Остров химер. часть первая. гл. 3

      
                3.РАДУГА В НОЧИ.

     Прибрежная пустыня из гравия постепенно сменялась влажным редколесьем, и путник вскоре оказался среди тихо шелестящей рощи,  тропинок в лесу не было, но Беларион не стремился искать определённый путь, просто погулять отрадно, и не столь холодно уже, чтоб тревожить оживлённый мирок разведением огня. С молодой листвы капала роса, блестящая и тёплая, напитанная светом Луны и звезд, согретая испарениями почвы, благодатной и постоянно производящей новые маленькие деревца, кусты и травы. Каким-то могучим колдовством природа экспансировала в мире, где нет Солнца, ее питал некий иной свет, и грело иное тепло. Беларион чуял проникновение неведомых чар в душу и ничуть не противился. Пленённый красотой, ставшей противовесом безжизненному берегу, он касался пальцами дивных цветов, любовался сочной травой, простирал ладони к шевелящимся ветвям. Что может быть лучше после битвы, чем побыть наедине с природой? Он обретал покой, которым здесь проникнуто всё, бездонный, как небеса. Маленькие зверушки копошились в траве и в кронах деревьев, совершенно не пугаясь шороха, свидетельствующего о пришествии в их мирок человека. Беларион присматривал удобное место, чтобы посвятить часок медитации, послушать трели ночных птиц, сбросив надоевшие ножны.

     Среди ветвей беркариец увидел какой-то источник света и, весьма обрадовавшись, направился к нему. И свет также стал приближаться, мелькая за стволами; и наконец, перед Беларионом предстала ещё одна дева, что была ещё призрачней и воздушней, чем Химера Неясного Страха. Она могла бы так и проскользнуть мимо, если бы не услышала вздох удивления, - её глаза скрывал коллирий.  Золотые локоны струились по лазурному хитону платья, в её ладонях играли краски спектра, и сияющая радуга смыкалась над головой диковинной аркой. Казалось, что она видит лишь сердцем то, что желает видеть, даже с завязанными глазами. Она была невесома, легко плывя и не касаясь земли, слегка раскрыв свои огромные белые лебединые крылья. Платье и шлейф небесного цвета волочились по сырой траве. От радуги, от её плоти и одеяния исходило свечение, которое может померкнуть в любой момент, - она слишком слаба и печальна. Ветер невзгоды погасил бы этот нежный свет единым порывом, подобно тому, как гаснет свеча от дуновения, когда ей уже незачем гореть, когда на смену поблекнувшей Надежды приходит Вера,  слепая, но оттого и более яркая, озаряя Пути в житейской ночи.
- Здравствуй! – заговорила она первой, - Услышала, что кто-то идёт, да и поспешила навстречу. Надеюсь, что ты – тот, кого ждёт Властитель Острова.
= А вдруг я окажусь не тем? – резонно спросил беркариец, - Почему бы тебе не снять повязку с глаз?
- Но я надеюсь, - ответила Химера, - Надежда появляется с самого начала и исчезает последней, вот я и надеюсь. Более того, каждый, кто здесь пройдёт, может стать Повелителю желанным гостем. Я нахожу преимущество в своей слепоте, поскольку это позволяет не отчаиваться и не разочароваться так долго, что к тому времени любая несбыточная надежда сбудется.

     Такая была доброта и правота в словах Химеры! Беларион призадумался и, чуть сожалея, сказал ей:
- Но ты не можешь отрицать ту закономерность, что чем дольше надеяться, тем больнее терять свою надежду. Не по силе живущему в миру вечная надежда. Плохо это или хорошо, всё одно, - не по силам.
- Не знаю боли. Моя надежда всегда оправдается, лишь потому, что я и есть Надежда. Вот, тебя пропустили мои зрячие сёстры, им виднее, кто достойный того, а кому сюда путь заказан. А с меня хватит того, что я надеюсь на их правоту. Я так доверчива! Иногда меня слишком мало на всех, но порою, - так много для одного. И тогда я могу стать смертоносной, вовсе не являясь злом и зла не желая. Просто надо помнить, что Надежда – это ещё не свет, но уже и не тьма… Мне легко существовать, нет тех, кто впадал бы в полную безнадёгу. Я ведь возвращаюсь даже туда, откуда меня упорно прогоняют. И чем больше гонят, тем труднее прогнать. Ведь человек гонит Надежду лишь тогда, когда твёрдо знает, что она есть. Можно ли избавиться от того, что есть вечно и наверняка? И не умею я сомневаться, ибо ещё не верю. Я не сомневаюсь, что ты – Человек в Красном, и ты ищешь здесь Звезду.
- А если бы я был человеком, допустим, в желтом, и ведать бы не ведал ни о какой Звезде? Что бы я тогда здесь искал и находил?
- Надежду.  А если одной надежды мало покажется, то ищи Веру, - безмятежно ответила Химера, как-то неопределённо указав пальцем: мол, иди туда.
Беларион вздохнул и улыбнулся:
- Знаешь, Надежда, а ведь мне тебя всегда не хватало. Проводи меня немного, ибо без Надежды путь к Вере невозможен. А вообще-то я Повелителя хочу видеть.
- Что ж, надеюсь, он есть, - пожала плечами Химера.

