Забери меня на выходные. Часть вторая

               

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.               

 Глава первая

 Оксана

    Свою первую сказку она написала, когда ей исполнилось всего пять лет. В этой сказке прекрасный принц увозил маленькую девочку в волшебную страну, где она превращалась в принцессу, выходила замуж за этого принца, и все заканчивалось веселой свадьбой, на которую собирались  сказочные персонажи: говорящие  звери,  гномы, тролли и прочие забавные существа.  В свои пять лет Ксана умела четко писать печатными буквами, и к тому времени, когда она пошла в школу, толстая «Общая» тетрадь была исписана почти полностью.
    Мать Оксаны работала главным секретарем в редакции большой газеты. На последней полосе обычно выделялась колонка, где писали о детях и детском  творчестве. Несколько раз там помещали Ксанины сказки - то ли потому, что они и вправду были хороши, то ли из-за того, что ее мать была заслуженным работником прессы, но сказки эти появлялись достаточно регулярно.  Повзрослев, она перестала писать сказки и попробовала сотворить несколько небольших рассказов, которые понравились друзьям и не понравились предпочитающей классические сюжеты бабушке ( рассказы отражали процессы, происходящие в сознании девушки, вступившей в переходный возраст, что накладывало на них печать метафизичности.) Действующие лица были разрозненны, не связаны друг с другом и читателю предоставлялась возможность самому объединить их в какую-то логическую систему и сделать те выводы, которые ему были нужны. Мать Ксану, впрочем, похвалила, отметив неплохой язык и оригинальность  изложения. Дочку это обнадежило, и она стала всерьез  задумываться, а не подать ли документы на факультет журналистики.
    С первого раза, конечно, не поступила… Нужен был «трудовой стаж». Мать устроила ее в свою газету внештатным сотрудником, и Ксанка исправно писала об уборке снега, прорывах на теплотрассе и прочих трудностях коммунальных служб. В конце концов, она справилась со всеми сложностями и была зачислена  на первый курс. Бабуля  выбор внучки не одобрила:  хотела, чтобы та стала врачом и приносила людям пользу. Уверения в том, что журналисты тоже приносят людям много пользы, на нее не подействовали.


    Став  первокурсницей, Оксана словно переродилась – и не беспричинно.  Во-первых – как ей казалось -  бывшие одноклассники смотрят на нее и завидуют. Еще бы! Престижный ВУЗ, престижный факультет… Душевный подъем и чувство постоянной радости не покидало еще и по иной, понятной любой женщине причине, которая очень кстати произошла – во-вторых! Она похорошела и  расцвела в эту пору…  Да-да! Вот в школе была чуть ли не дурнушкой, нескладёхой, толстухой – и привыкла к этому, смирилась.   А тут - вдруг все изменилось, и вчерашняя Оксана, полноватая и застенчивая, превратилась в стройную, яркую девушку. И чем больше засматривались на нее окружающие, тем привлекательнее она становилась. В этом, почти нереальном состоянии она пребывала теперь ежедневно, глядя в домашнее чуть запыленное зеркало, и не узнавая себя в самоуверенной  девице с ярко-рыжими волосами и темными, обрамленными густыми ресницами, глазами. (Волосы окрасились в этот «манифестный» цвет случайно, из-за передержанной  на волосах хны, которую она нанесла с целью укрепления корней.) Дело было так:  Оксана чем-то отвлеклась  и, намазав голову коричневой кашицей и обернув махровым полотенцем,  просидела с этим лечебным составом неосмотрительно долго. Когда полотенце было, наконец, снято, девушка на мгновение потеряла дар речи. На нее из зеркала глянула незнакомая девица, чьи волосы пламенели, словно закат над морем. После мытья и просушки они приобрели благородный медный оттенок и легли на плечи золотисто-медовой волной. Превратившись из банальной шатенки в рыжую красотку, она сначала приятно поразилась  новому облику, а потом быстро подогнала под этот огненно- блестящий имидж все остальное. К нему как-то невзначай добавились модные гелевые ногти, а после,  как птицы на гнездовье,  потянулись пестрым клином   короткие кофтенки, узенькие джинсики и приобретенные в модном магазине на распродаже гламурные курточки.  Полностью преобразившись, она начала, потихоньку от бабули, менять свое мировоззрение. То, что вчера казалось неоспоримым достоинством, теперь, оставаясь достоинством, становилось в чем-то спорным… Вернее сказать, стали прорисовываться  какие-то новые достоинства, удачно дополнившие старые. Она была так увлечена собой, что начавшийся роман с Алексеем казался ей закономерным подтверждением  ее собственной, так неожиданно проявившейся неотразимости. О грядущем  браке с ним  всерьез она даже не задумывалась.
    Лешка – старый друг, он всегда при ней, может, и стоит выйти за него замуж… да только как-нибудь потом, успеется! А пока… жизнь так интересна, легка, упоительна! Стоит ли стремиться создавать семью, им и так хорошо! Нужно учебу закончить, курсовую написать, работу найти. Что-нибудь такое… чтобы интересно, современно, вокруг все новое и платят хорошо. Ей самой стало смешно от этих мыслей… Нет, ну действительно! Мать всю жизнь сидит в своей редакции, там за два десятка лет ничего не изменилось. Все – прошлый век. Старое, тоскливое и обреченное. Как и сама мать, работавшая  там с незапамятных времен, без выходных, праздничных и отпускных. Только работа и дом…  Герани на окне – вся природа! Никелированная кровать -  украшение интерьера! Ей же некогда мебель сменить, пальто новое купить. Одни серые будни, разве это – жизнь? Она, Ксана, будет жить не так! Вернее, так она жить ни за что не будет. И все для этого сделает, докажет, что достойна лучшего: зачем такое унылое прозябание! Кому это надо?  Уж в ее-то жизни будут  праздники.  Алексей – замечательный парень,  да только он обычный, будничный, из мира желтых трехрожковых люстрочек, вроде той, что до сих пор висит в их квадратном коридоре.  А ей так хотелось фейерверков и салютов!
  Вот зеркало это – сколько лет оно висит  тут? Это уже не пыль – это археологические наслоения. Ох! Она вздыхала, неодобрительно хмурясь и придирчиво глядя на свое нечеткое отражение. Надо срочно покупать новые сапоги, хорошо бы ботфорты.  С таким плащом - короткие вообще не смотрятся!

