Ошибка идеалиста, или бизнемены из рабочих

  Недавно умер Андрей Петрович. Ничем серьёзным не болел, ходил до последнего дня, никому не будучи обузой. За одно это близкие, особенно жена,  дети и внуки, должны были быть ему благодарны, а он к тому же и солидное хозяйство им оставил. Не голодранец и не бездомный, а настоящий хозяин, собравший солидное богатство, ушёл в мир иной! Не зря жил, хотя так и не стал самым богатым в селе, более того, так и не сделаллся богаче тех местных бизнесменов, которые всю жизнь были его врагами. А те, конечно, радовались в душе, особенно Ваня Душков и Митя Горсков. Но, как говорится, нашлись люди, чтобы похоронить. Иные искренне впомнили добро, которое он сделал им при своей жизни. Поставили ему свечу у изголовья и даже всплакнули у его гроба, причём, многие, - жалели его прежде вего как прирождённого хозяина. Таким они его воспринимали при жизни и таким его и запомнили и проводили в последний путь те люди, которым он и на старости лет оказался нужен именно благодаря своей зажиточности. Даже иные непрактичные, ставшие в наше время батраками, кормились возле него и думали искренне: как бы и нам без него не стало хуже жить... И забыли, что работали когда-то на государство, и нынешняя жизнь уже воспринималась как данность...
  ...А ведь Андрей Петрович был когда-то молодым и даже коммунистом - "партейным", как говорили в селе. Даже в клубе дежурил с красной повязкой на рукаве - партия доверила! И даже испытала, как и полагалось по неписанным законам, и доверила, но Андрей Петрович  оказался совершенно неспособным как руководитель. Так что и доверенный портфель партия вскоре отняла,-  и бригадир из Андрея Петровича  не получился, поставили весовщиком в колхозе, чтобы тоже "ел кусок хлеба", как говорили люди. Работа - "не бей лежачего", мог много времени уделять собственному хозяйству, чего и хотел и... скрывал. руковолить не умел, а вот - хозяйственный, и всё. И для работы в своём хозяйстве всегда находил глупее себя, а то и сами приходили "помогать". То, что не задалась общественная карьера, тяжело переживал, особенно первое время, даже утратил чувство собственного достоинства, и, скрывай - не скрывай, люди почувствовали это, что вызвало новые переживания...
  И, как позже выяснилось, не обладая руководящими способностями, решил показать свою власть именно над подростками: будучи дежурным, как и все молодые коммунисты время от времени, ибо желающих дежурить в клубе - терять и там время, было немного, старые и "достойные" коммунисты, с брюшком,  наотрез отказывались дежурить, - потому Андрей Петрович не пускал несовершеннолетних в клуб на вечерний сеанс. пусть-де хоть какая-нибудь польза от него будет, как намекнул сам парторг.
  Так, дежуря, Андрей Петрович и вступил в конфликт с некими Ваней Душковым и Митей Горсковым. Прогнал их из клуба, а они возмущались, Митя особенно огрызался издалека, даже рожи строил ещё совершенно по-детски: "Кулак, кулак! Батраков ищешь, чтобы тебя обрабатывали!" Прогоняя их, формально Андрей Петрович был прав, ибо было сказано на партсобрании самим парторгом: дети до шестнадцати лет не допускаются! А на самом деле и они были ему противнее других подростков, и он только делал вид, что "все пацаны для него одинаковые", а Ваня с Митей это чувствовали.
  И, конечно же, при местной непримиримости, они ему не простили, и, когда повзрослели, решили ему отомстить. Прогнать их из клуба Андрей Петрович уже не мог, но неприязнь к ним и у него осталась (что делать, у каждого человека есть враги, симпатии и антипатии!), и он только делал вид, что не замечает этих Ваню и Митю и как бы давно забыл о конфликте. Те же не забыли обиды. Сидят в полупустом клубе, но не столько кино смотрят (и тогда бывали скучные фильмы), сколько шушукаются между собой, два закадычных друга: "Этого мудака сегодня после кино надо побить. У, рыло противное!" Пока были детьми, ни на свою внешность, ни на внешность Андрея Петровича не обращали внимание, а тут и противным стал им обоим казаться, хотя это было их субъективное мнение.
