На пути к Всем Могуществу 11

       11. Охрана к завтраку

              Кадры надо подбирать так,
                чтобы они не подобрались
                слишком близко к горлу.

                Ошейник.
 

    Когда он кончил молиться, в замке все еще стояла сонная тишина. Он вышел в ... мм.. . двором это трудно назвать. Усадьба, наверное.
Оглядев личный малинник и запустелые грядки, и беседку под раскидистой черемухой, и ручей, и мостик над ним; и качели между двух вековых сосен, или, скорее, лиственниц, коих лишь зимой легко отличить от сосен по бесстыжей наготе их; и яблоки антоновского вида, и еще какой-то ягодник вроде смородины, и дровяной сарай, и мастерскую, где движок тарахтел, давая им свет, оглядев это все достояние, Зеев вышел за ворота.
Красив мощный раскидистый сосняк, или, опять же, скорее всего, листвянник, еще сырой от росы, но уже просвеченный насквозь солнцем. Искристый блеск веселит душу. Дан говорил, что места тут заповедные, для вненачальственных посещений недоступные, и потому земляничник на косогоре спеет на радость избранным ... и медведям.
Прикинув, где это могло бы быть, Зеев туда и направился. На южную сторону, разумеется, или чуть восточнее. Почему восточнее, да потому, что утреннее солнце важнее вечернего. Воздух прозрачнее и до неизбалованной солнцем земли этой доходит больше света и тепла, чем вечером с запада.
Заблудиться он не боялся совершенно.
Сколько ему было? Лет десять, одиннадцать, когда он в одиночку уходил километров за двадцать от дома. Все чудеса искал. Один Данзан понимал, что вовсе не скучно это.
Странно, что он ни разу серьезного зверя не встретил. Впрочем, он, самонадеянно, зверей не боялся. А вот от людей сомнительного вида драл разок марафонским бегом. Тогда-то и понял, впервые, что человек, как олень - часами бежать может.
Когда из чащи неспешной походкой вышел волк, Зеев удивился, подумал, что как раз сегодня приключения ему совсем некстати, но испуга не почувствовал. Летом волк сыт и в опасные игры с человеком не пускается. Но, строго говоря, это еще не закон природы, потому он "ждал, схватив рогатый сук, минуту битвы..."
Впрочем, что хорошо у Лермонтова, то вряд ли так же хорошо в сиюминутной реальности. Зеев не более чем скосил глаза на "рогатый сук". Нормальный волк сейчас и сам с достоинством удалится.
Но этот, до ужаса громадный, волк странным способом приближался. Плавненько так над травкой плыл. Эка, однако, волки двигаться умеют!
Зеев отскочил и готов был применить "вариант рогатого сука", но всё вдруг резко изменилось.
Холодным дыханием странного вдохновения, границы его личности расширились.
"Ты тот, кого я давно жду", - раздалось, внутри этой громадной личности.
Вместе с этими словами на один краткий миг он почувствовал себя на месте волка, глядящего на его растопыренную фигуру, блекловатых тонов, окруженную смутным сероватым контуром заметных размеров. Контур этот напоминал лохматое животное и был добродушно жутковат. Примерно, как крокодил Гена. С одной стороны друг детей и Чебурашки, но с другой-то, все-таки крокодил.
Потом изменившимся зрением Зеев увидел вокруг волчьей фигуры смутный абрис человеческой. Этот бледный гигант открыл рот и продолжил свою речь.
- Мы с тобой части одного целого. Пусти меня соединиться.
Слова звучали в расширенном личном пространстве почти магически убедительно.
Малкин насторожился и напрягся. Пытался "трезво" подумать. Но это "трезво" мало что значило после двух встреч с "самим собой" - джинном. На самом деле Зееву, в этой паранормальной ситуации думать не удавалось. Он жил в том лиховатом состоянии, в каком гипнотизировал стюардессу. Он мыслил о каких-то неведомых "телепатемах" и ... заговорил, под ясным солнцем июньского утра, этими неведомыми "телепатемами:
- Ну, это ты как-то круто берешь - сразу и слиться. Давай сначала познакомимся, подружимся.
