Интервью Всеволода Чернова

   ИНТЕРВЬЮ ПИСАТЕЛЯ ВСЕВОЛОДА ЧЕРНОВА
      ДЛЯ ЖУРНАЛА  «МАЧО И МАЧЕХА»
          
                От 1 апреля 2005 г.
      
            (Корреспондент журнала «Мачо и мачеха» взял эксклюзивное интервью у популярного российского писателя Всеволода Чернова, только что вернувшегося из турне по Экваториальной Африке, где он выступал с пропагандистской лекцией для местной писательской общественности на тему «Каннибализм как высшая стадия  реализма в России».)


Корр.  -   Всеволод Сергеевич, интерес к вашему творчеству сейчас вновь
                необычайно высок благодаря выходу сборника повестей Игоря
                Курая «Японские ночи», в которой герой назван своим, то есть вашим
                именем. Как вы оцениваете в целом эту книгу?

В.Ч.    -   В ней что-то есть.

Корр.  -   Прекрасно сказано! Насколько точно она передает факты вашей
                биографии? Кажется, вы действительно долго пробыли в Японии?

В.Ч.     – Пробыл. Что касается фактов биографии, то я всегда говорил, говорю
                и буду говорить: искусство почти ничего общего не имеет с жизнью.
               Факт моей  биографии – это факт, а на бумаге, да еще в чьей-то
               интерпретации, он уже артефакт, то есть не факт.

Корр.  -   Глубокая мысль! Значит, события, описанные в «Японских ночах»,
                относятся целиком к сфере беллетристики, так сказать, к фикшен?

В.Ч.    -   Я бы воздержался от подобных оценок.

Корр.  -   Но если вы утверждаете, что это не биографические очерки?..

В.Ч.    -   Я ничего не утверждаю.

Корр.  -   Но в таком случае мы имеем дело с типичной мифологемой, которая
                творится на наших глазах из весьма экзотического материала!
                Соответствует ли образ главного героя повестей вашему жизненному
                кредо?

В.Ч.    -   Это как посмотреть.

Корр.  -   Ну, хорошо. Считаете ли вы, что писатель Чернов из «Японских ночей»
                несет в себе бурный витализм, нигилизм, плюрализм, вандализм,
                каббализм, эротизм, эксклюзивизм, эгоцентризм и, наконец, мачизм
                подлинного Чернова?

В.Ч.    -   Местами да. Местами нет. Иногда. Потому что это литература, а в ней все
                меняется местами. К тому же образ обобщенный, эпический. Герой
                повестей соотносится с реальным Черновым чисто условно.
                На моем месте мог быть любой другой такой же писатель. Или
                художник. Или никто.

Корр.  -   То есть как?

В.Ч.    -   А так. Представьте себе дзэнский круг в пустоте. И вокруг него прочие
                герои. Которые тоже живут и действуют в пустоте.

Корр.    -   Насчет пустоты – это гениально! Это вы, конечно, на Востоке постигли?
                Вы там случайно в монастыре не жили? А то сейчас, говорят,
                на Западе очень модно...

В.Ч.    -   На Западе многое модно. Им палец покажешь – уже модно. Особенно
                если средний. У нас не так... У нас надо показать гораздо больше...
                А в монастыре я, к сожалению, не жил, хотя приглашали. В женский.
                После публикация в Японии сборника моей прозы.   

Корр.   -    Кто переводил?

В.Ч.     -    Профессор Мияма, разумеется.

Корр.   -   Значит, он все-таки существует?! Значит, это не вымышленный
                персонаж?!

В.Ч.     -   А кто вам сказал, что он вымышленный? Вы же читали его комментарий
                к книге.

Корр.    -   Да, но...

В.Ч.     -    Вот именно. Мир вокруг нас – майя, иллюзия. Вы считаете, что он
                существует, а в действительности его нет. Вы думаете, что чего-то
                нет, а в действительности оно уже существует. Пусть пока в вашем
                воображении, но завтра оно воплотится наяву. Чем и занимается
                искусство.

Корр.   -    Сильно сказано! Это надо будет запомнить. Но мы слишком углубились
                в метафизику. Вернемся к «Японским ночам». Вас не смущает некоторая
                чрезмерность эротических эпизодов в книге?

В.Ч.      -    Меня?!  Вы шутите!

Корр.    -    Ах, да, конечно... Прошу прощения. То есть вы находите, что книга
                никак не покушается  на устои общественной морали?

В.Ч.       -    А что такое общественная мораль? И кто устанавливает правила?
                Если хотите, мы и устанавливаем. Я лично уже несколько установил.

Корр.     -    Это нашим читателям известно. И все-таки контакты с приматами...
                Говорят, вы до сих пор посылаете в Японию мейлы, где вместо
                текста только символы – в основном, бананы, манго, папайи,
                прочие тропические фрукты и сердечки..

В.Ч.       -     А мы разве не приматы? И вообще оставьте в покое Момоко! Какого
                черта вы лезете ко мне в душу своими грязными лапами?! Что вы
                понимаете в настоящей любви?

Корр.     -     Ой, извините, я не хотел вас обидеть! Но вы же сказали, что искусство
                не имеет ничего общего... 

В.Ч.       -     Почти! Я сказал почти!

Корр.     -      Вижу, что затронул слишком интимную тему. Хотя, откровенно
                говоря, для читателей «Мачо и мачехи» давно уже нет запретных
                тем.  И тем лучше, если такие темы еще остались у нашего
                популярнейшего автора Всеволода Чернова.  В заключение:  как вы,
                Всеволод Сергеевич, оцениваете стилистические достоинства книги?

В.Ч.        -     Да никак. Зачем мне их оценивать? Больше делать нечего, что ли? Я,
                кроме собственных текстов,  больше ничьи оценивать не собираюсь.
                Я вам не Лев Пирогов и не Андрей Немзер! Мое дело – креатив!

Корр.     -      Понятно. Вот это настоящий мачизм! И наконец:  ваше послание, так
                сказать, месседж читателям по поводу «Японских ночей».

В.Ч.    -   Жду продолжения.

                С писателем Всеволодом Черновым
                беседовал собственный корреспондент
                журнала «Мачо и мачеха»
                Алеша Птицын