  Так и сделали, и именно - после кино. Крепкий боров оказался, но вдвоём справились - больно били с двух сторон по рёбрам, чтобы следов не было, поэтому старались бить аккуратно, но всё равно из-за сопротивления сильной жертвы - один "фонарь", "фингал" под глаз ей поставили...
  И был у этого Андрея Петровича сосед, Павлик, наивный мальчишка. И в свои семнадцать лет он решил, что Ваня и Митя побили его соседа только для самоутверждения. Ну и, в крайнем случае, так же за то, что, будучи коммунистом, искал дураков, чтобы его обрабатывали, "помогали", как говрили в селе, и жил зажиточно: не терпели его именно за то, что не хотел работать, но в то же время хотел жить лучше других людей!.. Принципиальные парни!..
  Так казалось этому наивному юноше Павлику.
  Но прошло много лет, началась и шла перестройка, во всяком случае, было позволено заниматься кооперативной деятельностью, частной торговлей... Это пошло только на пользу тому же Андрею Петровичу, который теперь уже и не скрывал, что стремится к богатству. И постепенно избавился от чувства неполноценности, вызванного некогда мыслями о том, что не обладает руководящими способностями. Прошла закомплексованность! Оказалось, что и не будучи начальником, можно быть умным человеком и кое-чего добиться в жизни!
  А Ваня и Митя своё тоже не упустили. Вроде бы один - электрик в колхозе, даже за старшего, когда начальник уходил в отпуск, а второй, Митя, - шофёр, рабочие люди, но тем не менее нашли общий язык и не только отвезли в Одессу на Привоз целую машину персиков и абрикос, но и успешно их там продали. Ваня - более инициативный, был и как бы идейным организатором и вдохновителем, а Митя - товарищ, человек, в руках которого был необходимый для дела транспорт. И успешно поторговали, остались довольны, радовались немалым для села деньгам...
  Павлик, уже тридцатипятилетний зрелый человек, простой учитель, знал обо всём этом. Был женат, на медсестре, и родители жены были как раз соседями этого Вани. Случайность, конечно, на которую Павлик все одиннадцать лет совместной жизни не обращал внимание. А тут жена как-то за ужином сказала со вздохом, недовольно:
  - Мы работаем, два специалиста, и прокормить себя не можем, а эти проныры, эти барыжники... Тонны фруктов продали в Одессе! За триста километров поехали ради наживы!.. Кто может, тот может, а кто не может... А ещё вроде бы рабочие были при Совтской власти! Показали своё нутро, стали кулаками из рабочих! Ведут себя так, будто и не были столько лет рабочими!
   Точнее было бы сказать - из сельских пролетариев, во всяком случае - при Советской власти были рабочими и особых претензий к ним у властей не было, не зря инициативный Ваня даже был время от времени даже и. о. старшего электрика, так сказать, но это - мелочи, простительные сельской интеллигентке в глуши. Хотя всё село знало, что оба, особенно Ваня, были хозяйственными и гордились этим. Быть хозяйственным давно не запрещалось, а в сущности ещё Советская власть смирилась с тем, что, кто как может, так и живёт, "кто как устроится". Лишь бы не где-то числился на государственном предприятии или в колхозе и не спекулировал и воровал в меру. Что делать, мы-де, советский народ, наконец-то, стали жить хорошо! И имеем право жить хорошо! Всегда что-то мешало хорошей жизни: то коллективизация, то проклятая война, то послевоенный голод... Что делать, народ, и рабочие тоже не без недостатков! Так что при Брежневе на такие недостатки отдельных рабочих смотрели сквозь пальцы. Не представляли никакой опасности развитому социализму, так сказать. Оба, и Ваня, и Митя, женились на девушках из хороших семей, как говорили в селе. Не каждую считали  достойной себя. Оба взяли чистеньких, а не доярок.  Что делать, престиж никто не отменял! Митя женился на нянечке детского садика, а Ваня на продавщице! Да не где-то, а чайной! Часто вертясь в этой чайной, научился окончательно, как "надо жить в России"(читай - при Советской власти). Поделился открытием с другом Митей: " В России всё государственное, если не научишься вертеться, никогда ничего не будешь иметь, голодным будешь ходить". И вертелся  - и в магазине, и помогал жене выносить из чайной продукты, особенно дефицитные: то лимонад, а то и мясо. Самостоятельно, и раньше жены, додумался выносить продукты из чайной именно тогда, когда никто не видел, когда люди в поле или спят... А что? Дураки они с женой, что ли, чтобы и себе не взять немного?.. Высшее рабочее общество, а не какие-то там дураки, которые только едят и пьют, ни о чём не думая!..      