Волк дёрнул тяжёлой головой и ответил весьма невежливо, если не сказать нагло.
- Дружила нога с задницей, да обиделась. У задницы и другая была.
У Зеева возникло смутное подозрение, что где-то там, в туманных далях своего прошлого эту фразу о дружбе сочинил он же сам. Выплывая из ударившей волны смутных догадок и подозрений, он ничего не ответил, а лишь внимательно посмотрел в лицо призрачной фигуры возвышавшейся метров на тридцать над волком.
Холодная волна совсем уж невероятного перекатилась через голову Зеева. Он узнал это лицо. Это лицо он видел ночью, приняв за солнцежителя. Ночь время иллюзий и фантазий, но сейчас, сейчас ясный день!
А тишина висела и требовала ответа. Растерянный Зеев вынул из кармана сознания только вопрос.
- А что же это за такое "Целое", в которое мы превратимся, если сольемся?
- Этого я не понимаю. Я не думаю. Я только помню. Думать тебе. Тебе решать.
Выражение нависавшего над Зеевом лица стало каменно отрешённым.
Едва осознающий себя Малкин начал осторожно мямлить свои возражения:
- Знаешь, давай подождем с воссоединением. Потолкуем, познакомимся. Понимаешь, я слишком многим должен. Не волен я, рисковать.
- Воссоединение необходимо, чтоб должное было сделано, - настаивал надволчий человек.
- Почему? - спросил волкочеловек Зеев.
- Этого я не понимаю. Я не думаю. Я только помню...
Зеев наклонил голову и глядя в землю, чтобы сосредоточиться, спросил:
- Кто ты?
- Часть тебя.
Этот ответ ничего не прояснил, и Зеев продолжил:
- Сколько лет ты бегаешь волком?
- Этого я не понимаю....
" Мозги у него волчьи. Наверно. Остальное, похоже, программа." - решился сказать себе Малкин, поднимая голову.
И тут волк как-то очень по человечески схватил разговор в свои лапы:
- Позови, когда нужен буду. Я твоя охрана.
Фигура надволка сделала прощальный жест и растаяла.
Волк длинно прыгнул и улетел в глубь леса.

Они сели завтракать в просторной кухне замка. В глазах Лины дубовый стол на большое количество очень больших персон выглядел надменно. Его мощные, слегка выгнутые ноги подпирали слишком скромный для этого стола предмет поедания, состоящий из каши с молоком и хлеба с маслом.
Лина, подавленная этим надменным величием, замкнулась в каком-то ожидании. Наверно ждала крушения окружающей псевдореальности.

Но совсем не того, что произошло.

Удар, отбросивший к стене дверь в кухню, лишь в первые мгновения прозвучал для нее как колокол пробуждения, как явление истинных хозяев, со скуки сытости, затеявших эту насмешку над ними.
Пятеро вошедших, расставив кривоноги, глянули на открывшуюся их взглядам скудость стола так выразительно, так дубово надменно, что Лина успела густо покраснеть. Кончилось санчо-панство. Смейтесь господа над Дульцинеей. Она опустила глаза.
И лишь тогда увидела бандитскую простоту ситуации. Гориллы пришли с автоматами.
Все с автоматами
. Хозяева так не являются в свой дом.
И нелепая гордыня сверкнула на ее смертельно побледневшем лице. Значит Дракон Пятиглавый, рыгающий автоматным огнем, пришел сразиться за обладание сокровищем.
Такое чудище мафиозное за барахлом не придёт.
Но с кем сразится?
С кем?
С донкихотом, понятно, с Зеевом.
Она скосила глаза на мужа. А он и вообще-то мало склонный боятся, после встречи с надволком мыслил весьма загадочно.
Видимо поэтому нечто проявилось в лице Зеева. Это нечто заставило вошедших усилить красноречие стволов. Они дружно прицелились, доводя до его взбрендившего сознания сущность ситуации.
