Модильяни. Мой дорогой Дэдо

                Зборовский

   В июне 1914 года потомок польских аристократов Леопольд Зборовский прибыл из Кракова в Париж. В кармане его пиджака лежал паспорт с австрийским гражданством, за которое в начале первой мировой войны он был интернирован из Франции. Проведя некоторое время в поездках по Праге, Кракову и Львову, Зборовский снова объявился в Париже, где начал свою деятельность с книжной торговли. В его небольшой лавке помимо художественной и научной литературы,  можно было наткнуться на старинные рукописи и древние трактаты, чье значение и происхождение пугало и завораживало своей таинственностью.
   Небольшой камушек, в форме зерна граната редко обращал на себя внимание покупателей. Он неприметно лежал в углу витрины  на куске чёрного бархата. Если кто и осведомлялся о камне, звучали лишь ироничные вопросы или насмешки по поводу его возможного применения.
   Однажды, в отсутствие хозяина, в лавку зашёл молодой человек. По описанию помощника Зборовского он был красив и выглядел довольно экстравагантно даже для парижской богемы – оранжевый платок на шее, красный шарф вместо пояса. Осмотрев лавку, мужчина тут же купил зерно граната и очень бережно положил его в карман куртки. Зборовский, узнав об этом, задумчиво погладил бороду и произнёс: - «Ну что ж, если он обладает всем необходимым, чтобы вырастить из каменного зерна каменный гранат, мы вскоре услышим о нём».

               
                Моди


   «Будущее определяется не только настоящим, но и прошлым. Значит, меняя будущее, можно изменить прошлое? Не отсечь, а реально изменить степень плотности, кристаллическое строение мумифицированного уходящего Я…
   А если все варианты прошлого, будущего и настоящего учтены заранее, вернее, учтены всегда?..
   Воображение рисует Его в виде внепространственного  храма, внутреннее убранство которого состоит из бесчисленного множества этих самых вариантов. Этакие фрески-ячейки. Как соты в улье. И пчёлы–человеки–бескрылые  мигрируют по этим ячейкам, по застывшим статичным камерам. Ввинчиваются в улей и перебираются: от ячейки к ячейке, от ячейки – к ячейке. И не они выбирают, а последовательность расположенных в определённом порядке (или беспорядке) ячеек, задаёт им направление и определяет их будущее.
   …Я в смятении, но это такое смятение, которое предшествует радости и за которым последует головокружительная непрерывная духовная деятельность.

            «Считай Время и все обстоятельства  событий 
                слугами твоей Воли,
             предназначенными представить тебе Вселенную
                в форме твоего Плана».
       ( аркан  21)

    «Жизнь – это дар: для немногих избранных и для всех остальных; для тех, кто знает и кто имеет, и для тех, кто не знает и не имеет.
    Я мечтаю сделать своего Голема из известняка. Благодатный материал. Мы чувствуем друг друга. Я знаю, что прав. Никакого моделирования, только чутьё. Только камень. Живой. Такова будет моя Кариатида. Но надо много работать, а работать с камнем дорого. Видимо, рано.
    Чтобы идея покупалась, она должна быть современной. Но современная идея – устаревшая идея. Истинная гениальность опережает время настолько, что она не понятна  никому!.. Кроме самого гения! Гениальная идея получит денежный эквивалент, когда осовременится, то есть устареет. Так что денег нет. А работать надо. Я полон замыслов! Я должен работать…
На днях продавал одному маршану папку зарисовок. Ему дорого. «Цена слишком высока…» Я сказал, берите даром. Усмехнулся, ручки тянет пухлые. Хрен ему! Проткнул всю кипу посередине прямо у него на глазах. Не зря, глаза его стоило видеть. Шнурок продел насквозь и в сортир ему на гвоздик. Дорого! Если я для него рисующий пьяница, то там пусть ими и любуется – самое место. А если – пьющий художник, значит, мои рисунки стоят столько, сколько стоят рисунки художника (кстати, много больше, чем я запросил, исходя из своих скромных потребностей).
    Трезвый художник – это же аномалия. Художник должен пить. Алкоголь изолирует нас от внешнего мира, но с его помощью мы проникаем в свой внутренний мир и в то же время вносим туда внешний.
    …Их шокирует, когда при них снимают штаны. «Он пьян…» Но свои картины я не пишу трезвый. И в них я по-настоящему обнажён. Они их смотрят, некоторые их хвалят, некоторые их покупают. Платят свои деньги. Они будут их покупать… Когда меня не станет, будут платить больше. За меня нагого. А живого без штанов называют психом. А я живой без штанов красив. Очень красив, черт побери!
    Но живой я обхожусь им дешевле. Живой может творить ещё…  Они боятся переплатить. Насколько проще определить стоимость, когда подсчитано количество «товара». Глупцы! Когда вы сможете подсчитать количество, я немногим буду по карману. Я сейчас дёшев как никогда!
    Парадокс! У меня нет денег не потому, что я много пью, а потому, что много работаю. И потому, что жив! Я гений, живой и неутомимый, и потому беден. 
    Я беден, и мой Голем спит в моей голове… Нет, конечно не спит. Может, я не готов... Камень дорог, значит, не время.
    Форма подождёт. Есть Плоскость, есть Линии, есть Цвет.
    И есть Символы… И есть Жанна…

