Все имена вымышленные.
Если какие-то из них совпадают, -
это абсолютная случайность.
Нам акула Каракула
Нипочем, нипочем,
Мы акулу Каракулу
Кирпичом, кирпичом,
Мы акулу Каракулу
Кулаком, кулаком!
Мы акулу Каракулу
Каблуком, каблуком!
Корней Чуковский.
Айболит.
После встречи со своим другом-профессором и беседы на вольные, естественно, философские темы главный редактор заводской газеты сидел возле компьютера. Работа не клеилась, печатать не хотелось, рисовать он не умел, а потому пришлось размышлять об увиденном и услышанном. В частности, о том, как приспособить философскую теорию об экстремальных ситуациях и нетривиальных решениях к страницам газеты. Ведь, как он понял, стрессы имеют не только отрицательное значение. Они не только загоняют, они разгоняют. Пинок под задницу, согласитесь, весомый аргумент.
В состоянии стресса человек часто может сделать такое… В спокойной обстановке хуже получится. Это только говорят, что чудес не бывает. Еще как бывают! Надо только вовремя их заметить и оповестить. Стресс вполне может стать предвестником чуда. При определенных условиях, конечно. По сути, стресс вместе с попыткой преодолеть его – один из движителей технического прогресса. Зачем зонтик, если нет дождей? Зачем автомобиль, если некуда ехать? Но как только появился автомобиль, сразу расширились возможности. И уже встает вопрос: куда не ехать? Экстремальные ситуации возникают не сами по себе. Они – стечение обстоятельств, а значит, в интересах дела создавать их можно искусственно.
И вовсе не случайно Всеволод Вадимович, один из сотрудников редакции, написал несколько лет назад откровения под заголовком "Свобода слова – это осознанная редактором необходимость". Он с ностальгией вспоминал, какие экстремальные ситуации создавались когда-то редактором в тандеме с его заместителем. Тогда даже беременные журналистки ходили в копровый цех за репортажем, а не очень обремененные нагрузкой матерые редакционные волки вмиг почувствовали себя немощными котятами.
"Вот бы вернуть такую обстановку в коллектив, - подумал редактор. – Только как это сделать? Былое не вернешь, в одну и ту же воду не прыгнешь дважды. Одну и ту же бутылку три раза не разопьешь."
Так, в ходе раздумий, он пришел к выводу, что та ситуация с редакционным тандемом была подогрета временем, неподдельным интересом россиян к политической жизни и начинающейся свободой слова. В масштабах редакции нынешней вернуть ситуацию можно, но что это даст? Теперь времена другие, и людей уже невозможно заставить читать да еще заводскую газету. У них слишком много своих проблем, в том числе – проблема выживания. Как тут выкроить время для чтения газеты? Скорее всего, это будет буря в стакане воды, борьба с ветряными мельницами, никчемное донкихотство. Кроме усталости, ничего это людям не принесет. Как там у Екклесиаста? Время разбрасывать камни. Время собирать камни.
- А сейчас какое время? – вслух сам себя спросил редактор и так же вслух ответил. – Одни призывают собирать камни, другие продолжают их разбрасывать. Ничего надежного, устоявшегося. Никакой твердой опоры. Много неопределенного, стихийного, случайного. Новое не пришло. Старое опорочено. Ради чего биться?
Примеров нетривиальных, нестандартных решений в условиях экстремальных ситуаций на заводе всегда много. Легких времен здесь не было, всегда что-то мешало, и людям приходилось предпринимать героические усилия, чтобы устранять ими же порожденные проблемы.
Впрочем, проблемы могут быть навязаны со стороны. К примеру, война с внешним врагом. Вот когда нетривиальные решения толкают людей на подвиги!
Зима, холода. Цех без крыши, а станки уже запущены. Люди мерзнут, но работают. Героизм из-под палки, чтобы не остаться совсем голодным? Вряд ли. Согревало еще и желание не поддаться.
Комплектующие для танков застряли в пути на Урал где-то у Волги. Что делать? Ждать? Время дорого. И пошли эшелоны с танками навстречу комплектующим. Вместе с танками выехали бригады опытнейших сборщиков. Установка приборов на танки велась прямо на колесах. Эшелоны шли, а сборщики на ходу работали. В мирное время такие технологии разве применишь? Невозможно. А война мобилизует.
Впрочем, это как сказать. И без войны примеров уйма. Нынче отправили технику на выставку вооружений в Нижний Тагил, а кондиционеры из Москвы еще не поступили. Доукомплектовывали кабины на подступах к Уралвагонзаводу. Что это: нетривиальное решение, повторение прошлого опыта или элементарная бесхозяйственность? Разве руководители не способны просчитать несколько шагов вперед?
Главный редактор решил обратиться в управление кадров. Уж там-то специалисты подскажут десятки современных примеров нестандартных решений в наиболее трудных условиях, назовут великое множество неординарных судеб и сложных ситуаций. Не откладывая на потом, он позвонил в кадровую службу и сказал, какие факты его интересуют.
- Примеров много. Надо встречаться, - сказали ему, не подозревая даже, что одна из таких ситуаций уже возникает непосредственно сейчас.
Буквально через несколько минут после этого телефонного разговора начальник управления кадров принимал в своем кабинете генерального директора с необычной гостьей. Визит не был согласован даже по телефону. Вот уж снег на голову в знойный полдень!
Закрутился сюжет, завертелся. Но об этом еще никто ничего толком не знал, а потому и не готовился.
Алла Леонидовна Лихая – длинноногая красавица с черными длинными прямыми, слово напрашивается, роскошными волосами. Ей 35, но как она сохранилась! Все формы фотомодели-манекенщицы, стройность фигуры необыкновенная, сила мышц удивительная, а неиссякаемая энергия так и брызжет. Уж на что директор брызжет оптимизмом после удачных командировок, но и он проигрывает ей. Топ-модели фабрики звезд, как говорится, в подметки ей не годятся. Пройти мимо? Что там говорил киногерой Анатолия Папанова про таких женщин? То-то и оно!
Словом, мимо пройти невозможно. Спокойно стоять перед такой красотой? Даже если человеку перевалило за … и ему не нравятся худые длинноволосые брюнетки, он все равно будет провожать ее взглядом, иногда очень жадным. Такова природа. И от этого никуда не денешься.
Изящество форм, удлиненность во всем: в теле, в ногах, в туфлях, в каблуках, в пальцах с изощренно чудовищным маникюром достаточно темных оттенков… А умение держаться?! Все выдает в ней даму интеллигентную, физически не работавшую даже на кухне своей квартиры, очень умную, но опасную...
Ее-то и привел в управление кадров генеральный директор.
В какие это веки лично генеральный стал решать такие вопросы? Ему разве послать некого? Один его звонок, и человека примут, оформят и доведут до места работы самым лучшим образом, не расплескав и не разбив. Бюрократия на заводе, слава Богу, не только опытная, но и воспитанная, субординацию соблюдает. Слово или просьба начальника для нее порой важнее письменного приказа.
Итак, генеральный директор лично привел в кабинет управкадрами красивую даму. По этому поводу гостям был подан натуральный крепкий кофе в маленьких чашечках из богемского сервиза с редким даже по нашим временам крошечным крекером. Отдельно на блюдце был нарезан лимон, тонкие ломтики которого можно подцепить изящными фарфоровыми вилочками.
Вкушайте, господа!
Разговор был недолгим. Кофе был выпит, лимоны надкушены, крекер попробован. Генеральный предложил принять на завод эту даму, но без церемоний, то есть без обязательного обхода многих начальственных и больничных кабинетов. Генеральный понизил голос и сказал, что необходимо принять на должность, которая указана в заявлении этой дамы – Аллы Леонидовны Лихой.
- Сегодня четверг. В понедельник она должна приступить к выполнению своих обязанностей, - подчеркнул директор.
Должность гостьи он попросил вслух не называть, а чтобы это не вызвало дополнительных вопросов, указал начальнику управления кадров по возможности лично оформить прием на работу.
- В какую структуру определить? – переспросил директор. – Оставьте в управлении кадров, то есть у себя, а для кабинета возьмите одно из помещений отдела массовой информации: кадры там сокращены в связи с ликвидацией предприятия-банкрота, в кабинетах недостатка нет. В крайнем случае, можно и потеснить.
Директор также попросил подобрать небольшой столик для ноутбука, удобное кресло и пару тренажеров.
- Книжный шкаф ни к чему, стульев не надо: Алла Леонидовна посетителей принимать не будет. Я дал уже поручение начальнику охраны обеспечить ей свободный проход во все подразделения предприятия и через все проходные, в любое время дня и ночи. Вы, Анатолий Максимович, проследите, пожалуйста.
Генеральный ушел, а начкадрами глубоко задумался, всматриваясь в ровные строчки заявления этой не просто симпатичной женщины. Вот она, красивая, царственно сидит перед ним. Сколько достоинства даже в позе. Ровная темная прядь прикрывает лоб, делая ее лицо еще привлекательнее. В листке по учету кадров, заполненном ее рукой, он увидел год рождения, сразу подсчитал: "Ей 35, но она моложе".
Никогда в своей практике он столь придирчиво не рассматривал документы принимаемого на завод, но тут… Фотография соответствовала оригиналу. Фамилия, имя, отчество, год рождения, послужной список… Училась в школе. Училась в Московском университете на экономиста, потом на психолога, учеба в высшей школе милиции на юриста. Работа. Экономист на оборонном предприятии. Консультант. Стажировка в США. Работа юристом, советником, тренером. Стажировка в Англии.
Список стран, где она побывала, впечатляет. Япония, Италия, Испания и не менее двух десятков других. И когда только успела?
- А это что? – удивился Анатолий Максимович. – Скотленд-Ярд?
- Да, среди английских полицейских совершенствовала свои познания в психологии, а заодно тренировала их. Оттуда приехала - и в наше оборонное НИИ. У нас платили мало, но практику дали хорошую.
- Да вам, Алла Леонидовна, с вашим образованием и опытом можно министерство возглавлять, - сказал управкадрами. – А вы – на завод.
- Это еще не поздно. Но я практик, а министр – должность чиновничья. Мне бы хотелось, - твердо сказала она, чтобы вы не учили наизусть мою биографию, а побыстрее оформили документы. Свободного времени у вас ведь нет.
Она так взглянула на начальника, что у того дрожь прошла по спине, тем более, что он увидел, на какую должность ее надо принять на завод.
Он посмотрел ей в глаза еще раз, и от взгляда ее повеяло чем-то жутким и холодным.
"Мистика, да и только," - подумал начальник и даже сжался от этого взгляда. У него было к ней столько вопросов, а язык не повернулся спросить, есть ли муж, дети, где она остановилась, чем будет на заводе заниматься. Много и других вопросов. Но его сознание пронизывала мысль: "Уж не дьявола ли в красивой оболочке принимаем?"
Заявление А.Л. Лихой он прочитал несколько раз и все никак не мог своим глазам поверить. Виза генерального требовала "принять немедленно с особыми полномочиями". И знакомая размашистая подпись, которую он видит на дню не один десяток раз и которую узнает при любых обстоятельствах. Теперь он боялся взглянуть на новую работницу своего управления.
- Да, да, вы не ошиблись. Именно так и должна называться моя должность. Ее нет в штатном расписании нашего завода.
"Еще не принята, а уже говорит о "нашем заводе", - подумал Анатолий Максимович.
- Обратите внимание: среди бумаг есть приказ генерального – в штатное расписание ввести и эту должность сроком на один год.
"Значит, она целый год собирается здесь работать?" – подумал управкадрами, но опять промолчал. Потом он вызвал по внутренней связи своих помощников с нужными папками, объяснил Алле Леонидовне, где она может сфотографироваться на заводской пропуск и где его завтра же получить, чтобы уже в понедельник приступить к работе в восемь часов.
- В шесть! – уточнила Алла Леонидовна. – Мой рабочий день будет начинаться в шесть часов.
- Хорошо, но отдел массовой информации в это время на замке и сигнализации…
- Дайте в охрану образец моей подписи, и никаких проблем с этим не будет.
Алла Леонидовна ушла фотографироваться, а начальник управления кадров углубился в чтение заявления:
"Прошу принять меня на должность палача".
И резолюция генерального:
"Начальнику управления кадров. Принять на должность палача с особыми полномочиями".
И подпись генерального, собственноручная. И дата: "26.06".
"Должность с особыми полномочиями или палач с особыми полномочиями?"
Главный редактор вспоминал классическую литературу и отражение в ней примеров нетривиальных решений в экстремальных ситуациях. Примеров оказалось много, можно создать целую галерею образов.
Татьяна Ларина, боясь, что больше никогда не увидит Евгения Онегина, пишет ему письмо в стихах, да еще на французском языке. Прочитав это письмо в оригинале, даже Пушкин пришел в восторг и сделал, по собственному утверждению, его блеклый перевод: "Я вам пишу".
Илья Ильич Обломов, под влиянием Штольца набегавшийся по городу ради какого-то мифического дела и жутко уставший, принимает решение снова надеть свой халат и залечь в постель.
Герой комедии Аристофана «Плут» Писетер поставил цель добиться от богов власти и жениться на дочери Зевса. Только как это сделать, если боги на него и внимания не обращают? И он стал морить богов голодом: жертвенники горят, а дым до богов не доходит.
Монте Кристо вообще подчинил свою жизнь созданию нетрадиционных решений, чтобы отомстить обидчикам. Герой Дюма настолько вошел в азарт, что потерял смысл жизни, когда сводить счеты стало не с кем.
Василий Иванович Чапаев, не имея полевых карт, объясняет своему штабу планы действий. Помните, на чем? На дощатом столе, с применением котелка и вареной картошки. "Где должен находиться командир во время атаки?" Впрочем, это может быть вымысел авторов кинофильма, вымысел, весьма далекий от действительности.
Первый звонок за пределы управления управкадрами сделал начальнику ОМИ – отдела массовой информации. Все-таки этому отделу целый год жить рядом, делить общие площади и терпеть присутствие новой сотрудницы с неземной красотой и со странной специализацией – палач. Пресса узнает – подымет на смех.
- Александр Сергеевич, вы сейчас заняты?
- Вообще-то да, Анатолий Максимович. А что?
- Есть разговор, не телефонный. Если можешь – подъезжай, лучше прямо сейчас. На месте все объясню.
Когда начальник ОМИ, он же главный редактор, вошел в кабинет начальника управления кадрами, хозяин был не просто озабочен, он был весьма чем-то встревожен:
- Не знаю, с чего начать.
- К нам едет ревизор?
- Хуже. Вот читай, только вслух не произноси должность.
Перед редактором оказался листок с заявлением и резолюцией генерального.
- Ну, это же так интересно, - оживился редактор, – представляете, какой материал получится для внешних СМИ, да и для нашей газеты?!
- Ты что, ох….? – прикрикнул Анатолий Максимович. Впервые за много лет знакомства он обратился к главному редактору на "ты".
- Моя профессия такая – искать необычное. Так сказать, нетривиальное решение…
- Извините, что так сорвалось… Понимаете, тут такая ситуация, что об этом никто не должен знать. Это указание генерального. Зачем заводу дурная слава? Начальство принимает, а нам расхлебывать?
- Почему нам?
- Потому что об этом знаем только мы: я, вы и генеральный. Я сам оформил на нее все документы, должность зашифровал…
- А я-то причем, если у меня отдел гласности? Не в моем характере тайны хранить, для этого есть служба, которая с нами в одном коридоре, двери напротив.