      В тот вечер, когда они, сидя на диване, смотрели фильм, все произошло быстро и упоительно для него, но не очень понятно для нее. То есть, то, что это случилось, она поняла, но не успела ничего толком почувствовать. Ужасное разочарование охватило ее. Как, и это – все? Она придирчиво осмотрела свое тело, приподнялась на локте, погладила живот и даже, изогнувшись, посмотрела куда-то за спину… Где необыкновенные ощущения, где восторги и слезы7 Врут, все врут романы - толстые книги в шелковистых переплетах, и точно также подло притворяются тонкие томики стихов и глянцевые страницы журналов… Но зачем?  Что они этим хотят доказать? Она вздрогнула потому, что Алексей вдруг тихо позвал ее, сидящую посередине дивана с немым вопросом в глазах.
     Она вздрогнула не от неожиданности, а от того, как он произнес ее имя. Голос был неузнаваем, (так ей, во всяком случае, показалось), такой смущенный, чуть охрипший… И она, как завороженная, потянулась к нему.  Обняв ее за плечи, Лешка  притянул притихшую Оксану, утыкаясь лицом в теплые разливы тела, во влажные впадины подмышек, жадно впитывая ее суть, настойчиво заставляя подчиняться себе снова и снова. Подчинение было  естественным, даже приятным, но радости не принесло.  Она ведь видела, каким взглядом смотрит на нее Алексей. В том взгляде было столько обожания и восторга,  столько любви и восхищения, что Оксана терялась. Почему же она этого не чувствует? Может, она какая-нибудь неполноценная? И все дело в ней? Мысль эта была неприятна.
     Он не понял этой растерянности,  принял  за стеснение, робость. Он жалел Оксану и восхищался ею, поглощал ее всю, насыщаясь, запоминая каждый жест, поворот, интонацию. Он ее любил. А она принимала  любовь, как высаженная на летнюю грядку рассада принимает тепло настоящего солнца, забывая постепенно щербатый подоконник и пыльные стекла непроветренной кухни. Все последующие случаи их близости только подтвердили это.
     Было необычно сознавать, что для кого-то она так много значит - Ксана вдруг поняла, что никто  никогда ее так не любил. Мама, естественно, баловала дочку в детстве, она это точно помнила, но потом как-то отстранилась, отдала на воспитание бабушке, погрузилась в свой  редакционно-кофейный мир. Бабушка воспитывала, одевала, кормила и переживала за нее, конечно. Но, вот что  странно, Оксана не помнит, чтобы ее хвалили!  А уж тем более, ею восхищалась. Воспитание сводилось к запретам и ругани, если эти запреты нарушались, а иногда и к наказаниям. Одевая ее, бабушка всегда сердилась, что девочка выросла, растолстела, успела сносить прежнюю одежду слишком быстро.
     Она одергивала рукава куртки, пытаясь вытянуть их, успевших за лето укоротиться так, что торчали запястья, цепко ухватывала за борта пальто, соединяя расползающиеся пуговицы и петли. «Да что же это! Только новое куплено! Куда ты торопишься? Куда растешь? Опять растолстела…»    Конечно, бабуля срочно доставала из шкатулки, стоящей на верхней полке платяного шкафа, необходимую сумму денег, приобретала новую куртку, пальто… вязала она ей, школьнице,  теперь только жилетки и свитера. Девочка была прилично и аккуратно одета, но…
 Но она испытывала при этом какое-то странное чувство вины.  Как будто она могла не расти! Не доставлять хлопот. И так во всем…  Ксана привыкла к этому и вдруг - восхищение,  забота и такое волнующее внимание со стороны Алексея!  И она приняла эту любовь, утвердилась в ней, а потом  оттолкнулась от нее, как от трамплина  и совершила прыжок в неизведанное, обретя себя совсем в ином обличье.  Теперь она и свою сущность стала воспринимать по-другому, словно пружина развернулась внутри, распрямив и придав силу.
      Хорошо, что  уступила ему - тогда, на квартире, а ведь столько сомневалась… Боялась, что он отвернется  после того, как достигнет своей цели, бросит ее, увлечется кем-нибудь другим. Сколько вокруг таких примеров! Но нет! Ничего такого не случилось, скорее даже наоборот…
     Ее натура, воспитанная на сложной для понимания молодой девушки литературе начала 20 века, жаждала любви романтической, загадочной,  и даже мистической. Но раз такой не случилось, можно встречаться с Лешей, это совсем не плохой вариант. Да и неизвестно еще, не выдумки ли - все эти романы! Вся эта любовь! Она подозревала теперь, что да.  Выдумки, для интереса, чтобы привлечь читателя, в жизни-то все по-другому, как оказалось. А написать  можно что угодно, уж ей ли этого не знать.
     С Лешей было хорошо, постепенно она вошла во вкус новых отношений, появились неизведанные раньше ощущения. Особых потрясений  не познала, но было достаточно и того, что то, чем они занимались, оставаясь наедине - приятно, и вскоре она стала испытывать чувство, похожее на удовлетворение. Кроме того, Оксана видела, как увлечен ею Алексей, а это тоже что-то да значило! Он многим девушкам нравился, и они, кто тайно, а кто явно, завидовали Ксане. Для девочки, которую в школе поддразнивали и над чьей внешностью посмеивались – это значило немало…
      Иногда она думала о матери. Мысли эти были тягучими, как дешевые конфеты. И привкус у них был неприятный.  Интересно, почему отец все же ушел? Чья была вина? Когда-то  она думала, что отца; а теперь ей казалось, что матери. Наверно, она не смогла его к себе привязать, вот и ушел к другой!  Раньше это слово – привязать – было  не понятно, теперь же вызывало в памяти тот самый взгляд, которым Алексей смотрел на нее тогда, в самый первый раз… Этот взгляд, его охрипший голос и означал – привязать! А у матери с отцом, видно, что-то не получилось, а жаль! Она мысленно ставила их рядом, и никак не могла соединить… А со второй своей женой, тетей Зиной, он смотрелся вполне органично, было в них какое-то соответствие, незримая слаженность. Видать, тетя Зина смогла «привязать» его к себе!  Не случись этого, он всецело принадлежал бы дочери, праздник был бы каждый день, а не только по выходным.…  Кто же виноват? Только не она, Оксана!
      Решительно взглянув на плотно закрытую дверь  комнаты, она дала себе слово, что никогда не окажется на месте матери. Девушка стояла в коридоре, вполоборота к зеркалу, освещенная неярким светом старой люстры. Слышно было, как мать быстро говорит по телефону. Что за голос у нее! Резкий, усталый… Нет, нет! Ни за что! Она использует все, чем так щедро одарила ее природа. Она умная, красивая и талантливая! Ни один мужчина  никогда не обидит и не унизит ее. Не оставит, не бросит… На глаза непрошено навернулись слезы, она вздернула голову: никогда!  В такт решительным мыслям  медленно повернулась перед мутноватым зеркалом и на вопрос бабушки:
 - Ты что, на лекции в таком виде собираешься ходить? Постыдилась бы, ползадницы из штанов выпадает! –  нимало не смущаясь, ответила:
 - Бабуль, теперь все так ходят! Кому есть, что показать, конечно! И правильно делают, красоту прятать – большой грех! Это вы с мамой всю жизнь как монашки, вот жизнь и не сложилась! – она одобрительно покрутила головой, рассматривая длинные, окаймленные белой полосочкой, «французские» ногти.
 -Ты ничего в жизни не понимаешь, и мама тоже! Что она в своей редакции высидела? Что вообще видела? – Оксана хотела озвучить свои рассуждения насчет отца, но вовремя умолкла. Не будет она поднимать эту тему! Пусть живут, как хотят.
 - Все, я ушла! Буду поздно, мы с Лешкой вечером  к приятелям пойдем, не жди! - Она важно прошествовала мимо загрустившей бабушки.
        Сильно постаревшая, но, несмотря на это, не изменившая костюмам английского покроя бабуля,  неодобрительно покосилась на голый живот внучки, поблескивающий вставленной в пупок сережкой. Она справедливо полагала, что от обладательницы такого живота сложно требовать ответственных решений. В случае с Оксаной это было совершенно верно.