А Зеев- Хозяин замка, зараженный легкой формой мистической самонадеянности, стремительно листал захороненный в его памяти, как в спецхране, учебник Арсения бен Мордыхая.
Вот сейчас взлетят в рожи настольно-летающие тарелки. Пырнут потолок нелепо сорвавшиеся пули. Огромный стол, вскочив, как в фильмах Арсения, накроет головы, и только лапы этой пятиящерицы раздавленной высунутся из под дубовой громады стола.
Увы, реальность не ждала завершения его поисковых работ.
Трое уже присели к столу, наставив им в грудь свое легкое стрелковое. И уже произнес круглоголовый пахан, уперши плотоядный взгляд ему в лицо:
- А ты поднимайся и пошли.
Заднепроходные ветры выдоха паханского обдали Зеева, привнеся в его теоретические построения ощущение ненависти, так необходимое для нанесения смертельных ударов.
Еще несколько шагов, для охвата ситуации, и необходимо убивать.
Остатки волос Зеева шевельнулись от ужаса в предчувствии такой необходимости, и мир вокруг обрел ядовито-фиолетовую туманность.
С выкрученными назад руками, в облаке этих ядовито-фиолетовых размышлений он доплыл до диванной, где и покатились багрово-фиолетовые волны дальнейших бесед.

С абстрактной точки зрения речения фиолетовой тьмы представляли собой почти чисто мат-и-мат и мат-и-мат-и-ческие конструкции, смысл которых плохо умещается в одноэтажный язык.
И лишь когда чуть рассеялся багрово-фиолетовый туман ярости, Зеев увидел, кто с ним говорит.
Наглая плотоядная ухмылка на ярко выраженном лице садиста. Характерное ощущение психических выделений того самого Фомина.

Гибель фургона оставила Фомина слишком свободным. Ужас ответственности в горящем спирту свободы вгонял в пот его мясистый загривок.
Он, надеялся , что эти психали помогут ему заставить Малкина вызвать ещё и Фельдмана в эту глухомань. Вот тебе и " на блюде ни я".
Фомин с ненавистью вспомнил школу, где на их блюде был именно он, Фомин. Мучить хочется, как почесаться, а сделать ничего нельзя. Эффект Машкина - Малкина - Фельдмана.
Но теперь-то можно бы и чуть успокоится, теперь на блюде сам Малкин. Фомин почти людоедски сглотнул слюни, а Зеев вполне почувствовал эти вязкие слюни обволакивающего садистского пищеварения. Это ощущение почти сразу превратилось в образ енота собирающего хворост, чтобы освежеваться (освободиться от своей собственной шкуры и прочих несъедобностей) и изжариться на завтрак хогбена. Этот образ, был издавна самым кошмарным в сознании Владика Малкина.
Почти не слыша слов Фомина, Малкин сквозь это жуткое видение провалился в воспоминания.
Из школы Фомин исчез. Говорили, в колонии. Именовали в пылу фантазии "вор в законе", что в их школьном сознании значило - не какой-нибудь гроза садов и огородов, а профессионал тюремной выучки. Повстречались они с Фоминым в последний раз, когда уже оба этот самый породивший термин "в законе" - "закан", то есть бороду, брить начали.
Та встреча напомнила Зееву сиюминутное противостояние.
С одной стороны Влад с велосипедом, а с другой "Фома" с "фомкой" и пара пристяжных , вооружённых попроще, но выглядящих вполне в духе профессии "работников ножа и топора".
И тогда "Фома" улыбался сладко и говорил каким-то совещательным голосом, рекомендуя дать себя спокойно убить в процессе сладострастного избиения. Он говорил и говорил, наслаждаясь своим литературным творчеством, но действовать все не начинал. Сопровождающие тоже не торопились. Ночь только начиналась. Да и жратва в желудке ещё тяжела. Впрочем, им ещё и велосипед мешал, при каждом неспешном маневре он все вставал дыбом на пути к живой цели.