- А при том, что поселим мы ее не в кабинетах напротив, а на ваших площадях. Вот, знакомьтесь, приказ генерального директора. Подберите небольшой кабинетик и сегодня же освободите.
- Но это же скандал будет, вы же знаете, какие у меня боевые женщины.
- А эта еще боевее. Вы бы видели! С обложки "Плейбоя", хотя и в возрасте.
- Для "Плейбоя» и Валерия Новодворская снималась… И все-таки, какая она? Как ее узнать?
- Высокая, стройная, яркая. Один раз увидишь – мимо не пройдешь. А какой взгляд! Я чуть не влюбился. Она так взглянула, что до костей пробрало. Взгляд холодный, бездонный. Три диплома у нее и стажировка черт те в каких странах, даже в Скотленд-Ярде. Подозреваю, что за ней стоят ну очень серьезные спецслужбы.
- Но у меня нет опыта сотрудничества с ними. Стукачом никогда не был. Я даже допуск к секретам не оформил. Тайн хранить не умею.
- А вы и не храните. Просто никому не называйте, кем она оформлена.
- Чем же она заниматься будет на заводе? Эшафот возводить?
- Тише. Стены имеют уши. Мне тоже многое неясно. Генеральный сказал, что она будет работать автономно. Все ее указания приказано выполнять, как его собственные. Перечень обязанностей хранится у него в сейфе. Выписка из приказа сегодня же будет доведена до всех руководителей.
- А если она кого-нибудь казнить прикажет?
- До этого, думаю, не дойдет. Но понаблюдать надо. Вы там журналисты с опытом, общаться с людьми умеете. Смотрите, беседуйте, делайте записи, складывайте в стол. Пока. Потом пригодится, может, книгу напишете.
- Написать-то мы все можем, только кто финансировать издание будет?
- Сейчас этот вопрос не самый актуальный. Главное для нас – хорошо встретить и создать условия для ее работы. Сегодня к вам в редакцию придут грузчики, плотники, технички. Мебель вынесут, где надо, подправят, подкрасят, обои подклеят. Ремонт у вас недавно был, думаю, много переделывать не придется. Завтра мебель завезем и расставим. Ее немного: стол, кресло, так, по мелочи. Своего в кабинете ничего не оставляйте.
- Еще когда мы переезжали, нам так не хотелось, чтобы к нам кого-нибудь подселяли, хотя многие напрашивались в соседи. В коммуналке, сами знаете, какая жизнь! А тут селят неизвестно кого, неизвестно откуда, неизвестно с какими целями… Интересно узнать, а зарплату ей какую положат? Всю редакцию можно содержать?
- Что касается зарплаты, то она небольшая, средняя по заводу.
- На сегодняшний день это пять с копейками.
- Не пять, а пять тысяч пятьсот пятьдесят один рубль и триста рублей на диетпитание.
- Но, согласитесь, это же мизерная зарплата. Птица высокого полета на такую вряд ли согласится. Если согласится, то двух месяцев не протянет, до первой получки.
- Сама она поставила такие условия – средняя зарплата по заводу. Значит, ее это вполне устраивает. Неужели директор, наделяя ее такими полномочиями, не мог определить ей оплату труда посерьезней?
- Вы согласны со мной, что у нас зарплата несерьезная?
- Сейчас не время для дискуссий.
- А я хочу напомнить, что многие наши журналисты и пяти не получают. Как можно требовать с них больше за такие крохи?
- Все. Тема исчерпана. А если не хватает денег, пусть зарабатывают на стороне. Пусть гонорары получают…
В отделе массовой информации решение директора об отчуждении одного из помещений назвали экспроприацией и секвестированием.
Крайне агрессивную позицию заняла заместитель главного редактора, она же ответственная за выпуск газеты. Женщина энергичная, деятельная, знающая себе цену, она завила:
- Я костьми лягу у входа, но никого из чужих сюда не пущу. Зачем нам это надо? Мы только-только отношения в коллективе наладили, всех под контроль взяли. Каждый стал работать в меру сил. Мы сдружаться начали. А теперь к нам поселят эту бабу. Еще кто-нибудь из наших орлов за ней ухлестывать начнет… Нет, я этого так не оставлю. Я пойду жаловаться.
Ее поддержали другие.
Началось промывание костей той дамы, которой никто в отделе и в глаза не видел. Кто и что мог о ней знать? Высокая, красивая, черноглазая. Яркая. Образованная, со многими дипломами. Зовут Аллой Леонидовной. Ее фамилию редактор не назвал, опасаясь дополнительной нежелательной реакции. А о должности даже не заикнулся, поскольку был связан с руководством завода еще прежними, партийными негласными соглашениями, как и все большие и малые начальники на предприятии. Правда, в последние полтора-два года появились на заводе и молодые руководители подразделений и служб, их нередко называли молодыми новыми, поскольку в большей части они были самовыдвиженцы эпохи перемен, однако заявить о себе громко еще не успели. Об их деятельности мало кто знал, газета не писала, зато негласное сравнение с сорняками на огороде им уже дали: один сделал доклад в три минуты за полгода работы, другой не смог дать ни одного внятного ответа на вопросы руководителей подразделений. Генеральный надеялся, что они войдут в курс дела и еще развернутся. Но, похоже, его вера в них поубавилась, если он пригласил палача с большими полномочиями. Линейные же руководители терпели новых молодых как данность, как дождь в ненастное лето, как снег и мороз в зимнюю пору.
Замредактора сдержала слово. Она пошла было по начальственным кабинетам, избегая, естественно, новых молодых, которые и газету не читают, и ее не знают. Она нашла сочувствие и сожаление, получила добрый совет наблюдать за всем, что происходит, и ни во что не вмешиваться, чтобы не навредить или себе, или коллективу редакции.
Вернулась она в редакцию несколько притихшей, но не сломленной. Рассказала коллегам о своих встречах, но коротко, как говорится, нонпарелью, а потом засела за чтение подготовленных журналистами материалов для будущей газеты. Дело лучше всего отвлекает от мрачных мыслей.
Приближались выходные, а с ними "отдых" на садовом участке, который помогает многим горожанам организоваться, расширить круг и тематику общения, наконец, обеспечить себя на зиму качественными продуктами. Статьи, которые она сейчас читала, касались как раз садово-огородных дел, а одна – о выращивании газона у загородного дома – и вообще могла послужить методическим пособием. Зеленые газоны только входили в моду, и появились садоводы-любители, выращивающие эту мягкую импортную травку вместо привычных лука, моркови и свеклы. Замредактора уже хотела подняться и обсудить эту тему, но в тот момент садоводов в редакции не оказалось, а мальчики были далеки от утилитарных проблем. Их волновало только глобальное и повышение зарплаты.
В это время в редакции появились два грузчика в сопровождении мастера цеха благоустройства.
- Откуда мебель выносить?
- А мы вас не вызывали, - сказала им Татьяна Александровна.
Услышав разговор в коридоре, вышел редактор и указал на кабинет менеджера.
- Вот отсюда все выносите, - обратился он к грузчикам, посмотрев, не осталось ли каких бумаг или документов в столе.
Редакции долгое время не везло с менеджером. С высшим образованием сюда люди не шли – не устраивала зарплата. Без специального образования люди не справлялись. Хлопот много, а это не всем нравится. Теперь приняли энергичную женщину. Роза Федоровна с первых дней почувствовала, что работа ее устраивает, отношения в коллективе спокойные – нет конфликтов и недомолвок. Помимо менеджерской работы она была и рассыльной, и курьером. Освобождение кабинета проходило без ее участия: она была вне завода – отвозила в типографию макет будущей газеты. Всю мебель перенесли в соседний, где теперь менеджеру придется делить пространство с корректором, выходящей на службу только в дни верстки газеты.
Когда мебель была вынесена, появилась с ведром и шваброй техничка заводоуправления. Она протерла стены сухой тряпкой, нацепленной на швабру, махала ею так, словно снимала паутину, хотя известно, что в заводских корпусах пауки не водятся. Потом уже влажной тряпкой с какими-то пенными препаратами протерла стекла, вымыла подоконник. Окна не стали светлее, потому что открывать створки и протирать стекла снаружи было опасно: старые рамы могли рухнуть. Пол мыла она, надо сказать, тщательнее, чем обычно, оттирая грязь на плинтусах.
"Консилиум" в составе начальника отдела надзора за зданиями и сооружениями, управделами и представителя управления кадров в присутствии главного редактора решил, что кабинет ремонту не подлежит – и так сойдет. На евроремонт нет ни материалов, ни времени. Да и новая постоялица не такая уж цаца, чтобы на нее тратиться, а главное – после евроремонта старое окно будет выглядеть нелепо. Год-два оно еще подержится на одном шпингалете, ржавых шарнирах и честном слове.
В редакции появились два плотника. Они сняли замок заводского производства и врезали импортный. Естественно, насорили. Снова появилась техничка со шваброй, все прибрала. Ее начальник принял такую уборку, хорошо оценил, закрыл кабинет на замок, а ключ положил в карман.
В пятницу он появился еще до восьми часов, а минут через пятнадцать в бывший кабинет менеджера внесли столик с матовой желтоватой поверхностью, под цвет ему - небольшую тумбочку с тремя выдвижными ящиками и огромное черное кресло на колесиках.
- Кожа, натуральная, - сказал начсооружениями, - потрогав высокую спинку кресла.
Стол, тумбочка, кресло были расставлены. Они хранили на себе следы упаковки и заводской пыли, а потому была вызвана техничка, которая протерла мебель, подоконник, пол и закрыла кабинет на замок, а ключ привязала тряпочкой на свою связку.
После обеда в редакцию шумно вошли двое незнакомых молодых людей и спросили, где монтировать тренажеры.
- Мы не заказывали никаких тренажеров, - резко ответила им менеджер. С утра она немало понервничала по поводу своего выселения из кабинета, назвала будущую постоялицу Акулой Каракулой и пообещала той весьма спокойную жизнь.
На разговор из своих кабинетов выползли журналисты и энергично стали обсуждать неожиданно свалившуюся на них проблему с тренажерами. Когда ящики были подняты, распакованы, а инвентарь смонтирован в кабинете Акулы Каракулы, все увидели, что это элементарная никелированная шведская стенка – лесенка с десятью перекладинами и обычный из никелированных трубок велотренажер, какие сегодня можно встретить и в любом спортзале, и в предбаннике сауны, и даже на квартирах у тех, кто следит за собой и опасается атрофии мышц в результате гиподинамии. Словом, нужно движение, чтобы не застояться.
- Вот бы о журналистах так заботились, - сокрушался Виктор Владимирович. - Мы просим обновить компьютерную базу – нам не дают, только обещают. Мы просим – нам не дают.
- Надо один раз сорвать выпуск газеты и всех взбудоражить.
- Редакцию и разгонят, - включилась в разговор замредактора. – А вообще обидно. Кому-то необходимого не дают, а тут… Я этой даме, предупреждаю вас, Александр Сергеевич, глаза выцарапаю, если она у меня за стенкой пыхтеть начнет. Я кошка по гороскопу. Я не потерплю, когда мой покой нарушают. Если бы я знала, что в кабинет еще поставят эту хренотень, я бы освободила им кабинет рядом с редактором.
Молодые ребята, устанавливающие тренажеры, оказались работниками арендного предприятия. Они ходят на службу через те же проходные, дышат тем же заводским воздухом, только у них свое руководство, свои расчетные счета, свой отдел кадров. И занимаются они не торговлей, а реализацией офисной мебели и спортивного инвентаря.
- А для нас вы не могли бы поставить что-нибудь подобное? – спросили у них.
- Запросто. Делайте заказ, оплачивайте счета – в тот же день доставим и установим.
- Так уж в тот же день? – выразила сомнение Альбина Федотовна.
- Работа у нас такая – обслуживать клиента быстро и без проблем. Вы платите – мы делаем, - сказал один из них и дал команду партнеру звонить управделами, чтобы тот принял работу.
После себя эти ребята убрали весь мусор, вынесли ящики, обтерли тренажеры специальными тряпками, пропитанными каким-то ароматным средством и еще несколько минут ждали, пока не пришли от управделами и не подписали им наряд.
Последней в тот день в кабинете побывала техничка. Она снова все протерла, даже тренажеры, от которых пахло свежестью, и закрыла кабинет на замок.
- Ой, мне сегодня такой анекдот рассказали, только зимний, - сказала Альбина Федотовна.
- Валяйте. Летом о зиме всегда вспоминается…
- Новый русский, только в возрасте и интеллигентного вида, подцепил в ресторане молодую красивую телку. Привозит ее на свою дачу, накрывает для нее шикарный стол при свечах, с хорошим коньяком, шампанским, ананасами. Красивая мебель, приглушенный свет. Уют, интим. Выпили, закусили. Приготовились пойти в спальню. Он принял душ. Она приняла душ. Все готово. Она уже в постели, зовет ее "Милый, я уже соскучилась". Он входит одетый: "Вставай, одевайся". Бросает ей шубу и наводит на нее дуло пистолета. "Что случилось, милый?" – удивляется она. Он жестко повторяет ей, чтобы она одевалась и выходила на крыльцо. Она подчинилась. Вышли. Продолжая направлять на нее пистолет, он потребовал сбросить шубу и лепить снежную бабу. Куда денешься? В домашних шлепанцах, голая, она выполнила его просьбу. Он ей накинул шубу на плечи, и они вернулись в дом к столу, к шампанскому и ананасам. "Милый, зачем ты это сделал? – спросила она. Он ответил: "Я не в том возрасте, чтобы удивлять тебя в постели, но снежную бабу ты запомнишь на всю жизнь".
- Классный анекдот, - сказала замредактора. – Я так захотела в снегу поваляться. После нынешней жары да на минуту в сугроб. А потом снова в жару.
- Вот вам и экстремальная ситуация, и нетривиальное решение, - сказал редактор. - Экстремальная ситуация подсказана возрастом мужика, а нетривиальное решение пришло ему в голову на даче.
- Наш редактор, - сказала Альбина Федотовна, - опять сел на своего философского конька. Так он и нас научит философскими категориями думать. А анекдот, согласитесь, правда, хорош?
- А не послать ли нам кого-нибудь за мороженым? – предложила Роза Федоровна. – Магазин на заводе еще открыт, можно на пластиковую карточку.
- Еще одно нетривиальное решение, только без экстрима.
- Роза Федоровна, может, вы и сходите? В нашем отделе инициатива всегда наказуема: кто предлагает, тому и бежать.
В понедельник селекторное совещание началось с допроса начальника охраны. Руководители заводов спрашивали его, на каком основании не были пропущены на территорию многие их безупречные работники.
- У меня, - сокрушался директор сборочного завода, - не пропустили трех сборщиков. Вы же сами понимаете, какой напряженный момент выбран. Последний день месяца, масса недоделок, горит план не только у меня на заводе – на всем огромном заводе. А с кем, скажите, мне его делать, если три ведущих сборщика простояли на проходной и разошлись по домам? Что это за самоуправство и кто дал охране такие полномочия – не пускать на завод?