     Стоял  жаркий майский день, когда Оксана, сидя на старой деревянной скамейке, пыталась позагорать, расстегнув мелкие черные пуговки на блузочке и подставив весеннему солнышку лицо с закрытыми глазами и чуть приподнятым подбородком. Распущенные волосы лежали на спинке скамьи, как хвост жар-птицы, учебник с потертой обложкой вяло шевелил страницами, лениво прикрывая голые коленки девушки.  Несмотря на то, что она сильно похудела, ноги сохранили приятную округлость и даже полноту, что придавало их хозяйке заманчивую женственность. Даже в самых коротких юбочках она не выглядела подобием ходячей вешалки, как некоторые… О нет! Пора детских комплексов безвозвратно прошла…
Теплый ветерок убаюкал  сессионную бдительность учебника или он разомлел всем своим нутром  на круглых коленках, но учебное пособие решило прекратить свои наставления, нравоучения и прочие строгости в пользу послаблений, разрешений и всяческой весенней лирики. В конце-то концов книга была посвящена поэзии! А день был очень поэтичным: начало мая, как-никак! Мелкая листва напористо пробивалась к яркому, щедрому свету, по веткам прыгали, попискивая и коротко чирикая, пичужки, ошалевшие от этого преждевременно начавшегося лета.  Девушка впала в легкую приятную дремоту… Неожиданно  она почувствовала, что  солнечные лучи  на лицо больше не падают, приятный процесс загорания прерван и этому есть какая-то серьезная причина.  Скорее всего, кто-то стоит перед ней, заслоняя щедрое светило.
     Она открыла глаза. Действительно! Высокий, представительный мужчина пристально смотрел на нее, весело сощурив темные – как ей показалось – глаза. Рассмотреть его было сложно, так как мешали солнечные лучи, на фоне которых вся его высокая, статная фигура выглядела как темный силуэт. Плащ  был расстегнут, серебристая ткань отливала цветом морской волны, под плащом виднелся  тонкий свитер, надетый на рубашку. Тугой узел темно-синего галстука приятно контрастировал с концами небрежно свисающего шарфа.  Свидетельством глубоких познаний в области этикета являлись безупречно отглаженные брюки, ведь  только их и  можно надевать в комплект к рубашке с галстуком.
 - Какие студентки попадаются в нашем скромном дворе! – нараспев проговорил он и обезоруживающе улыбнулся. Голос его таил в себе множество коварных модуляций.  – А как же Голливуд? Вас там еще не хватились? – он мягко и доброжелательно засмеялся, демонстрируя красивые, ровные зубы.
 - С такой внешностью непременно нужно в кино сниматься! Непременно!  Ваши волосы привлекли мое внимание издалека. Сверкающий, изумительный цвет! Я просто не мог пройти мимо, помните, как у Гете «Волос ее золото льется, и чешет их гребнем она…» !!  И, в то же время, темные, почти черные очи…- тут он картинно полуприкрыл свои собственные глаза,  и, затем, напористо выпалил:
 - В них таится особая сила, поверьте мне, я многое повидал!
       Оксана растерялась, ведь она совсем  недавно была типичным гадким утенком и  еще  не привыкла к такому вдохновенно-наступательному  тону. Она,  может, и понимала, что речь  собеседника льется уж больно гладко, как по нотам, что звучит все это как-то банально… Но  внимание незнакомца было настолько приятно, что она слушала мужчину заворожено, как загипнотизированная, и только изредка бросала рассеянный взгляд на широкую университетскую аллею, по которой шли какие-то люди… студенты, преподаватели… вот прошли две девушки из их группы. Они, как мельком показалось Оксане, с завистью посмотрели на  присевшего рядом с ней на скамью человека. Это приободрило. Она постаралась расслабиться и принять, насколько было возможно, непринужденную позу. Собеседник, заметив, что девушка не протестует, придвинулся чуть ближе, движением легким, едва уловимым; усилился лишь запах  дорогого, пахнущего кожей и табаком, парфюма. Этот запах сразу напомнил что-то  знакомое, из детства, и Оксана немного успокоилась.
      Он продолжал говорить в том же, небрежном тоне,  улыбаясь и щуря темно-серые? Синие? Во всяком случае, довольно-таки красивые  глаза. Улыбка у него была  мягкая, на щеке при этом получалась вертикальная ямочка, в уголке глаза – две тонких морщинки. Они создавали иллюзию  безобидности, но вот взгляд!..  Взгляд был далеко не так безобиден, как улыбка - жесткий, цепкий, он действовал на Ксану как-то гипнотически.
 - Позвольте представиться, Михаил Евгеньевич! Я буду преподавать у вас историю зарубежной литературы. А как Вас зовут? Ну-ка, Ну-ка! А вдруг я угадаю!
 Он снова пристально посмотрел на нее, но никаких попыток угадать имя  за этим не последовало.
  – Нет, ну какие чудесные локоны! – он внезапно переменил тему и тонким пальцем почтительно тронул золотистый завиток. - Хм-хм… Вы словно та самая  леди Годива,  – он засмеялся, -   которая укрыла свою наготу золотом волос!
 И он стрельнул выразительным взглядом на ее, чуть прикрытые предательски маленьким учебником, колени.
 Оксана оправила короткую юбочку и слегка кашлянув, ответила, стараясь вложить в свой голос как можно больше равнодушия и невозмутимости:
 - Меня зовут Оксана. Мелентьева Оксана.
     Несмотря на все усилия, голосовые  связки подвели, и фраза прозвучала как-то вымученно. Было чувство, что вся эта сценка разыгрывается не с ней, а с какой-то чужой и незнакомой девицей. Как будто они играют в игру, где роли заранее распределены, реплики партнера известны, но не играть уже нельзя. К тому же где-то в тайниках сознания появлялось  чувство непонятного удовлетворения, ощущение какой-то  закономерности происходящего. Как будто когда-то, давно, самой судьбой был намечен  день с ослепительно-ярким майским  солнцем, бледно-зеленой, еще не готовой зацвести черемухой, весенний день, который нужно будет провести рядом с этим солидным  мужчиной, говорящим  почтительные, и вместе с тем, восторженные слова. Этот день настал, только и всего!
      Оксану уже не  смущали  комплименты. Пусть говорит! Речь его была в меру изысканной, в меру ироничной и оставляла самое выгодное впечатление о говорящем. Несомненно, это был умный, начитанный,  можно даже сказать очень эрудированный человек,  как видно много испытавший в своей жизни, и слегка этой жизнью разочарованный. Его красивые жесты, безупречные манеры и нотка легкой грусти, сквозящая как бы невзначай в некоторых фразах, совершенно очаровали Оксану. Она и сама не заметила, как вступила в беседу, стараясь также произвести наиболее выгодное впечатление. Разочаровать такого обаятельного собеседника было решительно невозможно.
 - Я полагаю! – пауза, темно-русые волосы красивой волной оттеняют широкий лоб. -  А я  думаю, что я правильно полагаю! – широкая улыбка, и опять этот проникающий внутрь взгляд, - что у такой красивой девушки, как Вы, масса поклонников, ведь я прав, не так ли?
 Оксана кокетливо замотала головой, пытаясь то ли подтвердить его слова, что было бы нескромно, то ли опровергнуть, что было бы не совсем верно.
 - Такая девушка, как Вы, несомненно,  очень привлекательна для молодых людей -  напористых, считающих себя сплошь талантами и непризнанными гениями! Но разве они, эти незрелые юнцы! – опять эффектная пауза, – разве они  смогут оценить по достоинству всю Вашу неуловимую прелесть, всю загадочность Вашей прекрасной души? – он  заглянул ей  в глаза и печально покачал головой.
  - Никогда не смогут, поверьте мне! Я старше Вас, Оксана, я многое повидал, я знаю людей! Вы – редкий цветок в этих банальных стенах, вам нужно раскрыться, вашему характеру  нужен опытный наставник. Вы ведь мечтаете о большой, настоящей работе, о признании, о поиске своего, неповторимого пути! Я прав?  Ведь я прав, не так ли?
      Его манера говорить была, конечно, какой-то театральной, но Ксана в ответ снова закивала головой. Действительно, кто же не мечтает о поиске неповторимого пути, неизбежно ведущего к настоящей работе и всеобщему, как следствие этого, признанию?
 - Вам нужен опытный наставник! – с нажимом на слово «опытный»  произнес красивый, элегантный мужчина, преподаватель кафедры иностранной литературы, которую она будет изучать на следующий год. В его устах, впрочем,  эта фраза прозвучала так, как будто она имела отношение не только к будущей профессиональной деятельности Оксаны, но и к чему-то другому, в чем та также была еще не достаточно опытна. Странное ощущение! Ксана внутренне сжалась. Чем-то он ее все время задевал, словно кошка, играющая с мышкой. То мило улыбнется, то прижмет. Точно, в нем есть нечто звериное, хищное… и в то же время… элегантное. По спине девушки пробежал приятный холодок. Она-то ему явно – нравится!
 - Как Вы посмотрите на то, чтобы побеседовать завтра об этом более детально?  Я мог бы дать несколько чрезвычайно ценных советов. – Он опять печально покачал головой.
 – Я чувствую, что мог бы помочь! Поверьте моему горькому опыту! Люди очень завистливы, особенно женщины…Подумайте!   Вам просто не дадут проявить себя так, как Вы этого заслуживаете! У меня большие связи в мире журналистики.
    Последняя фраза была сказана совсем другим, деловым тоном. Оксана все время старалась мыслить конкретно, не поддаваясь странным ощущениям, посещающим  под влиянием сочетания обезоруживающей улыбки и холодного взгляда.
   В результате этих размышлений  складывалась незамысловатая  схема. А ведь ей очень повезло! На нее обратил внимание серьезный человек, который может взять под  контроль процесс написания  курсовой работы, дать выгодную тему, помочь с материалами. В дальнейшем это сулит хорошее место работы, в каком-нибудь солидном журнале,  в престижной  редакции… туда просто так не попадешь!
    Нельзя сказать, что эти мысли выглядели столь четко и прагматично. Скорее – возникали  догадки, основанные на ощущении исходящей от мужчины силы и значимости. Видно ведь, что он может многое!
    На заднем плане взбаламученного интересной беседой сознания  предостерегающе маячили тревожные мысли о профневостребованности, о работе за жалкие гроши в затрапезной газетенке, о страшной конкуренции среди журналистов и необходимости пробиваться, биться как рыба об лед, чтобы что-то кому-то доказать…
     А вот теперь доказывать ничего не нужно! Она не такая, как другие студентки,  выделяется на общем сером фоне красотой и умом, поэтому будет знаменита, будет счастлива и вся жизнь ее наконец-то прекрасно устроится.
  «Как же мне повезло!» – подумалось снова. –«С таким союзником ничего не страшно».
   В который раз Оксана убедилась - все в ее руках!  Похоже, этот Михаил Евгеньевич всерьез увлечен, приятно, что и он ей тоже симпатичен, такой высокий, широкоплечий, обаятельный. Он ее волновал, в такого мужчину не мудрено влюбиться…
  И, потом, возникший так внезапно собеседник  – взрослый! Знает, чего хочет. С ним рядом будет гораздо легче.  Чем-то этот человек напоминал отца… вот он берет ее шершавую ладошку в свою сильную, твердую ладонь, и маленькая Ксана радостно семенит рядом… Как  все тогда  становилось просто, надежно! Как давно она не испытывала этих ощущений, словно целая жизнь прошла! Которую уже не вернуть…
   Эта мысль плавала где-то у самого дна  памяти, но Оксана не разрешала ей всплыть, безжалостно топила, сама себе не отдавая в этом отчета. Если что-то и было когда-то, позорное и мучительное для воспоминаний, то было оно давным-давно, с незнакомой,  нелепой девчушкой, толстой и смешной. С нынешней Ксаной такая история ничего общего иметь не может.
 Мысль об Алексее, внезапно возникшая в связи с этими воспоминаниями, показалась  почему-то досадной, смутила. Да, он любит ее, но с ним столько проблем! Да, он хороший, преданный, но сам еще не определился, и как, скажите,  можно на него надеяться? Хочет куда-то ехать,  что-то доказывать, а ей что прикажете делать? Сидеть и ждать?  У нее -  другая схема, и это несоответствие все время дает о себе знать. Не попадает Лешка в эту  схему. Вернее сказать, Оксанин жизненный план  составлен так, что найти там для него место не так-то просто, что очень усложняет их взаимоотношения. Он, разумеется, не может этого не понимать! Оксана мечтает о другой жизни, о своей собственной реализации – а для воплощения планов  нужна свобода… Ей хочется начать жить прямо сейчас, а он говорит: «Подожди!» Ей хочется взлета, достижений, иным словом -  будущего, а он не уверен в настоящем…
        Бывают в жизни моменты, когда приходится делать выбор, требующий очень тщательно взвесить все доводы. Кто знает, почему  часто перевешивает не та чаша весов, на которой лежит единственно правильное решение, а та, на которую мы грузим  свои давние страхи, комплексы и обиды? Та, которая не должна  перевешивать. А бывает и так, что кажется, будто выбора у нас нет. И вот Ксана, мучительно прокрутив в голове все снова, все свои «за» и «против» - поняла: выбора нет! Пройти по второму – или даже третьему кругу, по пути, уже пройденному мамой и бабушкой? Осесть в маленькой квартирке со старыми шкафами, растить ребенка – может быть, даже в одиночку? Ждать мужа из бесконечных командировок, рискуя никогда не дождаться? Рискуя оказаться – в пустоте?! Лестница, ступени вниз, только – вниз… Слезы, боль, утрата.
Она даже и сама  не поняла, как далеко увели ее мысли от этой фразы уверенного в себе взрослого мужчины:
«- Подумайте!   Вам просто не дадут проявить себя так, как Вы этого заслуживаете! У меня большие связи в мире журналистики».
Со стороны выглядело так, будто она просто выдержала подобающую паузу.
 - Я смогу, пожалуй, встретиться с Вами завтра! – Оксана  взглянула небрежно, как по ее мнению должны смотреть насмерть утомленные мужским вниманием кинозвезды, – я постараюсь освободить вечер.
 - Вы сделаете меня счастливейшим из смертных! – щедро улыбаясь, произнес Михаил Евгеньевич, и, взяв Ксанину руку, ловко поцеловал. Потом  внимательно посмотрел в глаза: опять, уже в который раз, почудилось в его взгляде что-то хищное. Еще  померещилась радость, вызванная не столько ее согласием, сколько еще чем-то, не вполне понятным. Поразило странное выражение лица, словно он хотел  сказать: «Ну вот, голубушка! А ты еще сомневалась». Это  взволновало ее, еще находящуюся под влиянием процесса целования ручек, которому она подверглась впервые. Сердце стучало где-то под ключицами, во рту пересохло, даже голова закружилась – такие решения не даются даром. Течение жизни – как течение реки – как это ни банально звучит! Оксану несло на самую стремнину, но она  не жалела, ничуть! Пусть будет  быстрый поток, круговорот, даже – водопад, но только не медленное, планомерно-унылое плаванье по узким притокам…
Собеседник, словно уловив ее мысли,  посмотрел  многозначительно, Оксана вспыхнула, но не смутилась.