  А теперь такие рабочие (один из ста) - раскрепостились вместе с перестройкой и всем, что за ней последовало?.. Возвысившиеся рабочие? Или, наоборот, падшие рабочие?.. Пали ещё при Советской власти, добровольно пали?.. Но что делать, люди пожить хотели!.. Вся эта премудрость о классовом сознании и классовой солидарности мало кого вокруг интересовала. Даже рабочие, так и оставшиеся наёмными рабочими и в свободном обществе, и в столице давно уже не думают и думать не хотят и не прислушиваются к тем думающим людям (обычно коммунистам), которые критикуют "антинародный режим", а что тогда сказать о людях в глуши, - среда есть среда, и выше головы не прыгнешь! Нет ни простора для развития, ни всестроронней и глубокой  информации. Но, главное: всё, прошли те благословенные для революционеров-марксистов времена, когда их призыв к революции находил отклик в сердцах многих, очень многих рабочих, и не только в больших городах, а и у батраков в сёлах! Сейчас и рабочие дерутся друг с другом из-за денег, а то и убивают. Маркс перевернулся бы в гробу, если бы мог увидеть эту почти сюрреалистическую картину!
  Павлик был думающий человек, но и он был далёк от понимания всего этого, да и как он мог додуматься, когда не понимал даже того, что в этой глуши просто варится в собственном соку?
  А молчал по банальной причине: не знал, что и ответить жене, ибо сам ещё не разобрался.
  А жена ещё проворчала:
  - И моего отца не оставляют в покое, особенно этот Ваня. Отец уже старый человек, еле ходит, а этот  Ваня прицепился к нему: "Помоги погрузить фрукты, на сто грамм дам".Дураков ищет!..
  И только после этого замолчала, достаточно высказавшись.
  А Павлик тоже думал об этом, точнее, об этих двух новых людях, очень быстро
научившихся жить по-новому. Ничего особенного, в сущности, и не случилось, но нет-нет, да и вспоминалось, вроде бы ни с того-ни с сего спрашивал себя: "Что за люди?" И, как и всякий возникший вопрос, этот, явно незначительный, тоже требовал ответа.
  И, как по заказу, ещё и завистливый сосед Андрей Петрович при первой же встрече наравнодушно завосклицал:
  - Целую машину фруктов продать на Привозе! Да они имеют!.. Если так пойдёт и дальше, миллионерами станут! Миллионерами!
  Павлик не хотел ссориться с соседом, который, несомненно, мог понадобиться, поэтому сказал как бы в шутку, с улыбкой:
  - Все деньги себе возьмут, тебе не останется.
  - А что, не так? - ещё неравнодушнее вскрикнул Андрей Петрович. - Опередили они меня, потому что машина у них в руках! А я?.. Тоже думал подкалымить персиками на Привозе, но сколько отвезёшь в том несчастном "Жигулёнке"?! Да, опередили они меня!.. И персики, и столько слив пропало! Я, конечно, сделаю из слив самогон, а за него мне люди сделают, что хошь, но всё равно уже не то!..