- Такие полномочия дал я, - в динамиках зазвучал уверенный и твердый голос самого генерального директора. Он всегда, если находился на предприятии, слушал рапорт, но далеко не всегда вмешивался в разговор. – Я вам, Николай Иванович, и вам, Петр Васильевич, и вам, Геннадий Алексеевич, предлагаю всерьез заняться воспитательной работой в своих подразделениях и не допускать до работы лиц в нетрезвом состоянии. Сегодня за вас эту работу выполнила охрана. Скажите, что это такое? Человек еще только идет на работу, а уже пьян. Он уверен, что ему это с рук сойдет. Уверяю вас, не сойдет. За крепкую дисциплину мы взялись всерьез и надолго. Предупреждаю всех линейных руководителей: пьяному не место на заводе. Воспитательная работа ослаблена, отсюда не только пьянство, отсюда и выросший брак, и низкое качество. Сегодня мы не допустили на завод никого с признаками алкогольного опьянения. По всем фактам составлены акты, многие из задержанных будут уволены. Так будет и впредь.
Генеральный понизил голос и уже спокойнее сказал:
- Прошу продолжать рапорт сразу с производственных вопросов.
Рабочий день, если судить по обстановке в главной проходной, не предвещал ничего хорошего не только потому, что это последний день месяца. Понедельник – вообще период раскачки после выходных. Далеко не каждому удается скинуть с плеч тяжесть отдыха и приступить к полноценной работе с утра. Некоторым на это и всего дня не хватает, к тому же вот уже недели три стояли невыносимо жаркие дни, и от жары невозможно спрятаться нигде, даже у вентиляторов и питьевых колонок.
Было ровно шесть часов, когда черный "шевроле" остановился возле заводской проходной. Из него вышла высокая черная дама, в черном платье с большими вырезами впереди и сзади, в черных туфлях на высоком каблуке и с чемоданчиком в руках. Чемоданчик был тоже черный и напоминал футляр для тромбона, только несколько более плоский. В другое время дама и ее необычайный внешний вид вызвали бы, безусловно, интерес у прохожих, но на предзаводской площади было еще пусто. В проходной тоже посторонних не было. Дама легкой поступью, стуча каблучками, прошагала к турникету.
- Куда это ты, барышня, такую рань? – спросила у нее непричесанная толстая тетка в камуфляжной форме. Высунувшись из окна будки, охранница осмотрела гостью с головы до ног.
Алла Леонидовна – это была она – начинала свой первый рабочий день на заводе и предъявила на проходной пропуск в развернутом виде, как того требовала надпись над турникетом.
На охранницу это не произвело никакого впечатления, как если бы ей предъявили билет на хоккей, который она отродясь не смотрела.
- У меня проход в любое время, - сказала Алла Леонидовна.
- На завод так не ходят. Здесь работают. А у тебя вид как из ресторана. Не досидела там, что ли? Прическа вечерняя. Платье декольтировано. Когти накрашены. На заводе в таком виде делать нечего.
- Я иду на свой завод и имею на это право, - сказала Алла Леонидовна.
- А в чемодане у тебя что? – спросила охранница.
- В чемодане? В чемодане у меня топор. И я имею право его пронести.
- А я имею право ваши вещи досмотреть. Если это топор или бомба, то не пустить. Нормальные люди в таком виде на завод не ходят. И в такую рань тоже. Здесь завод, здесь люди работают и одеваются сюда по-рабочему. А тут что за вид? На таких каблучищах застрянешь на первой же трещине. Не имеете право в таком виде сюда приходить…
- А вы не имеете право пить на службе, а вы пьете. И у вас под ногами недопитая бутылка стоит, - сказала Алла Леонидовна.
- Ах, ты сука. Унюхала, - вспылила охранница. – Да у меня через полчаса смена кончится… Да это не твое дело обнюхивать меня.
Алла Леонидовна твердо и спокойно произнесла:
- Это ваша последняя смена на этом заводе. Сегодня же вы будете уволены.
Она отступила от турникета назад, извлекла неизвестно откуда сотовый телефон и нажатием одной только кнопки дозвонилась до начальника охраны. Тот, предупрежденный генеральным, был уже на месте и через пару минут подъехал на дежурном "Соболе" к главной проходной.
Все это время Алла Леонидовна стояла у стойки за турникетом, а охранница гневно ворчала. Она пыталась избавиться от вещественного доказательства - стоящей между ног бутылки, но у нее это не получилось. Бутылка свалилась, брякнула о цементный пол, чем вызвала только усмешку на лице Аллы Леонидовны: "Не ошиблась, значит, с бутылкой".
Охранница вышла из будки, подняла бутылку, сунула ее в карман и скрылась за дверью штаба охраны. Тут же вернулась обратно:
- Вот, ****ь, на меня навязалась.
- Нет свидетелей, а то бы я упекла вас на пару лет за оскорбление.
- Обреки своей дыре дристать, да не перестать.
Когда в проходную со стороны завода вошел начальник охраны, а с ним еще человек пять, атмосфера там была достаточно накаленной.
- Что случилось?
- Здравствуйте, - сказала Алла Леонидовна. – Это я вас вызвала.
Начальник взглянул на нее и сразу понял, что тут могло произойти.
- Ваша пьяная сотрудница меня не пропускает.
- Пьяная? – удивился он.
- Да. Выпила на рабочем месте.
- А ты видела, что я пила? – пыталась криком защищаться охранница, но, взглянув в глаза высокой черной даме, сразу сникла и совершенно другим тоном обратилась к начальнику. – Извините, Валерий Филиппович, виновата. Первый раз со мной такое. Бес попутал. Полчаса осталось до конца смены, я и приняла самую малость, чтобы не заснуть.
- Что это с тобой, Клава? Я сам десять лет не беру в рот спиртного, если бы раньше что-то было – обязательно узнал бы. Не ожидал я от тебя такого. Вот не думал.
- Бес попутал, Валерий Филиппович, бес…
- Алла Леонидовна, вы проходите сюда, - сказал начальник охраны. – Вы уж извините нас, что так получилось. Разберемся, накажем по всей строгости…
- И все же я хочу сказать, что эта Клава пьет на рабочем месте не первый раз. Просто, может быть, прежде никто не замечал, но у нее хроническое пристрастие к спиртному. Я вам советую сегодня же ее уволить и направить на лечение. Сама она с этим недугом не справится.
- Хорошо, Алла Леонидовна. Сделаем так, как вы сказали. Сегодня же все оформим. А как вы устроились? В своем кабинете побывали? Нет еще? А, понятно. Вас не пропускали. Вон там ваш кабинет, на самой высотке. И окно на завод выходит. Уютный такой кабинетик. Вас туда проводить?
- Нет, я сама все найду.
- В первый раз все-таки?
- Спасибо, я не заблужусь.
Когда красавица ушла, начальник охраны распорядился заменить Клавдию на вахте и сделать ей медицинское освидетельствование: вдруг ее оклеветали. Но тут же выяснилось, что врачи будут не раньше восьми, а Клавдия полтора часа ждать не может, ей хочется спать после ночного дежурства. Да и факт выпивки на рабочем месте она сама не отрицает.
- Что хочешь делай, Валерий Филиппович, только не увольняй, - встала она на колени. – Со мною такого больше не случится. Век буду помнить.
- Ты, Клавдия, не дури. Нечего передо мной на коленях стоять.
- Не увольняй, родненький. Верой и правдой служить буду, мне ведь до пенсии меньше года осталось, а у меня сын-школьник. Мне его доучить надо. Не с голоду же помирать? Где я теперь работу найду?
- Ладно. Нечего причитать. Думать надо было, когда пила. – Начальник минуту помолчал, потом снисходительно произнес:
- Впрочем, выходи завтра на восточную проходную. А вы, - обратился он к помощникам, стоявшим все время возле него, оформите, как положено, увольнение. Акты, протоколы. А ходу им не давайте. Все-таки Клавдия – опытный боец. Свыше сорока лет на заводе, с пеленок, можно сказать. Пять лет без единого замечания у меня в службе. Нельзя такими кадрами разбрасываться.
Валерий Филиппович, начальник заводской охраны, был человеком жестким и требовательным, хотя жесткость его была в довольно приятной упаковке. Начальник всегда и, казалось, всем улыбался, со всеми ладил, слыл женским угодником. Перед красивенькими дамами он расплывался в улыбке и непременно касался губами их пухленьких ручек. Большего он себе, естественно, не позволял, все-таки на службе, и дурных слухов вокруг его имени не было.
Похоже, Алла Леонидовна его очаровала с первого момента, когда он увидел ее на проходной сквозь трубы турникета. В другое бы время он вышел к ней, помог бы пройти мимо вертушки и, конечно бы, облобызал ручку. Но тут иная ситуация: его сотрудница законфликтовала с этой дамой, пришлось проявить жесткость.
Через полчаса, встретив Аллу Леонидовну на территории завода, он оценил замечание управкадрами: она дама яркая, раз увидишь – не забудешь. Да и черное платье ей шло к лицу, хотя и не по заводским правилам. На мгновение он представил ее в платье другого цвета и сделал вывод, что и оно ей будет к лицу.
- Алла Леонидовна, - улыбался начальник охраны, - теперь я вас не отпущу, пока не поцелую вашу ручку.
Руки у красавицы оказались не столь мягкими, как он привык встречать, и чрезмерно холодными, о чем он тут же ей сообщил. К его ухаживаниям она отнеслась довольно холодно.
- У вас, наверное, и сердце такое же холодное? – осведомился Валерий Филиппович, на что получил весьма неожиданный ответ:
- Сердце у меня горячее, иногда даже слишком. Можно обжечься. Но тут служба. Тут производство. А горячим сердце может быть только в свободное от работы время. Служебные романы – не мой жанр.
- Намек понял, - сказал Валерий Филиппович, стал серьезным и сосредоточенным. – Поговорим о деле. Что вы наметили на сегодня? Какая у нас программа? В чем могу помочь?
Она рассказала. Ставит задачу – она согласована лично с генеральным директором – не пустить на предприятие ни одного не то что пьяного, но даже плохо проспавшегося после вчерашнего.
Он, конечно, и сам понимал, что пьянство на производстве – это бич, много раз организовывал рейды, вылавливал пьющих, отправлял их домой, а то и в вытрезвитель. За годы его работы в охране многие это поняли, а потому не нарушали, но искоренить зло было невозможно, поскольку все общество без осуждения относится к такому явлению, а цеховое начальство нередко горой встает за своего попавшего "в облаву" работника.
- Все бойцы, - сказал он, - задачи свои знают, все проинструктированы, еще на прошлой неделе, все готовы.
- Вот и хорошо. Я буду дежурить непосредственно здесь, кого надо остановить, я обязательно подскажу.
Надо отметить, что в последний момент начальник охраны вспомнил, что без врача-нарколога такие рейды проводить нельзя. Люди всякие бывают: один согласится и пойдет отсыпаться домой, а другой будет спьяну доказывать, что он трезв и чист, как стеклышко.
Позвонили в диспансер, в районный медвытрезвитель – собрали группу наркологов, распределили всех по проходным. На все не хватило, но основные были охвачены. И то хорошо.
Первого выпившего заметила и зацепила не охранница, а Алла Леонидовна. Дежурившая на турникете боец охраны придирчиво осматривала всех и этого рабочего тоже, но пропустила. А Алла Леонидовна выловила его в толпе и сопроводила в штаб охраны, где передала в руки медика, а тот зафиксировал задержание, подтвердил опьянение и составил акт. После этого рабочий был выведен за проходную и отправлен домой.
В живой очереди приходившие на завод сразу узнавали и о проводившемся рейде, и о черной даме с чемоданчиком и на сногсшибательных высоких каблуках, и о ее роли, и о масштабном характере проверки: если здесь не пропустили, то на других проходных пытать судьбу тоже не стоит. Кто-то попытался проскользнуть – не удалось. Очередь – это ведь живой телефон, что на одном конце сказали, становится известно на другом. Потому некоторые получили предупреждение еще на подходах к проходной и, не делая попыток, повернули назад: лучше иметь прогул, чем прогул и задержание в пьяном виде. Прогул скрыть легче, чем протокол о задержании, который дойдет до начальства цеха через десяток рук.
Через полчаса после рейда подсчитали "улов" – сто одиннадцать человек. И это после теплой ночи, утром, которое сулило, казалось, только одно: день будет изнуряюще жарким.
Что могло случиться в датском королевстве по имени завод? Не каждый из тех, кто шел в то утро на завод, был исполнен желанием и наполнен стремлением выполнить долг. Скорее шли по обязанности. Последний рабочий день месяца, квартала, полугодия. План еще не сделан, и каждые рабочие руки нужны. Сорвешь план – генерал накажет директоров заводов, те – начальников цехов. И …покатилась волна, каждую техничку зацепит. До всех доберутся, до каждого. Всем пропишут: и правым, и виноватым.
Все, кто проходил в тот день по главной проходной, понял, что проверки связаны с этой высокой дамой, одетой не по-заводскому. Значит, надо винить ее, стройную, как манекен, красивую, как с обложки цветного глянцевого журнала. Это не к добру. Ее вид многим напоминал вчерашнее воскресенье, далекое от производственных забот. А этот черный футляр в ее руке, похожий скорее на топор, чем на чемоданчик, и вовсе создавал настроение отчаяния: день ожидается жарким, а не махнуть ли куда-нибудь на песчаный берег озера, поближе к воде?
После дежурства в проходной Алла Леонидовна направилась знакомиться с производством. И начала с кузнечного завода. Он стоял первым в числе заготовительных: первым был построен в далекие годы, первым пущен. Словом, одно из первых звеньев в производстве инженерных машин. С него начинались все реорганизации на большом заводе. Алла Леонидовна была наслышана о делах этого подразделения, о ночных вахтах, о массовых трудовых рекордах в годы первых пятилеток и развития стахановского движения. Когда была война, кузнецы определяли ритм всего завода: сколько комплектов заготовок они отштампуют, столько боевых машин отправится на фронт. Оборудование на заводе было настолько уникальным, что другого такого в СССР долгое время не было. Пресса и молота здесь стояла по группам: большие, средние, малые. Когда пришла мода мельчить цехи и увеличивать управляющий персонал, чтобы обеспечить работой всех специалистов, подготовленных в вузах и техникумах, каждая группа молотов было выделена в подразделение и составила отдельный цех со своим начальником, его замами, помощниками и многочисленными службами. Все молоты исправно работали на план. В наркомате, а после в министерстве, в правительстве знали о мощностях завода, вели учет и загружали кузницу дополнительными заданиями: уральцы справятся.
Сразу после войны в кузницу поступил уникальный заказ – сделать дышла для самого большого в мире паровоза "Победа". Подходящих кузнечных прессов в Союзе не оказалось, и нарком Малышев, хорошо знавший все оборудование завода, поручил изготовление дышл уральцам. Дышло – это огромная паровозная оглобля. В один прием такую длинную махину отштамповать не смогли, а потому заводские умельцы делали их в два приема: откуют одну половину, а потом – другую. Немало металла в брак отправили, прежде чем стало у них получаться – приобрели, наконец, опыт, рапортовали в Москву о достижении. Но ни опыт, ни дышла не пригодились: в Кремле на смену "государственных" усов пришли "государственные" бородавки. Там отказались от самой идеи строить такой паровоз, потому что появились локомотивы с тепловой тягой, и паровозам, оказавшимся не у дел, стали отводить запасные пути на глухих станциях. Долгое время сохранялись паровозы только на выставке в Ташкенте, да на станции Муслюмово, больше известной в мире в связи с аварией на ядерном объекте, и кое-где в "запасниках" небольших железнодорожных тупиков.