 Глава вторая

 Алексей

      Узкая, каменистая дорога несколько раз вильнула, огибая отвесные стены то ли из бурого песчаника, то ли из глины непривычного оттенка. В почвенных породах Алексей не разбирался. Он со страхом смотрел на толстые корни непонятных деревьев с узловатыми, как набухшие вены, стволами и темной резной листвой. Корни впивались в почву, словно пытаясь искрошить ее в поисках неведомых сокровищ. Никаких сокровищ не находилось, и  земля под ними осыпалась, образуя пирамидки из мелких осколочков  грунта. Трава на нем не росла. Вокруг царила странная тишина…
 Снова мучительно захотелось пить. Боль в руке то стихала, то пульсировала с новой силой. Вдруг справа  от дороги ему померещился силуэт приземистого дома. Казалось, он весь состоит из длинной неровной крыши, похожей на перевернутую лодку. Алексей с трудом спустился в придорожную канаву и прилег на теплый, нагретый за день край, чтобы отдохнуть и обдумать дальнейшие действия. В памяти всплыли последние дни перед командировкой, те наставления, которые  давал опытный журналист, побывавший когда-то и в этой «точке».
 - Народ там забитый, но не кровожадный, - говорил он, отхлебывая горячий чай из редакционной прозрачной кружки с невыразительным логотипом в виде пера и закрученного листка бумаги,  – их все, кто может, прессуют. Новая власть зачистки делает, работает по принципу «лучше перебдеть». Сидит какой-нибудь мирный скотовод, шерсть стрижет… вдруг -  проверочка!  Кого прячешь, гад, в амбаре?  Ах, никого??? А это чьи сапоги под крыльцом? Ах, твои? У тебя их что, две пары??? И поехали, до выяснения…  а там – по настроению. Могут так отпустить, а могут и  выпустить… кишки-то. В самом прямом смысле.  Короче, как получится, как карта ляжет…  - он добавил  тогда несколько сильных выражений таким тоном, что у Алексея мурашки по спине побежали. Журналист помолчал, прищурил глаза, потом проглотил  очередную порцию очень темного чая – Ух! Горячо! О чем это я?  А! А потом боевики придут, тем вообще предлог не нужен. Бабы, дети – все им по фиг!
 Он допил чай в полном молчании и аккуратно, словно боясь, что чашка взорвется в руке от неловкого движения, поставил ее на край стола. Алексей вспомнил, как  собеседник отстраненно посмотрел на него и как поразил тогда его, Алексея, этот безучастный взгляд.
 - Они так и живут, это жизнь у них такая! Одна часть населения убивает, грабит и насилует, а другая – терпит. Правда, без оружия никто не ходит. Живут, короче, как будто, так и надо! Забитые они, - повторил он свои слова, покачивая головой, – зачем их надо освобождать? От кого?
 Алексей тогда в глубине души согласился с этим нервным журналистом, побывавшим почти во всех зонах межрегиональных конфликтов.  Он бы и не полез, пожалуй, в эти дурацкие командировки! Подумал бы еще…  Что он  хотел доказать?  Зачем? Все было ясно и так. К тому времени жизнь  его стала такой невыносимой, что было неизвестно, что с этой паскудной жизнью делать дальше. Он дал свое согласие на поездку.

