Всполохи былого-1

- Нет, что не говори, ёлочки-перепёлочки да лапочки-перепоночки, а Степанида – дивчина гарная, благовидная да справная. Ей Богу, просто писаная красавица! Фигура, аки гитара, волосы чёрны, аки смоль, очи бездонны, аки омуты! – Глядя вослед прошедшей мимо изящной молодке, прицокнул языком сидевший на лавке недалече от завалинки своей избы дед Парамон, сдвигая набок тёмно-синий с бордовым околышем картуз и почёсывая затылок.
- Так уж и писаная? – обидчиво возразила ему баба Гаша, поправляя и разглаживая завернувшийся левый рукав синевато-серого салопа. – Что хороша, то хороша: и волосом, и голосом, и статью Бог наградил, и нравом покладистым наделил. Уважительна да внимательна! Что в теле да фигуриста, то верно гуторишь. И, вить, нашёл-таки, как сказать: "Фигура, аки гектара"… А в счёт красы… И красимше видывали!
- Да не "гектара", а "гитара"! – поправил дед и укорил: - Эх ты, глухопердя! Ёлки-палки, вороны да галки! Уши мыть не пробовала? Ну, да ладно, не забижайся! Шутка знать да понимать надыть… Красивых много – это точно, ядрёна шишка! - хитро прищурив правый глаз и лихо подкручивая ус, согласился дед и тут же добавил: - Сам с одной такой особой знаком был по младости лет. Уж такая заводная дроля да такая вертлявая егоза ненароком тоды встренулась. Свет таких не видывал! Ажно не утерпелося мне и спроворил я её в жёнки. Ты случайным случаем не знакома с той горлицей?
- Ишь ты, как расхорохорился, кот шкодливый! Не на шутку разухабился наш парубок! – жеманно всплеснув рукой, по-доброму осклабила беззубый рот дородная баба Гаша. – А чё? Недурна была я тоды. Многие заглядывались, цветы дарили…
- Так-то оно так! В песню слово не прибавишь! Зря молоть языком не буду. Да ежель тоды вы обе – ты да Степанида - одних летков были, я б ещё подумал: кого в невесты брать-то, ёлки-перепёлки?
- Экий ты, однако, ахальник бессоромный, хлюст карзубый! "Я б ещё подумал…". Вишь ты, ишо чтой-то там ерепенится! Сиди уж в валенках на завалинках да "козью ножку" цыбарь! Да головой по сторонам не крути почём зря, а то ненароком открутится – дратвой не сошьёшь!
- Не гузи-то понапраслину, грымза! Трифон тебе в карман! – прицыкнул было дед и сразу же, лукаво принасупив поредевшие брови над глубоко посаженными глазами, в которых заиграло озорство, запытал собеседницу: – Ты лучшее сказывай: пошто все чернявые такою красою несказанною наделены? Ить у тебя, как у Степаниды, по младости волос долог да чёрен был, аки смоль. Энто ноне бисною поразбавилась, гляди-ко. Одни треньди-бреньди осталися. А тоды…
- У меня хоть треньди-бреньди, да свои. А на твоём плешивом чемере впору блины пекти! Да на себя оборотись – и хрипишь, и храпишь, и сипишь, и кашляешь. Вопрошаешь: "Пошто красули чернявые красою блещут"? Не всё те, недотёпистому, сказывай-рассказывай да показывай, - баба Гаша также лукаво подмигнула сразу двумя глазами. – Сие есть тайна великая! И не велено нам доклад перед глупыми держать.
- Вот те и праздник – жена мужа дразнит! Я тебе не Яшка – серая сермяжка, на затылке пряжка, на вые тряпка, а на голове шапка! Кем таким "не велено"? Что за указчик-приказчик завёлся? Мы о таком и знать - не знаем, и ведать - не ведаем. Да опять же держи ответ: ты иде же тут глупого заприметила? Верно сказывают про баб, что волос долог, да ум короток. Ужот-ко я тебе по вые врежу, мало не покажется! Враз будешь тише воды, ниже травы!
- Сиди-ко ты, воша в три гроша, выйка копейка, алтын голова! Кажу тебе: "Не хорохорься". Ишь, чего удумал, лешак-плешак! "Врежу"! Отродясь угроз не слыхивала, и слушать не желаю. Али неведомо тебе, что в народе поговаривают: "В стары годы - мужья жён бивали, а ныне живёт, что жена мужа бьёт". Можа, спытаем, каково оно теперича быват?
- Да шуткую я, шуткую, - поняв, что перегнул палку, мгновенно пошёл на попятную дед Парамон. Он потупил свои очи вниз и согнал щелчком усевшуюся и разомлевшую под тёплыми лучами солнца свои крылья жирную муху с полы своей поношенной, но ещё прекрасно сохранившейся тёмно-серой в елочку поддёвки.
- Шутки твои уж больно неуклюжи. Ты с ими вона к голопупцу Федоту рыжему со своими корлыпами приставай. Экую куролесь порешь! И не то всурьёз по картузу схлопочешь. Мабуть, обдумаешься!
- Не кшни у меня! Это мы сами побачимо, кто из нас по чемеру-то схлопочет – я али Федька-рыжик! Нету ишо такого, кто Парамона силою пересилит! Не народился ишо!
- Ой-ой! Богатыря, однако, мы и не заприметили! Ильюшка Муромец ты наш! Поди-ко, Парамоша, лучшее с мухами повоюй, хоча прок будя! Песок ужо из одного места сыплется, а туда же!
- Да я завсегда шишку в городе и в округе держал! Рьяно да без изъяна!
- Как же, помню – помню. Лихой стервец-шельмец-молодец был! Орёл – да и тольки! На зависть всему околотку. Шишку-то коды  держал, а ноне - вон ложка из рук падает.
- Угомонись ты, ёлки-перепёлки! Эх, что ты за человек выискалась? Так и норовит куснуть с подвывертом, да за самое такое, что ни на есть болючее! Разок всего было то с ложкою, а ты бесперечь, кажную беседу - и в лад, и без ладу - попрекаешь. Памятливая, как я гляну, до беспределу…
Неизвестно, как долго продолжалась шутливо-обидчивая перепалка между прожившими бок о бок почти полвека супружниками, если бы не появление ещё одной четы. Надседый, одетый в добротный насыщенно коричневый сюртук и такого же цвета штаны-галифе, заправленные в чёрные, начищенные до блеска, яловые сапоги, с по-казацки закрученным вихром, выглядывающим из-под тёмно-синего с таким же бордовым, как и у деда Парамона, околышем картуза, высокий и плотно сбитый, но далеко немолодой мужчина, протягивая рука для приветствия, добродушно улыбался:
- Что за шум, а драки нет? Сызнова, кум, воюешь? И вам, Агафья Мироновна, доброго вам здоровьица!
- Нечто, Родион, можно с ими - с бабами - спокойную беседу весть? – привстал, почтительно пожимая руку, дед Парамон и, тут же сконфузившись, приветливо кивнул головой жене старого друга: – Моё почтеньице, Матрёна Димитревна! Позвольте пропоздравить Вас от нас с благовестным днём!
- Не скажи, Парамоша, - прозвучало в ответ от Родиона на заданный ему вопрос. – Мы с Матюшей от утренних петухов до вечерней зорьки тольки задушевности друг дружке баем. Верно, душа моя?
- Коды как быват, - уклончиво ответила баба Мотря, усаживаясь, будто квочка, рядом с млеющей от солнечного тепла бабой Гашей. – Мёд сладкий да полынь горькая - жисть наша. Река – и то без волны не быват. А обиды пеленать да помнить – дело негожее: обиды Господом Богом нашим, - тут она перекрестилась, устремив глаза к чистому, без единого облачка небу, - велено прощать. Со злом слово сказанное в камень обращается. А с каменьями за пазухой жить – ой, как опасливо, в омуте всенеприменно потонешь. И никакая силушка не сподможет. Что скажешь, кума?
- Мудрёно гуторишь, одначе, правду истинную, Мотря, - согласилась баба Гаша и, щурясь подслеповатыми глазами от яркого солнца, решила сменить тему разговора: – Ты тожить ноне в салоп вырядилась? Цвет у него больно ндравится мне. Я такого серо-коричневого и нигде с тех пор боле не видывала. Что я тебе тоды его уступила? Душой мягкая была. Да и сейчас такой осталась, поди? – не дождавшись ответа, поинтересовалась: -  Гуляти ходили? Али по каким срочным делам?
- Какие ноне дела наши? Тем паче, "срочные"! Воутрие откушали, что Бог послал, да опять на полати, чтоб сало завязалось. Потом покопались, аки жуки навозные, - глядь: полдень, солнце над чемером гвоздиком. Стало быть, обед трапезничать готовься. Пузы наел, покемарил с устатку, пару раз чихнул да пять разов прокашлял – глядь-поглядь: вечерять пора. А там уже ночь в оковы свои сильные берёт – деваться некуда. Вот, кума, наши "срочные дела"! Намаешься  за день в этой круговерти так, что спишь – храпишь, а вокруг земля стонет, - забалагурился Родион, по привычке улыбаясь. – День нонешний – не тот, что давешний. Тута глядь – с утречка вёдро на проулок пригостевало. Вот и зарешились мы с моей разлюбезной Мотрей кости свои поразмяти, на людей посмотрети да себя, красивишных, показати….
- Да заодно и песком тропочки присыпати, - прибавил дед Парамон, хихикая и озорно оглядываясь на бабу Гашу.
- И то, кум, неплохое да нечижёлое дело! В кажном деле должна быть польза – ежель не себе, так людей. И тому рады будем, – понимающе отпарировал добродушный дед Родион. – А пошто ж всё ж споры ведётя?
- Надыся, поки мы тута сидючи, Степанида вдоль порядка прошла - эвон, след-то еёйный, поди, ишо не остыл. У мова-то любезника, како ту молодку заприметил, кровушка-то не на шутку заиграла, закалгатился - не остановить, - с деланной ревностью сообщила, опережая деда Парамона - торопыгу, баба Гаша.
- Узнаю наипервейшего бабьего угодника, - щегольски подкрутив правый ус и оправив седую редеющую бороду, подмигнул кум. – На таку девку рази не заглядишься?
- И энтот, окаянный валенок, туды же! - баба Матрёна, жеманно всплеснув руками, положила свою ладонь на тёплую, согретую солнцем руку бабы Гаши. - И лета над нашими мужиками не властны. Впору нам их на гулянки отпускать придётся, подруга?
- Как упрашивать будут! – тихо, но так, чтобы все слышали, хихикнула та.
- Энти упросят – не сумлевайся. Не захочешь, а отпустишь!
- Чтобы там не баили, а хороша семья у нашего купца первой гильдии Трофима Пантелеймоновича, - переждав образовавшийся женский смех, заметил уже полуофициальным тоном дед Родион, примостившись на лавке рядом с кумом. – Что за прекраса его дом! Царят в нём и достаток, и трудолюбие, и благочестие. Да и как не быть достатку, ежель основной добытчик в семье сам глава. А дела его идут недурственно – экий авантаж имеет. Да что тут гуторить? Не зря ведь бают в народе: "Негоциант – он и есть негоциант".
- Сиднем сидя да лежнем лёжа, прибытку, ако свою спину, не видать. Сам, чай, знаешь, - подмигивая Родиону, согласился дед Парамон. – А Троша, я тебе постатейно доложу, - тот сызмала никогда, сложа руки да спустя рукава, не сидел. В свои сорок семь лет такое дело крепко держит! По всем волостям в округе об ём добрая молва идёт. Даже бают, что в нашей первопрестольной белокаменной про него ведают.
- Не баламут какой разухабистый, – охотно подтвердил Родион, – не краснобай – пустозвон, коих тьма несусветная – потому и ведают! Вовремя понял, что на "купи-продай" капиталу ни в жисть не заимеешь. Фабрику-то сварганил - всем на зависть, товар отменный мастерит. Не то, что как некоторые – "авось, небось да как-нибудь". Опять же свои фактории мает. А зачинал-то с бязи, а таперича - слышь-ка! - и бумазею робит, и кармазин, и аксамит, и плис, и флёр. Сказывают, будто он и до парчи подбирается.
- Не спроста сам Государь Всея Руси ему… Как её зовут, бумагу тую? Слово тако мудрённое… О! Есть ишо чтой-то в уловке-бестолковке! "Рескриптом" обзывается, хай ему бис!.. Рескрипт Государь нашему Трофиму Пантелеймоновичу прописал! – дед Парамон гордо наклонил голову направо и многозначительно поднял правый указательный палец к небесам. – Энто тебе не хухры-мухры! Знай наших!
- А как он за кажным работником радеет, однако беспорядку и воровства им не дозволяет. Оглоедам, оболдуям да недеям, а особо калдырям всяким никакого спуску не даёт, круто с ними расправляется.
- Да я у него энтих-то и не видывал. Бывало, шельмы - тать али фордыбака какой – и затешутся к ему, дык сами же евонные работники такой "коленкор" им устроют, что тольки пятки у тех засверкают. Дюже люди мастеровые Трофима почитают! Вот оно как! Стало быть, стоящий хозяин! Из ничего сам себя сделал! Да спасибо тяте евонному – Пантелеймону, что добрым попервоначальным капиталом вспомог.
- И мужик видный, - поддакнула деду Парамону баба Гаша. – Богатырь былинный - да и только: и ростом, и статью Богом одарен, и густая окладистая иссиня чёрная борода в мелких кудряшках, и чёрны волосья волнами, и недюжею силою наделён… Хоть патреты с него пиши да в рамки ставь!
- А Глафира Аполлинарьевна? Жена его? Она за Трохимом, за таким мужем, аки за каменной стеной, аки у Христа за пазухой, живе. А сам - что твоя картинка! Под пару пришлась. И красавица, и глазища серые с зеленцой, коих ни у кого нетути, и весела, улыбчива да приветлива – завсегда доброе слово найдёт, а, встретимшись, мимо не пройдёт. И лицом, и душою тёплою на радость вышла. Не гляди, что скоро сорок годков стукнет, - обстоятельно заключила баба Мотря.
- Вам, бабам, тольки об красе балясы точить да зезюлить-лязготать без умолку! Да что толку? – балагуря на свой манер, дед Родион добродушно укорил хвалебниц, хитро подмигнув куму левым глазом.
- А что тут такого? – не унималась баба Мотря. – А детки у их? Не налюбуешься! Дай Бог им здоровья! Старший-то сын - Аксентий – весь в папеньку пошёл! Ему б ишо бороду с усами – вылитый Трохим по младости. И ростом, и силой Бог его тожить не обидел. Ему который годок пошёл?
- Двадцать один по осени, я чай, будя. Яшуня – младшенький сынок – поди, таким же умным да расторопным будя, как родный батюшка, - не удержалась вставить своё слово баба Гаша. – Тожить, глянь, всего четырнадцать годков, а смекалист не летам, справный да почитателен немамоверно. Лицом, правда, на матерь свою больше схож. Да что там гуторить: оба наследника – лучше и желать неча!
- Хороши-то – хороши, - со вздохом почесал затылок дед Парамон, возвращаясь к изначальной теме, - а краше Стешки и не придумаешь. И телом, и делом, и умом… Эх, где ж мои молодые лета?!
- Нет, ты гляди, как она ему в душеньку запала! – Баба Гаша легонько подтолкнула в бок соседку. – Ему скоро лапти плести приспичит да нову рубаху надевать без примерки, а туда же – парубкуется! Дивчине тольки девятнадцать будя. Он же надысь девятый десяток разменял, а хвост свой облезлый павлином распустил! Бздюха придорожная! – она прихлопнула деда по спине.
- А ежель энто страсть неуёмная? – тот в очередной раз лихо скрутил седой ус заскорузлыми пальцами. – Тоды как? Ничего ты не понимаешь! Сердцу не прикажешь! Верно, Родя?
- Верно-верно кум толкуешь! – гыгыкнул тот.
- "Лыко-мочало, зачинай сначала"? – измичурилась на деда Парамона баба Гаша, явно давая тому понять, что не стоит сызнова ворошить эту тему…
 
…Рабочий день, напряжённый до предела и тем более – сокращённый, потому как предпраздничный, по сути дела, уже дотаивал последними минутами. Судя по звукам в гулких коридорах и отсутствие песняков "на посошок" да "на загладочку", под "стремянную" да "забугорную", сослуживцы и сослуживицы по-тараканьи разбежались в разные стороны, чтобы успеть наслаждаться досыти предстоящим трёхдневным отдыхом, гарантированным конституционным правом страны-матушки.
Блэкс уже завершал смену робы на цивильный прикид – оставалось только "ошузиться" (то есть "обуться")  и… Как вдруг… (Это "вдруг" не специально для данного повествования, это всегда так случается в угоду  законам Вселенческой Космической Подлости. Особенно, когда все планы, которые были тщательно выношены, взвешены, выстраданы, выстроены в определённой последовательности, внезапно – по воле Его Величества Случая – лопаются, трансформируя свои радужные очертания в серые рутинные рамки).
Ну, так вот – вдруг после вкрадчивого стука в дверь, не дождавшись ответа, в кабинете материализовался (как из небытия) задорно румянцеватый работник районного отдела "совершенно" внутренних дел.
- Я прошёл все кабинеты на первом и втором этажах, - начал он рапортовать, напрочь позабыв даже о традиционном приветствии впервые встречающихся, - никого нет, кроме санитара в "дежурке". Как быть?
- А что? Надо кого-то арестовать, допросить или…, - предложил свою викторину вопросов Блэкс.
- Да, нет, - этим несуразным словосочетанием торопливо прервал, по-видимому, милиционер-водитель (в кабинете неотвратимо нарастал запах бензина). – Нужен эксперт на место происшествия.
- У нас по графику.., - начал было тираду Блэкс, но, мгновенно сообразив, что нынче не тот день, вывернулся-таки он ужом из создавшейся ситуации и бухнул вопросом по ушам лопоухого торопыги: - А куда спешим? Что за надобность возникла?
- Да, я-то в принципе не ведаю, что да как… Велено привезти – и всё тут! – как бы оправдываясь, замямлил "ментовозчик".
- Далёко? – Блэкс достал пару резиновых перчаток и замер, сощурив глаза, размышляя – брать или не брать "выездной кейс" с дежурной укладкой. "Да потом таскаться с ним вдруг придётся. Пожалуй, поеду налегке. Позволю себе перед праздником отойти от правил, - мысленно убеждал он сам себя, - Я думаю, что Бог простит".
- Тут не очень-то и далеко, когда на колёсах… Сначала прямо, потом налево и ещё раз налево…
- Ладно, лоцман! В пути объяснишь. Иди – заводи колымагу, а я тут всё закрою и кое-что опечатаю.
- Понял! Я жду…
Когда Блэкс вышел на площадку перед бюро, он был поражен своим предсказанием: перед зданием стояла та самая ПМГ-шка, которую за её норовистость и непредсказуемость прозвали именно так, как произнёс Блэкс в кабинете, - "колымага". Она могла заглохнуть, тормознуться, не заводиться, издавать непонятные хлопки (да всего и не перечислишь), когда ей заблагорассудится. Бытовало предположение, что она таким образом требовала основательного ремонта. Но поскольку по тем временам были "конкретные напряги", машину пользовали и днём, и ночью, и утром, и вечером, отпуская её на отдых от силы полтора часа (время пересменок – два раза по десять минут; время заправки ГСМ - четыре раза по десять минут, два раза по пятнадцать минут, когда "ментовозчики" забегали к себе домой за "сухим пайком", который уничтожали по ходу движения. Ах, да! Забыл приплюсовать время для заливки воды в радиатор. Плюсуйте сами с учётом, что это производилось дважды в сутки). Хорошо, что на дворе было лето – опасности замёрзнуть в салоне не было.