Но об уникальном заказе на заводе помнили еще долго и при случае рассказывали. Помнили и об уникальном оборудовании.
Время шло, техника изменялась, а на заводе многие по-прежнему считали уникальным все то, что они делали десятки лет назад. Завод как бы выпал из бега времени. Амбиции у заводчан завышены, а оборудование давно устарело. Только они об этом знать не знают и ведать не ведают.
А потом и вовсе перестройка: спад производства, сокращение персонала, замороженное оборудование и все такое. Потом банкротство, страшное и неумолимое. Замолчал завод. Не стучат молоты. Нет электроэнергии, не подается ни мягкий пар, ни сжатый воздух.
Встал как вкопанный завод,
На работу не зовет,
Не шумит станками.
Что же будет с нами? – задавал тогда вопрос со страниц газеты один из рабочих поэтов.
Температура в цехах сравнялась с наружной. Рабочие греются у костров, начальство прячется по кабинетам. Молчат телефоны, не бегают курьеры. Жизнь замерла.
В один из таких зимних дней, когда кузнецы согревались у костров и варили в ведрах принесенную из дома картошку, в кабинет к начальнику производства заглянул его отец, в прошлом прославленный литейщик, а теперь персональный пенсионер. Не выдержал он, решил лично убедиться, чем пахнет банкротство.
- Сидишь? – спросил он у сына.
- Сижу.
- Какого черта ты тут сидишь, почему ничего не делаешь?
- А что можно сделать, если в "белом доме" все решили без меня, и нет ни денег, ни металла, ни энергоресурсов?
- Тебя зачем сюда поставили? Ты сыт, одет, обут. Ты в тепле. Ты при власти. А они? - отец махнул в сторону двери. И тут старика прорвало. Сын вообще никогда не слышал от отца грубого слова, а в этот момент отец выдал такую порцию отборного мата, что сын онемел от неожиданности, чуть не задохнулся,. Ему никогда не доводилось слышать подобное ни от мастеров, ни от рабочих. А от отца услышал.
- Иди к ним, иди и проси у них прощения, что ты, ты, ты… довел кузницу до такого состояния?
- Разве я довел? – попытался он возразить отцу.
А в ответ снова отборный мат:
- Ты еще возражаешь? Иди и мерзни вместе с рабочими. Не умеешь руководить – освободи место… Иди, бей в колокола, думай, выгони в цех всех подчиненных. В такой момент начальник должен быть в коллективе, с людьми, а не в теплом кабинете. Это почему, - следует ненормативная лексика, - в заводоуправлении тепло, когда в цехе холодно?
- Поддерживаем систему, чтобы не разморозить.
- Систему бережете, а людей? Почему они мерзнут? Сукин ты сын. Иди к рабочим, будь рядом с ними, если не можешь организовать их работу.
Отец преподал урок сыну-начальнику. Тот оделся и тут же спустился в цех. Побыл в цехе среди рабочих до конца смены. Все звонки перевел на свой мобильник. Но никто не потревожил – ни одного звонка. Говорить с рабочими было не о чем, да и они, понимая его состояние, не ставили в тупик неудобными вопросами. Ему предложили отведать горячей картошки – он не отказался. И что более всего удивило в тот день, это случайная реплика, оброненная одним из кузнецов в его адрес:
- Смотрите, наш-то каков: с нами вместе мерзнет.
Потом он не раз слышал, что его называют "нашим". Значит, отец был прав, предлагая разделить трудности коллектива на равных.
Остановка производства вышла коллективу боком. Не имея зарплаты, самые здоровые и инициативные ушли. Кто на соседний завод, еще работающий. Кто в охрану. По всему городу стали создаваться охранные службы. Раньше в них шли древние отставники и пенсионерки, теперь – могучие кузнецы.
Когда производство стало возрождаться, в кузницу пришлось набирать много новых. Пришли крупные, сильные, но далеко не молодые ребята. Понадобился не один год, чтобы пришедшие освоились, приобрели опыт, почувствовали себя подлинными кузнецами.
А теперь представим, насколько нелепо выглядела на фоне пылающих печей и мощно бьющих молотов по раскаленному металлу и немолодых людей в темных спецовках Алла Леонидовна в ее декольтированном и удлиненном черном платье да еще на высоченных каблуках. Конечно, ситуация комичная. Это не осталось незамеченным, и кузнецы пытались подтрунивать над гостьей.
- Барышня, вы не ошиблись адресом?
- Мадам, путь в ночной ресторан находится не здесь.
- Девушка, может вас проводить?
- О, один мужчина нашелся, - сказала она. – Проводите, если вас это не затруднит. Я буду очень рада такой помощи.
- А вам куда?
- А нам сюда. Хочу узнать, как металл куется. Расскажете?
- Конечно, расскажем. Вы сами молот выберете или вам помочь?
Одни отнеслись к ее просьбе серьезно, другие с ухмылкой. А были и такие, кто не оторвался от работы даже на миг. Все-таки капиталистические порядки проникли и сюда, в старую советскую кузницу.
- Барышня, вы замужем? Случаем вечер у вас не свободен? - спросил огромного роста подручный. Пожалуй, их рост был одинаковый. Его молот был в ремонте, и он помогал ремонтникам, но больше скучал от безделия – они и без него прекрасно справлялись.
- Случаем, свободна. И сейчас, и вечером, и завтра. А вы, похоже, в ресторан захотели меня пригласить?
- На ресторан зарплата не потянет, а в кафе можно и пригласить.
- Нет, я согласна только на ресторан, при том на самый дорогой в городе. Есть в городе шикарные рестораны?
- Тогда вы здесь попутчиков не найдете. Вам надо в заводоуправление. А мы народ скромный.
- Подскажите, а где вы собираетесь в обеденный перерыв?
И ее провели до каптерки с темными, давно не беленными стенами, с деревянными скамейками по стенам, со старым, почерневшим столом. На скамейках кое-где постелены промасленные ватные телогрейки, каких она не видела лет двадцать. В каптерке стояла самодельная плитка, а на ней черный большой эмалированный чайник.
- Вот тут мы отдыхаем, пьем чай. Кто устал – может и полежать.
- А летом где вы отдыхаете? – спросила Алла Леонидовна, и ей показали несколько "зеленых уголков" между цехами, где среди зарослей бурьяна протоптаны небольшие полянки, лежат ящики, застеленные газетами, и опять же тут и там темные промасленные телогрейки, на которых рабочие коротают остатки обеденного перерыва.
Рабочие теперь с восхищением глядели, как она в своих туфельках уверенно вышагивала по замасленным полам цехов, без боязни проходила у прессов и печей, шагала по шпалам и преодолевала хитроумные заграждения из штампов, больших и малых заготовок, железных тар и деревянных ящиков. Ее не пугала атмосфера кузницы, а потому и они охотно показывали свое хозяйство, рассказывали про житье-бытье. Даже когда она спросила про женский туалет, рабочие не удивились и объяснили, что нужно пройти не одну сотню метров, чтобы справить нужду.
Словом, через десять минут она была своей в этой темной – в значении цвета спецовок - и уже не молодой рабочей среде, через полчаса знала почти все о вентиляторах, зонах отдыха, туалетах, каптерках и питьевом хозяйстве. Она узнала, почему двери в цехах открыты, а в фонарях нету стекол. Ей рассказали, как работают холодильники в сатураторах, кто и как за ними следит, почему иногда в жаркие дни не бывает холодной воды. Люди вспомнили, что были времена, когда в питьевых комплексах готовили горячий чай, пока сама заварка не оказалась в большом дефиците. Сейчас чай если и заваривают, то только для себя. Пакетики вытеснили заварку как таковую. Алла Леонидовна во все вникала, всем интересовалась, задавала множество вопросов. Только сам процесс производства, похоже, ее не интересовал. Быт, отдых, рабочее время, выходные, база отдыха, охотничьи домики в лесу, зарплата рабочих. Да и ее вызывающий вид многим уже не казался столь не соответствующим обстановке. В ней они увидели человека умного, чуткого, знающего, что спросить и как себя вести в рабочей среде.
Чайные церемонии в Японии или, допустим, в Китае вовсе не походят на чаепития на Руси. Там, на Востоке, важен ритуал: как сидят за столиками, как заваривают напиток, в какой последовательности, как разносят, как наливают, как и какие чашки подают. Всякая мелочь учтена, все предусмотрено.
На Руси важен не ритуал, а само содержание. Чай это повод для разговора, который объединяет всех присутствующих. Именно диалог, степень его важности на первом плане. Потому везде чай приносили, а на Руси готовили прямо на столе, на глазах всех присутствующих. Потому и самовары изобретены здесь. Лакеев нет, чтобы подавать. Хозяйка дома сама у самовара, она со всем успевает справляться: и коллективный разговор поддержит, и чай своевременно подольет. В этом наша особенность, или, как говорят сегодня, российская ментальность.
Самовары теперь редкость, а подача и заварка чая у нас упростилась до предела. Был бы кипяток. А пакетики чая найдутся. Упрощенный процесс заварки не исключил главного – люди за чаем собираются для беседы.
Чаепитие в редакции воплотили в себе все признаки нашего быстротекущего времени: быстрый кипяток, быстрая заварка, быстрое поглощение напитка, да и разговор особыми свободой и размеренностью не отличается. Обо всем быстро. Ни на чем долго не задерживается. Каждый слышит в основном себя. Составь запись такого диалога – беседы, ничего не разобрать: намеки, остроты, попытки навязать свое мнение другим. Очень редко, когда кто-то втянется в длительные воспоминания. Чаще стихийно собрались, стихийно обменялись мнениями обо всем на свете, стихийно разбежались, оставив на столе грязную посуду.
Во время такого стихийного чаепития, когда в одной комнате собрались все журналисты, в редакции и появилась долгожданная дама в черном. Именно о ней сегодня и говорили за мгновение до ее прихода.
Она появилась сразу в кают-компании, в общей редакционной комнате, где проводились все неофициальные встречи, беседы и, конечно, чаепития. Вид у гостьи был поразителен. Высокая, в черном платье, в черных туфлях на высоченных каблуках. Все, как рассказывали.
В редакции когда-то работала очень высокая и очень грузная девица. "Эта выше", - решил каждый из сидящих.
- Здравствуйте, господа! Алла Леонидовна, та самая наглая дама, которая ворвалась в ваши покои и оттяпала у вас отдельный кабинет, - сказала она. - А вы, как я поняла, журналисты заводской газеты. Можно я угадаю, кто есть кто?
- Вы присаживайтесь, - гостье подвинули стул.
- Спасибо, это я успею сделать. Важнее угадать. Это главный редактор – Александр Сергеевич. Это заместитель – Татьяна Александровна. Угадала?
- Это Виктор Владимирович. Самый писучий человек в коллективе. Это Альбина Федотовна, самый острый журналист в редакции. А здесь ее знаменитый кактус стоит.
- Почему знаменитый?
- О нем мне рассказали в одном из цехов… - И как бы отмахнувшись от посторонних вопросов, продолжила. - Это Эдуард Алексеевич, самый мудрый и самый старший в коллективе. Я не ошиблась? А это Всеволод Вадимович, автолюбитель. Я не назвала вас, - обратилась она к менеджеру Розе Федоровне. Вы, похоже, менеджер. В создании газеты не участвуете?
- Нет, она тоже участвует. Из литейки материал подготовила, и с завода двигателей…
- Вот, я всех угадала. Слава мне.
- Откуда, если не секрет, у вас такие познания о нас? – спросил ее Сева.
- Всю субботу я провела в библиотеке. Здесь, рядом с управлением кадров. Перелистала подшивки. А лица я увидела здесь, в стенной газете. Сопоставить недолго. Значит, я не ошиблась, - проговорила она и только сейчас присела на предложенный стул, а футляр черной кожи поставила рядом.
- Какой у вас странный чемоданчик...
- Вам, конечно, интересен не сам чемоданчик, а его содержимое. Так вот, там топор. Открывать не буду, показывать тоже. Топор – не игрушка. Он вынимается из футляра в исключительных случаях.
- Чтобы отрубить голову?
- Вы угадали, молодой человек. Тут у вас оживленная беседа была, а я ворвалась и заняла все пространство собою.
- Надолго вы к нам?
- Долго ли я вас стеснять буду? Мой контракт с генеральным предусматривает один год, но я могу прервать его в любой момент.
- Чаю не желаете?
- Не откажусь. Если можно, зеленого и без сахару. В такую погоду лучше всего от жажды спасает. А у вас, надо сказать, уютно. Не то, что в кузнице.
- Вы уже там побывали? – спросил редактор. – По такой жаре в самый горячий цех. Каковы впечатления?
- Люди очень терпеливы и добры. Вот не думала. Встретили со смешками, припомнили все: и мой рост, и мои туфли, и вырез на платье. А потом разговорились, все показали, везде провели. В цехах жара, вентиляторы не спасают. Узнала, самые распространенные заболевания - простудные. Вот не думала. Считала, что кузнецы – народ очень крепкий, не болеют. А выходит наоборот. Вспотевший кузнец в просоленной спецовке встанет спиной к вентилятору – вот тебе и воспаление легких. До трети состава иногда на больничном. Зимою меньше, летом – больше.
- А как вы к нам попали?
- Пригласил генеральный директор. В качестве консультанта. Завод большой, проблем много, вот мне и поручено решить судьбу коллектива, поставить диагноз: будет он работать или нет?
- Это вы о редакционном коллективе говорите?
- И о нем тоже.
- Потому вас к нам и подселили?
- Вообще-то стоит вопрос о заводе. Если не будет завода, то не будет и вашей редакции. Это-то хоть вам ясно?
- Не один год живем в состоянии неопределенности. Будем работать или нас разгонят...
- Тогда почему плохо помогаете заводу?
- Как плохо?
- Об этом мы еще поговорим. А пока спасибо за чай, он был вкусным. Давайте обсудим условия совместной работы. Мне нужно в эти дни встретиться с каждым из вас, поговорить тет-а-тет. В мой кабинет прошу никого не заглядывать. В другие кабинеты без разрешения их владельцев я тоже не войду. Сегодня мне бы хотелось встретиться с редактором и его заместителем. Завтра – если это не мешает планам – с другими журналистами. Прошу быть откровенными и конкретными. Говорить о сегодняшнем дне, поменьше вспоминать о временах царя-Гороха.
- А у нас как раз многие историей увлечены. Все причастны к написанию истории завода, которая, правда, пока не опубликована.
Алла Леонидовна как-то официально сказала:
- Прошу принять к сведению. К концу дня некоторые из вас меня возненавидят. К концу недели – люто возненавидят. Через месяц, если я останусь здесь, многие начнут подыскивать другую работу и увольняться.
- Почему?
- Мы не сработаемся?
- А вы что, теперь главный редактор?
- Нет и никогда им не буду. Я консультант с достаточно большими полномочиями. Я, если хотите, палач на предприятии.
- В каком смысле палач?
- Я официально устроена палачом с большими полномочиями. То, что я могу, и то, чего не могу, изложено в особом перечне, который находится в сейфе у генерального директора. Если имеете доступ – можете проверить. Мои слова вам подтвердит и ваш главный редактор. Он в курсе, а не сказал вам об этом потому, что связан корпоративным обещанием молчать. Так, Александр Сергеевич?
