жадноватые парни

                Предисловие

У некоторых людей, жадность, впитанная с молоком матери, становится их второй натурой, постепенно оттесняя на задний план все остальные качества души.
Двое моих знакомых, Степа и Саша, в начале 90-ых, в момент повального увлечения строительством финансовых пирамид, также поддались общему психозу, связав свою судьбу, а точнее, судьбу своих капиталов с печально знаменитой «МММ».
Вообще, столь массовое поветрие свидетельствует об определенных чертах Российского менталитета. Жив, жив в народе дух Емели - дурака, все получающего «по щучьему веленью». Национальная склонность к халяве, заложенная в нас на генетическом уровне, оказывается весьма живуча в самых различных слоях населения. Масштабы успехов финансовых афер в нашей стране поражают воображение.
Помнится, году в 98-м я смотрел передачу про некий «Фонд обманутых вкладчиков», который поставил себе целью установить количество жертв, пострадавших на полях нашего дикого первобытного капитализма, где, подобно деревьям доверху усыпанными золотыми монетами, в сказке про Буратино, произрастали различные финансовые фонды, акционерные общества и прочие волшебные «растения», призванные сделать  карманы своих соотечественников значительно легче.
-И что же! - восклицал в этой передаче глава Фонда. - К нам стали стекаться заявления от пострадавших со всех концов страны. И когда число их перевалило за 10 миллионов, мы отказались от поставленной задачи. Всего же, по нашим оценкам, количество их превышает вышеуказанную цифру в несколько раз и приближается к 50-ти миллионам. «Т.е. почти треть населения страны», - прокомментируем мы.
Не удивительно, что и наших героев захлестнула столь массовая эпидемия, подобная золотой лихорадке на диком Западе.

