Мать

Хорошо. Лежу, греюсь на солнышке. Только что извел половину тюбика крема, побрился. Греюсь, отогреваюсь с зимы и весны, которая хоть и теплая по московским меркам, но все же лето теплее, лето даже жаркое, главное не обгореть.

- Проф! Проф!

Это меня кто-то кличет. Оборачиваюсь на голос. Это наш парнишка, татарин но по повадкам чистый еврей, такие операции проворачивал, что иные офицеры диву давались. Но зато с ним было спокойно, если нужно достанет что угодно, хоть легковую машину на вершину горы пригонит.

- Чего?
- Привезли разгрузки, мужика и бабу какую-то.
- Ни у что?
- Так зовут, мужик в погонах, будет речь толкать.
- А разгрузки какие? – спросил я.
- По виду хорошие.
- Не юли, себе уже набрал наверное. Какие разгрузки?
- Хорошие, на замках, прочные. Если хочешь для тебя припасу пару. – ответил еврей .
- Уговорил. Где собирают?
- У комбата,  в ангаре.

Ангар – одно название, остатки какого-то склада, с крышей из ржавой жести, но зато с хорошим полом, и неплохо укрепленный, даже для нашей импровизированной базы в которой мы сидели уже полгода. У входа уже толпился народ.

- Чего приехал?
- Кто приехал?
- Что такое?

Наконец, когда собрались почти все, кто-то был на дежурстве, кто-то на точках, охранял базу, все остальные под ржавой жестью ангара. Кто-то сел на стулья, кто-то встал у стен, кто-то просто уселся на пол. За столом уже сидел наш комбат, и этот мужик, который зеленел звездами полковника на полевых погонах, и сверкал глазами то-ли орла, то-ли гадюки. Маленький, толстенький, гаденький.

Полковник оказался ФСБ-шником, и долго распинался вначале о необходимости наведения порядка, о геноциде русских в чечне, о беспощадности и доблести. Но дойдя до нужной точки в своей шпаргалке, он начал уже другую речь.

- Вы лицо российской армии, вы лицо конституции и демократии. Вы должны неукоснительно следовать букве закона и конституции. – Говорил полковник.

Ребята перешептывались, между собой, поняв, что решили прислать лабудиста, что бы он речь толкнул.

- Что привезли?
- Разгрузки.
- А что за баба?
- Хрен ее знает, говорят мать чья-то.
- А чья?
- Не знаю.
- Не должно быть противозаконных действий, мародерства, жестокости. Вы должны разоружать бандитов, но не убивать их, если они явно не сопротивляются вам! – полковник разошелся, и с спокойного голоса стал брать все выше и выше. – Каждый случай мародерства будет расследоваться, по всей норме трибунала. Излишняя жестокость недопустима. До нас доходят слухи что вы режете половые органы чеченцам, мирным чеченцам.
- Яйца!
- Что? – запнулся полковник.
- Яйца режем, а не органы. – повторили из зала.

Я стал смотреть в сторону откуда доносился голос, ангар был полутемный, и из-за леса голов не было видно, кто наконец решил подать голос. Видно толком не было, но думаю, что офицерик покраснел от гнева, так как он начал орать.

- Встать!

Со стула поднялся старлей. Ротный первой роты, нашего батальона.

- Как смеете!
- А что мне молчать? Вы откуда приехали? Из Москвы. А мы тут сидим, вернее не сидим а бегаем, туда куда вы захотите, и остоебло это все нам как вам мы. Вам же без нас проще, а мы тут как кость в горле.
- Молчать! Вы, как вы можете так говорить…
- Могу, так как мои ребята воюют, и погибают здесь, а не порядок наводят, порядок надо в головах в кремле наводить а здесь воевать надо. Мы зимой все деревья, что не заминированы порезали, что бы отапливаться, вы об этом там наверху думали.
- Ты под трибунал пойдешь.
- Гм, ну пойду, ну и что, все равно сюда же пошлете, а дальше пули не уйдешь.
Полковник верно не понял юмора старлея, и взвился еще больше.
- Ты мне угрожаешь! Да я тебя…
- Ребята, слушай мою команду, встать и выйти отсюда, получить разгрузки и занять боевое дежурство, согласно ротному расписанию. – так оборвал полковника старлей. – проверить технику и боекомплект.