         
        Слухи потекли по университету, как текут весной тонкие и,  внешне совсем безобидные, ручейки. Потом они окрепли и приняли уверенные очертания небольших речушек. Реки полнились, разливались, питались новыми подробностями…
  По аудиториям прошел слух, что студентка третьего курса, Мелентьева, состоящая в известных отношениях с Алексеем Григорьевым, выпускником и очень перспективным молодым человеком, начала встречаться с Михаилом Евгеньевичем Шершневичем. Кроме того, что тот был преподавателем зарубежной литературы, он еще слыл отпетым сердцеедом и дамским угодником, носящим прозвище «Шершень».
  Шершневич  был весьма одиозной личностью. О нем много сплетничали, но никто ничего конкретного рассказать  не мог. Известно было его пристрастие к хорошеньким студенткам, поговаривали о бессчетных романах, проистекавших в стенах ВУЗа, но, опять же, с кем и когда возникали эти романы, а также чем они заканчивались, никто толком не знал. Возможно, все это были досужие вымыслы. Над его красиво посаженной головой витал ореол загадочности с привкусом некоторого порочного романтизма.  Притом все точно знали, что Шершень был женат, и он, действительно, носил на безымянном пальце золотое обручальное кольцо. О наличии у него детей ходили разнообразные слухи, от полного отсутствия таковых до якобы имевшихся двух дочерях, которых, впрочем, никто никогда не видел.
 Есть у людей такая черта – желание продемонстрировать свою особую осведомленность в вопросах сугубо личного бытия популярных персон. На факультете журналистики такая черта, как особая осведомленность,  вполне похвальна. Вот все ее и демонстрировали, кто во что горазд. При этом учащиеся единодушно соглашались, что предмет свой Шершень знает блестяще и лекции читает увлекательно и артистично. Некоторые им откровенно восхищались, многие студентки были в него тайно влюблены. Он запросто читал по памяти целые отрывки из произведений зарубежных классиков, получая при этом явное наслаждение и заражая им своих слушателей.
 Нередко студенты даже устраивала ему после прослушивания лекции небольшую овацию, Михаил Евгеньевич откидывал со лба вьющуюся прядь волос и непринужденно кланялся.

 В тот день, когда Оксана загорала на скамейке  в компании интересного во многих отношениях преподавателя, опрометчиво расстегнув воротничок и без того слишком прозрачной блузки,  их  видели две девушки, студентки Ксаниной группы. Девушки  были из глубокой провинции, и, что несомненно похвально, учебой увлекались больше, чем сплетнями о преподавательском составе. Они и забыли бы об этом эпизоде, не придав ему особого значения, но уж больно нравился одной из них парень этой Мелентьевой, Алексей. Она давно по нему сохла, но, влюбленный в Оксану, Лешка не обращал на девицу никакого внимания.
 Вид Оксаны, с явным удовольствием слушающей речи вальяжного «препода»,  привлек внимание студентки и - неожиданно обрадовал. Здесь явно назревала недвусмысленная интрижка! Если бы эта самоуверенная рыжая девица забыла  своего постоянного спутника, то тогда  скромная девушка  из городка с непрезентабельно звучащим названием, нашла бы способ его утешить! В конце-то концов, чем она хуже? Даже лучше, во многих отношениях…
   Наблюдениями  своими она поделилась с верной подругой, и подруга, имевшая такую же непрезентабельную внешность, как и название их родного городка, бурно обрадовалась.
 - Чего тянуть, давай Григорьеву записку напишем! -  страстно выдохнула она, - пусть знает! Да и про этого валета – она кивнула в сторону Шершневича, - надо бы разузнать побольше!
 - Чего, так сразу и записку? – испугалась робкая, но более привлекательная   подруга, - а вдруг они, того, просто так разговаривали? А мы, того, обвинять будем, вдруг он рассердится?
 - Ну не на нас же! – авторитетно промолвила менее привлекательная, но и менее робкая. – Мы же не будем, как дуры,  подпись свою ставить! Просто глаза раскроем на ситуацию, а там Григорьев сам решит, дружить с ней дальше или нет!
 Робкую долго уговаривать не пришлось. Шансом нужно было воспользоваться… причем – немедленно!
  Записка была состряпана за пару минут и подброшена Алексею в карман куртки, висевшей в гардеробе. Очень кстати теплая майская погода сменилась привычными холодами, наступающими каждый год в пору цветения черемухи, а то куда бы пришлось класть депешу?
 Алексей тогда прочел неровные тараканьи строчечки с отвращением. Он хотел записочку  сразу порвать и выбросить, но почему-то этого не сделал.
  Вот и сейчас, лежа в этой нагретой за день канаве, он отчетливо вспомнил  холодный день, резкий черемуховый запах, горько-вяжущий, как ее черные, мелкие ягодки. Он не хотел читать, но все же прочел  раз пять, пошлые слова, написанные печатными буквами. Почему-то он думал тогда, что если бы они были отпечатаны на принтере,   не ощущался бы так остро привкус чужого, въедливо-липкого торжества, принимающего очертания кривоватой буквы «р» в слове «встречается» и в слове «преподавателем», а также уродливого восклицательного знака в конце фразы «за твоей спиной!».
 «Встречается»… глупее не придумаешь! И без подписи… Значит, это мог быть любой, чей любопытный взгляд,  словно прицел… «За спиной»…
 Черемуха пахла тогда все сильнее и сильнее, ветер осыпал с  веток белые лепестки, будто снежная пурга нежданно-негаданно решила засыпать его дорогу. И вот  дорога стала узкой, каменистой, чужой. Куда она теперь привела, он и сам не знал.
 Алексей оторвался от воспоминаний и подумал, что пропустил наступление ночи. Вон как потемнело вокруг! Только силуэт дома-лодки чернеет впереди,  светится тускло кривое маленькое окошко, да пахнет в воздухе сыростью и речной прелью. Видимо, рядом протекает река.

 Основное правило гласило: если перед тобой дом, не ходи туда. Постарайся выяснить, что за люди там обитают, кто их посещает и в какое время суток. Ему было  сложно вести наблюдение из канавы, к тому же мучительно хотелось есть и пить. Он прикрывал глаза в полудреме, ждал. Сил становилось все меньше. Помогло странное, с его точки зрения, происшествие – когда стемнело, из дверей вышла темная фигура с большим корытом в руках. Фигура, явно женская, приблизившись к канаве,  вывалила из посудины множество душистых, мятых плодов и скрылась. Голова закружилась от голода -  по запаху было ясно, что это – абрикосы.
 Никогда в жизни он не видел столько абрикосов сразу. Полкило купленных дедом недозрелых фруктов не имели ничего общего с этим изобилием. Он набросился на них, жуя, глотая, давясь и блаженствуя. Жажда и голод отступали. Если бы не болела одна рука, ел бы обеими, торопливо выплевывая косточки и почти захлебываясь сладким соком. Он даже закрыл глаза, осоловев от пищи,  а когда их открыл, увидел темный силуэт, наставивший на него автомат Калашникова с прикладом, замотанным изолентой.  Оружие выразительно  поблескивало начищенным дулом в лунном свете. Луна взошла неожиданно, и все вокруг стало нереальным и нелепым.

    Женщина, высыпавшая в канаву абрикосы,   была вдовой: мужа арестовали и расстреляли   во время одного из многочисленных рейдов. Ее пощадили, и она жила теперь одна  на этой, принадлежавшей раньше им двоим, сыроварне. Она держала овец и приготовляла из овечьего молока маленькие, неровно-круглые сыры. Их покупали, а иногда и просто отбирали те, кто ходил сюда, на окраину, по узкой опасной тропке. По осени -  гнала из переспелых плодов подобие самогонки, и  ее не трогали, давали относительно спокойно существовать.
 Обнаружив раненого русского, женщина  обрадовалась. Очень был  необходим помощник, но – откуда возьмешь?  Мужчины из семьи или еще воевали, или уже отстрелялись, спали вечным сном. Вот и приходилось горбатиться одной… Раньше село было большим, дружным. За речкой одна половина, на этом берегу – другая. Теперь там, за рекою,  враг.  Узкая, каменистая стремнина – граница. Когда наступает недолгая тишина, кажется, что жизнь возвращается:  все по-старому,  можно варить сыры,  собирать мед и печь лепешки. Но проходит совсем немного дней, и снова стреляют, носятся на пыльных зеленых машинах, забирают лучшие головки сыра и полные бутыли фруктового самогона. Ничего не платят – война!
 
