Гурдд. Глава 9. Человечность

Нют спросила Рамали на следующее утро:
- Скажи, отец, почему я не такая, как все.
- Не такая, как все? – повторился Рамали.
- Посмотри на меня: ночью я - это я, но под солнцем… Я даже не могу отвечать за свои мысли, и все, что я говорю и чувствую – говорю и чувствую не я!
- А кто?
- Мы… дракон. И так больно, так больно! Безнадежно. Однажды я видела смерть. Она приходила – белая и прекрасная женщина – посидела со мной на ступеньках, обхватив свои колени и вглядываясь в берег.
Рамали поежился, вспомнив девочку Молли где-то там, в безмолвном НИГДЕ. Нют продолжала:
- У ее босых ног лежали нож и цветы. Она сказала, что срезает их и отпускает в море. А потом я проснулась.
«Матушка малышки Молли. Злая королева Тринадцатого Сивентара, вечная рабовладелица печального Привратника», а вслух только сказал:
- Но почему ты решила, что это была смерть?
- Она представилась, - Нют прижалась к Рамали, будто снова была той маленькой девчонкой с венком из лилий и драконом в груди.
Волшебник опрокинул лицо в ладони.
- Что же ты молчишь? Ты расстроился? Не надо было мне тебя спрашивать!
- Все в порядке, сердце мое. Рано или поздно ты все равно бы об этом спросила. Я буду с тобой откровенным.
И Рамали рассказал Нют о том, что случилось в ночь ее рождения, о том, как она чуть не погибла от рук жреца, рассказал об одиннадцати годах странствий, о проклятии дракона, о том, что узнал. Нют слушала, молчала. Когда Рамали закончил, она рукой прикоснулась к раскрасневшимся лбу и щекам, чтобы скрыть волнение. Пальцы ее дрожали. Она опустила глаза.
- С тобой все в порядке?
- Да. Я побуду немного одна?
- Конечно. Как хочешь. – Рамали вернулся в хижину.
А Нют помчалась к морю и, найдя там Облачко, покинула Эст-Рама-эйль. Лодка тихо покачивалась над водой. Девушка смотрела вниз, на тень Облачка, бегущей по волнам. Наконец, судно причалило к берегу Раиля. Нют оставила лодку и вошла в город. Она, мрачная и невесомая тень снежинки, бродила по тихим улочкам Раиля, направляясь к кладбищу. Обитель смерти находилась на окраине города. Белым снегом замело туда тропинку, а медные ворота примерзли к земле. Нют перелезла через ограду. «Похоже, живые не очень заботятся о своих мертвецах» - подумалось Нют. Проходя мимо старых могил, она пыталась найти белую женщину с ножом и цветами. «Люди умирают, а я не твоя» - девушки захотелось расплакаться, но что есть силы, сжав у горла плащ, она шла дальше. На самой окраине города мертвых, в стороне от всех могил, лежал одинокий холмик. Нют опустилась на колени и стряхнула пушистый снег с надгробной плиты. Золотые буквы почти стерлись. Осталось только имя: «Кай Гертруди».
Гнев и обида захлестнули Нют, как волна, и, захлебнувшись собственной злобой, она провалилась в ненависть и снег.
Острая тревога полоснула Гурдда, и он попросил: «Успокойся, сердце мое», но она больше не слышала его.
- Посмотри, что ты сделала! – шептала Нют. – Посмотри! Я могла бы быть счастлива! Но что я теперь?! Я ненавижу тебя!
Задыхаясь от собственных чувств и слез, она, как одержимая, разбрасывала снег, рвала сухую траву и била руками в землю. А руки ее рыдали кровью. «Прошу, не надо!» - кричал в груди Гурдд. Раскаленная ненависть и обида сжигали ее душу своим огнем. «Я не выдержу, прошу тебя!». Но девушка не успокаивалась, не расслышав в потоке чувств голос погибающего дракона. «Ненавижу!» - кричала она. Утратив надежду, Гурдд призвал обугленный остаток своей драконьей души и, спрятавшись в самой глубине человеческого сердца, затих.
Нют все бушевала. Вдруг сильные пальцы схватили ее за плечи. Вырвавшись, она обернулась. Перед ней стоял оролас.
- Успокойся, ты убьешь его. Ты уже почти уничтожила его!
На лице Нют отразился испуг, она замолчала, прислушавшись к сердцу. Тишина.
- Гурдд! – позвала она. В ответ тишина. Нют, всплеснув руками, рыдая, упала на колени.
- Что я натворила, - повторяла она как в бреду.
- Успокойся, - настойчиво попросил Валериор. – Ты только навредишь. Возьми себя в руки. Лучше вернемся домой.
Оролас, нежно подхватив лапами девушку за плечи, отнес домой, на Эст-Рама-эйль. Облачко, покинув чужие берега, медленно поплыла следом за ними.