  А в субботу Павлик, когда пил пиво в частном баре Лёни, бывшего завхоза, случайно увидел там и Ваню с Митей. Да так ли уж случайно? Завсегдатаи. Случайностью было  разве что то, что Павлик оказался в баре в одно и то же время с ними. Не миллионный город, а всего лишь село с тремя тысячами жителей. И единственный бар. Насколько знал Павлик, этот бар ныне процветал, а вначале многие люди не верили, что у Лёни, бывшего учётчика, что-то получится, даже сомневались в его способностях. Мол, тоже мне бизнесмен нашёлся... А он рискнул и доказал, что в сорок лет можно перестроиться. Младший брат, Женя, поверив в брата, отдал ему свои сбережения (с согласия собственной жены), и к тому же, плотник и золотые руки, помог навести в баре декор, - украшения, резьба производили впечатление, особенно в глуши,  любо-дорого было людям, точнее, посетителям, смотреть, неторопливо потягивая пиво (да и водка и вино были),- бегал, старался человек, а не только умел, этот Лёня, бывший весовщик. Признали доброжелатели: "Он молодец"... А Женя тоже часто тут же вертелся, помогал старшему брату не меньше его жены. Не считал, что обрабатывает брата. А когда дело пошло, радовался, что отдал брату сбережения, которые способстовали успеху дела, особенно поначалу, и даже однажды сказал (в селе все друг о друге всё знают): "А вообще-то хорошо, что и в нашей семье нашёлся человек, который и в такое время не пропал. Всё же лучше иметь что-то своё, чем кого-то обрабатывать. Кто хочет жить, тот про старое время, когда всё было государственным, вообще должен забыть". Иные хвалили декор, резьбу, где и в самом деле чувствовался даже художественный вкус: "Какая красота! И это и в самом деле ты сделал?" -"А почему бы и нет? Что тут такого?"- довольно улыбался в ответ плотник Женя. Да какой он уже плотник?!. Лёня был уже такой же плотник, как его брат Женя учётчиком. Если и оставался плотником, то для себя. Почти целый день вертелся в баре возле брата - одновременно и младший партнёр, совладелец. И жена Жени иногда помогала мыть полы в баре. Свои люди - сочтутся! Женя - не только при хозяине, а и сам хозяин... Правда, некий Марчев, кстати, тоже бывший шофёр (в колхозе было три десятка автомобилей), совсем недавно, до последнего был на неплохом счету у колхозного начальства, пока колхоз не растаскали на пресловутые паи, как-то не выдержал, в том же баре, общественном месте-трибуне, не стерпел, высказался сердито - не захотел меняться, поступаться принципами только из-за того, что времена изменились: "При Советской власти было лучше. Тогда каждый мог себе заработать" Но Марчева тут же осадили, понеслось чуть ли не со всех сторон оглушительное, единодушно осуждающе загудели, будто сговорившись, и с редкой нетерпимостью, которая возможна только в селе: -"Ууу!.." Не любят в селе сознательных рабочих! А улюлюкать в деревне, где все друг друга знают, тем более умеют и всегда умели, не то что в городе. А кто-то выразился членораздельно и конкретно: " На хрена тебе те коммунисты! Ничего, сейчас тоже можно заработать!"
  Многие, очено многие, заходили в этот бар посидеть и выпить. А то и засиживались. Разве что неработавшие( а, считай, безработные) крайне редко посещали бар - денег не было. А если были спившиеся или алкоголики, то пили в долг. Но всё же такие люди, молчаливо признанные в селе второсортными, чаще пили, тоже в долг, у того же "доброго" Андрея Петровича, выпрашивали самогон, да и вино, которые у Андрея Петровича всегда были, ибо "умел жить", а потом потом отрабатывали, "помогали", - дела и у Андрея Петровича шли не так уж плохо, хотя Ваня и Митя утёрли ему нос с этой продажей фруктов на самом одесском Привозе, да и раньше не раз опережали его в необъявленной войне-конкуренции. Андрей Петрович и в два часа ночи не отказывал тем людям, которым для похмелья сто граммов было иногда величайшим благом в жизни, и наливший им эти спасительные сто граммов становился в их глазах спасителем и благодетелем; к тому же Андрей Петрович мог и месяцами терпеть и выручать таких опустившихся людей, за это его они и "уважали"... Разве что такие "гордые и самостоятельные", как Ваня и Митя, сочли бы ниже своего достоинства зайти выпить к Андрею Петровичу,- что делать, непримиримые враги!.. Даже презирали: сто лет не нужен им этот "мудак", это дураки от него зависят, а не они! В баре выбора больше и приятенее посидеть и выпить - почти как в ресторане. Поэтому и оказались в этот вечер Ваня и Митя "в баре Лёни", как называли его в селе.
