Дети пепла. Фрагмент седьмой

                Чунга-чанга

  Все лето 83-го года я провела на даче. По радио часто звучала песня «Чунга-Чанга» и в моем воображении возникал чудесный остров вдали от мира, где живут одни только дети. Делают, что им заблагорассудится, едят и пьют что хотят, и, конечно же, не ходят в школу. Для девятилетнего ребенка школа стала злом, от которого, во что бы то ни стало, нужно было уберечь себя. И судьба смилостивилась надо мной. Она наградила меня слабым здоровьем, которое на долгие годы стало моей защитой от школьной чумы.
 
1 сентября я не попала в новую школу. Я – болела. Простудой, потом гриппом, под занавес – бронхитом. Мое тело стоически противилось переменам. Родители решили, что весь сентябрь мне лучше провести на даче. Сказано-сделано. Мы живем на даче с бабушкой. Дедушка работает, невзирая на солидный возраст, мама уезжает в город, чтобы прочитать в институте очередную лекцию и возвращается. Ее возвращения – это особые воспоминания.

Вдоль нашего забора –  зеленая стена акаций. По ухабистой дороге машины почти не ездят. Мои  ровесники – разъехались, мне немного одиноко. Бабушка не очень любит ходить по грибы, в этом занятии ко мне часто присоединяется мама. Я жду ее с нетерпением. А пока грызу сливочные вафли по рубль семьдесят, пропалываю грядки под бабушкино ритмичное чтение вслух. И все время жду, когда в железные ворота упрется свет знакомых фар. И вот мерное стрекотанье сверчков  нарушает звук клаксона, и я бегу со всех ног, забыв про пронзительные рассказы Сеттона-Томпсона и хрустящие вафли. Чаще всего мама приезжает вечером, когда воздух наполнен пением сверчков. Звезд еще не видно, но седая тьма небес обещает и не такие чудеса. Мама приезжает не с пустыми руками. Весь кузов ее машины заполнен арбузами. Из города она всегда приезжает с какими-нибудь дарами, чтобы  ее единственная любимая дочь могла лишний раз счастливо удивиться. Ведь в этой семье я – случайность, ставшая смыслом жизни для двух женщин и одного мужчины. Я родилась не в семье, но вошла в нее сформировавшимся ребенком с искалеченной судьбой и тяжелым характером. Лишенная любви в младенчестве, я проецировала свои подсознательные обиды на окружающий мир, он был для меня врагом, битвы с которым мне не миновать. И самым явным признаком моей решимости был бунт, локализовать который могла лишь Любовь. Любовь материнская, любовь бабушки и дедушки, ставшая для меня доказательством осмысленности жизни в целом…

Я помогаю маме выгружать арбузы. Мне хочется делать это очень быстро и хорошо. Лучше, чем бабушка. Мама заметила во мне это качества очень рано. Я всегда хотела быть лучше остальных. Что это, самолюбие, тщеславие или попытка уйти от одиночества?! Она этого не знала, но считала, что подобное стремление надо стимулировать. Еще я очень хочу, чтобы меня похвалили, я работаю на публику, потому прижимая арбуз к груди, смотрю на бабушку в ожидании похвалы. Естественно я падаю, арбуз падает тоже,  издает обиженный треск и на его полосатом боку образуется кровавая трещина. Я реву, бабушка и мама дружно меня успокаивают. Подхватив раненый арбуз, они увлекают меня на маленькую веранду, где  разноцветные стеклышки-витражи всякий раз сулят мне мозаично счастливую жизнь…

  Я любима. Это счастье вливается в меня подобно клубнике с молоком. Конечно, осенью ее уже нет, но я долго помню ее вкус. Прохладно сладкое чувство обволакивает мое худенькое тельце. Я лежу в гамаке. Бабушка мне это запрещает, потому что осень  - не лето, «ты можешь простудиться». Но мне так нравится быть в невесомости. С разбегу запрыгивая в гамак, я изо всех сил раскачиваюсь, не отводя глаз от неба. Вижу, как колышутся верхушки сосен и берез в нашем придомном леске. Слышу дятла-стоматолога, методично и звонко выбивающего хворь из деревьев. Иногда, если посчастливится, вижу метнувшуюся в кроне белочку. Она теряется в бурой  листве и осыпает меня шелухой от еловых шишек.  А вчера прямо за домом я увидела настоящего зайца. Агатовые глаза бусинки раскосо и испуганно глянули на меня, хвостик-помпон вздрогнул, и засверкали серебристые лапы, только его и видели…