 Она немного знала русский язык. Когда-то,  давно,  еще девчонкой была, ходила в русскую школу, правда, недолго. Тот парень, что свалился  в канаву, куда  выбрасывались подгнившие плоды, что-то лепетал, показывая руками, вернее, одной рукой, как пишут и фотографируют. Она и без того поняла, что странный гость  – журналист. Уловила некоторые, знакомые с детства, слова.  Опустив дуло своего страшного оружия, непредсказуемого нрава которого сама боялась, женщина стала спрашивать, стараясь четко выговаривать забытые слова:
 - Казет? Пишем? Журналь? Писать, читать,  кник? – больше ничего не вспомнилось, и она напряглась, пытаясь что-то еще сказать. Тут только заметила, что он  вроде бы ее не слышит. Женщина протянула к нему руки и несколько раз хлопнула в ладони, вопросительно взглянув и произнеся что-то вроде «Эй-эй!»
     Он ошарашено посмотрел на нее, помотал головой. Ни голоса, ни звука хлопков Алексей не слышал. Глухая ватная тишина окружала со всех сторон… То-то ему казалось, что как-то странно все вокруг!  Только этого не хватало! Теперь он окончательно осознал  полную тишину – а ведь  должно быть много звуков! Большая птица, наподобие вороны, уселась на ветку, видно, как открывается ее глянцевый клюв, а где же характерное карканье?  Сломался и полетел вниз сухой сук, на который она взгромоздилась, наподобие героини известной басни – ни щелчка, ни треска! Он лихорадочно оглянулся, подмечая новые источники возможных звуковых сигналов, напряг слух – ничего!
 Лунный свет щедро освещал женщину, застывшую с протянутыми ладонями. Короткая изломанная тень пряталась за ее спиной, казалось – там стоит олень с небольшими рожками. При полном отсутствии звуков все – встряхивающая крыльями ворона, открывающая рот женщина, странные тени – было тревожно-печальным.  Он хотел было  показать на свои уши - не слышу, мол! Но тут  же скривился, застонав так, что на глазах выступили слезы, и схватился за руку. Он и забыл, как сильно  она была  повреждена. Хозяйка домика-лодки вздохнула и окончательно перестала его бояться.  Взяла за рукав здоровой руки, жестом показала, чтобы шел за ней. Идти надо было осторожно, зная, куда ступать: сад  заминирован на случай прихода чужих людей, всюду стояли растяжки.
 Алексей уже смирился с тем,  что оглох. Рука болела невыносимо, затмевая этой болью все мысли…  Он устал, хотел пить, спать и вообще ему вдруг все стало безразлично! Покорно топая  за  женщиной, осознавал – путь его близок к завершению, так как  больше идти некуда.
 Она привела его в дом, дала выпить какое-то травяное снадобье. Горьким запахом  этот напиток  напомнил бабушкины чаи, которыми та поила деда, от сердечной аритмии. Напившись,  он лег на деревянную, застланную овечьей шкурой  скамью, и тут же мгновенно уснул.

 Сон оставил его так же внезапно, как накрыл накануне. В звенящей тишине летали пылинки, словно у них была своя, хлопотливая, отличная от здешней, жизнь. Узкое оконце пропускало, наверно, только сотую часть жарких солнечных лучей и поэтому в доме было прохладно. Он обвел глазами тесную комнатку. Стены увешаны циновками, везде какие-то смутные фотографии в нелепых резных рамочках. Пошевелившись, обнаружил, что рука перебинтована, подвязана к дощечке и болит уже значительно меньше. Хозяйки в доме не было, она хлопотала где-то в саду. Он осторожно встал, сделал несколько шагов. На низком деревянном столе стоял кувшин с молоком и лежал кусок черствой лепешки. Вкус молока показался совершенно отвратительным, но он его жадно выпил. Лепешку пожевал кое-как и опять завалился спать. Видно, в вечерний чай было добавлено  снотворное, а, может, он сам был вымотан настолько, что только и мог, что спать. Засыпая, подумал: «Влип в какую-то новую беду!»
 Дня через три стало намного лучше. Он ходил по дому, пошатываясь, но уже вполне уверенно. Исподволь рассмотрел свою спасительницу: на его взгляд это была пожилая женщина, пожалуй, даже старше его матери, хотя с ними, с женщинами,  вполне возможно  ошибиться. Молчаливая и строгая, она бесшумно сновала по дому, стараясь не встречаться с ним взглядом. Поила  травами,  велела закапывать что-то в уши. Объяснялась  жестами, но понимала смысл его ответных речей.
 Прошло еще немного времени, и он окончательно поправился. Слух неожиданно вернулся: тогда, когда тишина стала уже совсем привычной…
Обнаружилось это как-то утром. Алексей и  проснулся-то потому, что услышал, как скрипит дверь. Этот, такой обыденный и даже не совсем приятный звук, разбудивший его, показался  дороже любых соловьиных трелей.  Он слышал! Сколько, оказывается, вокруг звуков: двери  скрипят низко, уверенно. Половицы – жалобно и сварливо, а за окном целое море звуков, они отгорожены от Алексея  стенами, но постоянно врываются внутрь дома, выманивая наружу. Он оправился от контузии, кость руки срослась, и, несмотря на все испытания, что выпали на его долю, он был жив! И чем дальше, тем больше тяготило его пребывание в доме-лодке… Нужно было думать, что делать дальше.

А пока - дни тянулись однообразно и монотонно, Оксану он вспоминал теперь очень редко. Все, что было в прошлой жизни, казалось таким далеким и нереальным, что он вообще сомневался, было ли что-то. Давно забылась  ссора, после которой они, собственно и  расстались -  казалось, навсегда. Теперь Алексей желал лишь, чтобы у нее все сложилось удачно. Пусть ей - повезет, раз уж так не повезло ему. Пусть хоть кто-то из них будет счастлив и добьется всего, чего хотелось. Она ведь умница, способная, талантливая… Красивая. Каждый раз, вспоминая -  понимал, что продолжает её любить, но  уже совсем по-другому, ничего не желая получить,  ничего не прося у судьбы для себя. Он смирился, и ему неожиданно стало легко и просто. Она где-то есть, и этого уже достаточно. О ней можно подумать, и это уже  счастье! Правда, думал он о ней все реже и реже.

 И все же Алексей привыкал - жизнь его, непонятная, и как будто чужая сначала, становилась все проще и определеннее. Распорядок дня был прост: утром, едва взошло солнце – подъем, молоко с лепешкой, и - по воду. Пока воды натаскает, больная рука совсем отвалится. Хоть и зажила она, да при нагрузке дает о себе  знать, ноет.  Для производства сыров нужно печь топить, дрова колоть. Сквашенное молоко в горшки переливать, на печь их таскать, чтобы оно там загустело. Потом, свернувшееся, переложить бережно  в холстинку, да погрузить  в корзинку. Эти маленькие корзинки стояли в специальном помещении, где он обычно прятался. Там тоже работы полно: определенные условия поддерживать, чтобы сыры зрели. Зрелый сыр вкусный, его редко ели, все больше на продажу шел. Правда, хозяйка  иногда отрезала острым тесаком большой ломоть, давала ему: для руки полезно, заживет быстрее.  Самогон женщина  гнала собственноручно, из абрикосов и слив, Алексея  не допускала до этого ответственного дела. Тоже целый процесс!  Абрикосовую и сливовую водку потом молчаливые чернявые мужики забирали, что-то ей давали, но не деньги, а какие-то бумажки. Они о чем-то говорили -  тихо, из его укрытия не расслышать, да он все равно бы и не понял. Точно понял только то, что жизнь тут опасная:  вроде все спокойно, да обманчив тот покой! Дни тянулись однообразно, словно он жил в болоте, где на поверхности тишь да гладь, ряска зеленая прикрывает  сонный морок  бытия. Но только до поры, до времени!

 Хозяйка отдала Алексею старую одежду погибшего мужа и велела помогать варить сыры. На  просьбу отпустить его с миром, чтобы искать своих, пожала плечами и изрекла:
 - Нет бумака, паспорт! – она вытерла руки подолом  черной юбки. – Солдат стрелять, свои стрелять, все стрелять! Нет человек, бумак надо!
 В принципе, ему и самому это было ясно. Документы отобрали еще тогда, вместе с камерой. Но ведь не сидеть же тут, среди сыров, вечно. И он решил пока повременить, осмотреться, а там как получится. Все равно,  отсюда нужно бежать – он должен вернуться домой. Дни текли уныло, однообразно. Когда к хозяйке приходили гости, прятался в кладовой, где на полках в прохладе вызревали маленькие кругляки сыра, заключенные в плетеные корзиночки, словно неведомая большая птица отложила в свои многочисленные гнезда по одному яйцу. Птица эта – была его хозяйка: худая, хлопотливая курица. Она вставала засветло и все суетилась, бегала из угла в угол, что-то собирая, принося и унося… И пахло от нее – как ему чудилось иногда  – мокрыми перьями!  Тогда ему казалось, что никогда уже не отмоется он от этого запаха, едкого и сырого, как не сможет привыкнуть к странному вкусу овечьего молока – словно в нем сварили шерстяную кофту; пресных лепешек, кислого, вызывающего изжогу,  вина.  Нужно было положить конец  этой чужой, непонятной и опасной жизни то ли в плену, то ли в добровольном заточении.
Он наметил план побега, и воспользовался бы им непременно, если бы не произошел непредвиденный случай.