                I

(1) Вот как сложилась их судьба после развала «МММ».
Первый из них, Саша, не отрицая в целом порочности самого устроения финансовых пирамид, тем не менее, категорически отвергал таковую в адрес «МММ». Да, строители всех остальных пирамид - жулики, все, кроме Мавроди. На этом он стоял твердо.
- Если бы из Швейцарского банка все вкладчики вдруг разом забрали все свои средства (а ведь именно это произошло с «МММ»), он бы тоже лопнул, - любил говаривать он.
Как видим, надежность детища Мавроди в данном случае сравнивалась с нерушимостью банковской системы Швейцарии. Именно на этой уверенности своих вкладчиков Мавроди и строил свои рассчеты. Сашу даже не смущала разница в сумме годовых выплат по вкладам Швейцарского банка и «МММ». Если первый платил 3% годовых, помещая свои средства в акции лучших предприятий Европы и Америки, то «МММ», якобы имея дело с акциями российских заводов (к тому времени почти поголовно лежащих в финансовом параличе) платило своим вкладчикам до 1200%, не производя при этом ничего, кроме собственных облигаций. Столь стремительный рост дивидендов Саша объяснял не притоком все новых и новых вкладчиков, но умелым менеджментом руководства «МММ». Спорить с ним было бесполезно. Себя он считал непризнанным финансовым гением.
- Как у токаря орудие производства - станок, так у меня - деньги, - объяснял он.
А поскольку денег он лишился, то искать какую-либо работу, помимо финансовых спекуляций (каковыми он называл игру с акциями «МММ»), считалось им ниже своего достоинства.
- Зачем, вообще, работать, если не можешь зарабатывать больше 10-ти тысяч долларов в месяц? - задавался он риторическим вопросом. И тут же сам себе на него отвечал:
- Ни к чему, ибо 10 тысяч в месяц - это тот рубеж, который отделяет более-менее сносное существование от нищенского прозябания. И вообще, - шел Саша дальше в своих размышлениях, - может ли называться человеком тот, кто не в состоянии себе позволить ходить каждый день в казино, проиграть там тысячу – другую? Может, он и не человек вовсе?
В результате таких раздумий, имея время от времени какие-нибудь случайно заработанные 200-300 рублей, он, чувствуя себя в душе миллионером, вместо того, чтобы постараться растянуть эти деньги как можно дольше, покупая себе лишь самое необходимое, выбирал какой-нибудь дорогой «Виски» или «Джин» (если не хватало, то одалживал у меня), с каждым глотком которого все более ощущал себя «новым русским», ежедневно бывающим в казино и отдыхающим на Канарах.
(2) Так же он рассуждал и в отношении ремонта в квартире.
Если, например, в ванной тек кран, он говорил:
- Зачем менять кран, если я все равно не могу сделать евроремонт? К новому крану нужны и полы с подогревом, а поскольку нет второго, то пусть не будет и первого.
Не смотря на отсутствие евроремонта и кажущееся пренебрежение к своей квартире, Саша на самом деле составлял с ней единое целое. Квартира была, в сущности, продолжением его самого, его вторым Я, альтер эго. На лице его отражалось почти физическое страдание, если какая-нибудь вещь в комнате вдруг оказывалась не на своем месте, будучи сдвинутой кем-нибудь из гостей.
Так, когда однажды я случайно сдвинул колонку, стоявшую на полу, Саша после этого 20 минут вымерял специально принесенным для этой цели угольником, расстояние от нее до кровати, дабы восстановить симметрию по отношению к другой колонке, стоящей в противоположном углу комнаты.
Иногда его чрезмерная забота о мебели приводила прямо к противоположным последствиям - она калечилась стараниями своего рачительного хозяина.
Однажды, двигая со мною шкаф, чтобы освободить проход к радиоразетке, Саша уронил на нижнюю секцию фрагмент декоративного пластмассового украшения, свободно лежавшего сверху, ибо крепежной фурнитуры в свое время к ней магазин не поставил. Кусок пластмассового декора скользнул слегка по полировке, оставив на ней едва заметный, почти невидимый невооруженным глазом след.
Другой, быть может, и не обратил бы на это внимания - царапина была толщиною в волос, но не таков был Саша. Он достал флакон с какой-то бурой жидкостью и начал с остервенением втирать ее в поврежденное место. Царапина начала расти. Через полчаса упорных усилий хозяину удалось превратить ее уже в небольшое рыжее пятно. Я умолял своего напарника остановиться и оставить все, как было, продолжив двигать мебель, но в Сашу вселился бес противоречия. Его зрачки расширились, зубы оскалились в свирепой усмешке, а из ноздрей, как показалось мне, повалил пар. Его руки приобрели механическую слаженность, они терли и терли место, где каких-то полчаса назад была еле заметная отметина, желая стереть пятно, края которого расширялись с неотвратимостью рока.
Шкаф в тот вечер так и не был сдвинут. В результате 2-х часовой титанической работы на полировке зияло огромное безобразное пятно, а Саша, весь в поту, тяжело дыша, не отрываясь, смотрел на него остановившимся остекленевшим взором. Одним словом, он слишком боготворил вещи, чтобы быть богатым.
(3) Поза подпольного Корейко (только в отличие от хранимых втайне миллионов последнего, у нашего героя они были воображаемыми) скоро дала свои плоды: ему пришлось продать очень многие вещи из дома, сведя свои реальные расходы до минимума.
Так, например, он переживал из-за своего объявления о продаже    каких-то девяти десятилитровых банок, на которое никто не откликнулся, - даже такая продажа была бы существенным дополнением в Сашин бюджет. Пребывание в собственных глазах в лучах славы требовало от него напряжения всех душевных и физических сил.
Он съедал одну сосиску в день, запивая ее стаканом чая с куском черного хлеба. Сосиску он делил строго пополам, оставляя одну половину на утро, другую на вечер. При этом он жаловался, что никак не может разделить ее ровно пополам, ибо одна половина непременно выходит больше другой, а штангенциркуля у него нет.
- Как же можно прожить на одной сосиске в день? - удивлялся я.
- Мо-ожно. Двигаюсь я мало, потому что почти никуда не выхожу. В основном читаю, лежа на диване. Энергии на обогрев тела я тоже почти на трачу, потому что сижу больше закутавшись в одеяло. Да что я! У меня один знакомый, Седой, купил однажды пятидесятикилограммовый мешок рису и жил на нем 3 месяца к ряду, никуда не выходя, учил английский.
- И что это ему дало?
- Ничего. Сейчас он продал квартиру, все деньги уже растратил, и теперь учит его, уже снимая комнату у своего приятеля, Абрама.
- А зачем ему английский?
- Не знаю. Он все хотел в Англию поехать, поупражняться в настоящем произношении. Он, когда у него еще деньги были, заявление в посольство подал. Написал, что кончил Мореходку, но хочет работать в Англии на бензоколонке. Ну, его, естественно, никуда не пустили. Решили, наверное, что в Англии и своих сумасшедших хватает. А вообще, учить английский - это его хобби, он его еще 10 лет назад учил, когда на корабле плавал.
- Ну а ты что изучаешь?
- Ничего. Просто читаю. Могу читать 5 часов подряд.
- А что ты читаешь?
- Разное. Фантастику, например, исторические романы...
- А ты не хотел бы заняться чем-нибудь еще?
- А я и так занят.
- Чем?
- Ищу работу.
- Так ты ж уже 3 года нигде не работаешь!
- Не нашел пока ничего подходящего.
(4) Как уже было сказано выше, Саша старался никуда не выходить из дому, поскольку это было финансовым и энергетическим мотовством (представляете, сколько нужно было съесть лишних сосисок, чтобы найти в себе силы проехать, например, из Коньково в центр). А если, все-таки, ему и случалось ехать куда-нибудь на автобусе, то он никогда не покупал билет, говоря, что за него платит Мавроди. Очевидно, за личную Сашину обиду к «МММ» должен был расплачиваться общественный транспорт.
Игра в воображаемого миллионера продолжалась без малого четыре года. Окончание ее было ознаменовано тем, что Саша устроился-таки на работу. Конечно, заработки на ней не могли обеспечить ему ежедневных посещений казино, но зато избавило от каждодневной необходимости делить сосиску при помощи штангенциркуля.

