Дурдом или как прекрасен этот мир

Началось это в бане. Майор, начальник особого отдела (КГБэшник) заметил выколотый у меня на левой руке знак «пацифик». Ну и прикопался, вызвал в штаб.
«Ты что, солдат, пацифист? А, ну понятно, ты ещё и хиппи, и музыкант, и рок играешь. И где вы собираетесь? Молчишь? Я из тебя всё выколочу».
Выколотил…. Всё, что я думаю об армии, о ворах – командирах, о социализме-коммунизме, о начинающейся войне в Афганистане, о Брежневе и ЦККПСС и о нём лично…….
В казарме начали прессовать, по ночам – на допросы, …..по 20 нарядов вне очереди подряд (спал стоя, на ходу)….. и т.д.
Однажды утром («Подъём 45 секунд») прыгаю с верхней койки, натягиваю штаны, портянки, ныряю в сапоги, делаю шаг и!........ в правом сапоге – розочка. Врезается в пятку чуть ли не до кости. Но уже была команда «Строиться на зарядку!» Вытряхиваю стекло, выбегаю на улицу, не успевая намотать окровавленную портянку. Пробежав пару километров, начинаю сильно хромать. Боль усиливается, бежать не могу. Двое дедов и сержант делают мне «коробочку». Получаю удар справа, удар слева. Останавливаюсь, успеваю попасть в две рожи. Но их уже пятеро. Падаю, получаю сапогами по башке, стараюсь не проглотить выбитые зубы…..
Иду в казарму с одной мыслью: «Убью!» Жду в умывалке, заняв позицию у подоконника (три ступеньки вверх), чтобы легче было бить ногой. Нож или кирпич не беру – квалифицируют, как преднамеренное, а так – аффект. Дожидаюсь сержанта, бью, начинаю добивать. Но, ****ь, как их много….. Однако, у него сотрясение и минус пара зубов. Уже легче. Трогать перестали – псих, ведь. Но с уличных работ не вылезал. Зима была холодная (-20 – 25) и как результат – ангина, а потом абсцесс горла. Не сломали….  Отвезли в госпиталь вскрыть абсцесс (увидев обломки зубов, лор посоветовал «лучше следить за гигиеной полости рта». Сволоч!) и сразу  на обработку к психиатру. Тупые вопросы, куча вопросов и иногда: «Ты хочешь кого-нибудь убить?». Ну, разумеется, я хотел. Или: «У тебя никогда не возникала мысль о самоубийстве?» У каждого когда-то возникала.
И вот я в "Кащенко", с дикой болью в глотке, температурой 40 и с поллитром пенициллина в жопе.
Отделение ещё то. Солдаты с самострелом и дезертиры из первых Афганских партий , косящие беглые зэки – псевдосуицидники, убийцы на экспертизе по вменяемости и т.п.
Полковник, начальник отделения, долго не возился: «Ты говорят буйный. Значит – сульфазин по 10 кубиков». Ну ещё лошадиные дозы аминазина,  галоперидол до кучи….Вот тут я и поймал настоящий «кайф». Меня, уколотого в четыре точки, даже матёрые зэки жалели. Через двое суток я уже и стонать не мог, до сортира мужики таскали волоком, есть я не мог, пил с трудом. И так три недели.
Зам начальника отделения была баба, майор. Однажды ночью, когда все спали, я почти ползком добрался до умывалки, чтобы попить, да так около раковины и свалился на грязный заплёванный кафель. Тут входит эта барышня, благоухая духами, ставит сапог со шпилькой мне на рёбра и нежно так, до искр из глаз, нажимая ногой, произносит, радостно улыбаясь: «Ну что, солдатик, жив? Помучайся, помучайся. Впредь не будешь язык распускать».
За месяц, проведённый мною в дурдоме, на отделении умерли три человека. Один (ночью) – на соседней койке. Отчего – не знаю. Похудел на 20 кг. Когда меня выписали и на свидание приехала мама, она меня не узнала – одни кости и ввалившиеся глаза. Хорошо, что не знала она всех приключений. А прихрамывал я после сульфы года два.
Как-то раз вечером, лёжа в палате, я услышал нестройный звук гитары. Выполз в коридор. На скамейке сидел молчаливый, обычно, «шизик» с гитарой. Несколько человек топтались около него. Подстроив гитару и, перебрав несколько аккордов, он затянул скрипучим голосом: «Ты проснёшься на рассвете,
                Мы с тобою вместе встретим
                День рождения зари.
                Как прекрасен этот мир, посмотри!
                Как прекрааааасен этот мир!»   
Видимо, других слов он не помнил и всё время повторял эти две строчки. Народ вокруг него стал подпевать. Из палат постепенно стали выползать разбуженные – небуйные (буйных запирали). Вскоре нестройное бормотание сменил мощный хор:
                «Как прекрасен этот мир, посмотри!
                Как прекрааааасен этот мир!
                Как прекрасен этот мир, посмотри!
                Как прекрааааасен этот мир!
                Как прекрасен этот мир, посмотри!
                Как прекрааааасен этот мир!               
                Как прекрасен этот мир, посмотри!
                Как прекрааааасен этот мир!
                Как прекрасен этот мир, посмотри!
                Как прекрааааасен этот мир!
                Как прекрасен этот мир, посмотри!
                Как прекрааааасен этот мир!