Команда обращалась к первой роте, но вышли все, спокойно, тихо, без слова. Только бросая взгляд в сторону стола, за которым сидел комбат, и стоял офицерик из Москвы.

Взяв разгрузку, проверив карманы и крепление ножа, примерив ее вначале на голое тело, а потом взвалив на себя бронник, на бронник, я пошел на свое облюбованное место, рядом с коробочкой, на которой часто катались, в тенек теперь уже, так как на солнце мог обгореть.

В ангаре было терпимо не так жарко, хотя думаю что часам эдак к двум дня там будет парник, хорошо что этот хмырь утром приехал. Скандал с полковником меня не интересовал, это дело офицеров, но ротного могут и прижать, жалко, мужик хороший, не понятно кого пришлют.

Нам повезло. После того как наш капитан попал в госпиталь, нашим ротным стал старлей, который получил звание после детского сада, и из командира взвода стал командиром нашей роты. Мужик хороший, обстрелянный, и понимающий реальное положение дел. Кроме того, всегда говорящий все как есть, без утайки. Нередко, солдаты были просто стадом которое бросали на задание. Без объяснения того зачем оно надо, кому надо, для чего надо.

- Проф. – Окликнули меня.
- Чего.
- Там мать приехала.

В мозгу мгновенно нарисовался образ моей мамы, лицо. Про чью-то мать, я конечно тогда забыл уже забыл. Иногда в части приезжали матери солдат, иногда и матери которые искали своих детей. Отцы не ездили, их быстро убивали, либо наши, либо чечены. Так как любой мужчина воспринимался как потенциальный противник. Время женщин с поясами пластида еще не пришло.

- Чья?
- Ищет кого-то, пойдем поглядим, может знали парня.

Мы пошли к машине с разгрузками, где вокруг женщины уже собирались ребята. В руках была папка, обернутая в прозрачную пленку, с фото парня, сделанное еще до армии, с фото смотрел мальчишка лет 17 и черным пухом под носом, чуть ниже фото уже армейское, тот же парнишка, оседлавший ствол пушки танка, в грязном комбинезоне танкиста, с улыбкой на лице, и сложенными руками, в которых он прятал бычок, фотографировался для матери. На развороте папки были слова с именем парня и номером отдельного 133 танкового батальона мотострелковой дивизии.

Она ничего не говорила, просто стояла и держала эту папку. Я не помню ее лица, не помню, ее рук, я помню лицо парня, смотрящего с фотографии. Ребята вокруг нее стояли тоже молча, постоя отходили, их место занимали следующие. Этакая сцена из ленинского мавзолея. Кто-то просто смотрел, может слышал имя, кто-то подходил для того что бы «отдать долг», своеобразный ритуал.

- А когда призвался? – Спросил кто-то.
- В 95. – ответила мать, тихо, смотря себе под ноги, как бут-то прося милостыню.
- Нет не знаю, я в 96 призвался. – ответил кто-то.

Потом к женщине подошел комбат и провел ее к себе. Мы разошлись кто куда. Настроение было мерзопакостное, от того что каждый вот так представлял себя на месте этой фото. Танкисты сгорали в машинах, нередко так, что там доставать нечего было, а в начале войны, в грозном много танкистов просто исчезало бесследно, домой приходила формулировка, что пропал без вести, во время прохождения службы.

Вечером собрались своей компанией, пара отделений, человек 16, принесли закуски, водки, спирта. В армии всегда было одно правило, водку разливает старший по званию, а спирт каждый себе сам наливает в стакан, и по желанию разбавляет или нет водой. Спирт я пил редко, так как просто не любил его особенности пьянить на следующий день от глотка воды, а хрен его знает что будет завтра. Сидели долго, молча, все стаканы были третьими тостами. Обстановка была очковой, гнетущей. Еще никогда так не было, что бы сразу два события в один день и такие хреновые, мать, полкан.