- Да так.
- Добавлю еще: мою должность вслух побоялся назвать даже генеральный директор. А я не скрываю: палач. И в результате моей работы здесь все круто должно измениться. Извините. Еще раз спасибо за чай. Мне некогда. Через час мы встречаемся с главным редактором. Я не спутала ваших планов?
Она встала изо стола, красиво тряхнула гривой черных волос, подхватила свой своеобразный чемоданчик и направилась к дверям кабинета. У выхода остановилась:
- И еще. Мой рабочий день начинается в шесть и заканчивается ровно в девять вечера. Вы работайте по своим планам и графикам в своем режиме. Входные двери я открою и закрою – из-за этого не беспокойтесь. В ваших бумагах в ваше отсутствие я рыться не буду – мне это не интересно.
И она прошла в свой кабинет. Легко открыла его, словно он не был на замке, вошла и прикрыла за собой дверь на защелку.
- Выстрел дверного замка нас навсегда разлучил… - тихо процитировал кого-то редактор, и в редакции установилась тишина, почти гробовая.
Обсудить увиденное и услышанное, естественно, хотелось многим, но перегородки в редакции под единым подвесным потолком столь тонки, что шепот доносится до самого дальнего угла. Потому все молчали, разойдясь за свои столы. И только курящие вышли на лестничную клетку глотнуть очередную порцию сигаретного дыма.
Кстати, церемония курения в России тоже не такая, как на Западе. Там курят и сигареты, и сигары, как правило, по одиночке. Там не принято "стрелять", не принято угощать – каждый пользуется своими. Там важен процесс: дым втягивают постепенно, размеренно, нередко под чашечку черного кофе, крепкого чая или рюмочку хорошего вина. У нас же перекур - это дополнительная возможность обменяться последними новостями и мнениями о них, поговорить о погоде, о политике, обсудить неформально то, что может предшествовать обсуждению формальному. Велика сила этой традиции. Самые крупные решения нередко принимаются в курилках. Моменты перекуров важны для многих. А потому и курить люди начинают не в одиночку, а в компании. Спроси любого курильщика, и он скажет, что впервые закурил или в совхозе на уборке овощей, или в армии, или на заводе, а то и в среде сверстников где-нибудь в полутемном подвале или в школьном туалете. Некурящих в курящей среде обычно терпят с трудом.
Выйдя на площадку и прикурив от спички, Альбина Федотовна сказала редактору:
- Умная баба, очень энергична, но жестока. Палач – это свойство ее характера. Права Роза Федоровна, назвав ее Акулой-Каракулой.
Редактор промолчал. Больше в тот день к этой теме в редакции не возвращались.
Кабинет главного редактора – это светлое помещение с огромными окнами на две стороны света. Город из кабинета как на ладони: видны заводские корпуса, купола церкви, высотки жилых и институтских зданий, шумная предзаводская площадь, превращенная в рынок, стоянки городского транспорта, дорожные развязки, синь далекого озера. Все это завораживает, за всем этим можно наблюдать часами, но из одних наблюдений газету не сделаешь: нужны отпечатанные на компьютере материалы, нужны факты, рассказы о людях, фотографии...
Что в кабинете редактора? Стол, вечно заваленный бумагами, книгами, папками, фотографиями. Не встречался еще ни один редактор, у которого на столе был бы идеальный порядок. В отличие от представителей спецслужб, здесь тайны из бумаг не делают, а потому и хранят скопом.
"Интересно, в Скотленд-Ярде тоже на столах лишних бумаг не держат, а потому и порядок идеальный?" – подумал редактор и решил задать этот вопрос Акуле Каракуле, а заодно узнать, почему это полицейская служба в Англии называется точно так же, как северная часть Британских островов – Шотландия. Шотландский двор? Это в русском написании они различны – Скотленд и Шотландия, а в английком одинаковы – Scotland.
В кабинете редактора есть еще один стол. На нем установлен компьютер. Далеко не новый, но вместительный. За четыре года объем памяти заполнен где-то наполовину, хотя оперативной памяти порой не хватает. Установлено до десятка программ, но они не используются, только Word включается ежедневно. Компьютер – это и пишущая машинка, и архив. Иногда из его внутренностей вытаскивается на экран калькулятор, но на очень короткое время: строки сотрудников считает корректор и то столбиком.
Два шкафа забиты книгами и газетами, точнее подшивками почти всех прошлых лет. Тематика книг - тоже своеобразная: от словарей справочников и энциклопедий до сборников стихов, в том числе самых свежих, подаренных редакции их молодыми авторами.
Стульев в кабинете больше, чем число сотрудников, а потому не было случая, чтобы кому-либо стула не хватило.
Главный редактор после обеда и порции никотина сидел за компьютером и просматривал сводку областных новостей. С минуты на минуту он ждал появления Акулы-Каракулы для беседы тет-а-тет. Она вошла ровно в два часа, и беседа началась.
- Давайте условимся, - сказала она чуть ли не с порога, - ни кофе, ни чая не предлагать, перекуры не делать и поговорить в течение одного часа. Этого времени, думаю, будет достаточно.
- Я тоже не любитель поговорить. Надеюсь, уложимся.
- Расскажите мне о себе, о коллективе редакции. Потом я расскажу о себе и поговорим в режиме "вопрос – ответ".
- Хорошо. Начну с себя, любимого.
- Пятьдесят семь лет. Образование высшее. Учился на педагога. Восемь лет работал в школе, потом круто изменил – женился, переехал жить сюда, в этот город, пошел в газету. Семь лет на заводе, 17 лет в городской газете, обозревателем, заведующим отделом партийной жизни. Потом в информационном агентстве, потом на завод. Четвертый год здесь редактором. С коллективом общий язык нашел. Ребята работоспособные, но подгонять их надо. Сам тоже не безгрешен. Работаю частенько рывками. В городской газете приучили в нужный момент мобилизовываться максимально. Надо срочно информацию в десять строк - даю в десять. Надо материал в 300 – мобилизуюсь, через два – три часа выдаю в 300. Темы тоже разные: от партийной до многопартийной жизни, от производства – до потребления, от экологии до градостроительства, от атеизма до защиты прав верующих. Словом, всеяден. Старался о спорте и культуре не писать – это вотчина других обозревателей. Здесь прежний опыт, конечно же, пригодился. С чем я столкнулся, когда попал сюда? Завод стал другим, производство тоже. Газете не нужно отслеживать выполнение плана и суточного графика. Директора неохотно стали встречаться с журналистами. Напишешь хорошо об одном – другие не то что зависть, но какую-то неприязнь испытывают: "Давай делай, о тебе в газетах пишут". Расскажешь о проблемах – "сор из избы", никому этого не надо. А проблемы - на каждом шагу. Вы, наверняка, в кузнице с ними столкнулись: бытовые условия жуткие, условия труда тяжелые, порядка нет, да и людей, которые прежде держали помещение в порядке, тоже нет – их сократили. Исчезла со страниц газеты критика. Когда я пришел, в газете много было перепечаток.
- Я это заметила.
- Они есть и теперь, но другого свойства. В основном что-то разъясняющее: о правах, о пенсиях, о жилищном законодательстве. Газета, надо сказать, очень не оперативная. Думал, что это традиция такая. Нет, это объективность. Она, во-первых, зависит от типографии, которая в субботу и воскресенье отдыхает, а во-вторых, от ситуации на заводе. И это главное. Собраний здесь не стало. Совещания чаще носят частный, локальный характер. Журналистов на них не приглашают. Порой нет информационного повода для таких сообщений. А раз нет оперативных событий, то и в оперативности потребность отпадает. О коллективе редакции. Были конфликты. Их причина – незаменимость. Когда есть взаимозаменяемость – нет одного, делает другой, проблемы этой нет. А вот, допустим, на верстке работала женщина. Верстает вроде бы нормально, делает все быстро, но характер вздорный. Почувствовав, что ее заменить некем, начала закатывать мне концерты: то ей оплату сделай, то она статьи этого журналиста верстать не станет. Что делать? Выбил новую ставку с условием, что на ней будет только человек с высшим образованием. На полставки принял нового работника. Прекрасно справляется. Никаких хлопот. И прежняя верстальщица спокойнее стала. А когда редакция получила разнарядку на сокращение, пришлось с нею расстаться…
- О журналистах расскажите, пожалуйста. Дайте краткую характеристику каждому.
- Татьяна Александровна, заместитель редактора. Женщина очень энергичная, взрывная, но отходчивая. Временами говорит громко, обещает сотрудникам кары небесные. Но долго зла не помнит. Не подставит. Очень работоспособная. Ей, конечно, на заводе тесно. У нее хорошо получаются так называемые конфликтные материалы, когда нужно рассмотреть возникший спор в каком-нибудь цеховом коллективе, дать оценки многим героям, разобраться в конкретной ситуации. Тут и эмоции, и анализ, и выводы. Правда, в пылу эмоций забывает о нормативах родного языка – но это дело поправимо – для того и корректора держим. Ведет газету. На мой взгляд, неплохо. Она замужем, муж тоже журналист, двое детей – студентов. Держат дачу, машину. Образцовая хозяйка. Все умеет: и грядку прополет, и обои наклеит, и мужа защитит, если потребуется. Можно больше рассказать, но вы просили коротко.
- Это нормально. О других расскажите.
-Виктор Владимирович. Педагог по образованию, работал в обкоме комсомола в лекторской группе, вел семинары.
- Извините, что перебиваю. У вас ведь тоже комсомольский опыт?
- Да, два с половиной года секретарем горкома комсомола по учащейся молодежи. Опыт хороший, но чиновничья должность не по мне. Конкретная работа лучше. На справку, на отчет жалко времени и сил.
- Продолжим про Виктора Владимировича.
- Он всеяден. Особенно хорошо дается ему аналитика. Мог бы работать в большой газете. Чтобы шел в цех – надо подтолкнуть, хотя завод знает, производство тоже, в период реконструкции освещал работу штаба. Очень болезненно реагирует на критику и очень некритичен к слову, сказанному большими начальниками. Начинает их цитировать – по магнитофонной записи – сплошь стилистические ошибки, повторение слов, нередко безграмотные обороты. Станешь ему говорить, он нервничает, порой кричит, перестает контролировать себя: "А он так сказал. Не могу же я за него домысливать". "Сказал-то он действительно так, но на то ты и журналист, чтобы поправить…".
- Он женат?
- Нет, холост, хотя за 50.
- Почему?
- Так сложилось, еще в молодости. Живет с родителями. Ему все приготовят, погладят, с ложечки покормят. Может, поэтому он один.
- А Эдуард Алексеевич?
- Это старейший рабкор газеты. Был испытателем, заведовал лабораторией. С молодости очень активен: и пел, и плясал, и стихи декламировал со сцены, и самодеятельность в цехе организовывал, и в совет дворца культуры входил. В районный Совет. Словом, весь на виду, очень активен. Да и сейчас в совете ветеранов, в общественных клубах в числе первых. Хорошо знает завод, людей. К нему идут, можно сказать, толпами, многие обращаются с просьбами. Выступает по заводскому радио. Выпускает в редакции стенгазеты, сам фотографирует.
- Человек без недостатков?
- Недостаток есть. И очень серьезный. Чем бы ни занимался, он делает это, как бы сказать поточнее, на уровне любителя. И со статьями его, и со стихами приходится много работать. Замечания воспринимает, но как-то болезненно. Порой кажется, он не понимает, о чем речь. У него нет гуманитарного образования. Всего достигал сам. Во всем самоучка. У него порядочная семья, жена из учителей, дети выросли, есть внуки. Не терпит работы в саду, хотя сад держит.
- Активист советикус?
-Да, все отдаст людям. Когда он был вне редакции, приносил материалы как автор, его часто хвалили: "Рабкор ценные факты откопал!" А в штате редакции у него другой статус, для редактора важна еще и работа над текстом, и тут уже другая система отношений и оценок. Его похвалить – он горы снесет, однако в сравнении с журналистами он как был рабкором, так рабкором и остался. Но, спасибо ему, он много делает для редакции, в том числе многочисленные стенгазеты. Его трудоспособности можно позавидовать, но слишком много его энергии уходит в никуда.
- Как это понять – в никуда? Эту мысль поясните, лучше на примере.
- Он везде с собою носит фотоаппарат и диктофон. Допустим, идет чествование какого-либо известного лица. И он все фотографирует, и все записывает. Все речи. Более того, он потом берет интервью у гостей и просит их рассказать об этом человеке. Весь вечер и следующее утро он расшифровывает записи, делает заказы на фотографии, хотя прекрасно знает, что такой отчет в газету просто не нужен. У него таких отчетов – горы, и он сам в нужный момент не сможет найти нужную фотографию или нужный текст. Зачем, спрашивается, это нужно делать?
- Он что, графоман?
- Похоже. Но для редакции в ее нынешнем составе это очень нужный человек.
- Остался еще один – Всеволод Вадимович.
- Вы его сегодня назвали автолюбителем. Это совсем не так, Он любитель антикварных автомобилей и антикварных мотоциклов, которым за 50 и больше лет. Тут ему мало равных. Он энергичен и хваток. Если, допустим, надо что-то отремонтировать или изготовить заново для старого мотоцикла, а сделать это могут только на одном из оборонных предприятий, он всех поднимет, дойдет до директора, напишет письма, даже если для этого надо добыть подпись самого губернатора. Своего при желании он всегда добьется. Для него сделают, может быть, даже бесплатно. Пробивная сила в этом направлении у него огромная. Что же касается заводской журналистики, то тут есть вопросы. Невозможно вытолкать его в цех. Завод он знает в силу того, что здесь много лет. Был даже социологом. Ему можно и нужно поручать освещение визитов на завод крупных чиновников, специалистов, знатных гостей. Он не только в подробностях расскажет, где они были, что видели, о чем сказали, но и возьмет у них эксклюзивное интервью. Задаст такой вопрос, какого ни в одном другом СМИ не встретишь. Есть у него пунктик: "Не барское это дело расставлять запятые". Часто не организован. Уже газета сверстана, а он еще статью не написал. С этим боремся. Но заводского патриотизма в нем достаточно.
- Мы никого не упустили?
- Упустили. Это Альбина Федотовна. Она сама говорит, что трудовая книжка у нее толще сберегательной. Мест поменяла много, а денег не нажила. Родом из тобольских казачек. Всегда надеялась только на себя. Это в характере у нее. Другим прийти на помощь всегда готова, но сама помощи ни у кого не попросит, какие бы трудности на нее ни наваливались.
- Гордость, надежда только на себя – это хорошие черты…
- Я и не говорю, что плохие.
- Ни к кому за помощью не обращается Альбина Федотовна и сейчас. Вы же сами заметили, что она готовит самые острые статьи. Потому и кактус – переходящий – на ее столе постоянно. Любит докапываться до сути. Много занимается переводами с русского на русский: мысли чиновников пытается передать простыми, всем понятными словами. Опыт, правда, не всегда удается. Иногда в результате получается бессмыслица, потому что не умеют у нас некоторые чиновники думать. Повторяют чужие фразы, не понимая иногда всю их бессмысленность. Что еще отметить? Очень много идей рождается в ее голове. Такой человек в редакции очень нужен. Как видите, наличных сил немного, чтобы издавать газету. Все перья наперечет. Где уж тут до хорошего? Я, кажется, все рассказал, как на духу.