Неизвестно чем бы это кончилось, но тут появился Игорь Соболь. Его узнали. И после недолгих переговоров стороны разошлись. У викинга Игоря не только речь страшна, но и рука длинна, и дружина сильна. А "Фома", как выяснилось, не располагал еще ни силой, ни влиянием, и не на дело вел их, а всего лишь на развлечение.
В ту ночь они для развлечения выбрали влюбленную парочку и развлеклись так крупно, что надолго исчезли в местах уж действительно не столь отдаленных.
Сибирь она ведь не где-то, она вокруг.
А в диванной повисла странная тишина.
Зеев усилием хлипких остатков воли заставил себя сосредоточится на происходящем, то есть ходящем в опасных происках здесь и сейчас.
Здесь и сейчас Фомин дорос до того, что схлестнулся с самим Мишкой Княжим!
Ну, не с ним же - Малкиным, которого здесь и сейчас, то есть в мире Фомина, практически нет.
  Владик-Зеев , конечно , сильно заблуждался.
Именно в этот самый момент в страшных шорохах московской ночи, постигнув угрожающий лично ему наклон событий, Каревский осатанел.
Его мощный речеиспускательный орган полил весь свет густой вонючей жижей злобного страха.
Такая букашка-замарашка малехонький Малкин столько бед наделал.
Аппаратура в разбитом фургоне, если принять точку зрения некоего весьма влиятельного лица, стоила много дороже, чем пышный зад Каревского. О чем Каревский догадывался и раньше, но этой ночью услышал из уст весьма жестких.
Странным образом ненависть его на место абстрактно ужасного Малкина подставила конкретно подвластного Фомина. Ведь именно он, Фомин, предупреждал, что этот скрюченный ханыга, блоха интеллигентская в действительности - страшный волк.
Плохо предупреждал, сучья лапа, драный хвост.
И, хотя не только Каревский с Фоминым, но и все в мире взаимосвязано, субъектам бытия дана относительная обособленность. Иначе Фомин пал бы замертво от нервного удара.
А он, наоборот, не ощущая выпущенного в него облака самой ядовитой злобы, продолжил сиюместный разговор в поместном замке ВИ Малкина.
- Твой друх, Фельдман, и узнать не сжелал. А ты узнал, - сладостно вытянул он из себя, дождавшись присутствующего взгляда Влада Малкина.
- Выпьем крови на брудершафт.
Не моей, дерьмо я помойное, твоей благородной.
Вкууусненькой.
Царской.
А может, сперва, с княжеской начнем.
Телеграммой и вызови.
Зеев, чьи руки от лишней активности защищали наручники, усмехнулся. Он и не сомневался , что нужен им Мишка. В Москве им, видно, невмочь пересилить эту жидо-массонскую беду.
Еще одно краткое резюме мат -и-мат- и - матической фразеологии сводилось к "А вот ты сам и придумаешь, как его сюда вызвать."
- Золото здесь. На золото зови.
Золотое блюдо ****ей.
Грудь в разрезе до горла знашь как хороша.
И яйца всмятку под завывей.
Может, еще что придумаем.
Фомин разгорался, увлекательным своим голосом лично с ним совещаясь по вопросу о совместном садистском действе.
Зеев, судорожно и страшно напрягся, пробуя взять Фомина под гипнотический контроль. А что ещё сделаешь с выкрученными назад руками. Для начала и самоконтроля скомандовал Малкин "фоминозе" почесать зад.
И сделал он так!
"Повернись!" - уже смелей скомандовал Зеев.
Но повернуться к нему спиной "Фома" не позволил себе - матёрый волчище Малкин может грохнуть его на полсекунды раньше, чем дубоватый Петя успеет грохнуть самого волчищу. Только непроизвольное телодвижение выдало навязчивое желание повернутся, охватившее Фомина.
Зеев телодвижение заметил и эксперименты прекратил. Фомин не так туп, как хотелось бы.
Лучше оторваться от этого пахана и вызвать волка.