- "Вези меня, извозчик, по гулкой мостовой", - Блэкс со второго раза, с определённым усилием захлопнул дверцу "автоласточки".
- Но, залётная! – закончив предварительные манипуляции с рычагами, водитель прибавил газу, но тут машина как бы хмыкнула и заглохла.
- Щас мы это дело поправим, - с извиняющейся улыбкой заверил "автомент".
Но мотор заупрямился капитально: на повороты ключом зажигания он надрывно тужился, однако заводится явно не желал. После одиннадцатой попытки водитель с тяжёлым вздохом информировал эксперта:
- Придётся воспользоваться "кривым ключом зажигания" фирмы Nesonja, - и, вытащив из-под своего сидения изогнутую металлическую "загогулину", вонзил её в специальное отверстие под мотором и принялся отчаянно крутить её до тех пор, пока двигателю эта круговерть надоела - и мотор обиженно буркнул.
Водитель вернулся в кабину с мокрой от пота спиной, и вытирая потные ручейки со лба, добился (наконец-то!) того, что машина (пусть нехотя) двинулась с места вперед. Однако она ещё не ехала, а телепалась по асфальту проезжей части дороги.
- И долго нам так "мчаться" придётся? – поинтересовался Блэкс, взглянув мимоходом на часы.
- Пока "их величество – Металла количество" не соблаговолит изменить своё решение.
После этой заученной наизусть и повторяемой неоднократно традиционной для данной ситуации фразы мотор, как показалось Блэксу, многозначительно хмыкнул, и ПМГ-шка действительно поехала в нормальном режиме.
- Ну, так что там рассказывал? – Блэкс не мог молча ездить в автомобиле. Особенно, когда седаков было только двое. Видя, что рядом человек занят делами: то педали нажимает, то рычагом коробки передач туда-сюда-обратно двигает, то баранку подобно шкиперу слева направо и справа налево переваливает, - он чувствовал себя в каком-то неясном для понимания долгу. Поэтому он считал своей обязанностью найти тот самый островок общения или – если хотите – поводок беседы. Причём "активно-наступательную" позицию занимал сам лично. Блэкс научился делать это так ювелирно, что его говорильня нисколько не отвлекала водителя от выполнения требований правил дорожного движения. Он превращал себя в такие моменты врадиоприёмник с обратной ("интерактивной" – слово-то какое выдумали) связью.
- Я рассказывал? – по-воробьячи встрепенулся будущий собеседник, округлив насколько можно свои и без того большие глаза.
- Ну, если нет, то сейчас расскажешь, - твёрдо убедил его Блэкс. Первая атака удалась – "порядок в танковых частях нарушен". Теперь следовало укрепиться на безымянной высоте.
- О чём? – за этим вопросом скрывалась суетливость мыслей, напоминавшая пчелиный рой в движении.
- Ты давно за этой баранкой? Я имею в виду "милицейской".
- Да уж три года как, - собеседник, как рыба, заглотил крючок – тему разговора. Это его облегчило.
"Снаряд достиг цели, - отметил про себя Блэкс, - контакт есть. То бишь, контакт состоялся! "Доедим – не загрустим". Тем временем Микентий (так звали "ментовозчика") постепенно увлекал себя и слушателя в повествовании собственного изобретения:
- Я, когда из армии возвернулся, не знал, чем заняться. Да что я умел? Вот, - он полуласково столкнул руки с рулём, - спасибо службе – с этими "девочками" познакомился да пообвыкся. Честно сказать, долго без работы не мыкался. Дружок тутошний – городской – подсказал пару адресков. Сам-то я из района. Первый парень был на селе. Так наяривал на двухрядке – я тебе дам! Девки млели, табунами за мной ходили. Врать не буду – я к ним тоже с уважением и желанием-пожеланием. Короче, покуралесил немало! На всю службу воспоминаний хватило. Письмами они меня заваливали – по сами уши! Откровенно говоря, я это дело люблю. Чтобы было, как гворится, "чин-чинарём". Девчата были – одна краше третьей, статны да фигуристы, румянощёкие да дугобровые, с такими бублами да шивилилками  - семян не хватит! Поверишь – нет, никак не мог наилучшую сыскать, хоть на всех женись! Хорошо хоть по весеннему призыву в войска забрали. На Дальнем Востоке в погранке служил. Любимый вальс – "Амурские волны". Сейчас, как услышу или сам заиграю – сердечко заходится, ноги немеют, по спине мурашки, глаза влагой полны. Ребята были наши… Богатыри им в подмётки не годились!
- А что же ты с того "дальневосточья" сюда вернулся, а к милушкам не дозаехал?
- На то причина одна. Возмужал я будучи в армейской части. Умом поправился, пыл свой  горячий поубавил… С противоположной стороны раскрою секрет. Как нас учили? "всё развивается по спирали. Типа пружины… Я ведь в город приехал, потому что она, спираль, должна быть! Ежель мой дед жил в селе, отец – в рай.посёлке (который был далеко не "рай"), я обязан жить в городе. Лишь только потому что моя будущая детвора предназначена для столичных и укрупнённых городов. Вот ключ – суть житейская… А потому скажу: "Служба – дело стоящее для мужика!" Оболтусов в человеков делает, уму-разуму обучает, глаза на жизнь растворяет. Надольбо, чтобы все через неё проходили, через армию-то. Сам-то служил?
- Как сказать? По-нашему, служил. По-вашему, уж не знаю, как… Короче, была у нас военная кафедра в ВУЗе. Мы – будущие лекари – сначала за партами обучались науке оказания помощи в боевых условиях. А потом пришло время, когда мы выехали за границу республики в соседнюю волость. И там познали, что к чему. Иначе излагая, перешли от теории к практике. И повезло нам неимоверно: полевой госпиталь сами разворачивали. Вернее, помогали военным кадровикам. На учениях "высотки" атаковали, со всамделишным оружием в руках, "раненых" на себе волокли, подручными средствами фиксировали "сломанные" конечности. По тревоге марш-броски совершали…
- И это правильно! Стало быть, хлебнули чего надо. Одобряю! Мало знать – надо уметь! С моей душою созвучно. Как на духу, а не в пуху! Звание есть?
- Как же! Скоро капитаном буду.
- А мне выше старшего сержанта за рулём и не светит…
- Перспектива есть?
- Как не есть? Семь месяцев отсчитай – я уже плевать не хотел на эту "лайбу". – Машина в этот момент вздрогнула, как показалось. Микентий поспешно поправился: - В смысле дорожного движителя.
- "Ментовозчиком" давно промысляешь?
-  По-первах, когда солдатские голенища на шлепанцы сменил, с полгода в одной организации сутулился. О ней отдельный роман писать можно. Начальником там был такой фрукт с такими повадками, что за глаза его все называли "человек в футляре – два". Первого ещё Антоша Чехонте обрисовал в своих творениях…
Но тут "лайба" круто повернула направо, съехала на просёлочную дорогу, и вот оно – "место обнаружения трупа", на котором копошились несколько человек, то озираясь вокруг, то наклоняясь и что-то рассматривая на земле. Подобравшись поближе, машина дёрнулась и сразу же заглохла.
Блэкс, так и не услышав, что хотел дополнительно повествовать Микентий, выбрался из "бензинового рая" на "воздушный чистяк". При ближайшем рассмотрении "копошащихся трудящихся" он готов был воскликнуть: "Ба, знакомые все лица!", что он немедленно претворил в жизнь. После традиционных "рукопожиманий" следователь прокуратуры (под кодовом прозвищем "Филиппок") незамедлительно начал прибывшего эксперта "вводить в курс дела".
- Вот, будьте любезны ознакомиться: наши юные друзья – следопыты изволили честь обнаружить сие – весьма костлявые вещ.доки, - не то сообщил, не то отрапортовал он с явной грустинкой в голосе, так как предстояло писать объёмный протокол и упаковать всё (как он любил выражаться) "до мельчайших мелочей". Кстати, это у него получалось так великолепно и так длительно по времени, что выезжавшие в составе опер.групп даже успевали вздремнуть, сидя на заднем сидении автомобиля (если таковой был под рукой). И всё это из-за того, что у него была неискоренимая привычка детально описывать "место" от окружающей обстановки, измеряемой порой множеством квадратных метров, к объекту, то есть к трупу. А после осмотра "мёртвого тела" и при выявлении каких-либо телесных повреждений "окружающая обстановка" повторно осматривалась в поисках "подозреваемого орудия преступления". К счастью, к моменту прибытия "лайбы" внимание уже сконцентрировалось на "объекте", а вернее, на "объектах". А вот их-то оказалось немало. 
- "Со вздохом витязь вкруг себя взирает грустными глазами. "О поле, поле, кто тебя усеял мёртвыми костями?" – прокомментировал поэмо-пушкинской цитатой Блэкс, глядя на находку вездесущих "юных археологов" и погружая ладони в резиновые перчатки. – Весьма желательны при данных обстоятельствах всевозможные картонные ящики и ящички, пакеты и пакетики.
Последняя фраза приободрила "ОУРовцев" – появилась причина для целенаправленных действий. Они быстренько уместились в салоне "автоласточки", и машина заурчала в ближайший населённый пункт. А Блэкс приступил к своим обязанностям, в результате чего он пришёл к констатации следующих фактов:
первое - обнаружены два довольно хорошо сохранившихся скелета, предположительно, судя по конфигурации и размеров черепов, принадлежащие мужчине и женщине;
второе - касательно упомянутых черепов выявлены следы воздействия тупых твердых предметов с ограниченной травмирующей поверхностью;
третье – захоронение по канонам судебной медицины относится к "естественному";
четвёртое – давность пребывания скелетов на месте их обнаружения весьма длительная;
пятое – найдены волосы в области обоих черепов.
Во время осмотра и очистки костных останков от комков земли и прилипшей грязи он не преминул поведать следователю и другим "сопровождающим лицам" случай из личной практики.
Однажды в один из погожих дней эксперта спешно вывезли к месту строительства крупного магазина, где при раскопках "возникло" большое количество костей и черепов. По приезде он поразился увиденным: справа и слева котлована, образованного экскаваторным ковшом виднелись скелеты и черепа, пластообразно уложенные друг на друга. Начальник ОУР районного ОВД Яковлич озабоченно почёсывал затылок, что выдавало его крайнюю степень волнения. Блэкс спустился в пресловутый котлован и обнаружил, что между отдельными скелетами имелась прокладка в виде ветхих деформированных досок. Объём работы, планируемой в экспертном мозговом центре,  был непредсказуем (типа, образно выражаясь, "отсюда и до темна, мягко переходя в последующие календарные дни"). Наличие "прослоечных" досок интуитивно подсказывало, что это неспроста и что за этим "непроста" может скрываться банальная разгадка. И надо же быть такому – предчувствия не обманули.
Яковлич по рации доложил "Центру". "Центр", у кормила которого в ту пору находился смекалистый и дотошный полковник (его и за глаза, и порою в глаза подчинённые называли "дядя Костя"), не упускал ситуацию из рук. Когда Яковлич предстал после радиосвязи пред ясны очи "дядя Кости", увиденная им картина напоминала кадр из известной киноленты "Чапаев": на столе лежала карта старого города, над ней подслеповато склонился "гроза и отец родной всея уголовного розыска", не забывая при этом дымить папиросою.
То, что многие руководители МВД и ОУРовцы курили много и часто, не было "секретно-запретным мероприятием". Но Блэксу врезалось в память, как "дядя Костя" относился к этому факту, будучи на месте происшествия. Он, выкуривая одну за другой папиросы, все окурки локализовал в им обозначенном уголке. Покидая опер.группу, он в обязательном, заведённым им порядке сообщал одному из участников дальнейших действий: "Вот это всё моё". Как правило, никогда не возникло никаких эксцессов по поводу биологической принадлежности подобных вещественных доказательств. (Но это, как говорится, вежливая информация для сведения курящих на "местах  осмотров").
Итак, вернёмся в кабинет "дяди Кости". Полковник в это время, использовав немалую толику ненормативной лексики, доходчиво объяснял своему воспитаннику, что на месте предстоящего строительства ранее располагалась церковь (что подтвердили и священнослужители региональной епархии). А тогда "в стародавние времена" существовал обычай захоронения всех блаженных и юродивых на территории церкви. И, по всей объективной вероятности, эта "экскаваторная" находка ничто иное, как то самое захоронение. Тем более, что эксперт обратил внимание на послойные доски (об этом Яковлич доложил тотчас по прибытию в "Центр").
Развязка последовала однозначная - все разъехались по своим рабочим местам, как ни в чём не бывало. План воздвижения "супермаркета" пересмотрели в срочном порядке, переместив его на несколько десятков метров, ибо негоже топтать прахи.
Этот случай врезался в память всех участников, особенно – ОУРовцев и эксперта, написавшего впоследствии новогоднее поздравление всему этому отделу РОВД в стихотворной КВНовской форме с учётом описанного казуса:
Невозможно прожить без печали,
Но хотим мы вам всем пожелать,
Чтоб невзгоды вы все забывали,
Чтобы в радости вам пребывать.
Мы желаем удачи и счастья,
И в окошки вам солнечный свет.
Ну а если случится несчастье,
Вам поможет суд-мед.эксперт.
Мы хотим, чтобы песни звучали,
Чтоб вином наполнялся бокал,
Чтоб с успехами вас поздравляли,
Чтоб ОУР ваш всегда процветал!
Обещанные и обеспеченные ОУРовской доставкой картонные ящики, затребованные экспертом, должным образом упаковались нынешними объектами для дальнейшего исследования и по предложению самого же эксперта "переехали" в кабинет Блэкса…
                * * * * *
…Как-то среди напряжённой недели в конце рабочего дня Блэкс заглянул, что называется "на огонёк", в кабинет к Завлабу. Тот сидел за столом при включённой настольной лампе и что-то задумчиво писал в подаренном по случаю экспертами - "особистами" "Ежедневнике".
- Не помешаю?
- Заходи, дружище! Я тебе всегда рад! – Завлаб, сняв очки с толстыми линзами, приветливо улыбнулся. - Даже если незлобно поругаемся на производственную тему.
- Дружба дружбой, а служба службой, - Блэкс закрыл за собой дверь. – Только ты никогда не ругаешься, как некоторые, а журишь. Правда, иногда так пожуришь, что лучше бы отругал, как следует.
- Не скажи. Это дело творческое и строго индивидуальное. На кого и ор по боку, а кого даже один взгляд с насупом хуже эшафота. Ты уж поверь мне, человеку с опытом. Сие не с годами приходит, а в мучениях души рождается. Бывало: по молодости грубость позволишь, а потом ни покоя, ни места себе не находишь в раскаянии. За что человека-то обидел? А когда всё случившееся на себя прикинешь (дескать, ежели бы с тобой так поступили – наорали почём зря?), то ответ, как совет, сам по себе рождается: "Не смей людей словом унижать! Слово обладает неизмеримой и непредсказуемой силой. А если зло произросло от твоих словес, вини только себя!" Мудрые люди говаривали: "Всякий человек достоин уважения".
Хозяин кабинета рассуждал по ходу своих действий, в результате которых на столе появились две чашки, коробка сахара-рафинада, початая стеклянная посудина с растворимым кофе, недовольно забурлил электрочайник.
- Тебе не кажется, что ты всё более и более становишься философом? – Блэкс помешивал ложечкой бодрящий напиток.
- Возможно и так. Возраст, видимо, позволяет мыслить по-иному.
- Что ты всё "возраст" да "возраст"? В старики записаться приспичило? Ещё успеешь стать дедом, вот правнуком быть не удастся. "Дед"!.. – Блэкс хмыкнул, как бы осудительно качнув головой, и, изменяя идею завязавшегося разговора, как бы вдруг спросил: - Я тебя, наверное, оторвал от дел? Ты ведь что-то писал…
- Да, записывал свои мысли. Не только тебе стихи да басни с поэмами писать! Можно и прозойзабугорную попробовать.
- Серьёзно? Всё-таки решился?
- Да как тебе сказать? Пишу, когда хочется. А что из этого получится, только Бог ведает. Впрочем, если у тебя есть время и желание послушать…
- Конечно, есть! – собеседник не дал ему завершить фразу. – Я весь – внимание! И трепещу от нетерпения!
- Читать не даю, потому что знаешь мой размашистый, но не совсем (мягко замечу) каллиграфичный почерк. Ну, коли сам напросился – сам на себя и пеняй, - Завлаб привычно водрузил очки на переносицу и отлистал "Ежедневник" к началу записей. - "Среди прочих потребностей у человека существует одна из главных – потребность высказаться, то есть поделиться своими мыслями. И она с течением времени становится всё необходимее. Возраст человека позволяет излагать мысли более чётко и, если хотите, точно. Груз лет окрыляет способность анализировать. Хотя это несколько звучит парадоксально.
Каждый из нас с высоты прожитых лет смотрит на всё произошедшее с ним совсем другими глазами: детские впечатления становятся ярче и подробнее. В то время события мчались своим чередом, а осмысление их не казалось необходимым. И я весьма сожалею, что тогда в текучке дел и забот различного калибра не мог уделить им внимание (а, может, и не хотел). Всё воспринималось намного проще: вот оно есть – и есть, и так должно быть. Но мудрость к нам приходит не с прорезыванием зубов мудрости. И очень бывает печально, что время прошло, и некоторые грани деталей стёрлись, ушли безвозвратно. Но главное осталось - осталась сама суть происходившего с нами. Да и не только с нами.
В этом видна сущность человеческого мышления. Она тоже формируется не сразу: как и серьёзность рассуждений не приходит с небес, будто дар божий. Откровенно говоря, несколько угнетает такое положение дел с умотворчеством. Способности анализа – увы! – не заложены в нас генетически. Может, в этом и есть философия жизни. Постижение окружающего должно быть постепенным. А жаль…
Сколько упущено, стёрто и теперь закрыто временем. Не хочется верить, что навсегда. Осознание этого, скорее всего, и двигает человека к перу, бумаге, творческому уединению (но отнюдь не к одиночеству). Зафиксировать, если хотите, увековечить мгновения, а по большому счёту остановить убегающее время.
Но это лирика. Вернее, лирическое разглагольствование. Кстати, это немаловажная вещь в нашей жизни. По себе знаю, что всегда не терпится заглянуть за вступительный барьер изложения…
Ах, какое множество вокруг нас бесподобных изречений и глубоких мыслей! Не личных, а чужих. И как они созвучны с твоим ощущением жизни. Сколько в них экспресии, сколько мудрой силы! Они влекут нас вперёд – к рождению собственной философии. Но хватит ли времени для этого? Всё зависит от самого человека. Нужно постараться успеть если всё, то многое. И это в твоих силах, только не опускай руки в бессилии перед их безграничностью. Не зря древние галлы учили тогда и учат нас теперь: "Не умирай, пока живёшь!"