 Глава вторая


 Оксана

      После ресторана Шершневич повез ее покататься по ночному городу.  Оксана сидела на переднем сиденье, глядя  на проносящиеся мимо освещенные витрины, вывески  ночных клубов и казино. Жизнь пульсировала и тянулась к ней  яркими щупальцами, напористо мигала разноцветными глазами, сулила незнакомые доселе удовольствия и развлечения.  Однако, посещение ресторана, куда ее пригласил серьезно настроенный  кавалер,  оставило после себя смешанное чувство неловкости   и даже разочарования. Михаил Евгеньевич был за рулем, поэтому заказал себе бутылку дорогой минералки и салат с курицей.  Он и пил не спеша, маленькими глотками, поднося к узким губам перед каждым глотком белую салфеточку, и жевал медленно, словно автоматически.  Для Оксаны он взял бокал вина - вероятно,  хорошего качества, потому что она выпила бледно-красный напиток довольно быстро, а никакого эффекта в смысле расслабления не почувствовала. А ей очень хотелось снять напряжение – но не просить же, в самом деле,  рюмку водки! Оксана поерзала на стуле и вздохнула. Ладони вспотели, потом замерзли. Может быть, что-то неправильно делается, и не нужно ей вовсе это свидание?  Она надеялась на теплое времяпровождение, а вместо этого,  почему-то, стало холодно. Маленькая чашечка кофе не согрела, десерт показался не сладким. Заказать что-то более существенное  наотрез отказалась – ей было неудобно жевать под чужим  внимательным взглядом. Она сделала вид, что все замечательно и стала исподволь разглядывать посетителей. Было много пар неопределенного возраста, они о чем-то горячо спорили, обсуждая финансовые проблемы, рисовали на салфетках схемы, критиковали непредсказуемое начальство. Вот им-то было вольготно и тепло! Похоже,  что они стеклись сюда из разных офисов, банков и других контор непосредственно после окончания рабочего дня, так и не успев заметить, что наступил вечер и пора бы уже забыть о службе и заняться чем-нибудь более перспективным в смысле отдыха, чем составление бизнес-планов. Ресторан был довольно престижным, но каким-то неуютным. Во всяком случае, Оксана представляла их встречу иначе: мягкие кресла, романтические светильники и мечтательные звуки скрипки или какого другого подобного инструмента. А самое главное – задушевный разговор, интересные предложения, подтверждающие то, что уже говорилось: она – неординарная личность, которой уготована необыкновенная судьба! Ее собеседник аккуратно подцепил длинный листик салата и отправил его в рот.
 Михаилу Евгеньевичу это заведение, по-видимому, нравилось. Возможно, его устраивали здешние цены, отсутствие неадекватных посетителей или территориальное расположение. Было заметно, что он здесь не в первый раз и чувствует себя вполне комфортно. Ловко орудуя столовыми приборами, он с удовольствием разглядывал Ксану, самую  эффектную девушку среди всех этих  озабоченных превратностями бизнеса дам.
 - Я искренне рад нашему сотрудничеству! – несколько официально провозгласил Шершневич, доедая салат и глядя в  глаза девушки с нескрываемым удовлетворением, – я нашел интересную тему, в дальнейшем на ее базе можно будет сделать небольшое научное исследование,  подготовить основу для диссертации. Я готовлю докторскую, мне нужны совместные публикации. Будете делать, что  скажу, сами сможете защититься! В дальнейшем, конечно. По межрегиональным конфликтам сейчас многие работают, да только тут надо знать, как писать. С моими связями проблем не будет.
 Оксана несколько удивилась. Она, вообще-то, не собиралась заниматься научной работой. Хотя, с другой стороны, почему бы и нет? Остаться на кафедре тоже заманчиво!  Зарплата, правда, небольшая, но перспективы…
 - Я пока об этом не думала! Но если Вы так считаете, можно попробовать. – Она явно заскучала.  Ей не нравился этот ресторан, как-то тут было… голо, что ли… шумно… прозаично! Михаил Евгеньевич, заметив жалобный взгляд своей спутницы, заторопился.
 - Давайте просто покатаемся по городу! Я покажу Вам свои любимые места! -  он  элегантно подал ей руку и, расплатившись по счету, отвел к машине. Оксана заметила, что  бледно-желтая бумажка с циферками в черной папочке  – поданный счет – была изучена им очень тщательно. «Проверяет! Все сосчитал, ишь, аккуратист!» Впрочем, считал он быстро, ждать себя не заставил, да и смешным при этом не выглядел. «На чай», как она поняла, ничего не оставил. Эта мгновенная перемена в его поведении – превращение  благодушно взирающего по сторонам кавалера в дотошного скрягу – опять произвела на нее странное впечатление: как будто в нем одновременно уживались два человека. А может и не два, а больше? Какими гранями он еще блеснет? Что она знает о своем спутнике, почему поверила ему?
 Катались они не долго. Любимых мест набралось не так уж и много. Он расспрашивал ее о доме, родителях, о том, почему она решила поступить в этот ВУЗ. Оксана отвечала немногословно. Ее гораздо больше волновали его уверенные руки на руле, их плавные, точно рассчитанные движения. У него была своеобразная манера: вроде бы он двигался медленно, даже небрежно. Но вдруг одно точное движение - и необходимая цель достигнута! Обгоны, повороты – все было выверено до мельчайших деталей.  В этом был артистизм, это завораживало…
        Ее волновал отчетливый, чем-то знакомый запах, тонко окутывавший салон машины, тихая музыка. Мужчина был вежлив, слегка ироничен и в то же время не упускал ни единого повода показать, как он очарован ею… Наконец-то появилась романтика, изгладилось неприятное чувство растерянности, которое она испытала в ресторане. Все идет правильно! Она не напрасно сделала свой выбор. Оксана расстроилась, увидев очертания своего дома. Он лихо припарковался, вышел из машины  и предложил ей руку. Оксана невольно заволновалась – этот ловелас наверняка захочет ее поцеловать! Об этом она думала всю дорогу до своего подъезда, представляя, как гордо отвернется в последний момент.  Однако Шершневич только приложился губами к ее запястью и наговорил кучу любезностей. Слова были довольно банальными, а вот взгляд…  опять почудилось в нем что-то хищное, что ли. Этот взгляд сбивал с толку. Как в детстве, когда приходило понимание, что взрослые говорят одно, а думают совсем другое! Под влиянием этого взгляда казалось, что слова – это не все… а вот то, что стоит за ними… Оксана вздрогнула, и он мгновенно понял, что до нее всё правильно  дошло – и  улыбнулся, будто бы обрел союзника.
 Оксана, уловив самодовольный взгляд,  опять смутилась, а потом даже разозлилась -  показалось:  он ее дразнит. Потому, что знает про нее все! И даже то, о чем она сама пока не догадывается. Или уже догадывается, иначе бы это не злило так очевидно. Вот ведь Шершень! Непрост…  Кружжжит, жужжит, ужжжалит…