- Хорошо, я должен крепко подумать. Фельдман не глупее нас с тобой, - Зеев сказал это, нагоняя на Фомина желание отдохнуть друг от друга.
Вот это удалось.
Вот это соответствовало неистовому желанию Фомина остаться наедине.
- Петя - обратился он паханским тоном к молчаливому быкообразному верзиле, и продолжил тоном быстро скользящим вниз, - Проводи Абрамудряного на двор. Пусть на ветерке подумает.
Сам он вертелся так, как будто у него уже все чесалось, - невыносимо хотелось ему оглянуться назад. Он кое-как держался, ожидая улетания, исчезновения обоих за дубовой дверью.
Петя молча запер навесным замочком цепь на шее Зеева и, держа второй ее конец в левой руке, а "стрелялку" незнакомого образца в правой, повел его, как пса, на выгул.
Оставшийся наедине с собой перекореженный странным желанием Фомин обернулся с облегчением назад, это вроде как почесал, где сильно чешется. Тупо посмотрел на стену, и снова отвалился в кресле.
Ночной зимний холод страха, обретя волчьи черты, пробежал и быстро скрылся во тьме ему подобных страхов. После чего Фомин сумел задуматься, но не надолго. Уснул от перенапряжения. Чтоб свою ватагу перехватить, пришлось пёхом сквозь ночь переть. А года-то уже не те.

Зеев тем временем вывел своего поводыря за ворота замка и начал экспериментировать на нем.
Увы, даже тупой, как бык "Петя", выполнял лишь естественные для ситуации действия.
Зеев устало присел на сухую подстилку хвои возле широченного ствола лиственницы. "Петя" лениво привалился за его спиной. И тут, вдруг, отгоревшая в "Петиной" печени водка и природная склонность к лени помогла Зееву усыпить стража. Намотав на кулак цепь, "Петя" тихо прилёг на пышную траву.
Зеев резко упал на траву, с болью выворачивая скованные руки вперед. Излишек задницы, содранный наручниками, кроваво сверкнул, но он уже вынимал из рук семипудового стража конец поводка и миниатюрный автомат.
Потом бросил в лесную чащу телепатему призыва и затих в странном занятии телокинетического отмыкания наручников.
Волк возник из чащи минут через десять, когда Зеев уже успел подарить свои браслеты "Пете".
Обменявшись практическими соображениями на несловесном уровне, они четверо- тела с надтелами в единстве, двинулись сначала к Фомину, сгущая внятность лохматого надЗеева.
Призрачная голова надволка, проткнув толщу замка, высмотрела Фомина дремлющего в позе столоначальника за рабочим столом.
Разбуженный Фомин испугался до судорог в желудке.
Знал же ведь, чувствовал, на какого волка охотится. Было раз в молодые годы. Жуткий волк хохотал, как в страшном сне, и УЛЕТЕЛ.
Вторично это случилось вчера. В тот краткий миг, когда губительный лось вздымался в сверхъестественном прыжке на переднее стекло фургона.
Но сейчас все было гораздо страшней.
Рефлекторно испустив из себя остатки непереваренной лосятины, Фомин потерял затравленное сознание и сбежал в необычный сверхсон.
И сон его летаргический без приказа нескончаем.
В этом волчья квадратура считала себя стопроцентно уверенной.
Имелся на то их общий, на этот миг, опыт.
Но в частности это чисто надволчий опыт. Он столько лет бегал волком и именно таким способом освобождал себя от ппррротивного долга загрызть врага.
Стремительно разоружив мяклое тело Фомина, Зееволк двинулся в столовую, где все еще скучали остальные трое бандитов, держа в изнуряющем оцепенении Лину и Данзана.
Их скучные морды мгновенно побледнели. Вот же чувствовали они, что не в свое дело лезут. Ах, сука - Фомин, во что втянул.
Заторможенные избытком перегоревшего алкоголя и оказавшись в меньшинстве и перед волчьей квадрильей, и перед дулом автомата, давящего своей стальной волей, они и не подумали сопротивляться. И зачем им эти чужие игры?