          «Сущность Мужчины есть Любовь, облик его есть Премудрость.
          Сущность Женщины есть Премудрость, облик её есть Любовь».
(священная книга Тота)

   У меня потрясающая идея! Это будет проверка, испытание. Если хотите, Голем в плоскости…
до чего прав Сен Мартен! "Для падшего человека остается лишь один путь связи с Богом - через знаки и символы. Чтобы устранить разделение человека и Бога, необходимо восстановить в себе тот же закон, тот же порядок, ту же меру и гармонию, которым повинуется все сущее в Природе.
Это и есть Великое Делание, но чтобы его совершить, нужна Воля - мост между душой и духом, ведущий к эволюции и совершенству. Элементам человеческой души, коих ровно четыре, нужен пятый элемент - единственное средство, при помощи которого человек сможет исправить все заблуждения и прегрешения, и слиться со своим Духом, своим истинным "Я".
Мне предстоит Великое Делание!

               «…Раствори жемчужину в бокале вина,
Выпей и яви достоинства жемчужины»
                (аркан 14)

   «Я закончил портрет. Здесь Жанна и мой будущий ребёнок. Если символы расположены правильно, его ждёт особая судьба».



   Из последних строк остаётся неясным, портрету или ребёнку художник предрекал особую судьбу. Но пророчество сбылось для обоих… И для всех, кто имел отношение к картине…
   В начале января 1920 г. Модильяни заболел. Обычная простуда обострила тяжёлое заболевание почек. Болезнь осложнилась туберкулёзным менингитом. 22 января Модильяни перевезли в Шаритэ, больницу для бедных и бездомных, где через два дня художник скончался.

                Збо

   Жанну забрали домой Эбютерны.
   Зборовский вспомнил, как однажды они с женой попытались поговорить с Жанной. «Моди гибнет, - причитала г-жа Зборовская, - его надо спасать». Жанна тогда тихо и спокойно ответила: - «Вы просто не понимаете. Моди обязательно нужно умереть. Он гений и ангел. Когда он умрёт, все сразу это поймут…» А год назад Зборовский случайно увидел в мастерской два неоконченных автопортрета Жанны, поразивших его не меньше, чем те слова: на одном она вонзала себе нож в грудь, на другом – падала из окна.
   Тогда он понял, что спасать надо обоих. Но ещё не знал, от чего. Он сделает для Жанны всё, что сможет, а сегодня о ней позаботятся Эбютерны. Ему же остаётся лишь выполнить ритуалы. Большего для Моди он уже не сделает. Он может позаботиться о его семье, о его картинах,… но о нём самом – уже нет. Только ритуалы…
   Размышления прервала медицинская сестра. Она передала ему маленький бархатный свёрток, и сказала, что это было обнаружено в одном из карманов пациента. Зборовский, не разворачивая, положил свёрток в карман. Сделав необходимые распоряжения, он вышел из Шаритэ и отправился в мастерскую Модильяни. Впервые в жизни он ощущал странную тоску, смешанную с непонятной в эту  ночь лёгкостью. «Тот» свет стал для него реальным. То, куда он когда-нибудь придёт, перестало быть для него пустым.
   В мастерской на мольберте стоял законченный больше месяца назад портрет Жанны.
Зборовский подошёл к картине и провёл рукой по нарисованному лбу. Прикосновение вызвало ощущение не то внезапно нахлынувшего холода, не то еще не ушедшего тепла – как лоб Моди, который он погладил перед выходом из больницы всего час назад.
   Около трёх часов Зборовский провёл в мастерской, разглядывая картины, перебирая зарисовки и этюды. Каждый раз, когда взгляд останавливался на портрете Жанны, странное чувство овладевало им. Он снова и снова подходил к портрету, снова и снова проводил рукой по нарисованному лбу, и каждый раз испытывал ту же грусть, с какой погладил в последний раз по голове умершего друга.
   Была глубокая ночь, когда внимание Зборовского привлекла небольшая шкатулка, похожая на старинную книгу. Он прежде никогда не видел этой вещи у Модильяни. В шкатулке лежали короткое письмо матери художника - г-жи Гарсен, квитанция на получение бандероли, датированная июлем 1914 г. и три листа с зарисовками кариатид. На обратной стороне они были исписаны рукой Модильяни… Письмо г-жи Гарсен Зборовский прочёл последним, и дрожащими пальцами вытащил из кармана завёрнутое в чёрный бархат каменное зерно граната…
- Эмет... - почти беззвучно прошептал Зборовский, бросил испуганный взгляд на портрет Жанны и стремительно выбежал из мастерской.
               