Ибо ты обязан постичь сказанное арабами: "Если ты не чувствуешь красоты цветов, если ты не ценишь дружбы и если тебя не радуют песни – ты болен, тебя лечить надо", осмыслить изречение врача-философа, хирурга Сергея Юдина: "Художники, поэты, актёры – любимые дети, шаловливые и если даже и испорченные, то всё же чарующие и милые с живой радужной лёгкокрылой фантазией и простительным озорством. Напротив, учёные и философы – строгие служители мудрости и правды, олицетворённой истины и добродетели. Им нужно верить, на них можно полагаться", докопаться до глубины сказанного великим Отцом медицины Гиппократом: "Природа самого человека является началом и центром для всякого суждения в медицине", чтобы в конце концов воскликнуть по-итальянски: "Si non e vero e ben trovato", что в переводе звучит как: "Если это и не правда, то хорошо придумано"…
Завлаб дочитал последнюю фразу, и в кабинете повисла паузу, которую через время прервал Блэкс, поражённый услышанным и не стремящийся подвергать его огульной оценки:
-Удивительная всё-таки вещь! Гиппократ произнёс знаменитую фразу: "Врач должен лечить не болезни, а больного", а во всех медицинских учебниках она приписана русскому доктору Мудрову. Или другой факт: изобретение акваланга приписывают французскому путешественнику, изучавшему морские глубины, Жаку Ив Кусто, напрочь забыв о том, что за несколько веков до него этот аппарат придумал и подробно описал великий Леонардо да Винчи. Парадокс да и только! Где она - историческая честность? В народе о честном человеке как говорят? "У него по ночам подушка под головой не вертится".
- Не знаю. Так же, как и не знаю, что имел ввиду великий поэтический немец Иоганн Фридрих Шиллер, записавший на века: "Быть честным человеком, значит освобождать людей от тягостных нахлебников войны, мора, голода и докторов". Но я полностью согласен с мнением другого немца, не менее знаменитого Гёте, - в руке после недолгих поисков возник небольшой листок бумаги, на котором Блэкс смог прочесть: "Grau treuer Freund, ist alle Theorie und grun des Lebens goldner Banum". – "Теория, друг мой, сера, но зелено вечное дерево жизни"…
…Почему-то Блэксу именно это вечернее вторжение в кабинет к Завлабу припомнилось в данный момент. По-особому зазвучала фраза: "Каждый из нас с высоты прожитых лет смотрит на всё произошедшее с ним совсем другими глазами: детские впечатления становятся ярче и подробнее. В то время события мчались своим чередом…" Завлаб прав, что, действительно, "сколько упущено, стёрто и теперь закрыто временем".
Благодаря неоднократным сентиментальным беседам с мамой, Блэкс без труда вспомнил значение почти всех слов, изобретённых им в детстве, таких, как: "пупыски", то есть "пуговички", "несецько", что означало тогда "тесто", и безкомментарийное "обпрундолился". Всплыла в памяти и "дразнилка-обзывалка" того периода, когда молочные зубы менялись на постоянные: "Беззуба кандала - тебя кошка родила". (Только осталось непонятным, при чём тут "кандала" и кто она такая, а также какая-такая "кошка родила"?)
Если бы он решился создать, подобно известному детскому писателю Корнею Чуковскому, "Словарь собственной детскости", туда следовало вписать и другие калоритные слова и выражения. Например,  "потелепался" – "нехотя пошёл куда-то", "блымать глазами" – "бессмысленно моргать", "гупнулось" – "упало" (когда что-то гулко и объёмно падало, иначе и скажешь: "Ой, что-то там гупнулось!"), "киряповоз" (это заменяло слово "паровоз" – и не спрашивайте, почему). А как вам понравится сочное словцо "тилипути", истинное значение которого так до сих пор и неразгаданно? Но известно, что оно зачастую применялось наравне с "ой-ёй-ёй". Да всех неологизмов и не припомнить!
Зато Блэкс на всю жизнь запомнил эпизод, связанный с началом его поэтического творчества. О чём мог писать начинающий "рифмоплёт", пока шла его работа над словами, над их рифмосочетаниями и созвучностью? Ну, конечно, о том, что было рядом и вокруг (например, природа во всех её проявлениях), о тех, кем восхищался на уроках литературы, стараясь быть на них похожим (в первую очередь, такие поэты, как: Пушкин, Лермонтов, Маяковский и др., заодно заимствуя и примеряя их темы на себя) и, естественно, о тех, кто окружал его в этот момент (это, несомненно, родители).
Надо было видеть восторженные глаза мамы, когда она слушала вирши юного Блэкса, посвящённые лично ей. Совершенством в них и не пахло. Но это написано от души (что подтверждается уймой восклицательных знаков и даже наличием эпиграфа):
Мама моя дорогая –
детство и юность моя,
этот стих я тебе посвящаю,
этот стих я пишу для тебя.
Называю тебя я "мамой"
С раннего детства, с малых лет.
Самой красивой, нежной самой,
Равной тебе женщины нет.
Мамы милей и дороже нету,
Мамы, что лучше всех.
"Мама" – нежное слово это
И красивее слова всех.
Нас ты лечила, когда мы болели.
Сколько бессонных ночей
Ты, не заснув, у нашей постели
Сидела, не зная устали своей!
Быть может, ты нас от болезней
И разных прочих невзгод
Лечила любовью прелестной,
Не засыпая всю ночь напролёт.
Бесспорно, нам легче бывает
От тёплых советов твоих.
Ты наши мечты окрыляешь,
Даёшь наставленья свои.
Люблю я в тебе твою мудрость
И нежность, и ласку твою.
Ты мне дорога, как юность!
Как жизнь, я тебя люблю!
(Потом - намного позже, и особенно - в тот период, когда постигло семью невосполнимое горе, мама в трудные минуты зачитывалась другим стихом, где звучали иные слова и рифмы:
Мать стоит – и слёзы на щеках,
Уж который раз приходит к обелиску.
Пусть пройдут года, пройдут века –
Мать вот также с сыном будет близко…
Ей запало в душу четверостишие из того стиха, которое она неоднократно цитировала наизусть - и тогда, и сейчас:
И ни памятник, ни крест и ни могила
Не угасят в матери любовь:
Мать, вздыхая, вспоминает сына,
Утирая слёзы вновь и вновь).
Выслушав с присущим для неё вниманием первое стихотворение, мама поинтересовалась: "А папе ты стихи посвятил?" Маленький "поэт", вмиг покраснев, но затем справившись с волнением, откровенно и твёрдо заверил: "Обязательно напишу!"
И он сдержал своё слово. Но осуществилось это не так скоро, как бы хотелось. Масса черновых проб была забракована, потому что "всё не так, всё не то". О таком человеке, перед которым сын преклонялся, просто так писать не получалось. Задумано было сделать настоящие стихи, а не жалкое "стихоподобие". И, будучи студентом, к Блэксу нежданно-негаданно явилась картинка из детства, оказавшая определённое влияние на его творческие потуги…
…Мальчишка собирался отправиться в страну ночных сновидений, но сон, видимо, где-то запаздывал. В это время в комнату, погружённую в глубокие сумерки и освещённую тихим светом настольной лампы - "красный грибок", вошёл отец и присел на краешек кровати.
- Не спится? – тихо спросил он.
- Что-то никак не получается.
- Ничего. Такое бывает. И я иногда не могу сразу уснуть. Может быть, о чём-то думаешь?
- Да, - сознался малыш. – Можно тебя спросить?
- Спрашивай, конечно.
- Папа, почему у меня всегда голова болит, когда приходит дядя Проша?
- Какой дядя Проша? – отец отвлёкся от своих мыслей.
- Дядя Проша Олько.
- Дядя Проша…, - повторил подобно эху отец автоматически. – Не знаю, сынок.
- Он всегда смотрит на меня так внимательно и так нехорошо, кабутно, злится на меня. Я даже боюсь, когда он на меня смотрит.
- Сына, никого не бойся! Ни-ког-да  ни-ко-го  не бой-ся! – по слогам внушительно промолвил кумир, поправляя одеяло маленького человечка с круглыми глазёнками. – Начнёшь бояться – устанешь и не заметишь, что жизнь проскочит мимо.
- А как она может проскочить? Она, что ли, маленькая?
- Не, сына, жизнь не бывает маленькой. Это только тем, кто сами умом маленькие, она кажется маленькой. Жизнь – она всегда большая…
- Па, а ты был такой, как я сейчас?.. Па, а почему ты замолчал? Расскажи мне что-нибудь. А?
- Сказок не знаю. Нет, знаю, да красиво рассказывать не могу.
- И не надо, - сразу согласился "проситель". – Ты мне лучше тогда не сказку расскажи. Как ты её называешь?
- Быль?
- Ага. Быль.
- Быль, сына, странная и долгая, иногда даже страшная, иногда невероятная…
- Как в калейдоскопе?
- Наверное, да, - отец улыбнулся смышлёности любимца.
- Па, говорят, что жизнь такая… Ну, такая…
- Какая?
- Я не знаю, - сознался малец.
- Вот! Ты – маленький пока, а попал в самую точку. И я не знаю, как она…
- Па! Слышишь, па?.. Не молчи, а?
- Я и не молчу, - отец отозвался чуть дрогнувшим голосом и наморщил лоб гармошкой.
- Нет! Ты молчишь. Хочешь, что ли, спать?
- Это тебе спать пора. Тебе расти надо. Во сне все растут. – И неожиданно отец спросил: - А что вдруг дядя Проша тебе дался?
- Не знаю, но я боюсь его.
- Ещё раз говорю, что тебе нечего и некого бояться. Я ведь с тобой. Вот он – я… А хочешь, я тебе расскажу, какие красивые места на свете есть?
- Какие? – Ещё больше округлились глаза любознательного человечка.
- Какие? Не просто красивые, а прекрасные. Там такие рассветы – сине-красные, а солнце – круглое, как твой шар воздушный. Волны в море тихие – тихие. Они ноги тебе облизывают, ластятся, будто кошки. А сосны? Сосны важные да высокие – стволы прямые, высь подпирают. Их иголки там, вверху, словно зонтики, в небушко колятся, чтоб оно на землицу не упало. Под вечер сосёнки так устают, что, как только стемнеет, от устали слабеют и роняют сквозь свои ладошки звёздную пыль на холмы, поля да горы. И блестит эта пыль до утра – изумрудами переливается. Только забрежжат отсветы предзоревые, вспыхнет та пыль искрами несказанными да обратится в росяные сапфиры, что от лучиков светлых да тёплых в дымицу туманную превратятся и до самой синевы незыблемой над миром поднимутся, чтобы, промчавшись все дальние дали, сгрудиться поначалу в облачка невесомые, а потом в тучки-"невезучки" – неустанные странницы и упасть своей  живительной влагою с небес да на землю хрустальными каплями…
Глаза сына, спрятавшись за веками, уже присматривались к манящим к себе сновидениям, призывно увлекая  мальца за собой в сказочную страну грёз. Назавтра тот опять, обиженно надув губы, скажет папе:
- Вот, всегда так! Что там было, я так и не услышал… Хитрый ты какой, папуля! Самое интересное мне не говоришь!
На что отец (как и всегда с улыбкой) ответит:
- Не обижайся! Я тебе сегодня вечером всё дорасскажу про те места.
- Правда? – вспыхнут глазёнки.
- Правда-правда, - заверят его отцовские слова.
- Честное слово? – будет пытать мальчишка.
- Честное-пречестное!
- Договорились, - бросит продолжатель рода и помчится разгонять пыль по дорожкам и тропинкам…
…Перелистав всё это в своей памяти и осознав чувственность своего отца, Блэкс попробовал написать  следующее:
Они солоны во сто крат,
Драгоценней алмазов, сапфиров,
Но о них не говорят,
Не воспевают лиры.
Их не часто увидишь в жизни,
Прячут силой и мужеством.
Жаль – не ставят в честь их обелиски,
Жаль – не ставят… А нужно бы!
Блеском утренним отражаясь,
Не сравниться прозрачным росам.
Даже женщинам всем на зависть…
Скупые мужские слёзы!
Но ожидаемого эффекта эти двенадцать строк на отца не произвели. Тот после прочтения произнёс: "Нормально написано, но…". Когда в его оценках появлялось подобное "но", это означало, что окончательная цель не достигнута, что надо искать и продолжать работать.
Это обстоятельство подхлестнуло творца. Но ознакомить со вторым стихотворением случилось опять через значительный промежуток времени. Серьёзно заболевший отец в воскресный день находился дома, то есть в квартире сына, который уговорил лечащего врача отпустить своего больного для помывки и отдыха от стационарной казёнщины на пару выходных дней. Блэкс воспользовался предоставленной судьбой возможностью и дал прочитать стихи самому адресату:
Расскажи мне, отец, отчего седина,
От чего бороздятся морщины?
Если старость, скажи: для чего же она
И для женщины, и для мужчины?
Говоришь, что стареют, идут времена
И становится век ваш седым,
Что слабеют на жизни твои стремена –
Жизнь послушнее молодым…
Нет, поверь мне, отец, рано быть стариком!
Надо жить, несмотря на седины,
И без устали плыть в море жизненном том,
Не оглядываясь на стремнины!
Трудно станет – за горло ты годы возьми
И заставь подчиняться себе,
Чтоб седины твои прославляли они,
А не им преклоняться тебе!
На этот раз отец не стал оценивать старания сына, а просто попросил отдать стих ему. Болезнь всё набирала свои зловещие обороты и выделила отцу ещё немного времени – всего восемь месяцев после лечения в больнице. На третий день после похорон мать пригласила Блэкса в спальню, где последнее время лежал отец, достала из прикроватной тумбочки знакомый лист со стихом и сказала:
- Он сразу же по приезду сам прочёл это мне, когда вернулся от тебя после лечения. Был растроган до слёз. А когда ему стало хуже, и он постоянно находился здесь, под своим любимым пуховым одеялом, эти стихи были рядом с ним на тумбочке. И не проходило ни одного дня, чтобы он не читал их… Даже без очков… Он их выучил наизусть… они были для него дополнительным лекарством и подспорьем в борьбе с недугом…   Отец всегда так верил тебе, гордился тобой… Ты его так сумел убедить, что до последнего вздоха он не знал истинного диагноза своего тяжелейшего заболевания… Его вера в лучшее и вот эта твоя поддержка давали ему сил и продлевали жизнь…
…Собственно говоря, спешить домой Блэксу особой необходимости было. Что торопиться, если, кроме внутреннего интерьера, в квартире его никто не ждал. И на то была веская причина: Виталине по нынешним временам крупно повезло – подвернулась редкая возможность в течение двух месяцев пройти курс усовершенствования по судебной медицине на одной из сильнейших кафедр в Санкт-Петербургском ГИДУВе. Блэкс по себе знал, что соприкоснуться с сонмом высоких профессионалов, ибо в начале трудовой деятельности имел счастье быть курсантом этого института. Втайне он по-доброму завидовал жене, потому что помимо повышения знаний она в данный момент находилась в его любимом городе на Неве. Он вспомнил, как, провожая Виталину, с видом знатока давал рекомендации, где нужно и где просто необходимо ей побывать, что посмотреть и к чему присмотреться.
Вечерело уже довольно скоро. Наступающие сумерки спешно прятали от любопытных глаз горожан осенние прелести уютных оазисов природы. Под ногами успокаивающе шуршала облетевшая листва. Оголившиеся тёмные стволы и ветви деревьев чётко контурировались на фоне насыщенного синевой небосвода, предрекавшего ночные заморозки, как выражаются синоптики, "на почве" . Прохладный ветерок игриво закручивал в полёте запоздало опадавшие листочки. Эта "унылая пора – очей очарования" навевала особое, ни с чем несравнимое лирическое настроение.
Пешая прогулка благотворно подействовала на уставшего за день Блэкса. Подойдя к подъезду своего дома, он ещё минут пять постоял, наслаждаясь чистотой воздуха и с интересом разглядывая мощные белые стволы некогда листьеобильных берёз. Мгновениями позже почтовый ящик на межэтажной лестничной площадке обрадовал наличием двух конвертов. Интуиция подсказывала, что дурных вестей в них не содержалось.
Так и произошло: это были письма из Северной Пальмиры со знакомым и милым для сердца почерком "адресантки-курсантки". Отсрочив на время процесс насыщения организма продовольственной продукцией, адресат извлёк поочередно письма и, присев в кресло около включенного бра, ознакомился с их содержанием:
"Здравствуй, милый мой, дорогой и одинокий мужчина!
Вот уже две недели, как я тебя не вижу. Соскучилась я по тебе так, что слов не хватает описать это чувство, а вот написать выбрала время только сейчас. Всё некогда и некогда: столько дел – прямо ужасный страх (или страшный ужас)! Это просто с ума сойти можно от этого ритма! Утром запихиваем свои не до конца отдохнувшие, утомлённые сутолокой предыдущего дня телеса в троллейбуса, которые мчат нас в ГИДУВ. Там заталкиваем в мозговые извилины и между ними потоки информации (здесь замечу - весьма полезной в отличии от других кафедр, свидетельство тому – уже состоявшийся обмен мнениями с курсантками-соседками). А после занятий по улицам и проспектам славного града Петрова несёмся (предпочитаем "пешкодралить", где это возможно) из одного конца города в другой, чтобы насладиться архитектурными изысками второй столицы, заглянуть в глаза знающей всё и всех Истории, вкусить прелесть и порою непредсказуемая немилость регионального климата, опять же стремимся посетить Гостиный двор, Пассаж да прикупить кое-какого провианта на ужин и завтрак. Но это только пунктирная линия повествование. А начну-ка я, пожалуй, по порядку.
Приехала в Питер утром, добралась до общежития без приключений. Вежливый (что само по себе, согласись, непривычно) аборигенный (в основной своей массе) персонал безо всякого промедления поселил меня в комнату – "временное пристанище душ" (последнее слово совершенно не относится к сантехническим понятиям, а является производным от слова "душа"). Необходимо отметить, что душ - в сантехническом понимании этого слова - регулярно функционирует как холодной, так и горячей водой. Келья, куда предписано поместить моё существо, оказалась трёхместная, потому вскоре подселили ещё двух курсанток ГИДУВа: одна прибыла из Москвы, другая - из Уфы. Обе с нашего курса. Вроде бы на первый взгляд девушки ничего. Первая замужем (ей 36-ти лет отроду), вторая – незамужняя (около 30-ти лет). Здесь необходимы пояснения к трактовке последнего срока: уфимка, но не аборигенка тех мест родилась около 30-ти лет тому назад. А то я ведь знаю вашего брата - "зубоскала" или "скалозуба", начал уже, поди, вычислять по-своему, имея в виду следующий фразеологический оборот: "незамужняя около 30-ти лет", приписывая девушке дополнительные годы, начиная с пелёнок. (Справедливости ради, строго между нами, без права передачи процитирую слова из популярной песни под названием "Всё могут короли" в исполнении известнейшей певицы Аллы Киркоровой: "Но если б видел кто портрет принцессы той, не стал бы он завидовать Луи"! Но не будем о страшном, потому что это грустно. Или наоборот?)
Продолжаю докладать обстановку. Занятия у нас начинаются с 9:00, а в 14:00 – "с чистой совестью на свободу".
