Конечная

Конечная

Беговая. На часах двадцать пять минут второго. После обеденного перерыва в электричке мало людей. Я села у окошка и, закрыв глаза, уже почти задремала. На Тестовской в электричку зашли три парня с гитарами и, громыхнув струнами в знак приветствия, взяли первый аккорд и громко запели. Голоса у них сильные, красивые, вот только репертуар никогда не меняется. Отгремели последние слова, и солист предложил желающим компакт-диск группы:
– Всего за 150 рублей, включая исполненную композицию. В хорошем качестве.
Музыканты прошли по проходу, задевая гитарами пассажиров и гремя пакетом с мелочью.
«Наконец-то, прошли! - вдруг сказал мне мужик, сидящий напротив. – Поспать не дают». Потом скрестил руки на груди, опустил голову и через две минуты уже храпел. На Филях рядом с ним села девушка. Мужик медленно, словно плывя по воздуху, накренился вправо, уронил голову на плечо девушке и засопел. Она сжала губы, легонько пихнула его локтем и чуть сдвинулась. Мужик встрепенулся, положил руки на колени, передвинулся к окну и сел ровно. Сначала вроде бы с интересом стал разглядывать пейзаж за окном, но потом закрыл глаза, скрестил руки и, наконец, качнувшись, опять прилёг на соседку. Девушка встала и пересела к парню на другую скамейку. Мы с мужиком остались вдвоём.
За окном – серый бетонный забор, расцвеченный граффити, длинные ряды синих и зёленых гаражей. Кругом земля, с жухлой, бесцветной травой, замусоренная стеклянными, пластиковыми бутылками и полиэтиленовыми пакетами. Некоторые пакеты, как  неудачно приземлившиеся парашютисты, висят на деревьях. Справа сверкает стеклянный куб завода «Вилс». Вытягиваю шею – перед «Вилсом», в небольшом закутке между забором, железной дорогой и заправкой, почти каждый день собирается одна и та же компания. Вот, снова встретились, расселись на брёвнышке и развели костерок – наполняют стаканы.
 Двери раскрылись и в вагон зашли два контролёра. Девушка и парень мигом вскочили со своих мест и побежали в другой  вагон, точно их сдуло ветром из открытого окна. За ними поторопилась бабка, проехавшись своей тележкой по ногам  пассажиров, сидящих с краю.
- Смотри, куда прёшь, старая, - разозлился высокий мужчина с дипломатом и газетой «Советский спорт», когда бабка проехалась по его блестящему, натёртому ботинку и скрылась в тамбуре.
- Карга! - бросил он ей вслед, встряхнул газету и снова уставился в неё.
Я протянула свой билет контролёру. Он черкнул галочку и отошёл. Машинист прохрипел: «Сетунь-Одинцово  - без остановок». Пересекли МКАД – я удивилась, но окружная была абсолютно свободна.  Через какое-то время в вагон зашёл продавец. «Всего 300 рублей – за эти деньги вы сделаете безопасным свой путь тёмным вечером». - Он продавал электрошокеры и, проходя по вагону, устрашающе потрескивал ими.
Электричка подкатила к Одинцово и, заскрипев колёсами, остановилась. «Уникальный шанс – всего за 300 рублей…», - повторил продавец, быстро понёсся по проходу и исчез в тамбуре.
  Стояли пять минут, пропускали поезд. Двери были открыты – опаздывающие радовались задержке и заскакивали в вагон. Ко мне подошла молодая мама с сыном и спросила:
- Девушка, электричка Голицынская?
- Голицынская. - ответила я.
Она кивнула мне головой и обратилась к мальчику:
- Женя, где хочешь сесть? Выбирай.
Сын, на вид ему года четыре, показал на места рядом со мной. Мама уже хотела сесть, но Женя вдруг передумал:
- Нет, не сюда! Не хочу!
Мать осталась покорно стоять на месте, мальчишка прошёл вперёд, оглядел лавку слева и приказал:
- Вот, садись сюда!
И с ногами залез на сиденье. Не успела мать присесть на краешек, как сын вскочил и закричал на весь вагон, топая ногами:
- Не хочу сюда! Встань немедленно!
Спящий напротив меня мужик проснулся, протёр глаза и, широко зевнув, посмотрел в окно:
- А что, уже Одинцово? Ничего себе! Следующая -  моя!
