Оса охотница церцерис рефлексия сутного и блажь

 ОСА – ОХОТНИЦА  ЦЕРЦЕРИС

 Пустырь, он и есть пустырь. Голое место да репьё, да колючий чертополох, да будяк. Но именно здесь в одном месте и селимся мы, свидания устраиваем разного рода работники. Тут -  то  моя сестра, пчела – шерстобит, прозываемая антидией, скоблит стебель будяка и готовит из его пушка комочки ваты, несет с гордостью в концах челюстей эти мешочки под землю для сохранения  яиц и запасов меда.
То тут, то там бегают по пустырю всякие охотники на всякую дичь: есть строители из глины, ткачи паутинной ткани, резальщики листьев, лепестков, землекопы, нороройки, строители, склейщики мусора, утилизаторы всякой непотребной дряни и прочие собиратели узоров земли, которым скажи об этом, никогда бы и не сообразили, что  занимаются таким логическим устроительством.
Одним словом, все заняты, а другие с жадностью собирают свою жатву, как, например, мегашилы, - у них на нижней стороне брюшка черная, белая или красная- красная щетка для сбора цветочной пыльцы, покинув бурьян, они слетаются на соседние кусты и там из листьев, которые режут кружочками, копят свой мёд.Самцы макроцеры и эвцеры с длиннющими усами благосклонно взирают как пчелы с мохнатыми задними ножками берут свои взятки, заняты работой, так что их охотничьи секреты никому не бросются в глаза и змеятся только планами насекомых, не зная людского вожделенья, отчего их изменяющиеся вещи представляют действительность, где всё не испытано человеком, но, где каждое утро знает их в лицо, а людей воспринимает как целое, безличное, нагоняя на человека тоску так, что ему кажется, что ревоюция ушла неизвестно куда, а время зрелости и время счастья потому снизошло в небытие.
На пустыре валялась измочаленная, изнахраченная чечено – ингушской сотней красных джигитов  русоволосая девка, кровь с молоком когда – то, а теперь побледневшее, позеленевшее тело в кровопдтёках и ссадинах, с кровавых губ которой брала последнию взятку оса – охотница церцерис.
Здесь на этом пустыре соединились мегамир человеческого безумия гражданской войны и вечного инстинкта сравнительных фактов энтомологии, где земля попираемая и теми, и другими была одна, а кто превосходил своей жестокостью кого, оставалось какой – то неразрешимой загадкой. На растерзание местной станицы, из которой были выбиты белые, набедокурившие крепко в самой неказацкой округе, белые в своей тихой истории прошлого ушедишие в небытие, уступив место красным, которым было за что посчитаться  в своих бедах, и которые делали так просто, как комиссар Клим Ворошилов и его беззаветной храбрости командир, которого ещё иногда слушали даже бойцы и не только прославленной Первой Конной, аж сам Семен Михайлович Будённый, были озлены неуступчивостью мерзких белых гадов этой самой станицы, а потому и отдали на растерзание приказом ниже стоящего командира этот самый приказ о станице выполнить и не кому – нибудь, а  неприменно сотне чечено – ингушских джигитов, что забузили прошедшим днём, а грех с себя должны были смыть. Грустная история и потому все знали, что о ней забудут. Сотня с рёвом и криком бросилась отважно на пулеметы, положила более половины состава, но приказ командиров – начальников выполнила. Отчего была награждена трёхдневным попустительством по освоению всей станицы. И только ординарец Андрейка, - брат растерзанной чеченцами сестры, был не то, что взбешён или как – то по особому проявил себя, он и к ингуше – чеченам  ничего не имел, он просто подъехал к командиру, передавшему такой приказ свыше, одной рукой передал от Ворошилова  бумагу о благодарности, а другой, левой, выстрелил из револьвера  в лоб командиру.