Успела побывать на концерте местного диксиленда в Театре эстрады. Сидела и вспоминала тебя – джазмена-любителя, потому что это был вечер джазовой музыки. Поподробнее приеду и лично расскажу. Заодно поведаю и о впечатлении от концерта Американского джаз-бэнда из Нью-Орлеана. Объявляю тебе благодарность с занесением в личное дело за то, что ты мне всё-таки привил любовь к джазу. Третьего дня в Театре комедии смотрели с девчатами "Свадьбу. Юбилей" твоего любимого автора – писателя и драматурга, бывшего земского врача Антона Павловича Чехова. Купила изумительный набор открыток Эрмитажа и великолепную книгу про фрески г.Ломоносова. Приобрела билет во Дворец спорта "Юбилейный" на балет на льду. Никаких других, кроме ранее перечисленных, хороших гастролей нет, ибо мне жутко хочется пойти на зарубежную эстраду (ты же знаешь моё увлечение), но пока ничего подходящего нет.
Числа 10-го собираемся смотаться в Нарву на экскурсию. Обязательно получишь письменный отчёт. Господи, как подумаешь, что впереди ещё полтора месяца этой "учебно-познавательной ссылки"!.. Но надеюсь, что терпения как с моей, так и с твоей стороны должно хватить.
А пока – до свидания. Крепко-крепко тебя целую в уста пламенные. На веки вечные твоя Виталина".
Следующее послание родилось через пару дней ("Интересно, что оба конверта пришли в один день. Какая-то удивляющая и повергающая в недоумение почтовая магия!", - отметил для себя Блэкс):
"Здравствуй, мой страстный, но пока что временно несчастный, милый и родной!
Пишу тебе уже второе письмо и так переживаю, что от тебя ни слуху, ни духу. Где ты сейчас? Что с тобой? Ты, наверное, и не чувствуешь, как я скучаю и переживаю… Я в таком смятении эти дни. Вечером пришла в общежитие и сразу кинулась к почтовым ячейкам, но – увы! – в ячейке с нашей буквой было только одно письмо, моей однофамилице (я имею в виду не свою девичью фамилию). Расстроилась ещё больше. До такой степени, что ночью снились кошмары.
Блэксушка, что же ты ничего не пишешь? Я даже и не предвидела, что придётся мне так долго переживать! Настроение у меня отвратительное, всё время одна, вернее, эти три дня, потому что мои "приживалки" отпросились: Лика уехала в Москву за тёплой одеждой, а у второй здесь нашлись родственники, поэтому мы с ней видимся только на занятиях. Доверюсь лишь тебе: со второй моей девицей я никак контакта не найду, что-то она мне оченно не нравится. Наверное, потому что мрачновата и глуповата.
Постижение истин идёт своим чередом. Мы умнеем не по дням, а по часам. Я много работаю с литературой, которой на кафедре в предостаточном количестве. Ты был прав, когда говорил, что время усовершенствования – это время самоусовершенствования. Никто тебе не впихнёт знания, если ты сам этого не желаешь. Читая и изучая литературные источники, успела пересмотреть свои взгляды на некоторые вещи. То ли ещё будет?
Группа курсантская подобралась нормальная. Среди мужчин отличаются умом и сообразительностью три особи: "казанец", "астраханец" и "дагестанец". Бабы наши все (кроме меня, естественно) с ума посходили, спорят, кого же они в ресторан поведут. А эти три богатыря зовут нашу троицу, но мы не соглашаемся: вдруг самим придётся платить за себя! Шутка юмора!
Блэкс, я так надеюсь, что ты найдёшь возможность приехать в этот любимый тобой город к своей (опять же надеюсь) любимой жене-курсантке. И мы с тобой обязательно пойдём в ресторан, тебе закажем коньячку, мне – красного вина и будем наслаждать ресторанным джазом. Приезжай, я буду безумно рада!
Крепко тебя целую. Твоя навеки Витуля-Линуля".
Только наш герой - внимательный письмочитатель отметил весьма заманчивый посыл насчёт питерского ресторана, как в прихожей раздался нетерпеливый звонок. Отворив входную дверь, Блэкс увидел на пороге соседа – бывшего морского капитана, а ныне проживавшего этажом выше, который безо всякого предисловия вопросил:
- О, ты-то мне и крайне необходим! Сто грамм найдётся?
Зная этого отзывчивого по своей сути человека не один год и определив его нынешнее состояние, хозяин квартиры не без потаённого вздоха бодро предложил:
- Заходи, коли пришёл. "Скорая помощь" работает круглосуточно. - А сам про себя тотчас подумал, как бы успокаивая: "А почему бы не развеяться на сон грядущий и не разговеться после трудно-трудового дня?"
- Ты – настоящий мужик! – сосед, разувшись, протопал в комнату и устало брякнулся на диван.
- Это я знаю.
- Откуда?
- Ты же сам постоянно трастишь мне в оба уха. Посиди, пока я кое-что из съедобно-съестного…
- Да, брось ты это дело! – перебил сосед. – Я ведь не жрать пришёл, а "допить недопитое за сегодняшний будень". Здорово звучит? Моё изобретение!
- С тобой всё ясно. А ты не будешь против, если и я в твоём присутствии наполню свой желудок? Уж больно он за целый день стосковался без пищи. Аж пищит, бедолага!
- Валяй! Как хочешь. Я ведь помню твой обычай потреблять веселительные напитки обязательно с закусью, - милостиво разрешил поздний гость и предложил: - Давай и я на кухне с тобой посижу, чтобы тебе не было скучно.
Поскольку возражений по этой части не последовало, они вместе оказались в плену кухонного пространства. Блэкс принялся кулинарить (правда, чересчур смело сказано, зато как красиво звучит!), а сосед, плюхнувшись на табурет и прислонившись спиной к стене, в ожидании снеди приступил к беседе (а вернее, к монологу):
- Я тебе рассказывал про один морской случай у нас на корабле? Про крыс?..
Блэкс отрицательно мотнул головой, хотя этот рассказ слышал неоднократно, и чётко определил степень опьянения сказителя: если он дошёл до потребности в очередной раз до монолога, то следовало просто не перебивать возникшее желание.
- О, это целая отдельная история! Краб ей в глотку! Как-то зафрахтовали наш корабель. Вечерком всею командой плотно посидели по обычаю "на посошок", наш морской гимн исполнили: "Споёмте, друзья, ведь завтра в поход уйдём в предрассветный туман". Всё ладом, как надо! А утром: "Поднять паруса! Отдать швартовы! Право на борт! Три румба влево!" И мы почапали в дальний поход по морям-океанам. Где мы только не бывали-побывали! Верно в песне поётся: "Ходили мы походами в далёкие моря, у берега французского бросали якоря". Галс, как следует, выверили. Провиантом загрузились под самое "некуда". Мне, как капитану, положено для всяких непредвиденных обстоятельств запас спиртного держать. Деньгу да валюту всяческую для команды, естественно, в сейф упаковал. А вот коньячок в двух ящиках определили в заветный пакгауз. Где он был – не скажу тебе, потому что это государственная тайна. Все горлышки бутылок под сургучом да пробками. А пробки не простые, а из самого что ни наесть пробкового дерева. Помнишь, из которого головные уборы ещё делали, на шлем они похожи. Ну, вспомнил? В кинофильме "Операция "Ы" про Шурика в таком шлеме прораб шастал по стройке. Как его, который играл эту роль? А! Пуговкин его играл. Ну да ладно! Короче, по первоначалу всё было чин-чинарём, плывём мы себе по галсу, Фиорды фарватером обходим. Ты-то хоть знаешь, что такое "фиорды"? Да откуда тебе знать-то! Как говаривал знаменитый мореход - капитан яхты "Беда" Христофор Бонифатьевич Врунгель: "Фиорды, как шхеры, другими словами, - это, знаете, такие узкие заливы и бухточки, запутанные, как куриный след, а кругом скалы, изрытые трещинами, обросшие мохом, высокие и неприступные". Чуешь, как излагал? Лучше и не скажешь - объёмно, грубо, зримо! Я на всю жизнь это запомнил, с детства сопливого. А наши пассажиры бесплатные - крысы по трюмам попрятались и с нами тоже плывут себе, припеваючи. Они на каждом корабли бывают и, когда вдруг с кораблём что плохое – не дай Бог! – случается, вот они-то самые первые бегут в разные стороны. Капитан, как положено, последний покидает вверенный ему корабель. Ты-то в курсе событий! Идём мы, значит, узлы да кабельтовы на винты наматываем, семь футов по килём, склянки отбиваем, как предписано, по графику питаемся - провиант потихонечку утилизируем в необходимых порциях. А крысы-то – они тоже жрать хотят. Им к провианту ни ходу, ни доступа нетути. Так они, заразы хвостатые, что удумали: к коньяку проникли-таки своими ходами-тропами! Голод ведь не тётка! Верно? Поотгрызли сургуч да пробки измельчили, а пролезть в бутылки не могут. Горлышки для них чупушные! Бутылок-то в ящиках – не каждый человек те ящики поднимет. А крысы и подавно. Так они – умные твари (мне один кандидат биологических наук говорил, что они даже умнее людей) – придумали такое ухищрение. Залезут всем гуртом на ящик, обсядут его по периметру, а одна крыса свой хвост в бутылку опустит (а хвосты у них такие длинные, что до самого дна достают), вымочит его (хвосты-то волосатые) в коньяке, достанет его, а другие крысы напиток тот слизывают. На другом углу ящика другие крысы точно так же питаются. Да ещё меняются, черти халявные, местами друг с другом, чтобы всем досталось, чтобы никто в обиде не был. Лизали хвосты этаким манером, лизали, лизали - и нализались так, что ни в сказке сказать, ни топором вырубить. Закуси у них-то нет, да плюс натощак, не евши. Короче, напилися окаянные по самое "не хочу", до самой ватерлинии. Вожак ихний тем временем удумал им команду, типа: "Свистать все наверх!". Повылазила эта пьянь немытая на свет белый. Кто по-пластунски пупками палубу драит, кто босыми лапами нахально топотит, кто в обнимку да вразвалочку по трюму и по палубе колобродить стали, друг дружку поддерживая, что не падали. Рангоут (всякие там мачты, реи, гафели) обгадили, все штормтрапы пообрывали да измочалили в клочья, песняка давят на ихнем языке, к нашей матросне – да что там к матросам, и к почтенным офицерам - "морским волкам" - пристают, задираются по чём зря. Представляешь, смертным боем бить наших принялись. Никакого уёма на них нету! Команда по каютам да по кубрикам разбежалась, двери и иллюминаторы задраила, сидит - глаза круглые от ужаса - да помалкивает в тряпочку. Жуть страшенная сделалась! Хуже цунами, язви его кильватер! Хоть в дрейф ложись! А ведь из рубки не выйдешь! Крысы - будь они неладны! - они ж всю палубу от носа до кормы заполнили. Пока те гадостные гады, сволочные сволочи, коньяк весь - эту благородную влагу не допили, житья нам никакого не было. Представляешь, ночами не спали от их шума да гульбы. Вот оно было! Вот такая полундра приключилась. Всё тебе как на духу поведал. Нитку лжи в ушко иголки правды не провздеть! А ты говоришь...
- У нас тоже нет-нет да появляются эти противные хвостатые твари, - посетовал терпеливый слушатель монолога. - Бывали в морге случаи, когда они мёртвые тела объедали. И ведь эти гады волосатые, как назло, норовят испортить лицо, которое до похорон не скроешь от близких и родственников умерших. Порой даже наложение швов и грим не спасают. А народ по-разному к этому относится: кто понимает ситуацию, кто конфликтует, кто сразу иски в суд подают.
- И как же вы с ними, я имею в виду крыс, воюете?
- Без особо желаемого эффекта. Еженедельно отравленное меню, что санэпидемстанция регулярно поставляет для них, меняется. Но почему-то не желают паскудные едоки жрать эти каши и прочие протравленные продукты. Мимо проходят. Однажды довели нас до того, что санитаров в засаду посадили с "мелкашками". С десяток крыс отстреляли в течение рабочего дня. А ночью их оставшиеся собратья и сосёстры очухались от пальбы боевой, но тлетворных привычек своих не бросили.
- Но это же бесконечный процесс. Как хождение по кругу.
- Вот и я про это. Однако поразительно-положительный эффект имел-таки место быть.
- Какой же? Позвольте заинтересоваться.
- Как-то приходим утром на работу, а кругом... - Блэкс сделал маленькую паузу: - "О, поле-поле, кто тебя усеял" мёртвой крысятиной?! Оказалось, что накануне дератизаторы принесли отравленное пиво пенно-офигенное, которое, видимо, крысам пришлось по нраву.
- О! А я о чём тебе только что талдычил? Любят они, мерзавцы, пьяные градусы, алкашня потомственная. Любят покутить на халяву. Слушай, а может быть они действительно прямые потомки наших корабельных изошренцев, что коньяком нашим государственным баловались? А что? Очень даже запросто! Может быть такое? В этом мире всё может быть! Ну, и что сейчас у вас - крысам амба бесповоротная настала?
- Куда там! Мертвяков длиннохвостых убрали. Так ведь не зря твердят испокон веков: "Свято место пусто не бывает". Другое стадо заявилось. Рядом-то овощные склады больницы, пищеблок опять же, виварий медицинского факультета и так далее. Уж если травить погань, то нужно всем одновременно заниматься этим. Чтобы ей подобная братия забыла дорогу на всю территорию больничного городка. Во как надо!
- Верно, кум, толкёшь! Наливай по пятой!.. Шутю! Давай лучше по единой?
- Чуть попозже. Сейчас завершу одно дело и тогда...
- Ты как хочешь, - капитанская рука уверенно потянулась к бутылке, - а я один бульк дринькну. Не возражаешь?
Он собственно и не ждал ответа, судя по тому, как скоренько плеснул и опоржнил "полстаканье", после чего сильно зажмурилося, скукочил свою физиономию в несуразную гримасу, задержал дыхание вслед за единым глотком, затем выдохнул воздух, насыщенный свежеводочными парами, смачно крякнул и произнес наконец-то свою неприменную присказку:
- Каждый выпьет, да не всякий крякнет! Хорошо пошла! Отличная у тебя, Блэкс, водка, как всегда. Какая-то интеллигентная, элегантная. К тому же, интеллектуальная. Каков хозяин, такая и водка. Ишь ты, как она - радёмая - потекла по закоулочкам-переулочкам моего органона! Помнишь фразу: "Мой органон отравлен алкоголем"? Но замечу, что мой органон не отравлен им, а просто желает порой встречи с этим напитком "не пьянки ради, а здоровья для". Пьём ведь не чтобы напиться, адабы не отвыкнуть. Верно? И пьём-то не до сшибу. Как некоторые. Мы с тобой помним строки Расула Гамзатова: "Пить можно всем. Необходимо только знать: где и с кем, за что, когда и сколько".
- Этот же дагестанский поэт написал и противоположное: "Хвалю уменье пить вино. Для жизни, может быть, ценней уменье лишь одно - совсем вина не пить".
- Ну, это просто дурость он спорол. Поди, с похмелья мысль такую сморозил.
- По этому поводу, - заметил Блэкс, - у него есть и такое: "В час пира нам веселье, нам слёзы в час похмелья".
- У меня иногда тоже в такие моменты на полное отречение от этого дела тянет. А стопочку улькнешь и думаешь: "Какая всё-таки дурь приходит в голову. Погорячился, однако!" Ведь у поэта есть в чём душу отвести. Я бы даже скажу совсем трезвые мысли или мысли опохмелившегося страдальца. Например: "Кто пил вино, ушёл, кто пьёт, уйдёт. Но разве тот бессмертен, кто не пьёт?" или "Мудрец порой глупеет, если пьёт. Бывает, впрочем, и наоборот".
- Как врач, я должен напомнить тебе: "За чьё не пил ты здоровье, своё щадил бы ты здоровье", - Блэкс поставил уверенную точку в дуэли знатоков поэзии великого поэта-аварца.
Кстати говоря, равное отношение к дагестанскому колоссу доблестной когорты Евтерпы (богини поэзии) их-то и сблизило. А укрепило дружеские чувства отнюдь не популярная (почему-то) по нынешним временам трепетная тяга к высокой лирике. Постепенно обозначились и общие приоритеты , которых оказалось больше, нежели принципиальных расхождений в оценке отдельных поэтических старателей. Например, капитан не любил творчество Владимира Маяковского, Велимира Хлебникова, Афанасия Фета и Фёдора Тютчева, был равнодушен к Александру Полежаеву, Антону Дельвигу, Гавриле Державину и Семёну Кирсанову. Блэкса же раздражала елейность Евгения Баратынского, облость и некая "сюрлюпонистость" (слово-то какое изобрелось смачнозвучащее!) Иннокентия Анненского, Константина Бальмонта и Даниила Ратгауза. Ему импонировала избирательная мозаичность Анны Ахматовой, Осипа Мандельштама и Семёна Кирсанова, его удивляла поэтическая работоспособность и тематическая всеядность Роберта Рождественского, вычурность Евгения Евтушенко и безмерная глубина Бориса Пастернака. Круг непререкаемых авторитетов и фаворитов обоих "дуэлянтов" был довольно обширен, внутри которого возвышались Александр Пушкин, Владимир Высоцкий, Омар Хайям, Алишер Навои, Булат Окуджава, Леонид Филатов, Валентин Гафт и великий японский "хоккуист" Басё.
(Прошу извинить за столь продолжительное, но отнюдь незаконченное отступление от основной темы спора двух соседей в кухонном пространстве. Увлёкся! Такое за автором книги наблюдается порой. Что ж вернёмся к прерывному повествованию, к нашим героям).
- И потом, - рассуждал о Гамзатове "Синдбад-мореход" (Эту подпольную кличку прилепил - кто бы вы думали? Естественный и правильный ответ: "Блэкс"), - ведь Расул-то про что писал? Он про вино писал, а мы вино и не пьём. Мы только её - радёмую да запотевшую после холодильника - смакуем. И то в доступимых дозах. Мы, как и Джавахарлал Неру, знаем свою меру. Посуди сам: будь я пьяный вдрызг, смог бы я джавахарлалово имя произнесть? Сумлеваюсь жутко! Вот и я о том же. Питьё пить - это не привычка и не спорт, а искусство. Понимать надо! Но ты ещё молодой. Вот поживёшь да попьёшь с моё - тоже постигнешь эту мудрую философию жизни...