Прошло два дня и мы стали собираться в Ханкалу за пополнением. Новобранцы приходили точно так же как и во время войны раз в три месяца, что показывало - потери были теми же, или чуть меньше чем во время официальной войны, просто «партизан» стало больше, и обстрелы все так же продолжались как и тогда. Блокпосты и штабы расположились по всей Чечне, у каждого города на каждой дороге. Каждый блокпост и просто расположение регулярно обстреливался, закидывался гранами из гранатометов.

От Ханкалы до нас было недалеко но и не близко. Это день по дорогам, и ночью отдохнув в обратную дорогу. Хорошо что еще трасса была проверенной, но все же, обстрелы колонн происходили часто.

Опять на броне, в десантном отсеке коробки жарко. А на броне, глотая выхлоп и пыль едешь, хоть ветром обдувает. Все спокойно, все тихо. По обе стороны дороги вся зеленка вырублена, торчат светлые пеньки, белее или серее на зеленом фоне трав по обе стороны дороги. Впереди нас за два километра разведка, позади нас транспорт – два камаза. И мы, колонна коробок, штук десять. Увезем человек 150 ребят-новобранцев.

В разгрузке, броннике, но без сферы-каски чувствуешь себя поплавком с маленькой головкой. На тебе еще под 50 кг экипировки, полностью заправленные бронежилеты со всеми пластинами, разгрузка с гранатами, рожками, парой гранат для подствольника. Иначе нельзя, хотя и мир мать его за ногу. Но такая броня придавала уверенности, терминаторы, 19-20 лет.

Добрались спокойно, тихо. Ни сучка не задоринки. Это была моей первой поездкой в Ханкалу, после того как попал сюда, и первой поездкой за ребятами, я осматривался, сходил пока еще не стемнело на летку – летное поле аэродрома, посмотрел на самолеты. В сторону Ростова уходил 200-й борт. Ушел с летки. И пошел к своим.

Утро выдалось пасмурным, скорее всего зарядят дожди на пару дней, что хорошо, уже солнце надоело. Рядом с казармой, которая когда-то было зданием школы выстроились ребята. Нет ничего не меняется, они вчера только присягу приняли, месяц всего как с призывного пункта, где полгода учебки , где обучение, ведь знают же куда посылают.

Если чего, нас перебьют как куропаток, с ними, их-то точно положат.

Едем обратно, новобранцев затолкали под завязку в десантные отсеки, остальных, кто хоть как-то умеет автомат в руках держать поместили в камазы, и тронулись в путь.

На полпути нас чуть не сдуло с брони, а из под брони коробки послышались матюги тех кто со всей дури въехал головой в обшивку машины.

- Что такое?!
- 200!
- Всем с брони!, Из десантуры выходь! Проверить обочины, на растяжки!

Посреди дороги лежало тело, тело той самой матери, она подорвалась на растяжки и теперь вытянулась поперек дороги. В траве валялась та самая папка.

- Нашла сына. – кто-то мрачно пошутил.
- В транспорт ее, только проверьте, читая, а то может заминировали.

Тело было чистым, бережно аккуратно ее переложили в десантный отсек, ребят пересадили в камазы. Для ребят которых мы везли это было по сути первое тело это войны, для кого-то вообще первый труп, который они увидели в жизни. Я поглядывал на них и понимал, что сам был таким же когда-то.

По рации передали кодом что везем 200 не свой, продвигаемся дальше. Кто-то из наших офицеров, собираясь забираться на коробку, отошел к обочине и взял папку.

Задело еще нескольких, папка была на растяжке, как только рванула граната, и с брони упали раненные осколками, по нам стали стрелять. Меня сбросило с коробки.

Ну – ****ец. Грудь болит, голова туго соображает. Ощупываю себя – сухой. Броня приняла на себя, откатываюсь от коробки на обочину. Так же посыпали от колонны остальные. Земля мокрая, но дождь теплый, это хорошо, хотя тряпки намокнут еще кило три добавят.
Новобранцы озираясь, кинулись в траву, кто-то залез под камаз.

- откуда стреляют!
- из ****ы, от туда!
- что делать!
- Заворачиваться в простыню и ждать пока убьют.
- Молчать, рты закрыть. – гаркнул на говорунов кто-то из наших, хотя и эти говоруны уже были наши.