- Вы хотите сказать, что настала моя очередь исповедоваться?
- Сейчас бы кофе или чаю заварить, но вы поставили условие...
- Не надо. Чай, кофе – это отвлекает. Мне кажется, что проблема многих наших предприятий в том и состоит, что чаепитиям уделяется повышенное внимание. Время работы должно быть посвящено работе, а после - пожалуйста. У нас же время отдыха и время работы не разграничено. Дома люди думают о заводе, на заводе решают домашние вопросы. Итак, с чего же начать?
- С самого главного, с истоков. Отец, мать, дед, прадед.
- Вы, журналисты, любите копаться в истоках, а у меня в них не все однозначно. Прадед был конником у легендарного Буденного. Дед командовал армией в годы борьбы с фашизмом, а отец – советник МИДа – министерства иностранных дел. Отец все время в командировках, мать одна, материальные возможности большие, вот и зачастили к ней молодые мидовские служащие, так сказать, в целях оказания шефской помощи. Эта помощь зашла так далеко, что без рюмки коньяку мать и за стол не садилась. Спилась она. Отец развелся с нею, а меня определил к своей сестре, моей тетке – старой деве, которая и занялась моим воспитанием. Муштровала так, что я свету белого не видела. Впрочем, я благодарна ей за это. Утром школа, потом курсы английского, потом балет. Балерина из меня не вышла, но на подиуме я ходила еще в школьные годы. Горбачевская перестройка. Я попала в струю. Поступила в МГУ на экономический, пошла в студенческую секцию рукопашного боя. Там меня увидел папин школьный друг и перетянул к себе, хотя я к тому моменту уже возомнила себя чемпионкой по рукопашному бою. Он говорит: "Тебя же, девочка, сломают". Перешла я к нему в школу восточных единоборств. Он был тренером-инструктором в КГБ, а потом создал сначала кооператив, а после школу УШУ. И я у него занималась. Не для результата, для себя. К соревнованиям он меня близко не подпускал, ценил дружбу с моим отцом. Училась я легко и на третьем курсе поступила еще и на психологию. Два диплома получила одновременно, и устроилась в одну из частных фирм – экономистом. Фирма лопнула, я оказалась не у дел. Тогда приехал из США мой папа, и они с другом решили, что я буду учиться дальше. Так я оказалась в школе МВД. Похоже, из меня делали шпионку, но ситуация в стране так круто изменилась, что я вроде бы стала никому не нужна, как и мои духовные наставники.
Отца отправили в отставку, помогать мне он уже не мог. Друга уволили из органов, и его школа УШУ приказала долго жить. А у меня были три ходовых диплома и исключительная физическая подготовка. Узнала, что при американском посольстве комплектуют группу консультантов для стран бывшего Союза. Попала в эту группу, стажировалась в Детройте, год работала в одной из фирм. За этот год фирма вышла из кризиса, стала рентабельной, получила международное признание. Численность была сокращена с трех тысяч трехсот человек до 900 человек. Зато у оставшихся зарплата выросла в четыре – пять раз. Меня заметили и пригласили в Италию. Потом консультировала французов, немцев.
- А в Скотленд-Ярд вы как попали?
- Пригласили инструктором по рукопашному бою. Мой безупречный английский и знание психологии привлекли английских полисменов, но там я продержалась недолго. Мне интереснее с промышленниками, чем с ментами и полицейскими, хотя там платили хорошо.
- Я тут заготовил вам вопросик на засыпку про Скотленд-Ярд. Почему он называется шотландским двором? В русском написании слова различаются – Скотленд и Шотландия, а в английком одинаковы – Scotland. Почему?
- Врать не буду. Никогда об этом речь не заходила. Давайте о деле.
- Хорошо. Здесь вам определили среднюю по заводу зарплату, а это 5551 рубль. Не слишком ли мало?
- Это норматив для консультантов моего уровня. Средняя зарплата по предприятию плюс доплаты от ВТО, от лица которого мы работаем. Потом, если предприятие ставится на ноги, делается прибыльным, то успешному консультанту выплачиваются солидные вознаграждения. Пока работаешь – тебе платят по среднему. Гонорар - оптом и крупно. Вот, кажется, я тоже о себе все рассказала. Приступим к взаимным вопросам...
Алла Леонидовна встала, прошлась по кабинету. Остановилась у окна.
- Вид у вас шикарный. А вот это что за купола?
- Это собор Василий Великого. Официально считается, что храм построен на средства бывшего генерального директора. Но на заводе все знают, чьи это деньги. Людям зарплату не платили, а храм возвели. Кстати, бывшему директору очень дорого обошлись его деяния. У него были двое детей, сын и дочь. И оба трагически погибли. Не смогли избежать соблазнов, вот и поплатились.
- Наркотики?
- Да. Судьба словно испытывает детей крупных руководителей. У них всегда есть карманные деньги, вокруг них всегда собираются компании. В вихре жизни и не заметят, как их посадят на крючок или на иглу и начинают "доить". Не все способны выдержать такое.
Алла Леонидовна снова подседа к столу, поправила стоявший у стула черный футляр:
- Продолжим работу. Ваш вопрос первый.
Главный редактор обычно по ходу беседы всегда делал записи, даже если знал, что они не пригодятся ему, а тут тетрадь для записи лежала открытой и он не сделал ни одной пометки. Он понимал, почему эта гостья со страшной должностью палача ничего не записывает. У нее феноменальная память, натренированная, видимо, не только тетушкой, которая ее воспитывала, но и учебой в спецслужбах. Именно там учат и память развивать, и эмоции скрывать, и в бумагах порядок поддерживать. Ее учили, а он во всем самоучка. Вот и сейчас ему задавать вопрос, а он не может его четко сформулировать, хотя узнать хочется очень многое.
- Вы не готовы? Тогда я задам, - сказала Алла Леонидовна и начала задавать вопросы один за другим.
А какой программой на компьютере пользуется главный редактор? А какие еще программы он знает? Почему так мало программных продуктов в редакции, если многие можно скачать из интернета? Почему у других журналистов нет компьютеров? Где он учился печатать на машинке? А когда он сказал, что во время работы в горкоме оставался вечерами, что приходил в выходные, потому что машинка была одна на весь горком, Алла тут же начала допрос, почему бы сейчас этот опыт не использовать и не научить всех сотрудников набирать свои статьи на компьютере: вечерами-то они свободны, пусть приходят и учатся.
- Алла Леонидовна, что случилось сегодня в кузнице?
- Вам уже доложили?
- Служба у нас такая, все знать. Хотя знаем далеко не все и далеко не всегда… К тому же каждый видит события по-своему. Но о таком не молчат.
- Случилось вот что. Я обошла на кузнечном заводе все закоулки. Рабочие все охотно показали, в том числе туалеты. Ну и оценки с их стороны не были лестными. Директору кто-то доложил, о чем мы речь ведем. Видимо, подогрели его основательно, и он, почти разъяренный, спустился из кабинета в цех. И прямо к нам. Прет на меня пузом: "По какому праву митинги устраиваете, людей от дела отрываете?" Я ему в ответ: "По какому праву, чтобы попасть в туалет, надо идти на другой край завода? По какому праву бытовки не ремонтируются десятилетиями? По какому праву не в каждом цехе есть питьевая вода?" Он меня стал оттеснять от рабочих своей массой. Я не отступила. Ткнула ему кулаком в живот. Слегка, для острастки. Он не устоял на ногах, рухнул на замасленный пол. Люди закричали: "Убила, убила!" Разве думала я, что живот его окажется таким мягким, а сам директор таким хлипким? Сама помогла поднять его, отнести на скамейку…
- Он был не готов к такому удару.
- Стали его поднимать. Рубашка в масле. Брюки грязные. Сам не сразу отдышался. Сожалею, что так получилось, но думаю, что после всего этого дороги в цехах лучше чистить будут.
- Надо учитывать: вы профессионал в борьбе и боксе, а он – любитель. Соразмерять удары.
- Теперь я точно знаю, что на нашем заводе даже кузнецы изнежены. Больше я пальцем никого не трону.
- Алла Леонидовна, и еще один вопрос. Почему вы, консультант, сами определили свою должность? Умная женщина и вдруг палач? Как-то не очень серьезно?
- Смешно? Я показалась вам смешной?
- Нет, не смешной. Но тут какая-то игра…
- Палач – это не игра. Скажите, как назвать человека, который приводит в исполнение приговор? Молва, общественное мнение, система ценностей, экономические показатели – все это вместе и есть приговор предприятию. В таком виде оно работать не может. Или его закрывать, или реформировать. А я только исполняю – знакомлюсь с работой предприятия, его служб и ставлю точку в приговоре, который вынесен без меня, без моего участия. А дальше – дело времени. Но знаю точно: в таком виде он, завод, долго не протянет.
- Мы в таком состоянии находимся вторую пятилетку…
- Почему я так уверена в своих выводах? Я не в первый раз выступаю в роли консультанта. Все предыдущие предприятия воспользовались моими советами и преодолели кризис в кратчайшее время.
- Вы уверены, что и здесь все получится?
- Уверена.
- Почему?
- Я здесь чужая. Мне нет дело ни до Александра Сергеевича, ни до Сергея Ивановича. Ни с кем я не связана какими-либо корпоративными интересами. А здесь, кого ни копни, обширные связи. Этот – кум, этот – зять, а там – большая родня. Уволь кого-нибудь – обиды не только на производстве: родственники перестанут здороваться, негативное отношение проляжет на уровне семей, по цепочке родных и знакомых. Личная жизнь может дать трещину. А мне здесь никого не жалко, потому я способна принять и очень жестокие решения – оставить человека без работы. Потому я не просто консультант, я палач на некоторое время. Я могу резать по живому, чтобы спасти весь организм от гангрены. Ни один из ваших заводчан с такой задачей не справится.
- Здесь коллектив создавался десятилетиями, люди притерлись друг к другу, стали понимать с полуслова…
- Сегодня советскую власть чаще ругают. Я тоже не сторонница этого режима, но наши советские предки иногда проявляли чудеса организованности. Они продержались семь десятилетий, потому что сумели сломать психологию старого режима, и чтобы этого добиться, они организовали два мощнейших голода, а обвинили во всем предшественников. Если бы не было голода в начале 20-х годов, то не было бы и коллективизации. Первый голод помог властям выгнать людей из деревни, переехать в город, заняться предпринимательством. Одни из них стали нэпманами, другие – дешевой рабочей силой. Второй голод в начале 30-х годов разорил нэпманов, освободил рабочие руки, так необходимые на стройках первых пятилеток. Людей на эти стройки привлекали тем, что давали жилье в бараках, питание в столовых, а также одежду, обувь и мануфактуру по талонам за стахановскую работу. Вот он, источник стахановских рекордов. Голод позволил сломить сопротивление несогласных, потом включился механизм террора: ежовщина и бериевщина.
- Это был очень жестокий эксперимент. До сих пор не расхлебали его последствий…
- Я не сторонница таких экспериментов. Однако результат дает быстро. С некоторыми проблемами бороться надо как можно быстрее. Промедление перерастает в привычку, от которой избавиться будет еще труднее. Ну, согласитесь, не умеют наши люди эффективно работать, делать один раз, но основательно, надежно, чтобы потом не переделывать. Не умеют они не тянуть резину. Советская власть приучила работать спустя рукава: на службе думать о доме, дома говорить о работе.
Из кабинета главного редактора Алла Леонидовна перешла в кабинет заместителя. И хотя редакция могла все слышать, о чем говорилось в соседнем кабинете, собеседницы вели себя столь тихо, словно их не было. Во всяком случае, ничего тревожного их беседа не сулила.
- Александр Сергеевич! – в кабинет главного редактора влетела его заместитель. Вся встревоженная. Возбужденная. – Это что такое? Приехала неизвестно откуда какая-то баба длинная, мало того, что отхватила у нас кабинет, она еще и гадостей наговорила мне.
- Вы, Татьяна Александровна, успокойтесь и присядьте. Отдышитесь. Кофе налить? Или чаю?
- После таких бесед водки захочется. Беседовали вроде бы нормально. Я о себе ей все рассказала, вся наизнанку вывернулась. Ее выслушала, как она на двух факультетах в МГУ одновременно училась. Такая вся талантливая из себя, все-то у нее получается. Фирму в США разогнала. А она подумала о тех людях, которые там работы лишились? Теперь здесь свой порядок наводит. Наши молодые-новые в сравнении с нею кролики. А она удав. Акула Каракула. Палач она и есть палач. Я с нею откровенно, а она наговорила ворох гадостей. И журналист я непутевый. Ни одной достойной публикации моей не нашла в газете. И вспыльчивая я, и вредная, и крикливая. И компьютера-то я не знаю, и учиться не хочу. Неужели вы ей столько наговорили про меня?
- Да нет, это ее собственное мнение. Мне она тоже всего наговорила. Что из этого? Вешаться? Увольняться? Топиться? Дама она жестокая. Потому и вся в черном.
- Я тоже иногда черное платье надеваю. Ору иногда. С журналистами ругаюсь.
- Она уверяет, что черное платье и черный футляр для топора – это ее имидж консультанта. Она хочет, чтобы ее сразу запомнили и выделили из всех. Она палач, приехавшая сюда силой наводить порядок. Она играет палача, и, похоже, настолько вошла в роль, что это стало ее натурой. Многие замечания ее верны. Неправда разве? Мы плохо организованы. Это правда. Мы не учимся. Мы не совершенствуемся. Это тоже правда. У нас нет контактов с коллегами на других предприятиях. Мы не ездим на семинары.
- Так денег на заводе-банкроте нет.
- Да и не просим. Экономим заводские средства. Мы не бываем в командировках на родственных предприятиях. Все это так. На основании этого мне она сказала, что я мягкотел, а редакция деградирует. Вы согласны с этим?
- Какое там деградирует. Редакция на подъеме. Да, мы мало освещаем заводские проблемы, но и события-то не происходят.
- Что же делать, Александр Сергеевич? Увольняться мне теперь?
- Если увольняться, то вместе будем. И не сейчас. Утро вечера мудренее. Вы с нею о чем договорились?
- Она требует составить до утра план повышения уровня освещения заводских проблем на страницах газеты.
- Вот и мне такое же задание. И тоже спешно, до завтрашнего утра.
- Мы будем освещать ее деятельность на заводе?
- Пока не велено. Ни нам, ни внешним СМИ. Посоветовали наблюдать, записывать и – никаких публикаций. А слово "палач" посоветовали даже вслух не произносить. Начальству виднее. Нам сказали – мы сделали.
- Где она сейчас?
- Кто?
- Акула Каракула. Куда она собиралась?
- По моим подсчетам, в ее планах посещение научно-технической библиотеки.
- Бедные женщины. Они столько делают за низкую зарплату. Им надо спасибо сказать за то, что в период безвременья ни одного экземпляра книг не потеряли. Фонд не пополняется, но это не их вина. Неужели они тоже не соответствуют?
Во вторник без 15 минут восемь главный редактор поднимался по лестнице на свой пятый этаж. Сверху навстречу ему спускалась Акула Каракула. Она была в черном платье, но он обратил внимание, что это было другое платье, более строгое, без вызывающих вырезов впереди и сзади. И туфли другие. А черный футляр тот же.
- Здравствуйте, Алла Леонидовна, - приветствовал он ее. – День опять будет жарким, а вы опять в черном.