     Это была действительно идеальная Надежда, - она ничего не знала,  она лишь надеялась.   Само по себе это требует многих душевных сил. Она олицетворяла первейшее качество новорождённой души, которое способно окончательно развеять все страхи. Чем-то возразить Химере или пытаться не принимать, - пустая трата времени. Беларион зарубил себе это на носу и, следуя за Надеждой (не задаваясь вопросом, видит ли она вообще, куда идти), хотел взять Химеру за руку, да не вышло: и вытянуть она их не могла, и радужный свет ладоней был плотным и отталкивал, словно магнитное поле. Локти Химеры были слегка связаны за спиной, что, видимо, совершенно не стесняло её и не мешало ей жить. Надежда в каком-то смысле ограничивает нашу свободу, как и всё то, что конкретно, определённо. Мы ведь не знаем, на что надеемся, нельзя надеяться на противоположное, и нельзя ни на что надеяться, - надежду не погубишь забвением, то, на что человек когда-то надеялся осознанно, теперь стало частью памяти, не более. Беларион и поймал себя на мысли, что большинство наших маленьких надежд забыты или преобразованы уже в уверенность. И, едва поспевая за парящей Химерой, спросил:
- Надежда, а ты не обижаешься, когда о тебе не помнят?
- Какая разница? Где-то глубоко ты надеешься на то, что завтра будешь жив и увидишь новый день, лучший или худший, - не столь важно. А оправдается ли твоя надежда, зависит от судьбы и воли. В гибели этой надежды один плюс, - мёртвые не испытывают разочарования.
Беларион озаботился:
- А если надежда на завтрашний день исчезнет из памяти?
- Тогда ты точно его не увидишь, - спокойно констатировала Химера, - Я всего лишь продукт памяти, одна из многих её составных частей. Если единую память лишить всех «живых» частей, то человек будет каждый день заново рождаться и умирать. А если же отрезать все «мёртвые» части памяти, то человек будет жить вечно, но незачем и не для кого, никогда не узнав ничего…
- Проблема! – воскликнул Беларион.
- Какая?
- Я ничего не понял!
- Но в этом нет ничего страшного, - улыбнулась Химера и остановилась так неожиданно, что Беларион чуть было  не налетел на неё, - Ты так на меня понадеялся, что не может не радовать. Но подумай хорошенько, не примешь ли ты мой коллирий? Это самое дорогое, что у меня есть! Ты обрёл бы самый легкий, самый безмятежный путь бытия, и разум от этого ничуть не пострадает. Я хочу подарить тебе силу своей великой и неуничтожимой надежды, она всегда будет сбываться, и эта радуга, что раскрасит серость бытия, - она тоже будет твоей, добрый путник.
- Всё это, безусловно, хорошо и полезно, но что я с этим делать-то буду? Не стану же блуждать всю жизнь вслепую.
- А зачем блуждать? Ты будешь надеяться и больше ничего не искать.

     Такая перспектива была беркарийцу не по нутру, хоть в чём-то он и позавидовал светлой деве. Непросто ей отказать, она ведь желает добра. Надежда – это Вера, обращенная в будущее. Чтобы она сбылась, необходимо сделать эту Веру настоящей, и Беларион внутренне сменил все надежды на твёрдую уверенность, чтоб дать понять Химере, что не разделяет её идею и устремления.
- Ты же сама сказала, что надежда не есть тьма, но это ещё и не свет. Я ищу Звезду, и это будет искомым светом, - тут Беларион отчего-то ощутил свою власть над всеми девами вообще, - Вот, с тебя убудет сила, если я скажу, что вовсе не надеюсь отыскать здесь Звезду.
- Зачем тогда ищешь?
- Я видел падение своими глазами, и я верю, что она упала сюда!

     Химера покачнулась и просто растворилась, оставив странника вновь одного в глуши нехоженого леса. Беларион немного огорчился: быть может, он своими словами обидел Надежду, причём зряшно. Но как по-иному избежать её даров, которые могли загубить его, и Беларион это прекрасно понимал, - Химере несказанно выгодно быть единственной…


                НАДЕЖДА.

Где найти тебя, Надежда,
Как впустить тебя в свой дом,
Коль вокруг – одни невежды?
Не проглочен в горле ком…

Как взглянуть мне в твои очи,
Как ослепнуть хоть на миг?
В лунном свете вечной ночи
Образ радужный возник.

Где была ты раньше? Боже!
Долго путник ждал тебя,
Только отречётся всё же, -
Обнадёжить чем себя?

Беркариец-горемыка
Не наивен. Просто глуп.
И непризнанный владыка
Не услышит медных труб
…
А Отчаянье так жарко
Развело костры в груди:
От Судьбы не жду подарка,
Только горе впереди.

Отпусти меня, Химера,
Из-под радуги-дуги:
Я спасаю свою Веру,
Что на линиях руки

Бог мне начертал Великий –
И о ней мне не забыть.
Ты останешься безликой,
Я в тумане буду плыть.

Ты оставь меня, Надежда,
Как ни глянь, - ты всё пуста!
Моя алая одежда –
Тяжесть бренного Креста.

                (5 сентября 2003);