А кто-то просто молчал, и вжимался в землю при каждой очереди в нашу сторону.
Гранат нет, это хорошо, по лесу заработали пулеметы из коробок. Мы добавляли огня из калашей. По броне звизгали пули, рекошетом уходя либо в небо либо в асфальт.
Пулеметы замолчали, лежим слушаем тишину.

- Вроде стихло. – прошептал я сам себе.

Озираемся, смотрим кого потеряли. Два 300-х, из первого взвода, и один 200-й. плюс те кто под растяжку попал. Десантура  одной из коробок пополнилась телами, еще одну коробку отвели для 300-х.

Он еще и двух месяцев не отслужил, еще и бриться каждый день не начал, а пули нашли его, выбив дорожку в камуфляже. По наивности снял бронник, вот и прошлись по нему, а не броннику. Уже груз 200, уже похоронка, уже горе. Хорошо что так, хорошо что его мать не будет ходить с папкой в пакете, не будет искать хоть голову, хоть ногу своего сына, хоть что-то.

Кого-то рикошетом задело от брони.

Молодые присмирели и теперь уже после выговора ротного, который больше матерился чем говорил надели бронники и уселись в десантные отсеки, причем уместилось их туда даже больше. Я смотрел на них и понимал, что был таким же всего нечего, времени тому назад. Что значит год в обычной жизни, да ничего, что значит год в армии, на войне, он оказывается много значит, а я это увидел только сейчас, когда нам обновление прислали да еще в таком составе. Как правило просто перекидывали уже служивших ребят к нам, а тут новенькие, так же как и тогда, когда я пришел.

Едем дальше. Для уверенности постреливаем из автоматов по сторонам, и наводчики из пулеметов, проходятся по окрестностям. По правому борту раздается взрыв. Едем, ждем что будет дальше. Все спокойно, просто кто-то очередью снес растяжку, на дереве.
Деревья минировали, их начали минировать еще в первую зиму, когда на крону вязали леску, а гранату Ф-1, клали в дупло, или выбивали в стволе дырку и маскировали туда. Когда дерево рубили на дрова, то при падении леска выдергивало кольцо и ствол дерева разносило в щепки, а заодно секло осколками и щепками ближайшие метров 200. потом стали в начале исследовать деревья, а потом уже их валить, или просто, обвязав крону валили его танком или БМП, так осколки были не страшны. В начале такие «мины» положили наших ребят зимой и хорошо положили по разным районом горной республики.

Сижу и от каждой кочки морщусь, стреляли из «пятерки»  была бы «семерка» кирдык был бы, удача мать ее за ноги. Но грудь болит. Толкаю в бок рядом сидящего еврея.
- у тебя водка есть?
- Нет, с собой нет.
- с собой у меня тоже нет. Там, на базе, мою всю выпили, когда этот урод приезжал.
- там есть. А что такое?
- это хорошо. обезболивающее нужно.
- что так?
- Да вот пластины пару пуль схватили, вот и под пластинами болит.
- а, это есть, это не проблема. Курить есть?
- нет.
- Держи.
Мне протягивают пачку мальборо, закрытую.
- где взял?
- Да в карты удачно поиграл, ты только меня угости тоже.
Сидим, подпрыгиваем на кочках, одной рукой держимся за броню, второй держим сигарету. Моросить перестало, можно было покурить.

Добирались мы спокойно, видимо к нам не полностью подготовились на дороге, а то бы не отделались одним 200-м из новеньких, да и как знать, может и не выехали бы вообще, ведь по гранате на машину и по паре на коробки и все, транспорта нет.

Парня-наводчика наградили медалью, которую он так и не получил, из-за инцидента с полковником все наградные завернули обратно, с дерективой – представить только посмертные награды, и за особое мужество, что в переводе на обычный язык – за кровь пролитую ради неизвестно чего.

Надо правда сказать, что кровь проливали не за неизвестно что, воевали уже за тех кто лежал в Ростове, за тех кто лежал в земле у себя в городах и поселках. За тех кто был комиссован, оставив в земле чеченских городов свои руки, ноги, глаза, свою юность.