Она ответила на приветствие. Он надеялся, что она подаст руку. Ему хотелось убедиться, что ее руки всегда ледяные, как заметил начальник охраны.
- Это для вас, уральцев, плюс 30 неимоверная жара. Для Калифорнии, к примеру, это почти холодно. А я недавно из Калифорнии. Так что мне здесь пока комфортно.
Она уже начала спускаться вниз, как вдруг остановилась:
- Александр Сергеевич, за вами план мероприятий.
- Я помню. Но рабочий день еще не наступил.
- Вы медленно работаете. А я на ногах с пяти часов.
- Это ваши проблемы.
- А вы ехиден, Александр Сергеевич.
- Спасибо за комплимент, Алла Леонидовна.
- Похоже, вы начали меня ненавидеть, - сказала она и легко застучала по ступеням вниз. – Я ваш уют нарушила.
- Уют…
- Кто это? – спросил вышедший на перекур заместитель главного бухгалтера. Он всегда перед началом рабочего дня выходит на площадку третьего этажа. Несколько месяцев назад в районе его "курилки" прикрепили небольшой, типа дорожного, знак: в красном круге перечеркнутая косой жирной лентой тлеющая сигарета. "Курить запрещено". На что он тут же ответил, что по правилам дорожного движения "нельзя" - за знаком, а перед знаком - "можно". Вот он и курит, как это делал десятки лет.
- Это Алла Леонидовна, палач завода. Вы еще не знакомы? Интересная дама. Меня она уже обвинила в деградации газеты и журналистов. А сейчас она отправилась обследовать восточную территорию завода.
- Пешком или на машине? Если пешком, то туда на ее каблуках не меньше часа надо идти.
- Она может и на машине.
Ваши окна на площадь выходят? Там ее черный "шевроле". Посмотрим. Из окна кабинета заместителя главного бухгалтера хорошо просматривалась вся предзаводская площадь, в том числе и "шевроле" недалеко от подземного перехода. Они наблюдали, как Алла Леонидовна от коммерческой проходной подошла к машине, щелкнула пультом, и дверь перед нею сама открылась.
- Крутая машина, - сказал заместитель главного бухгалтера.
- Крутая баба, - вторил ему начальник отдела массовой информации.
- Послушай, так это она с директором кузницы подралась?
- Не подралась. Она его просто вырубила.
- И он тоже, чудак, попер на нее своим пузом... Да по такому пузу, да еще выпяченному, грех не ударить.
- Но вы ведь не ударите ни при каких условиях…
- Не ударю. Меня этому не учили.
- Его тоже не учили. Вот он и не ожидал… А ее научили и, похоже, учителя были людьми жестокими.
До начала рабочего дня в заводоуправлении оставалось две минуты. А через пять минут поистине трагедия разыгралась на восточной проходной завода.
Боец службы охраны завода Клавдия заподозрила неладное, когда с проспекта к воротам подрулила черная, как смоль, иномарка. В машинах она не разбиралась, но поняла, что тут важная птица, такие сюда заглядывают крайне редко, а когда Клавдия увидела за рулем ее вчерашнюю обидчицу, она и вовсе стихла. Звать напарницу, чтобы она проверила пропуск, было поздно. Она бы и без проверки пропустила ту, потому что помнила, как вчера перед нею лебезил сам начальник охраны. Но было поздно. Дама за рулем не только увидела ее, но и узнала.
- Клавдия? А ты почему здесь? Ты разве не уволена?
- А ты, красавица, мне не тыкай, я тебе в матери гожусь.
- Извините, вы со вчерашнего дня по моему указанию уволены с работы.
- Вот так-то лучше. А то "ты". А увольнение мое вчера оформили, - смягчила тон и Клавдия. – Теперь она не хотела подставлять под удар своего начальника. – Вчера же все и оформили. Уволили. Только у напарницы моей сынишка заболел, а заменить некем, вот она и попросила выйти вместо нее. Кадры-то у нас недавно сократили, вот замены и нет. Сегодня отдежурю и больше меня тут не увидите. Умирать с голоду буду, а сюда не приду.
- И все же непорядок. Я с вашим начальником разберусь. - И она по сотовому телефону снова вызвала начальника охраны.
- Он и не знает, что я здесь, - оправдывалась Клавдия. – Я сама договорилась, сама и вышла. Нас 150 человек. Разве всех упомнить начальнику.
Когда он появился на своей дежурной машине, Клавдия кинулась его встречать.
- Подвела я вас, Валерий Филиппович. Без вас с напарницей договорилась. Без вашего ведома и вышла вместо нее.
- Это что же, Валерий Филиппович, получается? Вы принимаете решения, а подчиненные их не исполняют. Кто в охране хозяин? Придется поставить перед генеральным вопрос теперь уже о вашем служебном несоответствии. Вы бы хоть проверили, как ваше решение исполнено.
- Вчера еще, Алла Леонидовна, мы все бумаги сделали. Клавдии должны были выдать трудовую на руки, и она свободна. Клавдия, тебе выдали вчера трудовую.
- Выдали, Валерий Филиппович, выдали. Но пропуск я еще не сдала. А тут у напарницы сынишка захворал, я и вышла вместо нее.
- Садись, Клавдия, в машину, поедем разбираться.
- А ворота-то я на кого оставлю? Здесь одной дежурить нельзя. Аня одна не справится.
- Вас же уволили, - сказала Алла Леонидовна, - что же вы такую заботу о воротах проявляете?
- Я же все-таки сорок лет на заводе проработала. Родной он мне. А вдруг что-то ценное вывезут. Вон сколько нынче несунов, охотников за цветными металлами. А здесь все-таки завод. Разве можно его грабить?
В это утро Алла Леонидовна еще раз столкнулась с работниками охраны. Пройдя в огромный корпус, она ходила по цехам между прессов, сварочных агрегатов, посмотрела, как идет сварка в среде углекислого газа. Здесь и оборудование было поновее, и порядка больше. На одном из участков обнаружила, к своему удивлению, несколько новейших импортных станков плазменной резки. Не на каждом западном машиностроительном предприятии такие установки есть, а тут даже не одна. Она побеседовала с рабочими и узнала, что установки работают в три смены, что желающих их обслуживать хоть отбавляй, а зарплата операторов перетягивает за 12 тысяч.
- Если заказы денежные, то больше, - сказал ей один из рабочих.
Удивило ее и то, что среди цехов этого завода, встречаются участки арендных предприятий, которые с заводом не связаны, но работают на его оборудовании и платят хорошие деньги заводу. При том объеме информации, которой ее снабдили, этих сведений ей, почему-то не дали, да и в заводской газете она об арендных предприятиях ничего не встретила.
Выйдя из огромного корпуса там же, где вошла, Алла Леонидовна поколесила на своем "шевроле" по лабиринту между заводскими корпусами, пока не уперлась в двухэтажное здание с грозной табличкой на двери "Предъяви пропуск в развернутом виде". Каких-либо других опознавательных знаков, табличек или вывесок с названием цеха она не обнаружила.
Развернув пропуск, как предписывала надпись, Алла Леонидовна шагнула за дверь цеха. Здесь же, у самого входа, стояла вертушка и полусонный вахтер поинтересовался, к кому это барышня навострила лыжи, если никого из начальства нет.
- А мне и не нужно начальство, - сказала она. – Я просто осмотрю цех.
- Пускать никого не велено.
Алла Леонидовна предъявила ему свой пропуск:
- У меня допуск во все цеха.
- А мы не все цеха. И у нас заводской пропуск не действует.
- Мне что, снова звонить Валерию Филипповичу.
- А Валерий Филиппович тут не причем. Он охраняет периметр завода. А у нас своя охрана. И к заводу, повторяю, мы отношения не имеем.
- Так что же вы мне голову морочите?
- Это вы мне, красавица, голову морочите.
- А цех я осмотреть могу, - Алла Леонидовна попыталась надавить на вертушку.
- Не хулиганьте, красавица, я вызову дежурных и вас арестуют.
- А с начальником цеха я поговорить могу?
- У нас нет начальника. У нас генеральный директор СП, совместного предприятия.
- А кто с кем этим предприятием владеет?
- Этого я вам сказать не могу.
- А кто может?
- Генеральный директор.
- А где он?
- Генеральный директор, красавица, на совещании у губернатора.
- А кто его замещает?
- Его заместитель.
- Я могу его видеть?
- Нет, поскольку он уехал домой обедать и будет не скоро.
- Кто еще может решить вопрос?
- Главный инженер. Но его тоже нет, он в отпуске, будет только в августе, а сегодня, к вашему сведению, первое июля. До августа ждать будете?
Алла Леонидовна не попала еще в один корпус, большой, двухэтажный. Она слышала, что в корпусе кто-то есть, работают механизмы, но все двери и ворота оказались запертыми. На стук никто не откликнулся и, бессильно обойдя весь корпус вокруг, она так и не нашла, как в него войти. Правда, она увидела галерею на уровне второго этажа, ведущую к цеху из бытового корпуса. Пыталась пройти по ней, но лестница на второй этаж была перегорожена железной дверью с кодовым замком. Кода она не знала, а потому и попасть не смогла.
Потом ей сказали, что это тоже арендное предприятие. У него все свое: генеральный директор, сметы, штаты, счета в банке.
В среду беседа тэт-а-тэт с двумя журналистами завершилась истериками. Сперва кричал один, доказывая, что он делает больше, чем способен, но его труд не оплачивается достойно. Потом другой.
- Вот девицы на выданьи, - сказала о них Алла Леонидовна. – Мужики, а ведут себя…
- Такие истерики могут закатить и в других службах.
- Это мне известно. Не думала, что на таком большом заводе такие хлипкие мужики, способные на истерики. С этим я столкнулась и на кузнечном заводе, и в конструкторских бюро. Пенсионеры более достойно себя ведут. Те хоть выслушают. А молодые – в крик.
- Укатали Сивку крутые горки. Это от нищеты. Помните Юродивого в "Борисе Годунове"? "Мальчишки отняли копеечку… Прикажи их зарезать".
- А причем здесь Юродивый?
- Крик – это форма самозащиты. Когда человек доведен нищетой до крайности, он таким образом – через крик - выражает свой протест.
К среде все на заводе уже знали об этой черной даме с черным футляром и в черном "шевроле", были уже наслышаны о ее похождениях, а потому предпочли не попадаться ей на глаза.
Начальник вычислительного центра собрал группу молодых рабочих и предложил им выйти в ночную смену, чтобы оборудовать все оставшиеся входы в центр кодовыми замками. Ребята трудились энергично, с некоторым азартом, с огоньком, все отладили, все укрепили. Не часто нынче поручают такие задания, а тут не просто задание, но и дополнительная оплата, так сказать, бригадный подряд: быстро сделал – быстро получи.
Некоторые двери прочно были теперь закрыты изнутри, а снаружи обили листами жести, чтобы всем было ясно, что эти входы не для прохода. Смонтировали сигнализацию, кое-где установили видеонаблюдение. Все это делали из того, что у них нашлось на складах, в шкафах, на полках и в ящиках столов. В ход пошли даже некоторые старые приборы, принесенные сотрудниками отдела для ремонта да так и застрявшие на заводе.
В копировальном цехе во вторник за несколько минут до конца смены перед коллективом выступил сам начальник:
- Вы, надеюсь, уже наслышаны о черной даме с большими полномочиями? Я о ней тоже много слышал. Так вот. Встреча с нею ничего хорошего нам не сулит. Как мы работаем – сами знаете. Какая у нас техника – это вам известно. Поменьше хождений по зданию, по коридорам. Никаких перекуров. Курильщикам надо несколько дней потерпеть, а там видно будет. Все кабинеты держать на кодовых замках. Не шуметь, не привлекать внимания. Нам это ни к чему.
Говорил он и о других правилах внутреннего распорядка. Призвал все заказы делать быстро, с посторонними не разговаривать, не общаться, вообще посторонних лучше к своим рабочим местам не подпускать. Никаких заказов со стороны, в том числе ничего для себя лично на компьютерах не делать. Мало ли кому вздумается заглянуть в компьютерное нутро.
Директор сборочного завода созвал спешно руководителей своих служб. Совещание проходило минут десять. Лишних вопросов не обсуждали. В тот же вечер были заварены еще трое въездных ворот, а возле главного въезда в корпус установили металлический экран, чтобы от проходной не было видно, что делается в цехе. Именно такие экраны были когда-то во всех цехах, где выпускалась продукция для обороны, то есть "заказы Госплана".
В среду утром, когда началась первая смена, Алла Леонидовна остановила свой черный "шевроле" возле проходной сборочного завода. В понедельник она проходила здесь и удивлялась, насколько захламлен и загружен тарой въезд. Теперь удивилась не меньше. Все было вычищено, подметено и покрашено. Кузбасслаком сверкал огромный экран сразу за вертушкой проходной. Предъявив охраннице пропуск, черная гостья прошла в цех.
Здесь был главный сборочный конвейер. Насколько позволял взгляд, тянулись металлические полозья транспортера. В понедельник здесь суетились люди, медленно двигались на восток редкие машины, постепенно обрастая все новыми узлами и приобретая тот вид готовых машин, которые можно встретить на любой стройке России и во многих зарубежных странах. Эти машины в далекие тридцатые годы стали даже символом страны побеждающего социализма. Впрочем, об этом факте предпочитали не вспоминать. Зато хорошо помнили о другом.
Когда-то конвейер во все свои 800 метров двигался на запад, и тогда главная площадь завода нередко превращалась в огромный склад, создавая помехи для движения транспорта и потоков рабочих в пересменки. Потом была реконструкция. Гигантская перестройка. Многое поменяли. Кровлю подняли на несколько метров выше. Опорные колонны укрепили и надстроили. А сам конвейер не только повернули в другую сторону, но и удлинили на сотню метров. Машин требовалось стране много, и сборка должна отвечать запросам времени. Потом потребности в стране изменились. Людей на сборке поубавилось. Машины стали ставить реже. В одном из серьезных журналов генеральный директор опубликовал статью "Уже шаг, завод"
Если на марше нужно ускорить движение, то звучит команда "Шире шаг". На конвейере шагом называют расстояние между собираемыми машинами. Чем меньше это расстояние, тем уже шаг, тем больше машин можно собрать. Похоже, в тот год генеральный был романтиком, поверил в скорые перемены в стране, а потому и на заводе. Он был уверен, что ситуация меняется и спрос на инженерные машины будет расти. Отсюда такие грандиозные планы. Но заказчики не спешили на завод, они выжидали, чем кончится схватка из-за собственности: новым госчиновникам тоже захотелось отрезать от госпирога кус пожирнее. О развитии производственной базы новые менеджеры пока не задумывались, а потому новую технику не приобретали. Заказывали чаще всего запасные части, поскольку денег на обновление производственных мощностей одним было жалко в условиях неопределенности, а у других на это не было средств. Без обновления основных фондов оборудование работало на износ. Перспективы не маячили.
На заводе все чаще вспоминали об одном рекламном телесюжете, видя в нем глубокий смысл. У женщины перхоть, да такая, что все засыпает. Женщина стряхивает перхоть со своего пальто – рвется карман, отваливаются пуговицы… Такой вот перхотью оказалась больна вся экономика страны. Карманы рвутся, пуговицы отрываются. Многое рушится одномоментно. В таком состоянии находилось и описываемое нами машиностроительное предприятие.