Пока Блэкс постепенно собирал на стол, бывший капитан – "гроза крутых морей и ярых океанов" резко - ни с того, ни с сего - сменил тему. И хозяин стал невольным слушателем воспалённых алкоголем мыслей соседа, которому не хватало того, кому можно было бы излить свою душу (ради чего он собственно и пришёл в гости):
- У тебя, правда, ещё совсем никакой семейный стаж, но – это ладно. Вот кто бы понял, что есть семейное согласие? Это своеобразное табу! Оно на всех! Квадратное – овальное, симметричное – округлое… Что не понятно? Жаль. Очень жаль!.. Стоит ли всё прервать? Давай подумаем. Может, что-нибудь и образуется… А, может, и нет… Что от меня ждут? От меня ждут послушности. Именно её! Пришёл вовремя, сказал то, что хотят слушать. И если не так (так-сяк-об-косяк-за-ноги-да-об-пол, хи-хи)… "Противно на тебя смотреть"… Молча, но удобно для давления… Эти (по-видимому, это он о своих детях), сидя в себе, ничем не рискуют. И это в радость! Живите!.. Удобно? В радость! Великолепно? Живите! Слава Богу!.. Или "дай Бог"?.. А, потом раздерём…, пардон, разберёмся. А что "но"? Всё! Да, всё и то, и это (ни-зима-ни-лето, хи-хи). "Почему ты задержался?" А потому что! Потому "ждание" тебе определенно! Определенно обязанностью. Твоей, а не моей! Верно говорю? "Ты обязан"…"Ты должен"… Усталость жмёт плечи!.. Никто не может понять… И… слава Богу… "Спеши домой"… Для чего?.. Почему… И вообще… Кто придумал это всё? Кто определяет – сегодня или вчера? Плач или смех? Где у них границы? У каждого? Смех Квазимодо… Отвратительно-привлекательный… Умереть - не встать! Смеёмся?.. А зря!… Ругаете? Ну и дураки! Дело в том, что ваше дело совершенно пятое! Умеете мыслить – и ради Бога! Это вам флаг в руки! Что вам необходимо? Выровнять зубы? Либо секретную железу внутренней секретности? Да ничего вам не нужно! Но вы, естественно, не согласны. Вам нужно поспорить. Доказать то, что вам не очень-то и нужно… Потому что они любят  с-е-б-я! И только  с-е-б-я!.. А кто я? Прилипало? Рыбка такая – "при-ли-па-ло". Или не рыба?.. Рыба – рыба. А рыб в море-окияне превеликое множество, якорь тебе за пазуху! Успокойтесь… И я успокоюсь…
Блэкс закончил все приготовления и заметил, что оратор прикимарил, сидя на табуретке и всё также прислонившись к стене.
- Кушать подано – жрите, пожалуйста, - рапорт прозвучал нарочно громко.
- О, котлетки! – встрепенулся утомленный речью автор монолога. – Присаживайся. Потолкуем. Извини, придремнул маненько. Устал шибко, веришь – нет? Наливай. Мне чуть-чуть, а то опять снова начнёт моя мои полоскать.
Вкусив "зёленого змия", он "побаловал" себя тремя котлетками и свежеквашенной капусткой, после чего продолжил повествование, никак не стыкующееся с предыдущей темой: 
- Ты пойми, что так произошло. Ну не сподобился Господь призвать к себе. Видимо, он не смог или не захотел. Почему? Статью не вышел либо… Либо! Прикоснувшись к нежитью, Жизнь чувствуешь по-другому. Совсем не по-человечески! А что такое – чувствовать по-человечески? Это философское понятие. Откровенно говоря, я очень жалею, что не остался "там". Не потому что "там" красиво. Но это – бегство. Потому что это не объяснить. Вроде бы всё великолепно: жизнь… понимание… Всё не так уж просто! Объяснить невозможно ни одной личности. Ибо каждая личность имеет себя в виду как единственное и однозначное. Не считаясь с рядом – единственно единым. Ты всё киваешь – не перебиваешь. Это хорошо! Но ведь разве это не философия? Отнюдь… Когда рассуждаешь о Большом, оцениваешь малое. А настолько ли оно малое? Судный день – тоже малое! Но "малое" в веках! А если это в соотношении с днём? Философию не любят. Потому что это трудно ощутить в позиции "сейчасности" и "сиюминутности". Но каждый человек наполнен философией – своей, тёплой, родной, терпеливой… Нет, мне хватит! А ты – как душа желает… Дело не в этом. "Что случилось"? Это вопрос, который остался (вернее, останется) без ответа. Но кто ждёт его? Кому он нужен? Когда человек живёт для себя… Почему? Почему именно так поступает человек? Не всё и не всегда объяснишь. Потому если… Человек за бортом! За бортом... жизни. Скажут: "объясни" – сразу слова кончаются. Каждый мыслит о себе! И только!!! Спиноза был прав. Впрочем, не только он, но и другие. Хотите – Марк Аврелий, Жан Жак Руссо… Интересно, что в этот миг НИКТО не пытается понять близсидящего, близлежащего, близмыслящего… Что такое "философия"?.. "Любовь к мысли"? Правильно? А кто поймёт "философиста"? Философия – удел одиночества. Причём не с малой, а с большой буквы – Одиночества! А оно созвучно со словом "творчество". А творчество – это раб+ота над словом, это работа над собой, это работа над своими и чужими мыслями… Одним словом, как не крути – это труд! Нет, Блэкс, я не отвлёкся. Обвиняете? Обвиняйте! Расстреливайте словами и в упор, и с близкого, и с дальнего расстояния! Дело не в этом… Всё дело в ЧЕЛОВЕКЕ!.. А он за бортом Жизни!..
Соседу хотелось что-то ещё добавить "этакое", но в прихожей призывно зазвучал электронно-металлический звон. На этот раз Блэкса побеспокоила соседка – жена "философиста":
- Мой "адмирал" у вас?
- Здесь я, - взбодрёно откликнулось из кухни.
- Ты посмотри на часы. Человек устал, ему отдыхать надобно. А ты? Да ещё в таком виде…
- Мы тут о локальной политике немного рассуждали, - защитил хозяин квартиры.
- Вот-вот! Спасибо за беседу! – Сосед понимающе пожал руку соседа. – Приятно с умным человеком пообщаться. Ежели чем помочь, я завсегда готовый.
- Вот именно - "готовый", - с укорзной заметила "капитанша". – Уже "готовый". Пошли! Извините ради Бога, если что не так. Я тебе сколько раз говорила…
Далее Блэкс не услышал продолжение предложения, обращённого у мужу, закрыв входную дверь. Убрав всё со стола и перемыв посуду, он ощутил приятную истому – предвестницу сна. "Информации выше головы", - последнее что пронеслось по извилинам, глядя на так и невостребованный за сегодняшний вечер телевизор. Погасив свет, Блэкс убежал от вселенческой суеты…
                * * * * *
…Ни шатко - ни валко проковыляли три праздничных дня. Трудяга-работяга Блэкс всегда тяготился днями вынужденного бездействия. По его понятиям только кипучие будни летели незаметно, а вот выходные и праздничные лениво тянулись с утра до вечера, создавая впечатление длинных отпускных недель. Может быть, это оттого, что он не научился отдыхать. Он не представлял, как это можно в течение получаса неподвижно лежать на залитом солнцем пляже или долгими часами без определённой цели ходить либо по знакомым улицам, либо по аллеям городского парка. Всё его существо рвалось к решению производственных задач или к расширению не только профессионального кругозора. Для него была радость великая, когда входил в здание бюро и оказывался в в родном кабинете. Ну, "трудоголик" – что возьмёшь?!
Несмотря на то, что Блэксу не терпелось (кто-то это чувство называет "чешутся руки") прикоснуться к тем картонным ящикам, в которых находились костные останки, собранные на месте их обнаружения, он чётко понимал, что "каждому овощу своё время": сначала текущие, срочные дела, а затем уж…
Круговерть производственной "текучки", как известно, создаёт впечатление, что она бесконечна. Однако это по большому счёту не так. Если рассуждать здраво, то среди повседневной, гнетущей своей однообразностью рутины обязательно найдётся время и для других увлекательных дел. Только бездарь этого не сможет сделать, потому что он – бездарь: организовать своё рабочее время он не может, сосредоточиться на главном не умеет, в смене умственного труда на физические действия и наоборот обнаружить рациональное зерно отдохновения он просто не в состоянии. Поэтому бедный мается всю свою скромно-укромную жизнь в тени, не достигая вершин творчества и пика профессионализма. Про таких обычно говорят: "Он парень-гвоздь, только без шляпки".
Апеллируя к известным строкам русского поэта: "мужик, что бык, - втемяшется ему какая блажь, колом оттудова её не вышибешь", можно констатировать следующий факт: Блэкс уже в конце дня, предварительно выполнив необходимые действия, касающихся работы с вещественными доказательствами, положил-таки начало рождению судебно-медицинской документации, в которой будут зафиксированы все этапы предстоящего длительного (а в этом он был уверен) исследования. Иными словами, под вечер на его рабочем столе появились первые рукописные строки чернового варианта "Заключения эксперта".
Однако начнём всё по порядку.
Блэкс, надев анатомические перчатки, распаковал ящики, аккуратно извлёк оттуда сохранившиеся части скелетов и разложил их на полу кабинета, на столе и стульях, даже на подоконнике. Кабинет вмиг наполнился запахом влажной земли с лёгким специфическим оттенком, исходящим от костей. Но это никоим образом не отразилось на мыслительном процессе эксперта.
"Что день грядущий нам готовит?" – думал он, пристально глядя на обилие объектов. Этот вопрос традиционно задавался им каждый раз, когда начиналась новая объёмная экспертиза. То, что предстояла большая работа, Блэкса никогда не пугало. "Каждый старт неизменно и бесповоротно обречён на финиш" – это был его любимый афоризм, рядом с которым соседствовал ещё один, изобретённый китайскими мудрецами: "Когда выходишь на дорогу, надо точно знать – куда она ведёт". И он чётко осознавал, что простой пересчёт количества объектов – пустая трата времени. Прежде всего необходима сортировка.
Поэтому из всего находящего перед ним на данный момент эксперт выбрал два черепа и положил их на журнальный столик. Остальное он решил рассовать снова по ящикам, но сделать это следовало утром следующего дня. Так как за ночь костные останки непременно подсохнут, ещё влажная грязь, из которой после прошедшего накануне дождя, извлекались скелеты, обязательно затвердеет, превратиться в комки и комочки, что облегчит её удаление механическим путём.
Решение было принято: "Завтра – значит, завтра". Тем не менее, Блэкс не удержался поочередно тщательно и сравнительно осмотреть оба черепа. Результат этого действа подтвердил предположения эксперта, промелькнувшие в его голове ещё на месте происшествия: один из них принадлежал мужчине, другой – женщине.
А это означало, что дальнейшая сортировка костных останков несколько облегчится, потому что в этом мире несколько веков кряду существует почти незыблемые правила. Первое - крупных женщин (имеется в первую очередь рост) в природе человеческой значительно меньше, чем невысоких, а тем более миниатюрных. Второе – крупных мужчин (опять же по ростовому признаку) больше, чем среднестатистических, то есть невысокорослых, женщин. Третье – (его чаще подсказывает наитие – так уж повелось издревле!) мужчины в основной массе предпочитают "иметь дело" с женщинами, которые ниже ростом. Существуют ещё правила, но стоит остановиться на третьем, ибо Блэкс почему-то, как сказал один литературный герой, "спинным мозгом чувствовал", что между обнаруженными скелетами имеется прямая "прижизненная" связь. Ведь не зря же они лежали в непосредственной близости друг от друга, словно Ромео и Джульетта! Плюс схожесть повреждений на черепах… Но о них впереди будет особый разговор.
А сейчас в преддверии ухода "до дому, до хаты" Блэкс вооружился довольно жёсткой щёткой и осторожно очистил, насколько это было возможно, черепа от наложений подсохшей грязи. Поскольку ожидаемого эффекта не последовало, он переменил своё решение. "Не катаньем, так мытьём", - эксперт мысленно перефразировал расхожую поговорку. И вскоре оба черепа с подошедшими именно для них нижними челюстями погрузились под воду "в отмочку". Для этого нашлось всё – и вода, и два ведра, и даже две ведёрные крышки. Вода должна помочь вымыть из полости черепов набившуюся грязь и плоды тлена, а также способствовать подготовке черепов для предстоящих дальнейших манипуляций. "До завтра! Только ребята без обид – так надо", - произнёс Блэкс, помещая крышки на эмалированные вёдра. Собрав все куски и кусочки грязи, которая налипла не только на черепах, но и на других костях, в одну кучку, он не стал её утилизировать, а поместил в объёмный пакет с ручками (таких пакетов в наше время "тьма тьмущая" – и с цветочками, и иностранными словесами, и с привлекательными, слегка одетыми девчушками, и с рекламными предложениями, и… Впрочем, вы это всё знаете сами!). На сакраментальный вопрос порой присутствующих при этом действии: "А для чего ты (или вы) это делаете?" эксперт, исходя из своего опыта, обычно отвечал им по-философски лаконично: "А, может быть, это ещё на что сгодится. Выбросить легко, гораздо сложнее собирать и восполнять утраченное".
Оценив содеянное за этот, Блэкс приказал себе следовать в родные пенаты…
…А утром, аккуратно, стараясь ничего не повредить и себе не навредить, и тщательно вытирая извлечённые из ёмкостей поочередно мокрые черепа и нижние челюсти, Блэкс усиленно размышлял, ища тот краеугольный камень, который необходимо было сдвинуть, чтобы возобновить прерванные накануне исследования.
"Догадка вспыхнула багрово, седые обожгла виски: те, у кого соски, коровы, те, у кого их нет, - быки"…  Господи, что только не приходит в голову, в которой жужжит мыслительная машина и тарахтит на идейных кочках познавательно-увлекательный процесс! "Откуда эта пародия выплыла? Кто автор стихов и кто автор пародии?" – на эти вопросы у Блэкса не было ответов.
Бывает же такое: будто среди полного штиля ворвётся озорной ветерок, взъерошит задрёманные деревья, пробежится по "ёжикам" сосново-ёлочных причёсок, шевельнёт на какой-то миг травяную щетину земли, пахнёт словно из аэрозольного баллончика свежим воздухом и потом либо по-мастерски спрячется где-то рядом, подглядывая за нами, либо удрёпает за триста тридцать три земли в недоступную нашему представлению страну, где всё так хорошо, так легко и привольно, что остаётся нам только мечтать. Сидишь себе и себе же думаешь: "Откуда всё это взялось – неведомое и знакомое до скрипа в сердце?" И не находишь нужного ответа, хотя когда начинаешь думать по-иному – размеренно, несуетливо, аналитически сопоставляя былые действия и ситуации, приходишь к до смеха простому выводу: "Это было когда-то давно положено на дальнюю и тогда ещё высокую для тебя полку памяти в твоём мозговом хранилище до поры, до времени. И вот оно – пришла та пора, и пришло то время. Память, чувствуя напряжение мыслей и стараясь помочь, щедро наполняет твою чашу беспокойства и нетерпения живительным нектаром былого увиденного и прочитанного тобой, может быть, даже усвоенного и пережитого твоими генетически родными. И тут сразу же рождается правильный ответ, отыскивается верный путь, обрекая тебя на успех. И не надо пугаться этой таинственной возможности собственного организма. Надо только усвоить, что в сложный момент жизни следует без паники сосредоточиться и посоветоваться с самим собой (кольми паче, если ты - не облый и плюгавый жуир, а истый и  пестующий себя познаватель пределов человеческих  достижимостей)".
Тщетно пытаясь вспомнить источник зарифмованных строк, эксперт не терял время даром. Отыскав четыре плечевые кости и сравнив их поочередно, он установил, что две из них одинаковой длины, как, впрочем, и две оставшиеся, равные друг другу, но по соотношению к предыдущим несколько длиннее. То же он проделал с локтевыми и лучевыми костями. Результат был идентичен: попарно кости схожи, но одноименные пары разнились по ряду признаков, которые предстояли внимательно изучить. Визуально сравнительные размеры указали на то, что это были два разных по росту человека.
Но если один череп мужской, другой – женский, значит… Пока это ничего не значит, потому что жизнь весьма непредсказуема. И прежде чем сказать "да" или "нет", необходимо найти "весомые, грубые, зримые" (вот это точно изречение революционного поэта Владимира Маяковского!) аргументы. Судебно-медицинский кладезь переполнен самыми разнообразными случаями и обсмеянными казусами. А Блэкс не был сторонником скоропалительных выводов. "Не говори, что ты самый умный, найдётся и умнее тебя", - об этом он помнил всегда, а по молодости убеждался не раз. "Это лишь студенту всё ясно и всё понятно, а начнёт самостоятельно работать – ан нет! – не всё так просто. Дальше – хуже: чем больше работаешь, тем больше сомнений. А сомнения – верный путь к успеху. Но такое наблюдается у умных, а у "у.о.", то есть "умственно отсталых" такое не наблюдается", - не уставая, повторял самый авторитетный для Блэкса и почитаемый не только им учитель – медвузовский преподаватель (практик, но "почасовик").
Не откладывая в долгий ящик набежавшую мысль-догадку, эксперт отсортировал все остальные кости "по ранжиру": в одну сторону, а затем в одну коробку, на которой впоследствии появилась внушительная буква "Ж" (при написании он вспомнил давнюю шутку: "Не подумайте, что "жентльмен"), легли составляющие скелет поменьше, в другую сторону и потом в другую коробку, позже нарисовав на крышке его более внушительную букву "М" (при начертании её начатая шутка завершилась: "Не подумайте, что "мадам"), сгруппировались  относящиеся к большему скелету. При этом он решил не касаться единственного, относительно  большого пакета с биркой: "кости рук и ног от трупов №1 и №2" и совсем маленького пакетика с пометкой [2К]. Попутно в ходе сортировки Блэкс установил, что скелеты количественно были в полных комплектах.
Чтобы не снимать и вновь надевать перчатки по несколько раз, Блэкс принялся за монтаж обоих черепов. Это была в основном механическая работа: надо было укрепить сохранившиеся зубы в соответствующих лунках-альвеолах как на верхней, так и на нижней челюстях (это он делал с помощью пластилина, но так, чтобы снаружи этот материала не был заметен), а также крепко, насколько это возможно, соединить нижнюю челюсть с черепом (и эту процедуру эксперт применился совершать тем же пластилином). Когда всё было завершено должным образом и в "двух экземплярах", эксперт "расперчатковался", достал заранее припасённый фотоаппарат с чёрно-белой плёнкой и торжественно произнёс: "Милости просим в наш фотосалон!". Укрепив поочередно в изобретённых им приспособлениях, Блэкс при включённых осветителях запечатлел на негативах анфасы и профили обоих черепов (на всякий случай по три раза с коррекцией выдержки и диафрагмы.
Погасив дополнительное освещение, он заметил, что за окном смеркалось. Проанализировав всё, что успелось сделать до этот момента, он остался доволен, судя потому, как довольно бодро прозвучала музыкальная фраза: "Нам любое дело по плечу", и, звякнув напоследок ключами, запер дверь кабинета…


- Остынь, Парамон Евсеевич, мил человек, - остановила его кума - баба Мотря, видя, как тот взбутетенно встрепенулся и собрался было позубоскалить по прежнему поводу.
- Пошто так?
- Уймись. Песня вся, больше петь нельзя. Не то соперник твой по любовным ахам да вздохам ненароком тебе холку-то начистит! – Баба Мотря степенно поправляла платок на голове.
- Какой-такой "соперник"? Хто энто супротив самого Парамона осмелится, ёлы-перепёлы?
- Ишь ты как! "Самого"! Да мы самее видывали. Нешто неведомо тебе? Чё прикидываешься, будто "я – не я, и лошадь не моя"?
- Ёлки-палки-перепалки! Ты про Веньку большой намёк держишь, что ль? Про Асафия сына?
- Он самый. Вишь, вроде и мужик неглупый, а сам дотумкался - докумакался.