                II

 В юности Саша, сам не получая стипендии, тем не менее, принимал участие в студенческих попойках наравне со всеми, ни в чем не отставая от своих товарищей. В те счастливые времена не имело значения, кто получал стипендию - все или один, потому что пили все, как один, а платил, как правило, один за всех. Когда же его друзья, именно вследствие большего хождения по кабакам, нежели по лекционным аудиториям, эту стипендию из-за «хвостов» в сессии благополучно потеряли, а Саша, не хватая, впрочем, звезд с неба, но написав, как малоимущий, заявление в деканат на мат. помощь, все же, ее получил, да еще в конце семестра, и сразу за несколько месяцев, то все ждали от него после почти годичного сидения на хвосте у своих друзей каких-то ответных действий. Однако, этого не произошло. Саша не поставил угощавшим его до этого ни капли, бережно отвезя все полученные им богатства домой, рачительно не истратив по дороге ни копейки. При этом, он от души смеялся над вытянутыми лицами товарищей, ехавших вместе с ним в метро в день получения им стипендии, шутки ради спрашивая:
- Ну что, сидите и думаете, как бы раскрутить эту сволочь? - и видя, что в полной мере разгадал их мысли, заливался раскатистым смехом, каким умел смеяться только он, будучи в восторге от собственного остроумия, крутя при этом из стороны в сторону своим длинным носом.
Впрочем, Саша совершенно справедливо полагал, что он ведь не просил своих друзей угощать его, они делали это добровольно, а значит, он им за это ничего не должен.
Следует ли удивляться, что сразу после этого случая он стал лишним в любой компании. Друзья в его присутствии договаривались друг с другом о встрече по коду, который они понимали, а он - нет. В результате, попрощавшись друг с другом  и с Сашей (с Сашей – особенно, подчеркнуто вежливо), все расходились, чтобы встретиться потом в другом месте; а Саша отправлялся домой. Он всегда неизменно удивлялся, почему после того, как все разошлись по домам, на следующее утро, придя в институт, окружающие хохотали, вспоминая вчерашние похождения. О каких похождениях шла речь? Где они могли встретиться после того, как каждый разошелся по своим делам? Для него это оставалось загадкой.
В общем, он оказался в изоляции, наказав в конечном итоге самого себя. Потом, уже в более зрелом возрасте история повторилась - все та же жадность не дала ему вырваться из пресловутого «МММ», когда он, подобно многим, все ждал последнего случая урвать, захватить прощальный куш, ведь упорные слухи о скором крахе пирамиды ходили уже давно. Но никто не торопился сбрасывать свои акции (как их называли - «Маврики»), надеясь в последнюю минуту, все же, соскочить с несущегося в пропасть поезда. Так думали все, кто проиграл. Ведь, как известно, человека легче всего обмануть именно тогда, когда он думает, что всех обвел вокруг пальца.
Саша был наказан за свою жадность (как и до этого - в институте) четырьмя годами изоляции и одиночества, по сути, - добровольного заточения под домашним арестом. Принимая деньги близко к сердцу, он слишком трепетал при мысли о них, чтобы стать действительно богатым. А может, это была особая Божья милость по отношению к нему, чтобы от обрушившегося вдруг на него богатства бедняга окончательно не свихнулся?