      Конечно же,  с Алексеем вскоре произошла ссора. Была сессия, они не виделись недели две, но причиной этого, как ни крути, были не только ее прилежные занятия! Для встреч с Михаилом Евгеньевичем время нашлось. Он пригласил в театр - посмотреть наделавшую много шума постановку, но, увы, спектакль не понравился не только неискушенной Ксане, но и ее просвещенному спутнику. Впрочем, это послужило фактором, облегчившим  сближение - всю дорогу до дома парочка весело шутила по поводу главного героя, ходившего по сцене с завязанными глазами, и пришедшего, в конце концов, к самому началу своего маршрута. Смешно было то, что бродил бедолага практически,  в чем мать родила.  Оксана развеселилась и, когда Шершень захотел ее поцеловать, сопротивляться не стала.
 Потом они забрели в маленькое кафе, где играла музыка в стиле «ретро» и  можно было потанцевать под медленные, задумчивые  мелодии. Она никогда не думала, что  простая музыка может так волновать, рождая в душе предчувствие чего-то упоительно-невесомого, достающего до самых глубин души. Танцевали они медленно: он умело вел, она, затаив дыхание, подчинялась. В такие минуты в нем исчезало все хищное,  напористое… вот он каков на самом деле - элегантный, благородный, слегка усталый…  Просто очень много работает… На кафедре нехватка сотрудников, а он не может отказать. Взял дополнительные часы… Вот и тянет один за всех.  Простой, понятный! Она сопереживала. Сочувствующая женщина автоматически готова простить мужчине многое – ей хочется поддержать, утешить… Она увлечена!
 На звонки Алексея  отвечала коротко и сухо. Готовится, мол, к экзаменам, очень занята.  Когда стало понятно, что дальше тянуть нельзя и нужно как-то объясниться, Алексей позвонил еще раз и сухим, даже резким тоном попросил встретиться в сквере, напротив главной аудитории. Оксана пришла, стараясь держаться рассеянно и независимо.
 - У тебя с ним что-то есть? – безразлично спросил он, стараясь не выдавать свою обиду и не демонстрировать, как из-за этого переживает.
 - Что значит «что-то есть»? Того, о чем ты думаешь, нет! – запальчиво возразила Ксана. – Он просто хочет мне помочь с курсовой! И, потом, мы напишем совместную научную работу!
 - За просто так? – он посмотрел на ее пылающие щеки, – сама думаешь, о чем говоришь-то?
 - Он от меня ничего не требует! – она опять почувствовала, что сомневается, на самом деле, в том, что говорит. - Это всего лишь помощь, как ты не понимаешь!
 - Понятно, ждет, когда сама дашь! - Алексей все же не выдержал, сорвался. Но останавливаться уже не хотел.
 - Ты просто завидуешь!
 - Чему?! Что же он другим не помогает? – он был взбешен, его буквально трясло. - Мне, например? Или он мальчиками не интересуется?
 - Прекрати хамить!
 - Как ты могла! Связаться с этим уродом! Да про него такое говорят! А я-то, хорош! Верил тебе! А ты… Да ты просто … - слово сорвалось  помимо воли, о чем он тут же  пожалел, но ничего исправлять уже не стал. Махнул рукой и ушел: не хотел, чтобы она видела, как ему отчаянно, нестерпимо плохо.
 Оксана просто взорвалась от возмущения. Как он мог такое  сказать!!! Про нее! Глаза защипало от едких, злых слез. Во рту пересохло, она больно прикусила губу.
 Как мог такое подумать! Что она ради курсовой только…  И вообще! Он, видишь ли, «урод»! А ей, например,  с ним интереснее, чем с Лешкой! Он… умный, взрослый! Уверенный в себе! Вот!  Не смотрит на нее так, будто сейчас конец света приключится, не таскает по однообразным скучным компаниям с какими-то глупыми разговорами о политике – все время одно и то же. Надоело! Ну и пусть!
 Оксана перевела дух, успокаиваясь, хотя это было нелегко. Произнесенное слово жгло душу, вызывало приступ бессильной злости. Это он такое про нее! А он?? Сам-то? Да с ним просто скучно!!!
… С Шершнем она все время что-то новое узнает – вот про Сервантеса столько рассказал – ни в одном учебнике не прочитаешь!   Скоро снова в театр пойдут, по ночному городу покатаются… С ним можно обо всем поговорить потому, что сразу все понимает. Он хороший, ему тоже нелегко приходится!  Видит, что  она способная, творческая личность. Не зря Оксана  - одна из лучших студенток на курсе! Вот Лешка прославиться хочет, и ей хочется того же! Не человек она, что ли?! Рассуждая так, Ксана понимала, что уже не стоит перед выбором. Весы, подвешенные судьбой прямо перед ее носом, качались. Одна чаша  стремительно перевешивала другую.
 Еще много доводов приводила она самой себе про работу и перспективу, но, в глубине души прекрасно понимала, что причина проста - этот взрослый мужчина сумел произвести на нее неизгладимое впечатление. И никакие виды на карьеру и будущее уже не имели власти, она была по уши влюблена! Сместились не только пресловутые чаши – все ее прежние взгляды переменились, победил уверенный, и чем-то дьявольски притягательный, Шершень.  Она пока что не понимала, в чем кроется эта особая притягательность, этот редко отпускаемый скупой природой шарм, но в нем он был! Этот взгляд, как намек на что-то… что-то необыкновенное, не изведанное пока. Ее приятель - обычный, влюбленный  в нее  Лешка, с Михаилом Евгеньевичем  тягаться не мог.
 В  новом поклоннике привлекало все – и голос, и манера держаться и то, что он был преподавателем, существом, как ни крути, высшего разряда. Это льстило самолюбию… Да и вообще! Все решено.
Влюбленность – прекрасное, но,  в чем-то, и  опасное чувство. Оно идет рука об руку с безумием. Под его воздействием человек способен совершать такие поступки, о которых он бы и помыслить раньше не мог. Хорошо, если объект влюбленности – достоин этого. А если нет? Кто может знать! И рушатся судьбы, разбиваются мечты, многие люди не выдерживают и ломаются тоже… И сопротивляться у них часто нет сил.
    Оксана поняла, что с Алексеем все кончено. Несмотря на малоприятные ощущения неловкости и вины, она даже испытала какое-то чувство облегчения,  ведь теперь пришла свобода от каких либо обязательств. Он сам ее обозвал, вот и пожалуйста! Теперь какой с нее спрос? Она – обижена, оскорблена! Теперь  можно делать все, что заблагорассудится.

       Бабуля моментально заметила перемены в образе жизни внучки. Вместо квартирных посиделок – рестораны и кафе, вместо ночных танцполов – театры. Даже легкомысленные Оксанины кофточки стали как-то длиннее и строже. Не говоря уже о джинсах, державшихся раньше просто черт знает на чем. Теперь  они скромно оголяли лишь узенькую полоску над тонким ремешком.  Бдительная старушка мигом вычислила наличие взрослого кавалера. Нельзя сказать, что ей очень нравился Лешка:  как жених в ее глазах он был не шибко завидный - жилплощади нет, учебу пока не закончил, что из него выйдет, неизвестно. Не того она хотела для единственной внучки… Теперь появился кто-то другой, да только сердце подсказывает, что и на этот раз выбор строптивой девицы неудачен! Она попробовала что-нибудь разузнать.
 Разговор с внучкой не привел ни к чему. Нынешний кавалер был  взрослый, серьезный, и – женатый! Последнее обстоятельство бабушке решительно не нравилось. Да и что тут могло нравиться?!
 Старушка пыталась возражать, но Оксана не слушала.  Что это за претензии постоянные? Тот – слишком молод, этот – женат. На вас, право, не угодишь! Хорошо, мать не вмешивается…  И она погружалась в свои думы под равномерное, как морской прибой, ворчание вечно недовольной бабки.
       Кто-то сообщил ей, что Алексей вскоре после ссоры уехал в дальнюю и опасную командировку.  Ксана почувствовала, было, в том свою вину, но потом решила, что он и без этой размолвки мог уехать туда, так как  всегда мечтал о каких-то необыкновенных репортажах. Кроме того, не стоило забывать, что она считала себя обиженной! Зачем  обзывался, ругался,  и выяснял отношения. Если бы не это, все, может и наладилось бы… Дальше  думать не хотелось, эти мысли были ненужными, и она умело прятала их как можно дальше. Они там лежали, не востребованные до поры, до времени, но…  никуда не исчезали. Иногда она с досадой ловила себя на том, что продолжает думать об Алексее и даже – скучает без него!
 Но… Бодро звонил телефон, в трубке звучал веселый и немного вкрадчивый голос. Она кивала головой, соглашаясь встретиться, провести вечер, сходить на выставку… Просто посидеть где-нибудь. Время летело стремительно, делая ее взрослее, умнее,  самостоятельнее – ей, во всяком случае, именно так и казалось!  Она не нуждается ни в чьих советах, и судьбу свою будет устраивать сама, пусть бабушка даже не надеется на нее влиять.