- Какой там догада? – досадливо хлопнулся себя по коленям дед Парамон и шутливо запричитал: – Совсем мозги мои ссохлися! Запамятовал об ём! Кубышка старая не варит! Острожок – не творожок! Сурьёзный соперник у меня выискался! Силы у его не меряно, аки у меня бывалочи! В былые-то лета я б с ём потягался! Впрямь и не знамо, кто из нас тоды бы верх одержал? А, Родя? Ноне же для меня время тяжкое для понимания, не то, что при дедах…
- Вишь, как в жизни всё обустроено? – мягко заметил дед Родион, слегка толкнув соседа по скамье. – Мир велик, и  людей не счесть, а находят-таки друг друга человеки. Вот тот же Трофим встренул на своём пути Глафиру? – он взглянул на супругу, которая тут же утвердительно и торопливо кивнула в ожидании продолжения прерванной вопросом мысли. – Вы с Агафьей мимо не прошли, и мы с Матрёной не разминулись. Вот и говорю: яблоко от яблони далеко не падёт, а вишня никогда не уродит груши, как не бейся. Верно, кум? А, мабуть, и завяжутся вскоре меж Степанидой и Вениамином семейные узы, коих вовек не развяжешь?
- Эко ты куды завернул, колесо неезжено! Палки-моталки! – выдохнул с нескрываемым восхищением внимательно дослушавший до последней фразы кума дед Парамон. – Мудёр наш мудрила!
- Мудёр-то мудёр! Мудёр, аки бобёр! – издалека начала баба Гаша. – Да не нам решать! Ты прикинь – кто Трофим Пантелеймонович, а кто – Асафий Филиппович… Далёко не одного поля ягоды. Ой, не одного! И достаток у их разный: эвон у Трофима деньги куры с гусаками не клюют, не дом-заморыш, а дворец какой-то: в два яруса, с широким балконом, с высокими окнами. Опять же хозяйство у его немалое. Угодья, сам знашь, какия, инда дух захватывает-перехватывает! Опять же фабрику сумел отгрохать, своя мануфактура, лотки да лавки по всему городу раскиданы, торги запредельные ведёт, ажно в Московею ездиит. А у Асафия – что? Ну, да: мельница-то у него знатная на всю волость, конюшня о двух лошадях с мерином да с жеребя малым, свинарник да с курьми-гусьми птичник. Магазин огоревал, где мясом да яйцами приторговывает…
- Ты про сало-то не забудь, ёлочки-перепёлочки, - как всегда, суетливо встрял непоседливый дед Парамон. – Такого сала никто на сто вёрст в округе не видывал! А, Родя? Правильно я гуторю? – обратился он за поддержкой к куму и, заручившись утвердительным кивком того, спешно продолжил: – И так его приготовит, и эдак: и солёное, и копчёное, и в перце красном скусно изваляет, и неведомыми травяными приправами насытит. Мало того, энто сало таким бобиром-кандибобиром изловчится преподнесть народу, что аж слюньками изойдёшься, тольки одними глазами лупая. А ежель оно – то сказочное сало - в ротяку попадёт, вся головушка от наслады вскружится так, что ухи друга дружку в догонки закаруселят! Не сало, а песня вольная да широкая! А ежель тонюсенько порезать, чтобы скрозь его Ярило-солнышко ясно проглядывалось, ишо под рюмашечку заиндевелую, да при доброй тёплой кумпашке… А, куме?   
- Спору-то спорить нужды нету, Парамон Евсеевич. Знатное у ёго сало завсегда приключается! Про то от стара до мала ведают. Да и как ему, тому салу, не быть таким? Издревле малороссы энтим промыслом промышляют. Оттого и таков товар у Асафия, потому как он сам - урождённый малоросс, товар добротный и добротнее не удумаешь. Тем Асафий и знаменит! Дока! Всем докам дока! Как говорится: "Был комарик комаришкой, стал комар Комарищем".
- Знаменит-то знаменит, спору нет, - попыталась перехватить инициативу в разговоре баба Гаша, - а угодья у его всё же помене трофимовских будут. Троша сызмала землю тутошную топтал, а Асафий – пришлый с Дону-батюшки казак. Сказывают бабы, что колысь в лихое казачество дед его подался, атаманил. Сам же Асафий до хорунжия казачьего войска успел дослужиться. А сюды до нас с жёнкой приехал лучшую жисть искать. Так что – как не крути - не верти - Трофим с Асафием и разного достатку, и в разных земелях рождёны…
- А энто при чём? – снова не удержался от вопроса, сверкнув осуждающим оком, дед Парамон. – Ты говори, да не заговаривайся! Энто кады ишо было? Токмо мы и помним, да ещё пальцев на обох руках хватит пересчитать тех, кто энто памятует. Взять опять же, жёнка евонная – Олимпиада Антоновна – иде детишков-то своих народила? Не иде-нибудь там, в Малороссии, а что ни на есть тута! Ту-та, едрёна зелёна, на сосне ворона! Всех в энтим городе и народила - и Евдокею, и Вениамина, и Зиновею. Всех трёх кряду!
- Я давеча распознала, что жена Асафия была не какой-то голодырщицей, а дочурой Рязанского дворянина, знатного да богатого неимоверно. И что, зря сказывать не будут люди, будто бы он был шибко супротив их свадьбы. А Липа, недолго думая, тоды враз собрала кое-какое барахлишко в узелок, хлопнула дверью дубовой и ушла как есть за Асафием. Даже мать не в силах была остановить доню разлюбезную, - сообщила баба Гаша и прибавила: - Грех великий она сотворила!
- Я тожить про то слыхивала. Бают, полюбила она энтого донского казака разухабистого так, что поперек воли отца родного пошла. А тот оченно рассерчал-разгневался. Судачат, что он даже в своём завещании Липе ни макового зернышка не отказал, ни полушки не отписал. Не простил ослушания ея, несмотря, что она сызмальства была самой любимой доченькой. Души он в ей не чаял. А как сбежала из отчего дома, вопреки воли отцовской, не покорилася, не упала в ноженьки, выпрашивая благословения, проклял до самого судного дня да из сердца напрочь вырвал. И народившихся обох внучек с внуком через то ни за что не почитает и не привечает. Вот оно как на белом свете быват, - заключила баба Мотря и, вздохнув, прибавила: – Любиться-то, Гаша, я тебе скажу, не грешно. А ежель и грешно, зато сладко.
- Вот энто любовь! Вот энто я понимаю! – откровенно изумился и заелозил дед Парамон. – Ай, да Асафий! Ай, да мужик! Не сказать, не придумать! Наших кровей! А, Родя?
- Не то слово, Парамоша! – согласно кивнул обстоятельный дед Родион. – Дети у их добрые, особливо младшенькая Зиновея. Она у их самая набожная - в церковь кажен день ходит молиться, посты, какие есть, строго блюдёт. Опять же, хороша собой – и стройная, и статная, и тёмнобровая. А уж расторопная да ласковая какая! Брат еённый - Веня - лицом, приглядись-ко, точь-в-точь, что сестра его младшенькая. Красавец - молодец - да и тольки! Дай Бог ему всяческого здоровья! А вот у Зиновеюшки недуг сурьёзный на левой щёчке, всё она его под платком наровит спрятать. Через недуг тот и людей чурается. Оттого и парубки за ёй не бегают. Похож, так останется она в девках.
- А Дуняша-то – старшая дочь - ноне в церковно-приходской школе учительствует. Щас-то она из себя ничаво сделалась, а дитём была несуразным: толстая да неповоротливая, с незнамо какого цвета волосами, лицо всё жиром заплывшее. Потом изрослась, облагородилась. В самом Санкт-Петербурге училася, в каком-то Анституте благородных девиц, да не закончила, потому как её свадебка приключилась скоропалительно, забрюхатела ненароком, сказывают, да не ко времени. Она ж нет-нет – да наведывалась на побывку в отчий дом. Вот и донаведывалась! – с прихихом информировала всезнающая баба Мотря. – Уж пять лет, как отделилась от родителей, живут с мужем Елизаром да с дочкой Машуткой. Дом-пятистенок возвели-поставили, хозяйство ведут немалое. Сама Дуняша-то ужо вдругорядь брюхата. В генваре, глядишь, и мальца в люльке качать будет…

…Рабочий день начался как-то неповоротливо и коряво – с непонятными пробуксовками и с неожиданными проволочками. Всё шло, как любила говорить соседка, "котером". С утра объявилась громогласная жалобщица громадных размеров, которая слушала подобно глухарю только себя и не уставала постоянно повторять: "Ничего я не хочу знать! Я найду на всех вас управу!". Следом за ней по телефону ни за что – ни про что нерадивый районный судья "пригрозил разобраться с экспертами и сроками производства экспертиз", а о том, что с момента вынесения его определения до момента поступления материалов в бюро по вине его прошло почти два месяца, он и слушать не хотел. А тут ещё ни с того – ни с сего компьютер "завис", на что Блэкс раздраженно хлопнул себя по бёдрам и в полголоса, воздев глаза к потолку, произнёс: "Кругом облом".
Наконец, устав от такой дребедени, ближе к обеду Блэкс направился в "отдел сложных экспертиз", чтобы попить чайку с "особистами", дабы успокоить нервы. Не успели налить чай по стаканам да по чашкам, как вдруг распахнулась дверь в кабинет.
- Опять за старое: пьянство пьянствуете, брагу бражничаете, закусь закусываете? – Шеф был верен своей привычке появляться нежданно-негаданно.
- Отнюдь-отнюдь, чайком балуемся, - прозвучало в ответ.
- Так я вам и поверил.
- А чайку с нами будете?
- А покрепче ничего нет?
- Увы… Или "ура"?
- Ну, наливай тогда чаю. Да покрепче. Градусов под сорок.
- Только что закипел чайник.
- Не поверю, - не унимался шеф, - чтоб у вас не было ничего.
- Верьте – не верьте, но сей факт имеет место быть, - уверенно констатировал Завлаб.
- О! И ты здесь? Кстати, зайди ко мне – разговор есть. А попозже и ты зайди, - последние слова сопровождались движением указующего перста шефа в сторону Блэкса.
Когда Шеф с Завлабом покинули кабинет отдела, неторопливо выпив чашку горячего душистого чая, Блэкс отправился исполнять данному ему указание по их горячим следам.
Войдя в кабинет начальника, первое, что он понял, это то, что появился не совсем, а вернее, совершенно не вовремя. Несмотря на то, что шеф любил повторять, что он – самый настоящий,  самый "неподдельный и конкретный демократ", на деле оказалось: его "демократия" попахивала былой, махровой "застойщиной".  Напряжённый диалог двух собеседников не прервался с появлением вошедшего.
- А я тебе повторяю в который раз, что ты не дорабатываешь! – Шеф неистово круглил свои глаза, буравя ими Завлаба.
- Это где же и это в чём же? – спокойно вопрошал тот.
- Ты не прикидывайся, будто не знаешь! – На стол метнулась опорожнённая ещё на одну сигарету початая пачка.
- Я, может быть, не ко времени, - Блэкс постарался быть до предела корректным.
- Не бойся, заходи. Возможно, тебе, как одному из соискателей, сие пригодится, - Фраза была брошена без поворота головы в сторону возникшего в кабинетном пространстве. - У меня ни от кого секретов нет! – Фраза явно предназначалась историкам и биографам. – А ты спрятался за моей спиной, и посиживаешь себе в кабинетике втихомолочку. – Блестящий навыкате, гневный взгляд, упавший на Завлаба, суетливость и неоправданность телодвижений выдавало глубоко нервное (это ещё мягко сказано) неспокойствие Шефа.
- Я всё-таки не понимаю, в чём меня обвиняют, - завлабовский румянец  (скорее всего, более гипертонического генеза) свидетельствовал о том, что подчинённый откровенно недопонимал суть разговора.
- Вот этого не надо! – Шеф ненасытно затянулся густым табачным дымом и тут же погасил недокуренную до половины сигарету. – Вы все меня хотите подставить! Не выйдет!!! Кишка у вас тонка!
- Поподробнее можно? – Завлаб явно переступал через своё "я".
- Не буду объяснять – сам догадаешься1
- Как же тут догадаешься, если даже намёка нет?
- Думай, кумекай. На то тебе и голова дадена. Вот почему ты вчера отказался разбираться с конфликтом?
- Потому что это не моя вотчина, а прямая обязанность заведующего отделением. Он за это деньги получает.
- Опять ты про деньги! Надо помогать своим младшим коллегам! Что молчишь? Терпеть не могу, когда молчишь, - зло произнёс Шеф. – Лучше бы поорал.
- Не дождётесь. Хочу сказать, что постоянная и чрезмерная опека расхолаживает человека, - спокойно, но твёрдо заметил Завлаб. – Именно таким образом клонируются особи, живущие и работающие по принципу "не надо думать, - с нами тот, кто за нас решит". И вообще я придерживаюсь мнения: "Талантам надо помогать, бездарности пробьются сами".
- Даже так?! Ну, знаешь! Тебя послушать: один ты у нас умный…, - Шеф прервал сам себя, взглянул на Блэкса и приказал: - Иди на рабочее место – позже позовут! И дверь за собой плотнее закрой!
Блэкс, покинув кабинет администратора, так и не узнал окончание начатого предложения Шефа. Так же, как он не узнал – чем всё-таки завершилась разборка за закрытыми дверями. Появись в этот момент конфликта, он услышал бы, как Завлаб, разминая сигарету, но не собираясь её прикуривать (он два года как бросил курить и слово своё держал крепко), напомнил Шефу:
- Когда-то ты мне обещал, что придёт время - и мы будем отдыхать, а за нас всё будут делать. Вот и пришла та пора, когда ты отдыхаешь за счёт меня. А мне, извини, за чей счёт отдыхать? Не скажешь?
- Это твои проблемы.
- Значит, я понимаю так: в тот тяжёлый острый период "окопной войны" все вопросы были наши, то есть общие. А сейчас, когда, как ты говоришь, "всё устаканилось" и началась изнуряющая морально, рутинная работа, проблемы вдруг  разделились на "мои" и "твои"?
- А ты как думал? – Шеф сначала воскликнул, а затем, поняв, что ляпнул что-то не то, тут же заверил, похлопывая Завлаба по плечу: - Шучу! Не боись! Сиди и не рыпайся! Ничего не боись, будет и на твоей улице праздник. Но когда-нибудь… Понимаешь?… Всё ведь происходит по определённой системе. А система – это заржавленный подшипник. Я же не мог тебе при Блэксе про те акты намекнуть! Дурья башка!
- Спасибо на добром слове, - отпарировал собеседник.
- Что ты на меня смотришь, как на врага народа?
- Почему "как"? Ты когда-нибудь задумывался, что ты оставишь на память нашему судебно-медицинскому народу после своего "троновосседания"? Даже самое мало-мальское человечье тщеславие должно иметь свою высшую цель.
- Ну что ты сразу в пузырь полез? А если вдруг возьмут, проверят и оспорят эти акты? Я же о тебе беспокоюсь, дуроломова башка! Ой, извините - простите, сорвалось!
- Меня обижать нельзя! – сверкнул взгляд Завлаба. – Сколько раз я тебе повторял и сейчас повторяю, что меня обижать нельзя ни в коем случае! Это отрицательно отражается не только на моей производственной деятельности, но и на моей центральной нервной системе со всеми вытекающими последствиями. Понятно я выражаюсь? А на счёт актов могу сказать единственное и непоколебимое: "Конечно, никто не застрахован от ошибок, но я подписываю только то, в чём я уверен".
- А если "они" будут утверждать своё и настаивать на своём?
- Не забудь, что есть ещё Гаага, Страсбург! Каждый делает то, что умеет. А что умеет, то и имеет. Если откровенно, то всё время ищу и никак не найду ответов на несколько извечных вопросов. Первый - почему жалобы на медицинских работников разбираются незамедлительно, а благодарственные письма подвергаются длительной проверке? Второй – почему "стригут" в судебном заседании и в следственных разборках в первую очередь судебно-медицинского эксперта, а не "того парня", который, находясь рядом с потерпевшим, что недописал, недосмотрел и прочие "недо"? Третий – почему всё-таки "каста неприкасаемых" включает в себя только "лечебников", а не экспертов, которые "врачи врачей"? Четвёртый – почему больше верят первым, а не "оценщикам качества первых"? И хочу заявить, - Завлаб нервно поправил очки, - потворство в любой степени приводит к деградации профессионализма! И это при том – при всём, что "общих" врачей – когорты, а судебно-медицинских экспертов – считанные единицы. Кто же всё же "матери истории ценен"? В чём "умность"? И где справедливость? Нашего "брата" надо уважать (подчёркиваю – не нянькать, а уважать!), ибо уважение более воспитывает, нежели упрёки, а более – безразличие или нейтральность. Неправильно к нам относятся ни та, ни другая сторона. Я имею в виду здравоохранение и следствие: снимаешь неаргументированный диагноз – куксится "здравник", не оценил  вред здоровью из-за неподтверждённости – "следак" весь в нетерпении и вострит перо, чтобы написать представление на эксперта (снова подчёркиваю – не на "исполнителя", коим является врач, а на "оценщика"-эксперта). Простая вещь, на которую никто не обращает внимание: эксперт, производя свою работу, даёт подписку (обязательно расшифровывая свою фамилию) об уголовной ответственности и почти трепещет от волнения, а "доблестный недописака" (да простят мне моё негодование "белые, но не повара" коллеги!) жирует, как гагара, ставя свои неразгаданные, как НЛО, закорючки, скрываясь за ними, как за забором! Доколи…
- Ты меня измутызгал своими поучениями и бесчисленными вопросами! – который раз сигарета задымилась в углу рта Шефа. – Я ведь тоже могу заняться этим же. Но не буду! Знаешь, почему всё в мире так именно проистекает? Запоминай: "Лучше свинины нет. Все люди – свиньи. Поэтому мы едим друг друга". Я додумался до этого! Понял?
- А то нет! Не то слово!
- Как это "не то слово"? – не въехал сразу Шеф, потому-то и весь его лоб сморщился в гармошку. - А какое же слово тогда надо?
- "Шутка юмора и сатиры из фешенебельного сортира", - пояснил Завлаб своей цитатой из разряда "по случаю".
- Это всё твои КВН-овские шуточки-прибауточки? Вот именно за них тебя кличут за спиной "народный артист", - как бы в отместку ревниво напомнил шеф, довольный, судя по выражению физиономии, своим "уколом-приколом".
- А может быть, не поэтому? – парировал бывший "Весёлый и Находчивый", а сейчас "Вредный, потому что Нервный" (но отнюдь не "Всегда Наглый" – этот эпитет никак и никогда не подходил Завлабу): – Даже больше скажу между нами, поэтами: "Так меня прозывают совсем  не поэтому. Пусть я - не породный, но всё же природный иль натуральный, а значит - народный".
- Опять, поди, экспромт соорудил прилюдно? Да какой ты "народный"? Да тебя же никто не любит, кроме народа! – на полном серьёзе вдруг заявил шеф. – Потому-то ты и сидишь не на троне, а на драном стуле. Я когда ещё об этом тебе намякивал. Так ты же всегда свою спину прямой старался держать. Вот и додержался! Проворонил ты своё времячко, профукал, а теперь – будьте любезны! – Шеф резко приблизился к собеседнику, сильно и больно ткнул его правым указательным пальцем в область грудины. - Но ты запомни: меня это никогда не радовало и не радует. И не будет радовать никогда! Хотя "чужое несчастье всегда радует душу". Так, кажется, звучит чей-то афоризм. Ну, да ладно! Как там в том же народе говорят?
- "Кто любит попа, а кто и попадью", - с хитрым прищуром заметил "народник – народный угодник".