* * *
Закат долго серел в небе. Это был туманный закат зимы. Розовое солнце быстро остыло в море, и синие капли слез холодного до отчаяния неба оплакивали его. Рамали сидел в пещере, рядом с телом дракона, опустив руки между коленей, как в последний раз сидел Данкон. Взгляд волшебника, растерянный и несчастный, скользил по каменному полу. Нют сидела дальше, забившись в темноту пещеры. Оролас смотрел на море.
В тот миг, когда солнце утонуло в воде, волшебник запел тоскливую песню, словно оплакивая светило вместе с небом. Он бубнил до тех пор, пока тихий свет не вышел из Нют и не вернулся в тело белого дракона.
Но Гурдд не открыл глаз. Оролас опустил обе свои головы: ему стало страшно смотреть на море.
- Он будет жить? – с тревогой спросила Нют.
- Не знаю, – все, что ответил Рамали и вышел из пещеры. Оролас заковылял за ним. А девушка, задыхаясь виной и страхом, села в изголовье дракона и разговаривала с ним до утра, нежно гладя белые надбровья, клиновидный нос, закрытые веки, опущенные уши. Она просила, умоляла его вернуться, поиграть с ней, она обещала ему, что все будет хорошо, она даже описала ему это «хорошо», где все они: Гурдд, она, Рамали, оролас и даже Кай Гертруди будут счастливы и обретут спокойствие.
- Скоро восход, - сказал проходивший мимо Рамали, он вернулся к дому и уснул в кресле на веранде. Оролас заботливо укрыл волшебника пледом из овечьих шкур, чтобы утренний воздух не подморозил старого, усталого бессмертного.
Ветер уже запел свою партию в опере «морозное утро», а снежинки с визгом и смехом закружили хороводы – это была метель, похожая скорее на прозрачную вуаль, - в тот самый миг, когда Гурдд открыл глаза.
- Привет, – сказал он.
- С возвращением, – отозвалась Нют, неосторожно смахивая сбежавшую по щеке радость.
Потом, совсем перед рассветом, Нют спросила:
- Я дракон?
- Да, – выдохнул Гурдд и вместе с утренним морозцем и неосторожностью снежинок стал горячим дыханием девушки.


* * *
Нют присела на ступеньках возле волшебника, положив ладони и голову ему на колени. Рамали открыл глаза и посмотрел сначала в небо потом на нее.
- Он жив, – улыбнулась она. – Это прекрасно. Правда?
Волшебник не ответил, только слегка коснулся ее светлой макушки.
- Я люблю его, и меня пугает то, что его может не быть в этом мире. Я все не могу выбросить из головы босоногую Смерть и ее цветы. Если кому-то из нас суждено умереть, пускай это буду я.
- Почему ты так решила?
- Кому-то же надо было это решить, – она погладила его ладонь и прислонилась к ней щекой. – Я не хочу, чтобы ты всю жизнь обвинял себя. Ты же думал о таком конце нашей истории, не так ли?
- Боже! Но почему?!
- Я не знаю другой жизни, чем эта половинчатая. А кто из нас четверых знает, какова реальность человека, живого, не бессмертного, как ты или я?! И потому, выбирая между тем существованием, что я знаю, и смертью, я предпочитаю нож и цветы.
- Пусть будет так, сердце мое, – сказал Рамали, опустив взгляд.