Лина, как зачарованная, смотрела на настоящего волка, ощущая каким - то тайным способом его двойственность. Вроде как бы Зеев раздвоился, материализовав свой фантазм волчьего вида.
Данзан едва очнулся, как от кошмарного сна и, медленно двигаясь, полез куда-то под брюхо стола, хищно расставившего свои львиные лапы. Когда-то он уже успел проверить, где у этих бывших хозяев жизни припрятаны их орудия связывания.
В пространство двусмысленной паузы Зеев бросил некое угрожающее наполнение:
- Дан, тебе дается минута, свяжи-ка их узлом монгольским.
Данзану улыбнуться бы на такую картинную фразу-фраеразу. Нету в опыте Данзана ни каких таких монгольских узлов. Но изнурял его страх.
Мафию нельзя победить. Можно и нужно с ней не связываться. Тогда она задохнется в собственном дерьме. Малкин, как всегда, геройски наивен. Это ж не разбойники, которых ищет милиция. "Жизнь, или кошелек!" и все дела. Это ее, милиции заднего двора, сек. сот. ы. Из уголовников, конечно.
Траурные эти размышления не мешали Никифароау действовать по логике ситуации, и через несколько минут все трое бандологов улеглись на стол, примотанные к нему захватом их собственных рук плюс короткие цепочки, продетые сквозь ввинченные в стол кольца.
Материализовалась в жутковатую явь веселая вчерашняя болтовня на тему - кому и зачем потребовалось ввинтить такие кольца в нижнюю поверхность грандиозного стола.
Смотреть на это Лина не могла, но и оторваться от всех и убежать в иные глубины обширного замка было так же невозможно. Ее знобило и, чтобы выстоять в холодной мгле черных ужасов, творимых ее врожденным усилителем страхов, она тронулась вскачь по ухабам конкретностей.
Неужели ей придется взять в руки автомат?
Ни за что!
Тине ведь приходилось.
Возьму.
И стрелять!?
.....
Но тут они двинулись к выходу, и она пошла за Данзаном. Он нес два автомата, а ей не пришлось.
Последним глянул в покосившееся лица воров в загоне громадный волк.
И те провалились каждый в свой сон.
А спасшиеся волчьим чудом двигались к воротам, надеясь найти за ними какую-то машину.
Не пехом же вся эта мразь приперла сюда.
Они шли, волоча все собранное оружие, и никто не заметил, как и когда исчез волк.
Кроме Зеева, который в это время мучительно готовился к ответу на очевидный вопрос - откуда взялся волк? Но ссутулившийся Данзан, погруженный в трагические предчувствия, и не подумал спрашивать - откуда тут взялся пес столь волчьей масти? Ему тут всё очевидно. У кого есть такие враги, у того и друзья того же ранга.
Он даже изрек, ни к кому не обращаясь:
- Каждому дается враг по его способностям.
Возможно, он имел в виду самого себя. Мафия - враг выше его способностей, ссора с какой бы то ни было мафией в его, Данзана, политические планы входит, как нож в горло.
Он готовился к самому худшему и, выйдя за ворота, в холодном тумане страха увидел знакомый джип.
Уронив обременительное оружие на пустые его сидения, он бросился тут же искать труп шофера.
Единственный труп в этой чужой ему схватке лежал в кустах у дороги.
Они втащили тело водителя в подотчетный его джип, угрюмо думая о неясных последствиях, а Зеев еще и о том, что, еще не овладев новыми способностями, он уже стольким людям сообщил эту самому себе страшную тайну.
В строгом соответствии с литературной традицией и небо угрюмо нависло над ними, угрожая проливным дождем.
В этом угрюмом состоянии они проскочили мимо обгорелых остатков фургона и полу обглоданного лося.
Оставив труп в Макарьевском отделении милиции, они стремительно понеслись в Иркутск. И там они помчались к Яковлеву. Только его пост в милиции мог спасти народного депутата Никифарова от бредовых вывертов судебно-милицейской системы, хорошо унавоженной дерьмом мафиозных задниц. Попасть в это дерьмо - смерть, политическая как минимум.