- Вот-вот! Именно так и бают! – Момент – и сигарета стремительно успела преодолеть расстояние "пачка на столе – правый угол рта" и зарделась от огня зажигалки. - Да, кстати, что у нас там с платными услугами?
- Я против всяких плат. На чужом горе бюджета не сделаешь.
- Ну, ты и упрямый! Ладно, иди. Потом об этом поговорим.
- Блэкса прислать? - Завлаб приблизился к дверной ручке.
- Зачем?
- Тебе видней.
- Я уж и забыл, что хотел ему высказать… Или попросить что-то… - шеф почесал затылок. – Вот с тобой наорёшься и всё напрочь забудешь. Вспомню – сам приглашу.  – Он снова почесался, на этот раз зачесалась борода. – Ты не в курсе к чему чешется борода?
- Народная мудрость гласит: "Борода чешется к подарку".
- Дай-то Бог, чтобы к хорошему подарку. А то ведь…, - Шеф, чего-то недоговорив, сам себя перебил: - Ладно! Я сейчас по делам отлучусь на полтора-два часа. Кстати, эту "прокламацию-индульгенцию" не ты мне подсунул?
Завлаб, владея "быстрочтением", ознакомился с протянутой бумагой с названием "УСТАВ", где было изложено следующее:
Шеф всегда прав.
Шеф не спит - шеф отдыхает.
Шеф не ест - шеф восстанавливает силы.
Шеф не пьет - шеф дегустирует.
Шеф не флиртует - шеф обучает кадры.
Шеф не почесывает затылок - шеф обдумывает решение.
Шеф не кривится - шеф улыбается без энтузиазма.
Шеф не трус - шеф поступает предусмотрительно.
Шеф не берет взятки - шеф принимает знаки благодарности.
Шеф не любит сплетен - шеф внимательно выслушивает мнение сотрудников.
Шеф не мямлит - шеф делится своими размышлениями.
Шеф не лжет - шеф дипломат.
Шеф не упрям - шеф последователен.
Шеф не любит подхалимов - шеф премирует лояльных работников.
Шеф не изменяет своей жене - шеф выезжает в командировку.
Шеф не ошибается - шеф вынужден принимать рискованные решения.
Шеф не опаздывает - шефа задерживают важные дела.
Шеф не играет в компьютерные игры - шеф размышляет над стратегией.
Шеф не забывает - шеф просто не засоряет свою память излишней информацией.
Шеф не неуч - шеф предпочитает творческую практику бесплодной теории.
Шеф не кричит - шеф убедительно высказывает свою точку зрения.
Кто приходит со своими убеждениями - тот уходит с убеждениями шефа.
Чьи убеждения совпадают с убеждениями шефа - тот делает карьеру.
Если хочешь жить и работать спокойно - не опережай шефа в развитии.
Уважай своего шефа - у тебя мог быть и хуже!!!
Если шеф не прав - см. пункт 1".
- Бумага заслуживает внимания, - сначала оценил Завлаб, а затем твёрдо заявил: - Нет, это не моя инициатива. Я слышал об этом Уставе, однако с полным его содержанием никогда не был знаком.
- Верю! – отрезал Шеф, забирая у него лист. – Ладно, разберёмся, кто эту бумаженцию мне подкинул. Что-то я хотел ещё тебе сказать?.. А вот! На-днях прочитал, как звучит полная пословица: "Собаку съел, а хвостом подавился". А то ведь часто говорят: "В этом деле он собаку съел".  Но это так – для общего развития. Ты уже у нас любитель русского языка. Дарю "безвоздмездно", то есть, "дадом"! Как в одном мультфильме про Вини-Пуха сказала соплястая, но мудрая Сова. Ну, а я поехал по делам. Будь на месте! Я скоро!
Но это было только обещание…
                * * * * *
…После непродолжительной дискуссии было принято единогласное, как обычно, мнение: "Вскрывать!". В принципе, иного решения и быть не могло. А то, что "почесали языки", иначе говоря, полемизировали, так это ж, как говорится, "для плеформы". Обычно Наганов в подобных случаях на вопрос: "И стоило ли копья ломать?" балагурил, склонив голову на бок: "А побеседовать? Без беседы нам никак не можно. А если можно, то очень осторожно. Беседа – это общение. А общение – это как луч света в тёмном… помещении".
Если обсуждать-рассуждать вообще, то все эти ребята из отдела сложных (комиссионных) экспертиз – коллектив единомышленников, замешанный на взаимопонимании, взаимовыручки, обязательности и юморе, а главное – на крепком мужском слове и душевной поддержке. Климат в отделе не был вычурным, но весьма привлекательным. Именно поэтому сюда тянулись все – и други, и недруги, и "сочувствующие" . Последнее понятие существовало с тех пор, когда в России стали появляются воинствующие партии, ведущие битвы за признание и за власть.
Известно, что когда рождается партия, в народных массах появляются три группы людей. Первая группа – буйные, расторопные "сломяголовные", не задумываясь и сломя головы, вступают в её ряды, словно пловцы, не зная брода, ныряют в воду. Вторая группа - ярые оппозиционеры, не желающие признавать состоявшееся политическое явление и создающие в отместку свои ряды-наряды, не забывая при этом постоянно критиковать соперников. И наконец, третья группа - это те, которые опасливо стоят на обочине истории и, глядя на раздрай, происходящий перед их глазами, тем не менее ( может быть, на всякий случай) симпатизируют первой группе, но однако не спешат пополнять их партийные ряды. Вот людей, входящих в третью группу, и называют "сочувствующие партии", или для краткости просто - "сочувствующие". Всё это так – для информации, то есть для расширения общего кругозора, как, впрочем, и дополнительная информация о том, что существует ещё одна группа - группа "барабанщиков", которым "всё по барабану" и "всё до фени", у них горы своих проблем или полное отсутствие оных (за глаза их называют "пофигисты").
Чтобы завершить это лирическо-партийное отступление на неопределённой ноте, добавим, что "сочувствующие отделу" очень и искренне сочувствовали экспертам отдела во период порой необдуманных и  эмоционально напористых выступлений-наступлений административно руководящего состава бюро (а такое всё же имело место быть, и не раз). Для бюровских "злорадников" же это время было подобно бархатному сезону в морских параллелях-меридианах или, если хотите, "бальзам на рану".
Сегодня эти стойкие герои производства, закалённые в коридорах "Трудового законодательства" в широком диапазоне дисциплинарных мер - от заслуженных благодарностей и вплоть до необоснованных строгих выговоров (даже!), смело ринулись полным составом – Блэкс, Наганов, Мигель, Рюрик и Влад – в секционный зал, чтоб руководствуясь не положениями Федерального закона от 31 мая 2001 г. № 73-ФЗ "О  государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации" и Приказа Министерства здравоохранения РФ № 161 от 24 апреля 2003 г. "Об утверждении Инструкции по организации и производству экспертных  исследований в бюро судебно-медицинской экспертизы", а чисто человеческим (причём подчеркнём - безвозмездным) желанием помочь администрации МУЗ "Городской  зоопарк".
Именно оттуда с направлением привезли труп обезьяны породы Макак Яванский и зачем-то копию акта на приобретение этого животного. Администрация зоопарка письменно извещала,  что "первые признаки болезни замечены 25-го сентября с симптомами отравления. Ветврачом зоопарка были предприняты меры лечения: антибиотики, витамины группы А и С, промывание желудка, внутривенно глюкозу. Проведена рентгеноскопия. Ориентировочно между 2-3 часами 26-го сентября обезьяна скончалась". А далее следовала такая фраза: "Согласно правилам зоопарков России ветеринарные врачи приматов не вскрывают". Кроме причины смерти, директора зоопарка ничего не интересовало.
Необычность случая привлекла массу любопытствующих экспертов. Зная о том, что предстоит неординарное исследование трупа, они прям-таки расстарались: насколько возможно быстро закончили свои экспертизы мёртвых тел и томились ожиданием прихода экспертной комиссии, которая не заставила себя долго ждать. "Особисты" явились в морг в полной экипировке, посверкивая "антиспидовскими" очками и держа наперевес электронный термометр, приобретённый администрацией раньше, чем  за три года после обещанного, - прибор, крайне кибернетический и весьма-весьма необходимый для определения давности наступления смерти. Все последующие действия были внутренне соизмерены предстоящим действием. Эксперты работали со знанием своего дела, делая акцент на необходимости последовательности работы с телом человекоподобного существа. Всё, что они производили, тщательным образом  фиксировалось в "Исследовательской части". Чтобы не отнимать у нашего дорогого читателя драгоценного времени, сообщаю, что примат своим строением – снаружи и внутри -  в основном напоминает человека. Посмертные процессы если и разнятся между собою, то лишь своей интенсивностью, но не коренным отличием друг от друга. Поэтому позволю себе привести на интересные (на наш взгляд) моменты этого необычного исследования (в скобках некоторые комментарии по ходу):
"Труп самца обезьяны. Длина тела 60 см, длина хвоста 42 см… Язык розового цвета, зажат между зубами и выступает за линию смыкания зубов. Слизистая губ синюшного цвета… В области сгиба предплечья и плеча имеются раны с неровными  краями, тупыми концами с тканевыми перемычками, справа длиной 1,5 см,  слева - 1 см. Мягкие ткани в описанным местах с кровоизлияниями темно-красного цвета (специалисты будут правы, если скажут, что это ушибленные раны)… Мягкие покровы головы с внутренней поверхности темно-красно-коричневого цвета, без кровоизлияний… Кости свода черепа толщиной на распиле от 0,6 см до 1,1 см… Вес головного мозга 60 г… Органы брюшной полости расположены правильно (иначе говоря, как и у бывших людей)… При вскрытии грудной полости легкие спавшиеся. Спаек и посторонней жидкости в плевральных  полостях нет… Сердце размерами 4,5х4х3 см, весом 25 г. В полостях сердца и крупных сосудах содержится жидкая красная кровь с незначительными красными  сгустками. Толщина стенки левого желудочка 0,4 см, правого до 0,2 см… В полости желудка около 50 мл серо-желтого слизеподобного содержимого. Слизистая желудка отечная, серо-розового цвета, складки сглажены, в слизистой желудка различаются мелкоточечные красные кровоизлияния, на вершинах складок определяются полосчатые, "червеобразные" кровоизлияния коричневого цвета, снимаемые спинкой ножа (пятна Вишневского). В тонком и толстом кишечнике свойственное отделам содержимое, слизистая с выраженными явлениями отека наличием мелкоточечных кровоизлияний. Печень имеет 4 доли, общий размер 11х6х3,5х2 см, капсула ее гладкая, блестящая. Ткань печени на разрезах с пестрым желтовато-коричневого цвета рисунком (вид мускатного ореха)… Селезенка размерами 5х2,5х1 см… Почки размерами 4х2х1,5 см… Мочевой пузырь пуст. Слизистая мочевого пузыря серо-розового цвета. Яички размерами 3х2х1,5 см, находятся в полости мошонки, подтянуты, на разрезе ткань их белесовато-серого цвета, семенные нити тянутся за пинцетом".
Помня о том, что биохимические исследования привносят дополнительные, а порой определяют обоснованность выводов, эксперты произвели изъятие по десять грамм стенки миокарда, печени и скелетной мышцы. По прошествии времени "биохимические" ожидания экспертов полностью оправдались. А вот гистология никаких "супер-ахов" и просто "ахов" не подарила: тривиальное полнокровие всех внутренних органов, вульгарный отек головного мозга и лёгких, банальные, но острые и к тому же геморрагические гастрит и энтероколит. Да и судебные химики тоже ничем не удивили и не поразили.
На основании данных исследования трупа обезьяны породы Макак Яванский, 1992 года рождения, принимая во внимание результаты дополнительных (лабораторных) методов исследований с учетом кратких обстоятельств случая через три недели экспертная комиссия соорудила следующее заключение:
1. Смерть обезьяны породы Макак Яванский наступила от общего переохлаждения организма, о чем свидетельствуют наличие выраженных пятен Вишневского и резкое снижение концентрации гликогена в миокарде, печени и скелетной мышце, развившегося в результате действия низкой температуры на фоне острого геморрагического гастрита и острого геморрагического энтероколита (что, несомненно, способствовало  наступлению смерти).
2. При судебно-химическом исследовании крови и  внутренних  органов, изъятых из трупа обезьяны породы Макак Яванский, этилового спирта, его производных и отравляющих веществ не обнаружено.
Вот собственно и вся обезьянья история: в рабочем порядке, без помпезности, в привычном темпе закончилась эта необычная экспертиза человекоподобного существа. Но при удобном (и неудобном) случае до сих пор каждый член комиссии пытается найти местечко в профессиональной беседе щегольнуть своим достижением (ведь не всем экспертам доводится исследовать приматов)…
                * * * * *
…Доцент, как исполнительный страж учебных процессов, и на этот раз оказался на своём рабочем месте, весь погружённый в мир аналитических разработок и научных изысканий. Компьютер едва успевал за полётом его мысли в тот момент, когда Блэкс вторгся в размеренный кафедральный ритм, потрясая бумагами, среди которых был заметна газетная страница. Вслед за коротким приветствием и традиционным рукопожатием он без предисловий приступил в возмущённо-критическом тоне излагать:
- Сегодня столкнулся с возмутительно-отвратительным фактом, тиражированным на всю страну.
- Даже на всю страну? – изумлённые брови Марийского подскочили вверх, обозначив параллельные лобные морщинки.
- Да! Представь себе такую картину: открываю еженедельник "Аргументы и факты", более известный в народе как "АиФ". Глядь-поглядь, на одной из страниц, в подвальчике подборочка под заглавием "Из про…колов". Далее следует пояснительно-вступительный текст (кстати, всё это я вырезал): "Как показывает практика, умением, а точнее, неумением складывать слова в предложения отличаются не только милиционеры, но и их коллеги по сложному делу раскрытия преступления – судмедэксперты. Вот несколько выдержек из их протоколов. Впрочем, сам почитай!
Доцент ("хороший парень, но педант", как написал пиит), как всегда, внимательно вчитывался в каждую строчку с одновременной речевой трансляцией на весь кабинет, перемежающейся смехом или мелким подхихикиванием:
"Вскрытие судмедэкспертом показало, что в крови не обнаружено ни алкоголя, ни никотина, ни тем более побоев.
Прошу освидетельствовать гр.Владимова. Приложение: гр.Владимов.
Ввиду давнего утонутия трупа возраст и пол установить не удалось, но, судя по бороде, - то был еврей.
Гр.Белову был нанесён удар по голове камнем из твёрдого грунта.
Труп сидел, облокотившись на холодильник… На щеке засохла скупая мужская слеза.
Рядом с трупом находились трупья жена и трупьи дети.
На полу лежит труп мужчины. Одна нога трупа подвернута, другая откинута в сторону, а левая вытянута вдоль тела. Признаки жизни отсутствуют. Присутствуют работники милиции и жена трупа.
Труп  лежал между забором и стеной овощной базы. Причём задний проход был забит деревянной тарой.
Глаза трупа большие, голубые, сросшиеся на переносице.
Труп зелёного цвета сидит в непринуждённой позе на унитазе в туалете по месту своего жительства.
На теле потерпевшего в области груди различаются кровоподтёки размером с 1-рублёвую монету, 5-тирублёвую монету, 10-тирублёвую монету и несколько повреждений с 10-ти- и 50-тикопеечные монеты - всего на сумму 87 руб 90 коп.
...Затем умершая обратилась в поликлинику.
Жалобы: на муху в ухе. Объективно: мухи в ухе нет.
С какой скоростью двигался пешеход, если в момент столкновения с движущимся автомобилем клюшка отлетела на 5 метров, вставная челюсть на 3,5 метра, а правая нога была короче другой на 10 см.
Для проведения экспертизы направлены фотографии следов наложения  подошвы, обнаруженные на грудной и брюшной клетках. При этом на стекле выявлены следы капиллярных рук.
Гр.Вороткин поступил в стационар в бессознательном состоянии, с жалобами на боль в бедре".
- Ну и что тут возмутительного? Смешно – да и только.
- Я так не считаю! – резко оппонировал Блэкс. – Первое – какие мы коллеги для милиционеров?
- Здесь же написано: "по сложному делу раскрытия преступления".
- Ну, допустим. Согласимся с натяжкой. Ибо, - Блэкс понял левый указательный палец вверх, - в лекциях ты твердишь (причём правильно твердишь!), что судебно-медицинские эксперты - не следователи, а их помощники, то есть специалисты в определённой области науки и практики. Второе – наши документы никогда не назывались и не называются "протоколами". И третье – главное: не надо дискредитировать экспертов! Я имею в виду, прежде всего, что всё напечатанное не имеет никакого отношения к мыслительной функции экспертного мозга. Такую ересь  ни – ког – да  и ни - где мы не напишем. Мы только цитируем то, что изложено в установочной части постановлений или направлений, - и с ядовитым сарказмом добавил; - бережно сохраняя для потомков перлы доморощённой орфографии. Хочу к тому же заметить, что таким же образом эксперты увековечивают "крылатые строки" здравоохраненьческих писателей лечебного звена как стационарного, так и амбулаторного пошиба.
- Что ты так раскипятился? Ну, напечатали – и напечатали. Что тут страшного?
- Страшно то, что этими публикациями поганится имидж судебно-медицинского эксперта, о котором будут думать как о безграмотном и тупоголовом существе. Верно?
- По большому счёту ты прав, Блэкс, - после непродолжительной паузы размышления согласил Марийский. – Но согласись – испокон веков живуча в народе поговорка: "В семье не без урода". А почему? Да потому что недоумие неискоренимо. Вот тебе яркий пример. В ключе нашего разговора. Встретился акт одного нашего коллеги, читаю и глазам своим не верю: "Подколенная эмфизема". По тексту понятно, что человек получил травму грудной клетки. Причём тут колено? А подписи да печати расставлены, где надо. Или другой пример – студенческого покроя. Пригласили меня поприсутствовать на зачёте по хирургии. Спрашивают студентка: "Что такое скальпированная рана?" Та глаза то в потолок, то в пол и выдаёт: "Скальпированная рана – это рана, нанесённая скальпелем хирурга при операции". Я чуть со стула не съехал. Во даёт!
- Это не она "даёт", это ваш брат - преподаватель – так учит. Китайская мудрость не зря гласит: "Плохих учеников нет – есть плохие учителя". Представляешь, придёт та студенточка – этакая яловая девка (на Руси про таких говаривали: "Яко благ, яко наг, яко нет ничего, опричь простоты"). Явится она пред светлы очи к тебе на курс, и будешь ты – именно ты, а не тот "сеятель ортодоксально-парадоксальных знаний" – переучивать и ломать её стереотипы.
- Вот, что ты прав, то прав! Сколько таких уже прошло! А сколько ещё пройдёт? Но мы "дадим отпор врагу"! будь спокоен!
- Ну и ладушки! А теперь прими от меня маленький презент. Это всё из той же в твёрдом, слегка потрёпанном серо-коричневом переплёте книги "Руководство къ вскрытiю труповъ – для начинающихъ". Если ты помнишь, она была издана ещё в 1910 году. И написал её "М.Покровскiй, профессоръ Томскаго университета".
- Помню – помню такую книжищу. И чем на этот раз ты решил меня поразить?