                Жанна

   Маленькая женщина, которую за копну отливающих тёмным золотом волос друзья нежно и иронично прозвали «nois de coco», долго стояла у кровати, глядя на побледневшее лицо мужа. Минуту назад её крик пронзил стены больницы и медленно стих в болотной духоте палаты. Сейчас женщина стояла неподвижно, молча, без слёз. Также молча она вышла из палаты, немного неуклюже покачиваясь и придерживая живот – до родов оставалось не более полутора месяцев.
   Эту ночь Жанна провела у своих родителей. Если быть точнее, в их квартире на 5 этаже она провела лишь часть ночи.
   Андрэ Эбютерн старался не оставлять сестру одну. Утешать не требовалось. Взгляд женщины был твёрдым и спокойным. Андрэ попытался вывести сестру из мрачного оцепенения.
   - Ты не хочешь зайти к Жанне?
Два года назад Амедео пожелал назвать их первенца в честь матери.
   – Малышка всё время спрашивала о тебе…   
   Голос Жанны прозвучал на удивление ровно.
   - Сегодня Моди сделал мою девочку очень богатой. Я позабочусь о её наследстве. Я сумею его преумножить, – добавила она, грустно улыбнувшись.
   - Жанна, - с облегчением вздохнул Андрэ, - ты впервые говоришь о будущем. Теперь я могу быть спокоен за тебя, - он нежно погладил сестру по голове. - Тебе надо прилечь. 
   - Тебе тоже надо отдохнуть, – кивнув, сказала Жанна. – Завтра у всех будет тяжёлый день.
   – Я останусь с тобой, – заверил Андрэ.
   Жанна слегка улыбнулась и попросила:
   – Я бы что-нибудь поела.
   – Сейчас! Я мигом! – Андрэ почти выбежал из комнаты и через мгновенье уже суетился на кухне.
   Жанна встала и подошла к окну. Она посмотрела в отступающую темноту спокойными, пустыми, как на картинах мужа, глазами, открыла задвижку и уверенным движением распахнула окно.
Парижское утро хлестнуло по щекам предрассветной прохладой. Лишь торопливые шаги нарушали покой спящей улицы. Это были шаги Зборовского. Он не чувствовал усталости, взбегая по лестнице, он чувствовал только тревогу и страх опоздать. Когда он постучал в дверь квартиры Эбютернов, Жанны в ней уже не было.

             «Два в одном повинуются: это колесница власти.
                Ствол: последнее пророчество»
                (Аркан 7)

                Символы

    «Дорогой Дэдо. Я нашла эту шкатулку среди вещей твоего деда Исаака. Она принадлежала его отцу Соломону. Видимо, он привез ее с собой из Португалии. Среди испанских сефардов Гарсены издавна и по праву считались знатоками Каббалы.
    Когда ты родился, наша семья переживала тяжёлые времена. В день твоего появления на свет к нам пришли с описью. По итальянским законам описи не подлежит имущество роженицы, и перед приходом чиновников всё ценное сложили на мою кровать. Ценного в нашем доме было немного. Ты родился в его окружении. И эта шкатулка была там. Мой отец не оставил никаких распоряжений относительно неё, но я уверена, что из всех моих детей должна передать её именно тебе».
    Бандероль была отправлена г-жой Евгенией Гарсен из Ливорно в июне 1914г., и предназначалась в подарок ко дню рождения её сыну Амедео Модильяни, проживавшему в то время в «Ла-Рюш» на улице Пассаж-де-Данциг.
    Что лежало в шкатулке в момент, когда её впервые открыл Амедео, остаётся загадкой. Когда её открыл Збо, преданный друг и столь же преданный маршан художника, с которым они познакомились в 1916 г, помимо письма Евгении Гарсен и почтовой квитанции о получении бандероли, там лежали три небольших листа бумаги с записями Модильяни, как обычно, сделанными на обратной стороне его зарисовок кариатид и один листок с цитатой из книги Сен Мартена "Подлинная система соответствий между Богом, человеком и Вселенной". Больше в шкатулке ничего не было. На крышке потайного ящичка была изображена половинка граната с недостающим в центре зерном, столь необычную форму имела замочная скважина, отпиравшая потайной ящик. Надпись на крышке была сделана на иврите. В переводе она гласила:

                «Истина дана нам в символах и образах.
                Мир не получит её по-другому».
(неканоническое Евангелие от Филиппа)



   25 января 1920 года на кладбище Пер-Лашез при большом стечении народа состоялись похороны 36-ти летнего Амедео Модильяни.
   В это же время на небольшом кладбище под Парижем семья Эбютерн предавала земле тело 22-х летней Жанны, трагически погибшей предыдущей ночью. Лишь через 10 лет ее останки были перенесены в могилу мужа. А еще через 76 лет тот самый портрет Жанны был продан на аукционе Сотбис за 30 млн долларов. Покупатель пожелал остаться неизвестным. Мы не берёмся судить, повлияла ли на стоимость картины трагическая смерть её участников. Нам также не известно, сыграла ли в этом какую-либо роль загадочная история с исчезнувшей впоследствии шкатулкой. Ведь нас интересуют не деньги, а символы... ибо в таком виде дана нам истина, и Мир не получит ее по-другому.   

 
Шахри Даниялова
2004