Яковлев в кабинете сидел один. Едва кивнув им и указав на кресла, он продолжил говорить с кем-то по телефону.
- Да не групповое изнасилование это, увы. Служение пердуну-серуну, черту, дьяволу! В каждой дряневне свои дурдомства ....
Брось ты это, ничего ты не добьешься....
Не надо мне этих топорнографических подробностей. Изжога у меня от них.....
Тем более не поможешь, если мальчик умер....
Да ее же, бабищи-ягищи, это сын. Она на себя заявления не напишет. ...
И доктор не напишет....
На тебе дел ... поважнее есть...
И ладно, Сам думай ....
Я такие вещи не приказываю. Извини, у меня люди. Все.
Он поднял глаза на Данзана.
- Здравствуй, Данзан Никифорович.
В те времена, когда Юрка Яковлев подарил Владьке Малкину на день рождения шахматы собственного изготовления, они еще не знали ничего о Княжием семействе, но потом Владик ввел Юрку в негласную школу Арсения Княжия. Данзан тогда сильно болел и как-то незаметно ушел в сторону. Теперь Юрий Семенович, посмотрев на Малкина с секунду, вспомнил и его, и ту внештатную школу.
- А, еще один ученик Княжий. Жаль, что не со мной работаешь. Таких бы мне как ты с Мишкой...
Он тормознул приоткрытый рот, но потом выпустил и эту фразу изо рта.
- Но русских. Русские мне нужны.
Такая жизнь. Уж не подумайте, что я шовинист. Осатанел народ. Шизанулся на национально-религиозной почве.
Те, кого мне слегка по-медвежьи приласкать довелось. По долгу службы довелось. И другие ... КОТОРЫЕ, меня Еврей Яковлевич зовут, они не дадут таких на работу брать.
Удивляетесь, что Еврей Яковлевичем зовут.
А как же.
В их игры не играю. Водку не пью и читаю ...лекции - значит, леший их задери, еврей.
Тут уж Лидия Петровна Соболь и статью тиснула про моих предков-декабристов. Дворянин я русский, в о-го-го каком поколении.
Нынче, как говорят, об этом можно и рассказать, и погордиться тем.
В общем, она статью, и в ответ статью, как бы в том же направлении. Еще об одном дворянине. - Арсений Мордыхаевич Княжий-Фельдмане.
Прямо от поручика Княжия и до голубых кальсон Арсения дугу провели.
Теперь меня "ученик Фельдмана" зычно кличут.
Ладно, други, применим свои мозги к делу. Какая нечисть вас сюда привела?
А нечисть, которая их сюда привела, в это самое время тоже глубоко задумалась.
Неподалеку. В соседнем здании.
На счастье Зеева, за которое он не мог догадаться поблагодарить Вс-вышнего, сгоревшая ужасы-делательная аппаратура существовала в предельно малом количестве экземпляров. А, как это нынче случается на просторах матушки-России, Левша, который ее монтировал, сказался евреем, или присоединившимся к оным, и, воспользовавшись принципиальной стопроцентной продажностью власть предержащих, уже всех купил и укатил в Штаты, начхав на свою сверхсекретность и сверхзарплату.
А может, ему удалось всех, теми же средствами, и задурить до полной потери собственных штанов. Во всяком случае, держась за собственные головы уже висящие на ниточках, все держали тайну у самой земли. Никто из ближайших начальников "левши" и не пикнул вверх об исчезновении столь важной персоны. Мало ли кого изгоняли из органов в сумбурное это время.
Таким вот, таким странным образом именно в это критический момент посещений опасного заведения они оказались вне надзирательного "колпака".
Из этого вовсе не следует, что за ними не готовилась последовать серая тень другого фургона - рангом пониже и духом пожиже.
Именно в это самое время и готовилась, но медленно.
Счастье, что мы живем в реальном времени, и реальные люди временами бывают "выпимши, устамши, недоспамши", и чего-то там не домысливают, и не успевают.