Сказал я, сонливо думая о том, что было бы неплохо увезти ее с собой.
В конце концов, все наши размышления о бренности и низменности всего земного, лучше всего получаются, после пресыщения всем этим земным.
Зачем придумывать возвышенную чушь? Неужели от этого выделиться больше окситоцина и пролактина, и еще бог весть каких приносящих удовольствие «натуральных» наркотиков? Мы лежали прижавшись друг ко другу и меня мягко обволакивал сон, хотя я продолжал еще думать.
Что такое любовь? Привычка? Дружба, которая остается тогда, когда уже отношения не подпитываются гормонами? – Думал я, медленно лаская ее такое красивое тело. – Интересно, почему она вообще со мной спит?
- Слушай. – Я слегка толкнул ее в бок. – Почему ты со мной спишь?
- Ты хочешь, чтоб я легла на пол? – С непонимающим видом спросила меня Оксана, видимо, не желавшая мне отвечать.
- Нет, я хочу знать, почему мы сейчас вместе?
- Почему бы тебе не спросить это у самого себя? – Ответила Оксана обижено и перевернулась на другой бок.
Я больше ничего не говорил, не желая ее обижать. Глаза закрылись, и я погрузился в сон.
***
Времени у меня остается совсем мало... Я сминаю очередной исписанный лист бумаги и бросаю его в воду. Он медленно скрывается позади яхты, вяло закручиваясь среди вспененной воды кильватерного следа. Я думаю быстрее, чем пишу, прерываясь на середине строчки. Иногда я просто рисую какие-то символы, похожие на нагромождение геометрических фигур. Я вспоминаю, пытаюсь выстроить какую-то связь, которая бы объяснила все, что со мной произошло, все, что я сделал.
Прошлое исчезло, будто его поглотила бесконечность Океана, будто оно затерялось среди кипящих пустынных волн, катящихся из одного края в другой, ровными, безразличными, безликими рядами. Погода портилась уже очень быстро, и серая поверхность воды вокруг лишь иногда, на несколько мгновений, превращалась в расплавленное серебро, когда сквозь тучи прорывался тонкий луч солнца.
Все уже было решено, и острый нос маленькой одномачтовой яхты был направлен прямо в сердце надвигающегося шторма, о котором уже несколько раз передавали по радио. Я не менял курса. Яхта шла навстречу свирепому неистовству природы, словно сочетая в себе безрассудную смелость и в то же время покорность.
Я оставил свои воспоминания, выбросил, перед этим просмотрев, будто это были старые вещи, сваленные в кучу в кладовке. Теперь мне было легко, и я как завороженный смотрел на угрожающе темное небо, на котором проскакивали пока еще едва заметные молнии.
«Жаль, что Кристиана уже нет со мной. – Подумал я с огорчением. – Он бы оценил красоту момента»
Шестнадцать часов назад, мы вместе вышли на его яхте на небольшую прогулку.
- Красиво, не правда ли? – Сказал я, когда мы вышли из гавани и яхту начало качать, а волны теперь вспенивались, и в лицо летела мелкая водная пыль, приятно освежавшая лицо.
- Может быть, я не ценитель моря. – Отвечал мне Кристиан. – Давай лучше установим курс и в каюте поиграем в покер?
- Ладно, хотя я напросился в основном для того, чтобы поучиться управлять парусами. – Я пожал плечами. – Как там, кстати, Галя?
- Недовольна. Ответил мне Кристиан, сощурив старые веки, прикрывающие ясные, светлые глаза. – Не хочет, чтобы я с тобой имел какие-то общие дела. А как там твоя Оксана?
- Нормально, занимается собой. Ладно, пошли вниз.
Мы спустились в каюту и начали играть. Мне было скучно, но я выигрывал. Иногда я порывался встать, но Кристиан настойчиво требовал дать ему отыграться и я оставался сидеть. До этого я ему регулярно поддавался, чувствуя какое-то удовольствие в раздражении Гали своим едва ощутимым присутствием, пусть и косвенным, но теперь его самодовольство меня начало раздражать и я, не прикладывая особых усилий, выиграл у него несколько раз подряд.
- Все! – Наконец сказал я. – Мне надоело играть и каждый раз после твоего проигрыша поднимать ставки, чтоб у тебя был шанс отыграться. Я пойду, посмотрю на горизонт.
- Стой! – С какой-то тупой убежденностью произнес Кристиан. – Давай еще раз, только вслепую, все, что ты у меня сегодня выиграл против такой же суммы.
- Нет уж, давай лучше все, что у меня есть. – Издевательски произнес я. – Против Гали. И тоже вслепую. На один раз – она же не говядина, чтоб ее по частям выигрывать.
Кристиан в какое-то мгновение заколебался, но потом, догадавшись, что подобная игра не будет иметь каких-либо последствий, согласно кивнул головой.
- Идет. Все, что у тебя есть, против Гали.
- Кто будет сдавать? – Спросил с озабоченным видом Кристиан.
- Ну, давай ты. Твоя же очередь была бы. – Безразлично сказал я, барабаня пальцами по столу.
Он выиграл со старшей картой королем и затрясся от смеха. Его тело дергалось, будто в судорогах. Наконец, он остановился и произнес:
- Все твое теперь мое, так что придется Оксане тоже переехать ко мне. – С гадкой улыбкой произнес он, получая наслаждение от своего чувство юмора.
Я холодно уставился на него, пытаясь придумать достойный ответ.
Кристиан поправил воротничок, еще раз захихикал и тут замер, будто уставившись на разложенные карты, принесшие ему эту победу. Я видел, как у него напряглась шея, и выпучились глаза. Он крепко ухватился за стол, пытаясь удержаться, словно кресло выезжало у него из-под ног. Он рванулся вперед и, разметав карты, начал хрипеть, как если бы его кто-то душил. Борясь, он медленно сполз на пол и так и остался там с отвисшей челюстью.
Ругаясь, я вытащил его на палубу и успокоился, почувствовав свежий ветер и мелкие, соленые брызги. Приложил руку к груди – сердце не билось. В каюте лежало зеркало, и я быстро сходил за ним – никаких следов дыхания не было. Он был мертв, но меня это ни удивило, ни раздосадовало. Я крепко ухватил его за руку и, подтащив к борту тело, спихнул его в воду. Оно плюхнулось, как мешок, и, несколько раз показавшись, исчезло в вспенивающихся волнах. Прошло какое-то мгновение и то, что было человеком, теперь было всего лишь кормом для рыб, которые выпучив бессмысленно глаза, будут отрывать от Кристиана кусочки набухшей плоти, шевеля жабрами и бросаясь испуганно в сторону, увидев краем глаза тень приближающейся более крупной рыбины.
Я некоторое время смотрел на кильватерный след, и мне казалось, что он был погребен именно в этой длинной, белой линии. Я повернул яхту в сторону лежавшего где-то там Северного моря, зажатого между Англией и Норвегией. Мне пришла в голову мысль, что возвращаться нет смысла, и я взял бумагу и ручку, чтобы написать все это, бросая листочек за листочком в воду. Я не хотел их ни перечитывать, ни аккуратно складывать, перевязывая ленточкой.
- К дьяволу все! – В итоге заключил я и, выбросив за борт ручку, посмотрел вперед, где синее до черноты небо, казалось, сливалось с возмущенным, могучим морем.
Игра без ожиданий
© Copyright: Михаил Багинский, 2011
Свидетельство о публикации №211043001161
Свидетельство о публикации №211043001161
Рецензии