                III

 А вот история второго моего приятеля, Степы. После краха «МММ» Степа точно так же, как и Саша, 4 года нигде не работал, считая это ниже своего достоинства. Но ему было легче в материальном плане, у него была жена. Она работала. В отличие от Саши, Степа ничего не делал совсем по иным идейным соображениям.
Пройдя чистилище «Аум Синрике» - весьма популярной в начале 90-х религиозной секты - он устремился к глубинам Буддизма. В «Аум Синрике» ему объяснили, что пережитый им финансовый крах связан с присущей ему кармой нестяжания. Это утешило Степу.
После распада и этой духовной «твердыни», когда после взрывов в Токийском метро Секу Асахару арестовали, Степа, будучи активистом секты, стоял на улице и собирал подписи в защиту любимого учителя. А после этого долго объяснялся со своим участковым, требующим у него расписку, что он в будущем обязуется не совершать террористических актов на территории Москвы. Но поскольку Степа, все-таки, вовремя сообразил, что подобная расписка была бы, фактически, его признанием в косвенной причастности к террористической деятельности секты, разговор не привел ни к каким результатам.
После развала общины «Аум», Степа остался в одиночестве. Прошедшие после этого 4 года он сидел и ораторствовал. С высоты своей беспристрастности и знания смысла жизни,  равно, как и всех остальных, без исключений, тайн мироздания, открывшихся ему в «Аум», а также по прочтении многообразной литературы по Буддизму, он почувствовал себя оракулом, призванным преобразовать мир светом истины, которую он ему нес. При таком роде деятельности работать ради денег было совершенно бессмысленно.
Правда, время от времени жена поднимала бунт, чтобы Степа, помимо духовной пищи, еще приносил бы домой и реальный доход. И тогда он с горькой усмешкой, но с просветленным взором непонятого пророка сообщал, что ему, наконец, пришла пора оставить сей суетный мир, этот неиссякаемый источник скорбей, с его низкими заботами о хлебе насущном, и что он, наконец, отправляется в непроходимые леса или дикие пещеры, где за последние 100 лет не ступала нога человека, дабы там, в спасительном уединении устремиться к глубинам самосозерцания. Для этого он даже раздобыл где-то карты генштаба с подробным перечнем заброшенных деревень и глухих проселков, а также подробно изучал съедобные коренья с целью обеспечить себе в лесу автономный режим существования, когда ему и вовсе не нужно будет входить в контакт с человеческой цивилизацией. Степа самообольщался. Он не смог бы прожить сколько-нибудь долго без аудитории. Ему нужна была кафедра, с высоты которой он мог бы вещать о благах медитации своим слушателям в лице меня или своей жены, а иначе зачем, вообще, эта пресловутая медитация нужна?
Степа не ушел в леса. Он ушел в бизнес. При первой возможности, которая ему представилась, через одного своего родственника, Степа начал зарабатывать неплохие деньги, в результате чего, получив некоторую финансовую самостоятельность, вместо того, чтобы ехать в пещеры, немедленно обзавелся музыкальным центром, компьютером и дорогой иномаркой, имевшей двигатель с турбонадувом. В результате, разговоры о Буддизме прекратились сами собой, и как следствие, Степа распрощался и со своей аудиторией: в 1-ую очередь - со мной, а во 2-ую... и со своей женой. У него теперь появились новые средства самоутверждения.


                Эпилог

Когда Степа похоронил под обломками «МММ» все свои надежды разбогатеть, он пришел ко мне, также сидевшему в то время в полной нищете (но не по вине «МММ») одолжить щепотку риса, т.к. ему нечего было есть, ибо все наличные средства оказались вложенными в проклятую пирамиду. Казалось бы, чего проще - отложить на черный день лишнюю сотню долларов, но нет - все было поставлено им (как и Сашей, как и многими другими) на кон. Что это - глупость? Легкомыслие? Быть может, азарт, ставший второй натурой   и восторжествовавший над естеством?..
                13.11.03 г.