 Оба старых друга - краснощёкие, здоровье и довольство так и прёт от самодовльных лиц - смуглого, как у цыгана, под кудрявыми чёрными волосами у Вани и под  прямыми и на пробор каштановыми у кареглазого Мити. В принципе тоже ничего необычного в это новое время, уже стал привыкать, но тут вошёл в бар выпить пива и Андрей Петрович, - пиво, увы, делать не умел, да и нельзя "без общества", скучно, - и Митя, видимо, всегда недолюбливавший Андрея Петровича больше сдержанного Вани, а, может, и более импульсивный, не сдержался и сказал в спину своему врагу - громко и нетактично, весь бар слышал, чего Митя всё же хотел:
  - Да, перехитрили мы этого... - "Мудака", несомненно, хотел сказать, но понял, что такое откровенное публичное оскорбление может взорвать и флегматичного и как бы вечно дремлющего, с вечно сонным лицом Андрея Петровича. - Пускай теперь хоть локти грызёт. Когда-то больно его побили, чтобы знал своё место, теперь перехитрили так, что лучше и не бывает. А что ещё надо от жизни?.. Пока мы живы и вместе делаем дело, этот шиш никогда не будет впереди нас. Пускай хоть лопнет, хоть треснет стараться, а всё равно будет позади. Не дадим опередить. И так ему и надо! Для такого, как он, и то, что он имеет, много, даже очень много.
  (Кстати, ни Ваня, ни Митя не знали, что тайной мыслью, если не целью жизни Андрея Петровича, как раз и было - стать богаче своих врагов).
  Андрей Петрович вообще сделал вид, что не слышал обидные слова, - может, боялся, что вдвоём снова побьют?.. Не раз уже такое или подобное случалось с ним, например, когда грыззся, ещё при Советской власти, с соседом из-за забора, и иногда трусил вступать в конфликт, да и флегматичен был, предоставляя ныне покойной матери скандалить с соседом до хрипоты, а потом врал и себе, и людям: "Ну и пусть мелочатся! А я оказался выше!". И Павлику не раз, явно демонстративно, зарабатывая себе авторитет и играя на публику, да и для того, чтобы нравственно успокоиться, говорил такое, но Павлик, хотя и не возражал полезному соседу, чувствовал, что Андрей Петрович фальшивит и потому с самого начала никогда ему не верил, так что тут вопроса и сомнений не возникало никаких и никогда, а вот о причине неприязни Андрея Петровича с Ваней и Митей всё не было и не было ясного ответа... Вот, действительно, влезла в голову и не выходит какая-то чепуха! Даже перебивает другие, действительно серьёзные мысли, необходимые в повседневной жизни! Не зря говорят: мудрёное и сложное это существо - человек!..
  И только теперь, и вроде бы "ни с того, ни с сего", как обычно бывает в таких случаях, у Павлика, точнее, давно уже - отца семейства и учителя Павла Сергеевича, нашёлся ответ на почему-то против его воли беспокоивший его в последнее время вопрос, прямо никак его не касавшийся, не задевавший его личных интересов. Но вот, наконец-то, стало понятно: оказывается, он, Павел Сергеевич, будучи в юности идеалистом, ошибался, наивно считая, что когда-то Ваня и Митя побили Андрея Петровича из-за того, что не сошлись характерами и не менее - за то, что не любили кулаков, а оказалось, что тогда они пересчитали ему рёбра не за кулацкие замашки, которые тот проявлял ещё при Советской власти, когда это считалось неприличным, а больно побили его оттого, что в подростковом возрасте и сами уже становились такими же, как он! А, повзрослев окончательно, охотно, внутренне не сопротивляясь, быстро стали людьми с такими же взглядами и целями. Мелкие, и крупными и стать вряд ли способны, а всё равно - бизнесмены... Ох, не зря говорят, что люди никогда не дружные, когда одинаковые!..