Я рассеянно кивнула ему и посмотрела на мать. Она тихо попросила мальчишку:
- Пожалуйста, не кричи. Успокойся.
Сын исподлобья, волчонком, поглядел на мать, замахнулся и звонко, с хлопком, ударил её по коленям:
- Сама не кричи, дура!
Вагон затарахтел, потом замолчал, и электричка медленно тронулась от платформы. Мама ничего не ответила, отвернулась от мальчишки и уставилась в окно, как будто её заинтересовал сплошной светло-зелёный привокзальный забор.
Мальчишка сел, скинул с плеча рюкзак и бросил его на скамейку. Дёрнув пару раз замочек, он расстегнул молнию и достал книжку. Мама, повернувшись к сыну, улыбнулась и спросила его:
- Может, почитаешь?
- Не хочу, -  пробурчал мальчишка, убрал книгу и вытащил из рюкзака раскраску с карандашами.
Подъехали к Отрадному. Электричка заскрипела и резко, как проколотое колесо, выпустила воздух – двери раскрылись. В вагон зашёл дед.  Самый обыкновенный. С седыми бородой и бровями, из-под которых на меня как-то весело поглядели светло-голубые глаза. Он был в пальто, с маленькой заплаткой на правом локте. В руках он держал синюю хозяйственную сумку.
Тут меня внезапно осенило!
- Мужчина! Ваша остановка! – крикнула я своему вновь уснувшему соседу.
Мужик вскочил и, чуть не сбив деда с ног, вылетел из вагона. Тот посмотрел ему вслед и, приподняв брови, сказал:
- Успел! Во как вскочил-то!
И подмигнул мне. Затем прошёл вперёд и подсел к маме с мальчуганом.
Мальчишка что-то старательно вырисовывал, электричка поехала, но тут же дёрнулась, поперхнувшись сорванным стоп-краном, и остановилась. Карандаш заехал за контур, и мальчишка, подпрыгнув, завизжал:
- Всё испортилось!
Мать посмотрела на него:
- Женя…
- Это дурацкая электричка! – в Жениных глазах засверкали слёзы.
- Женя, не кричи!
- Сама не кричи, дура!
И мальчишка швырнул раскраску на пол. Мать, покраснев, молча наклонилась, чтобы поднять её.
Дед положил свою хозяйственную сумку на сиденье, совсем чуть-чуть улыбнулся и нарочито грозно сказал:
- Что это ты, сынок, кричишь? А ну-ка я сейчас милиционера позову!
Мальчишка нахмурил светлые брови, глянул на мать, потом – на деда и заявил, сжимая кулаки:
- Чтоб ты умер! Дурак!
Дед поглядел на мальчишку, взял в руки свою сумку, поднялся и ушёл в противоположный конец вагона. Медленно, опершись рукой о скамейку, он сел в углу.
Мама обернулась в сторону деда и сказала Жене:
- Сынок, пойди, извинись перед дедушкой.
- Не, не буду, - сложив руки на груди, сказал сын.
Мама настаивала:
- Ты должен извиниться. Попросить прощения.
- Нет, не хочу, - замотал головой Женя.
Мы ехали дальше. В вагон никто не заходил, ничего не продавали, не просили милостыню цыгане, не играли и не пели музыканты. Мужчина всё читал свою газету, мама с мальчиком молчали. Дедушка, похоже, уснул. Тишину разрывал только голос машиниста на остановках.
…Здравница, Жаворонки, Дачное, Малые Вязёмы. Моя остановка уже была – но я еду дальше. Однообразный стук колёс по рельсам, по ритму напоминающий биение сердца. Мальчишка с матерью вышел в Дачном. Он даже взял мать за руку и позволил покорно вести себя до дверей. Не сказал ни слова. Мужчина щёлкнул застёжками дипломата, открыл его и аккуратно положил газету внутрь. Он сошёл на Малых Вязёмах.
Мы с дедом остались вдвоём, когда поезд остановился и распахнул двери. Я встала и пошла по проходу к нему. На полу валялась его старенькая сумка, а я, почему-то испугавшись, прошла дальше и вышла из вагона.
Дед остался один, а я наделялась, что он просто спит и его вот-вот кто-нибудь разбудит.