- Мгновение терпения! Вот распечатка со страниц 269, 270 и 271. Сие продолжение "Главы девятой. Особенности вскрытiя стариковъ и старухъ". Здесь изложены "Некоторыя болезни, свойственныя старческому возрасту".
- Ну-ка, ну-ка! – Доцент с быстро возникшем интересом погрузил себя в процесс ознакомления:
"Уплотненiе артерiй.
Уплотненiе артерiй, въ зависимости, главнымъ образомъ, от разрастанiя соединительной ткани и стекловидного перерожденiя ихъ стенокъ, часто одновременно съ жировымъ перерожденiемъ и отложенiемъ извести, представляет весьма частое заболеванiе, свойственное, преимущественно, пожилымъ людямъ. Надо, однако, оговориться: оно можетъ встретиться даже въ очень резко выраженном виде и въ, сравнительно, молодомъ возрасте и, наоборотъ, почти отсутствовать у глубокихъ стариковъ. Мужчины страдаютъ имъ гораздо чаще женщинъ. Затемъ редко, когда уплотненiе артерiй развивается равномерно по всему телу. Въ огромномъ большинстве случаевъ въ одномъ месте оно бываетъ выражено сильнее, въ других слабее. Таакъ, при значительномъ пораженiи артерiй конечностей, можетъ совсемъ почти его не быть въ артерiях внутренностей, и наоборотъ.
Наиболее обычнымъ явленiем оказывается пораженiе грудной аорты. Изъ артерiй внутренностей чаще наблюдается уплотненiе артерiй основания мозга, затемъ венечны сосудовъ сердца, селезёночной артерiи, артерiй почекъ, матки и, наконецъ, другихъ органовъ.
Въ аорте при слабомъ развитiи болезни измененiя замечаются только вокругъ отверстiй, отходящихъ отъ нея мелкихъ позвоночныхъ артерiй въ виде плоскихъ, беловатыхъ, округлыхъ бляшекъ. Въ более резкихъ случаяхъ бляшки становятся мнгогочисленнее и, наконецъ, сплошь покрывая внутреннюю поверхность аорты, сливаются другъ съ другомъ. Одновременно въ разныхъ местахъ происходитъ, съ одной стороны, отложение извести в стенке сосуда въ виде тонкихъ пластинокъ, которыя при разгибанiи аорты ломаются; съ другой, отдельные участки внутренней оболочки подвергаются жировому перерождению, придающему имъ  жедтоватый цветъ, потомъ на месте его происходитъ распаденiе ткани, и образуются язвыв. Въ последнемъ случае вся внутренняя поверхность аорты представляется очень неровной, какъ бы изрытой.
При уплотненiи артерiи иа основанiи мозга обыкновенно уже снаружи на нихъ замечаются беловатыя и желтоватыя пятна. На разрезе такiе сосуды зияютъ.
Уплотненiе венечныхъ артерiй сердца определяется, отчасти, глазомх, отчасти, путёмъ ощупыванiя. Вместе с темъ оне становятся заметно более извилистыми.
Въ уплотненiи селезёночной артерiи можно бываетъ убедиться ещё до удаленiя органа путёмъ ощупыванiя. Артерiя представляется въ этомъ случае въ виде толстаго, твёрдаго, извилистаго тяжа.
При уплотненiи артерiй почекъ на поверхности последнiхъ находятъ западенiя неодинаковой глубины, но безъ заметнаго образованiя рубцовой ткани, чемъ они отличаются отъ рубцовъ на месте бывшихъ инфарктовъ. На разрезе почки при внимательномъ осмотре виднеются зiяющiя отверстiя перерезанныхъ мелкихъ уплотневшихъ артерiй.
Хорошо можно бываетъ различить также уплотневшiя, извилистыя артерiи на поверхности матки. На разрезе последней оне резко выделяются въ виде беловатыхъ полосокъ и выступающихъ кверху пятнышекъ.
И з в е с т к о в ы е   п е р е н о с ы.
Въ некоторыхъ случаяхъ, когда происходитъ подъ влияниемъ старости значительное истощенiе костей и, следовательно, всасыванiе известковыхъ солей, поcледнiя могутъ задерживаться въ техъ  и откладываться въ стенкахъ сосудовъ различныхъ органовъ, какъ напримеръ, легкихъ, мозгу, почкахъ, слизистой оболоче желудка и кишекъ. Если отложенiе достигаетъ значительной степени, то это можно бываетъ заметить при вскрытiи во время разсеченiя органа (лёгкое, мозгъ) по особому хрусту или проводя по поверхности разреза пальцемъ.
П о в е р х н о с т н о е   и с т о щ е н i е   и з -в и л и н ъ   м о з г а.
Встречается это страданiе редко и состоитъ въ томъ, что серый корковый слой некоторыхъ извилинх на известномъ протяженiи представляется какъ бы изъеденнымъ или источеннымъ червями. Изъедины проникаютъ почти до белого вещества и имеютъ неправильные косо спускающiеся края буровато-жолтаго цвета. Мягкая оболочка надъ изъединами, большою частью бываетъ истончены, и порою до такой степени, что въ середине она прорывается.
Измененiя эти могутъ переходить съ одной извилины на другую, но обычно не черезъ борозды, а кружнымъ путёмъ по изгибу. Наблюдаются они, преимущественно, въ височныхъ доляхъ, где достигаютъ и наибольшаго развитiя, занимая пространство до 1,5 сант. В поперечнике. Находятъ ихъ и въ лобныхъ доляхъ, но здесь они бываютъ реже и мельче. Ещё реже поражаются доли затылочныя и мозжечекъ.
Остаётся прибавить, что ондовременно съ только что описаннымъ пораженiемъ мозга наблюдается уплотненiе и объизвествленiе его артерiй.
В о с п а л е н i е   л ё г к и х ъ.
Стар? Третий – почему всё-таки Главы девятой. Особенности вскрытiя стариковъ и старухъые люди нередко погибаютъ отъ воспаленiя лёгкихъ, которое у нихъ отличается обыкновенно некоторыми особенностями. Чаще всего оно развивается въ нижнихъ доляхъ, находившихся до того въ состоянiи застойного  полнокровiя, которое и кладётъ свой отпечатокъ (застойное воспаленiе). Затемъ, что особенно важно, будучи въ сущности чаще всего волокниннымъ, воспаленiе в старческомъ возрасте редко захватываетъ целую долю и напоминаетъ при наружномъ изследованiи скорее дольчатое, катарральное воспаленiе".
- Благодарности моей нет ни концов, ни краёв! – Марийский приложил правую ладонь на область сердца. – Для меня нет ничего дороже, чем книги. Всё в мире преходяще, окромя знаний. Верно?
- Не могу, никак не могу…, - довольно улыбнулся Блэкс, - никак не могу не согласиться.
- Ну, успокоился по поводу газеты? 
- Да что с ними – с теменью таёжной – поделаешь?! Извините, господа, за внимание, рад был с вами пообщаться, обогатиться и обогатить судебно-медицинскими познаниями, но мне - увы и ах! - надо поспешать восвояси. До свидания! Дела трубят, дела зовут…
…Блэкс неторопливо уселся в своё уютное кресло перед компьютером, немного подумал (или выражаясь официальным языком:  "собрался с мыслями перед предстоящей работой"), затем взлетел веер пальцев и на мониторе высветилось название очередного в его производственной жизни документа: "ЗАКЛЮЧЕНИЕ ЭКСПЕРТА № 37/гр". Начало было положено.
Сам же автор многочисленных судебно-медицинских документов называл сей процесс не иначе, как: "Зачатие произошло". И далее вроде бы сами по себе потекли слова, рождая предложения и сплетаясь в абзацы. Возникающие в этом буквенном потоке цифровые столбцы создавали подобие то узоров, то мостовых опор, а то вдруг сказочных, несколько несуразных  кораблей… 
"На основании постановления такого-то – сякого-то от сего числа и сего месяца текущего года…" - от трафаретных фраз в экспертной практике никуда не денешься. Но это же, в свою очередь, своеобразный признак постоянства ( или, если хотите, стабильности и, конечно же, определённой дисциплины. Печать шла в полуавтоматическом режиме, только человеческий глаз контролировал поток появляющихся словосочетаний: эксперт, "имеющий высшую квалификационную категорию, произвел судебно-медицинскую экспертизу костных останков и графическую реконструкцию лица по черепу, обнаруженного на территории…
Смело набрав фразу "Экспертиза начата 23 сентября", Блэкс продолжил следующую фразу: "Экспертиза  окончена…". Однако дату он не стал указывать. Её рождение запрограммировано на самый финиш долгого и нелёгкого экспертных изысканий, вычислений, поисков истины в ворохе разновременной литературы. Предугадывая грядущее, он поместил на титульный лист сообщение, что "Акт изложен на _ листах и __ фото-таблиц_", не забыв при этом указать в примечании, что "исследование проведено в нерабочее время".
Ибо этот вид работы не входил в прямые обязанности государственного эксперта. Но поскольку Блэкс самостоятельно овладел методикой самого М.М.Герасимова (по его книгам), имел определённый практический (добавим, положительный или позитивный – ненужное вычеркните) опыт и, к тому же, брал на себя ответственность за этот неординарный вид исследования, ему по мере возникновения необходимости назначались подобные, но "именные" экспертизы.
И тогда "в ночное время при тусклом свете оплавленного огарка парафиновой свечи в оглушительно мрачной тишине под омерзительно ритмичное тиканье современного хронометра и устрашающе возникающие шорохи, скрипы и поскрипывания, эксперт, не склоняя головы, не смыкая глаз, не покладая рук, засучив рукава и ожесточённо борясь с налетающими порывами сна с приторно сладкой истомой, должным образом в поте лица трудился, трудился и трудился во благо отечества".
Это не бред рыжего таракана под влиянием паров любимого инсектицида, а конкретная письменная расшифровка той самой сакраментальной фразы: "исследование проведено в нерабочее время". Она возникла, когда очень недалёкий чинуша, проводя проверку по анонимной жалобе, допытывался у Блэкса до смысла этого предложения (точнее сказать, выражения). В его малоподвижном понимании "нерабочее время" ассоциировалось с понятием "выходные и праздничные дни". По-видимому, это происходило потому, что "оттрубив от звонка до звонка" своё рабочее время, регламентированное согласованными и утверждёнными "Правилами внутреннего распорядка" учреждения, в нелёгких кабинетных условиях, он в соответствии с Конституцией страны приступал использовать право на отдых, которое не предусматривало занятие государственной деятельностью в нерабочей обстановке. Конечно же, Блэкс эти пояснения выдумал и записал на бумаге-великомученнице уже потом, кипя или, точнее, докипая в глуши и тиши своего кабинета, после того, как старательно и спокойно (то есть, как он выражался в подобных случаях, "ведя свои эмоции под уздцы") всё-таки разъяснил проверяющему суть застрявшей в его мозговой извилине фразы, пользуясь удобоваримым для него лексиконом.
Эта расшифровка, озвученная её автором в кулуарах бюро, завладела сначала умами и сердцами коллег, а затем покорила здравомыслящих сотрудников и работников судебно-следственных органов, даже на "районно-звеньевом" уровне. Сейчас её периодически цитируют многие, но об истории возникновения этого изыска мало кто знает (а, скорее всего, даже никто не знает).
Блэкс улыбнулся этим воспоминаниям и вернулся в окружающую реальность.
"Постановитель", не мудрствуя лукаво, спроворил следующие вопросы перед экспертом (родившиеся под диктовку оного же, разумеется):
1. Принадлежат ли представленные останки человеку, если да, то мужчине или женщине?
2. Пригоден ли череп, представленный на исследование, для графической реконструкции лица?
3. Если да, то какова графическая реконструкция внешнего облика?
4. Возможно ли установить возраст и рост по костным останкам?
5. Имеются ли на представленных костных останках повреждения, если да, то какова их локализация и механизм образования?
6. Какова причина смерти?
На постановке последнего вопроса следователь упорно настаивал, ссылаясь на своё "верхнее руководство", которое якобы понимало, что "захоронение сверхдавнишнее, но ведь повреждения-то есть, ведь дело-то уже возбуждено, ведь сообщение-то ушло в Центр". На что Блэкс многозначительно повёл левой бровью: "Картина знакомая, ясная и стара, как грусть моей бабушки".
В рубрике "Обстоятельства случая" процитировалось: "Из направления известно, что на территории города N недалеко от реки был обнаружены костные останки и человеческие черепа".
Далее началось то, что в газетных статьях звучит подобным образом: "и закипела работа". Вселюбимейший бард всех времён и народов Владимир Высоцкий непременно бы добавил к сему: "Неизвестно к какому концу унося седоков". Под общим заголовком "ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ ЧАСТЬ" последовало:
"1. На экспертизу представлен череп с нижней челюстью.
2. Череп и челюсть были подвергнуты обработке с целью удаления наложений механическим путём с предварительным отмачиванием в нейтральном растворе.
3. Произведен монтаж представленных костей черепа с челюстью с применением пластического материала.
4. Череп сфотографирован, получены фотоотпечатки с достаточным качеством, которые в дальнейшем (как и другие отпечатки) были ксерокопированы с помощью аппарата "Xerox"(см. фото-таблицу)".
(Между нами говоря, в пункте под номером "4" эксперт слукавил, что череп уже сфотографирован. Фотографический процесс планировался на более поздний срок, но сомнений не возникло, что он обязательно будет иметь место).
5. Череп представлен костями свода и основания, при исследовании обнаружено следующее: на левой половине лобной кости с переходом на теменную и височную кости участок вдавления неправильной округлой формы диаметром 5,2 см, в середине этого участка костный осколок подобной формы диаметром 4,8 см, конусообразно погруженный в полость черепа, при этом отмечается погружение его центра на 0,7 см ниже плоскости костей, с наличием радиально расходящихся трещин. На внутренней поверхности кости, соответственно месту вдавления, определяется также конусообразный участок вспучивания костной ткани неправильной округлой формы диаметром 4,6 см и высотой до 0,5 см".
Здесь Блэкс, поставив точку, взял обычную ученическую тетрадь, как он любил выражаться, "для третьего класса в кружочек", и решил записать черновой вариант возникших в ходе исследования выводов. Это стало его правилом, так как по прошествии времени краеугольные моменты могли бы забыться и пришлось вспоминать порой важные детали. Сделав пометку "Череп женский – выводы корректируй", изложил на чистом листе следующее:
1. Одиночный вдавленный оскольчатый перелом в области левой половине лобной кости с переходом на теменную и височную кости.
2. Это повреждение причинено тупым твёрдым предметом с ограниченной травмирующей поверхностью, на что указывает оскольчатый вдавленный характер перелома.
3. Травмирующая поверхность тупого предмета имела округлую форму диаметром не менее 50 мм, что подтверждается формой и размерами вдавления кости в сочетании с довольно чёткими наружными границами перелома.
4. Местом приложения травмирующей силы явилась левая половина черепа в лобно-теменно-височной области, на что указывает локализация здесь вдавленного перелома.
5. Направление действия травмирующей силы было справа налево и несколько спереди назад (при условии правильного вертикального положения тела), что подтверждается локализацией перелома и его вдавленным характером.
6. Видом травмирующего воздействия явился удар, о чём свидетельствует односторонняя локализация места приложения травмирующей силы и её центростремительное направление.
7. Повреждение причинено в результате одного удара, что подтверждается наличием одного очага вдавленного перелома костей и отсутствием каких-либо других повреждений костей черепа.
Отложив авторучку и тетрадь в сторону, эксперт продолжил свои прерванные исследования, в результате чего электронный протокол пополнился дополнительными сведениями:
"Нижняя челюсть без повреждений. На верхней челюсти отсутствуют 2-ой зуб справа и 5-ый зуб слева; на нижней челюсти отсутствуют 2-ой и 3-ий зубы справа, а также 7-ой зуб слева. Все остальные зубы целые, кроме 7-го зуба справа на нижней челюсти, где прослеживаются выраженные явления кариеса. 6-ой зуб нижней челюсти слева изъят для судебно-биологического исследования. Краниометрические точки черепа сохранены.
5.1. Череп имеет значительно выступающий в горизонтальной плоскости лицевой скелет; выступающий, узкий, с глубоким корнем нос; несколько направленные кзади скулы; средне развитые клыковые (собачьи) ямки.
5.2. Указанные признаки свидетельствуют о том, что представленный череп относится к европеоидной расе.
5.2.1 Нижняя челюсть смонтирована с представленным черепом".
Последняя фраза обязывала эксперта действительно приступить к монтажу. Блэкс предпочитал делать это с помощью пластилина, цвет которого не имел никакого значения. Когда монтаж был закончен, наступил очередной этап экспертизы.
Вооружившись толстотным циркулем, сантиметровой лентой и штангенциркулем, Блэкс занялся измерениями краниометрических показателей с использованием опорных (в научных статьях авторы предпочитают называть их не иначе как: "реперных") точек черепа. Процесс этот весьма трудоёмкий: надо определиться и с продольным, поперечным, и высотным диаметрами, и с длиной основания черепа, и с наименьшей шириной лба, и с шириной основания черепа, и с шириной затылка, и с сосцевидной шириной, и с окружностью черепа, и его сагиттальной, лобной и теменной хордами, и с длиной, а также шириной большого затылочного отверстия, и со скуловым диаметром, и с длиной основания, верхней высотой, верхней шириной, полной высотой и средней шириной лица, и с высотой носа, и с шириной орбит, и бигональной шириной, и, конечно же, с высота тела (т.е. симфиза) нижней челюсти. То, что продолжалось в течении многочасовых исследований, на листах бумаги изложилось короткими фразами:
"5.2.2. Анализ полученных показателей выявил следующее: из 24 размеров 6 (шесть) обладает практически достоверным диагностическим признаком, характерным для женских черепов, 14 (четырнадцать) - вероятными, характерными для женских черепов, и 4 (четыре) неопределенными признаками.
5.2.3. Таким образом, аналитические данные краниометрических показателей позволяет считать, что представленный на экспертизу череп принадлежал женщине".
Для проверки собственных изысканий и для весомости аргументации Блэкс, используя методику Е.Мюльрейтера, дополнительно провёл замеры с помощью штангенциркуля коронок средних, боковых резцов и клыков на верхней и нижней челюсти. Результат остался прежний: исследованные зубы точно принадлежали женщине.
Следующий этап, который наметил себе эксперт, - это определение возраста объекта.
Что поделаешь? Так устроен наш бренный мир: после смерти человеческое тело или его костные останки превращаются в объекты для исследователя. Довольно скоро отыскав среди тонких, но достаточно информативных брошюр, Блэкс быстрочтением напомнил себе суть определения степени стирания зубов по шкале Брока и приступил к работе, вооружившись видавшей виды (иначе и не скажешь) лупой. У вторых больших коренных зубов оказалась потёрта только эмаль – это соответствовало первой степени; у резцов, клыков, малых коренных и первых больших коренных зубов, кроме потёртости эмали, отмечено стирание отдельных бугорков – это первая и вторая степень; у резцов нижней челюсти дополнительно к предыдущему обнаружено, что стиранию частично подвергся и дентин. Поскольку оценку следовало давать по совокупности исследования, эксперт со спокойной душой изложил вывод таким образом:
"Учитывая количество зубов на обеих челюстях и степень их стирания, позволяет считать, что возраст может соответствовать 18 - 25 годам (без учета индивидуальных свойств организма и влияния на него внешней среды обитания)"…