Алла Леонидовна шагнула на своих высоких каблуках за черный экран и от неожиданности остановилась. В цехе было сумрачно, сквозь грязные стеклянные фонари на крыше пробивалось июльское солнце, его лучи, как прожекторы выхватывали очень редкие машины на конвейере. В цехе было приятно прохладно и очень тихо. Машины не двигались. Ни возле машин, ни на всем пространстве огромного цеха не было ни души.
Ау, люди, где вы? Дайте ответ.
Не дают ответа.
Прошла черная гостья все 800 метров вдоль конвейера. Нигде никого не увидела. Ни с кем не встретилась. Пустой полумрак в солнечный день.
Она выходила на смежные со сборкой территории, но и там никого не было.
И только в самом конце конвейера она приметила красный огонек светофора и направилась прямо на него. Возле заправки топливом она увидела небольшую кирпичную каморку с открытой дверью. В каморке горел свет. На пороге ее встретил улыбающийся охранник в камуфляжной форме. Ему было далеко за 60, но выглядел он вполне бодро.
- Здравствуйте, - сказала она.
- Здравствуйте. Вы кого ищете, барышня? – ласково спросил он.
- Хочу узнать, почему сборка стоит. Такой цех и совершенно пуст.
- Ясное дело, почему. Начало месяца. До десятого числа здесь делать нечего. А потом начнут поступать детали, и все закрутится. А первую декаду люди или отдыхают, или на других производствах заняты.
- Как же завод план выполнит при такой работе?
- Выполнит. Обязательно выполнит. А сейчас здесь режим экономии энергоресурсов. Свет отключен. Пар отключен. Сжатый воздух отключен. Зачем зря расходовать силы, когда за две декады можно собрать месячную программу?
Они переговорили о житье-бытье, о погоде, зарплате, льготах, которых по сути нет, о семье и, похоже, остались довольны друг другом.
- Так вы на весь цех один? – спросила она.
- Нет, почему же? Еще работник пожарной охраны дежурит. – И охранник показал, где можно найти этого человека. Но к нему Алла Леонидовна не пошла, а направилась в управление сборочного завода, надеясь там получить ответы на возникшие вопросы. Оказалось, что и там кабинеты или пусты, или закрыты. В некоторые двери, за которыми, как ей казалось, кто-то все-таки был, она постучала. В ответ - тишина. Даже приемная директора сборочного завода оказалась на замке.
В среду за час до конца рабочей смены Алла Леонидовна появилась в редакции. Поздоровавшись, она прошла в свой кабинет и закрылась на защелку, хотя за все эти три дня никто и не подумал тревожить ее покой. У каждого были свои заботы, свои темы. Нужно было сходить, переговорить, уточнить факты и, как говорится, отпечатать все на машинке. Снова сверить. Сдать редактору или заместителю.
Впрочем, за эти дни в редакции поуменьшились разговоры, даже в то время, пока Акула Каракула ходила по заводу. Где она была - никто не отслеживал, но о ее передвижении так или иначе в редакции становилось известно и каждое такое сообщение передавалось из уст в уста. Узнавали журналисты от "своих" рабкоров, которые были практически в каждом подразделении и информировали по поводу новостей. Сами рабкоры меньше стали ходить в редакцию, это заметили многие и связали этот факт с черной дамой. Никому не хотелось попадать ей на глаза. Тем не менее, факт ее появления давал потенциальным рабкорам информационный повод позвонить в редакцию.
Что делала черная дама за закрытой дверью? Этого никто не знал. Писала что-либо, вносила в компьютер или просто сидела, глядя в одну точку на стене – это ее дело. Она не мешала. Однако с ее приходом в редакции перестали разговаривать даже шепотом, чем очень обрадовали корректора Тамару Александровну, которой всегда не хватало тишины.
К вечеру, без пяти пять Алла Леонидовна вошла в кабинет главного редактора.
- Извините, что без предупреждения. Долго не займу вашего внимания.
- Ничего, ничего. Проходите. Присаживайтесь.
- Видите ли. Я познакомилась со всеми планами и наработками, какие представили вы, Александр Сергеевич, и сотрудники вашей редакции. Я хотела высказаться по их поводу, но не сейчас. С ними, я думаю, придется более капитально поработать. Я вижу проблему несколько иначе, чем вы. Свои соображения я изложу в понедельник, на вашем редакционном собрании. Там же предложу и свой проект выхода из кризиса. Для всего завода и для редакции. Вы не будете возражать против этого?
- Нет, конечно, как вам удобнее. У нас народ мобильный, мы в любое время готовы. Нищему собраться – только подпоясаться.
- Когда у вас проходят собрания редакции?
- Мы их называем летучками. Так сложилось в журналистской среде. Обычно летучки у нас по пятницам, но мы и в понедельник с охотой соберемся.
- А по поводу нищеты, мне кажется, у вас в редакции слишком много разговоров. Это мы тоже обсудим на летучке.
На том и порешили.
В четверг, завершив к трем часам верстку газеты и отправив Розу Федоровну в типографию с оригиналами, главный редактор облегченно вздохнул, сходил в коридор перекурить.
Газета сделана, есть небольшой запас на следующий номер, совещаний в зале директора нет, ничего сложного вроде бы тоже не предвидится, журналисты из областных изданий и из федерального округа уже позвонили и получили информации для своих публикаций. Значит, можно слегка расслабиться и подумать на вольные темы. Можно просто покопаться в Интернете, не ради поиска возможных тем для газеты, а для себя, для души. Можно, например, полюбоваться картинами Иржи Йорки, такими неожиданными, что оторопь берет. Можно поискать что-нибудь о поэзии и поэтах. Два часа, а то и больше можно посвятить себе, любимому. Посетителей в это время, как правило, не бывает. За газетами никто не придет – их уже разобрали. Новый тираж привезут только завтра. Срочных заданий подготовить приветственный адрес, статью в журнал или некролог в это время обычно не дают. Словом, занятие для себя, для своего хобби, для расширения кругозора. Наконец, можно позволить себе включить музыку – она никому в это время уже не помешает: ни корректору, ни журналистам. А телефон можно и отключить.
Хорошо, когда есть хоть такая кратковременная свобода.
- Извините, я не помешала? – в кабинет вошла Акула Каракула.
- Проходите, Алла Леонидовна. Я рад вас видеть.
- Я зашла, чтобы поделиться с Вами своими наблюдениями. У вас на заводе просто замечательная бюрократия.
- Знаю, сталкиваюсь ежедневно, но мнение со стороны очень интересно услышать.
- Вчера и сегодня я встретилась с десятком, наверное, начальников отделов и служб. Прекрасные собеседники, знающие люди. Любят завод, знают его вдоль и поперек, могут рассказать всю историю, начиная с первого колышка. Но сложность в том, что их днем не сыскать с огнем. Ни дозвониться, ни в кабинетах застать их невозможно.
- Зато они работают по вечерам…
- Зачем?
- Не знаю. Так принято. Подписывают бумаги исключительно вечером – после того, как их сотрудники разойдутся по домам.
- Зачем?
- Но вы же работаете с шести утра до девяти вечера!?
- Я не в счет. Я только осваиваюсь, а потому должна все изучить досконально. На все вопросы получить ответ.
- Получили?
- Да, очень много. Не все ответы устраивают. Порядочные бизнесмены так не делают – пообещают встретиться, а в установленное ими же время никогда на месте не бывают. Вы хоть знаете об этом?
- Знаем, еще как. Эти прекрасные люди, хорошие собеседники и патриоты завода организовали дело так, что превратили подпись в особо значимый ритуал. Пока сутки не пройдут, бумага не вернется. Финансовые документы требуют не менее пяти подписей. Ровно неделю надо на оформление.
- И никакого выхода?
- Выход есть. Я беру документ и обхожу больших начальников с восьми до девяти часов, пока они до рапорта по селектору на месте. Иногда успеваю за день собрать. Мне делают исключение. А менеджеру, действующему исключительно по правилам, так ни за что не сделать.
- Неужели в этом есть наслаждение?
- И мне так кажется.
- А с телефонами что творится? Дали мне в общем отделе совсем новый телефонник – он уже устарел. Поменялись люди, сменились кабинеты, номера телефонов. Как вы в этом разбираетесь?
- Методом тыка. Звонишь по телефону, спрашиваешь, где найти предыдущего хозяина номера. Если не назовут номер, то подскажут, где искать. Два-три звонка еще надо сделать.
- Но это же бессмысленная трата времени.
- Согласен, но чем-то восемь часов заполнять надо.
- Вы издеваетесь надо мной?
- Вовсе нет.
- Вы меня ненавидите?
- Почему же? Как раз нет.
- Вы вещаете то, что мне триста лет известно. Душить прописными истинами можно лишь того, к кому питаете негативные чувства.
- Если откровенно, то мне неизвестно такое чувство к вам, как ненависть. Ненавидеть можно того, кого очень сильно любил, а тот тебя подвел. А мы с вами не были близки даже платонически. А где не было любви, там и ненависти быть не может. Иное дело партнерские отношения. Сегодня они есть, завтра их нет. Служба. Она не должна ни к чему обязывать вне стен завода.
- Скажите, Александр Сергеевич, только откровенно. Я слишком страшная?
- Вы, наверное, хотели, чтобы вас так воспринимали? Но страх рождается там, где есть что терять. А здесь сейчас терять нечего. Все и всеми давно уже все потеряно. Потеряно-то очень давно, только много десятилетий эти потери многими не воспринимались. И лишь теперь обострились, но далеко не всеми. Меня, к примеру, не пугает, если я здесь потеряю работу. Вы говорили про заводской телефонник. А с городским еще хуже. Мой квартирный телефон за пятнадцать лет поменялся трижды. Сколько знакомых потеряно! И этому нет предела. Уже обсуждается вопрос перехода с шестизначных номеров на семизначные. Опять будут потери и времени, и друзей.
- Зачем? Как вы думаете?
- Чтобы не было стабильности в обществе. В Германии мне рассказали, что на окраине города среди домов довоенной постройки с незапамятных времен был магазин "Плюс". Не знаю, почему его так назвали. Началась реконструкция поселка. Старые дома снесли, построили новые. И на том же самом месте открыли большой магазин - "Плюс". Здание новое, а вход ни на метр не изменили. Зачем? Чтобы покупателю, говорят, было привычно и удобно. Про магазины у нас такое не скажешь. Ежемесячно меняются не только названия, хозяева, но и назначение. Вчера здесь покупал хлеб, а сегодня там салон сотовой связи. Салонов в городе полно, а номера телефонов сохранить не могут. Ради чего? Чтобы разобщить. Записал телефон. А он сменился. Сколько усилий, чтобы найти нужного человека, необходимую службу. Меняют коды городов. Меняют названия городов, поселков, улиц. Чего ради? Я это к тому говорю, Алла Леонидовна, что наша заводская бюрократия остается все-таки, как поточнее выразиться, человечной, что ли? Она еще не стала все пожирающим монстром. Она щадит человеческие отношения. Наш, заводской бюрократ, - рабочему друг, товарищ и брат. У него еще нет волчьей хватки, хотя кое в чем и проявляется его волчий характер.
- Вы меня удивляете, Александр Сергеевич.
- Чем?
- Парадоксальностью суждений. А я уже считала вас единомышленником в оценке заводской бюрократии.
- У меня иногда желание возникает выть от нашей бюрократии. Но надо учитывать – за забором завода бюрократы еще хуже. Дорогая моя бюрократия! Дорогие мои бюрократы! Ну очень дорогие. В копеечку вы обходитесь народу и всему народному хозяйству. Если одна ваша подпись обходится в один рабочий день, то документы становятся поистине золотыми. А если документы потерялись, то и дороже. Впрочем, у заводской бюрократии оправдание есть: рядовой бюрократ получает меньше, чем его собрат в администрациях города и области.
В ночь с четверга на пятницу редактор вел мысленный диалог с Акулой Каракулой.
- Алла Леонидовна, я предлагаю вам провести эксперимент, можно хоть с сегодняшнего дня по четвертое сентября. И проверим на деле, кто чего стоит. Вы живете в гостинице, она оплачена на месяц вперед. Будем считать, что ваш жилищный вопрос на это время решен. Я забираю у вас все банковские карточки и запираю их в сейф, а вам выдаю одну свою, нашего банка. На карточке ваша средняя зарплата, которую вы получите на заводе: 5551 рубль, несколько копеек и 300 рублей для питания в столовой. Ваша машина на приколе в гараже, и вы должны пользоваться исключительно городским транспортом: можно купить проездной на трамвай, троллейбус, автобус или на все виды сразу, но из той суммы, которая вам определена на месяц. Можно пользоваться маршрутками. Но опять из средне заводской. Лучше купить проездной, это дешевле, потому что от гостиницы до завода надо сделать не менее одной пересадки: не ходит в нашем городе городской транспорт от одного конца проспекта до другого. А кажется, чего проще? До других заводов можно добраться без пересадок, а до нашего нет
- А вы об этом в газете расскажите.
- Рассказывали. Не один раз. Публикацию и письма мэру в руки передавали. Наши депутаты давали обещания вернуть маршрут. Никаких перемен. Получили отписку из мэрии: экономически невыгодно делать удобства для трудящихся нашего завода.
- Значит, были недостаточно настойчивы…
- Согласен. Поправимся. О питании. Я вчера с вами не ужинал, а потому не знаю, во что вам это обошлось. Но предполагаю. Рассчитайте сами, на сколько ужинов хватит вам нашей средней. Не забудьте вычесть оплату на транспорт. Завтраки, обеды, допустим, можно оплатить с карточки диетпитания, но не больше 300 рублей в месяц. Выдержите вы такой режим? Сомневаюсь.
Конечно, хорошо, если есть подкожный жир. Расходы как бы и не замечаются. Но стоит остаться на одной средней зарплате, и деньги будут таять: час прошел – их уже меньше. Сел в трамвай – убавилось, купил газету – еще меньше. Это я к тому, что нельзя требовать с людей больше, чем они могут, если зарплата не может компенсировать их потери. Вы вот не курите, а мне еще и на сигареты надо отложить. А если у сотрудников день рождения… цветы надо купить? Телефон, вода, отопление, уборка мусора. Сервис ухудшается, такса растет, а платить надо.
Самая затратная статья – питание. Сегодня все можно купить в магазинах, на рынке, на остановках. Это уже здорово. Но … Можно и отравиться. Можно и опухнуть. На гамбургерах и ходдогах вы себе такую фигуру не сделаете. Отсюда вывод, что у вас качественное питание, то есть натуральное и калорийное. Я угадал?
Наше население предпочтение отдает натуральным продуктам. Есть деньги – покупают мясо и рыбу. Нет – довольствуются хлебом и картошкой. Квас тоже у многих водится, хотя немцы, допустим, его не любят, а окрошку нашу не признают. Ценятся у нас пельмени и блины – калорийные натурпродукты. Но все натуральное теперь дорожает не только год от года – очень часто, потому что нас приучают есть суррогат, в том числе из сои. Но и на него цены не падают, а тоже растут. Даже наши собаки теперь сою не любят – мясным ароматом их не обманешь. Чуют, черти, и требуют натурального мяса, натуральной рыбы. Но нам упорно навязывают систему суррогатного питания и на ТВ, и на рекламных щитах в городе. Что нас ждет? Россиян хотят сделать такими же толстыми, как американцы. Теперь и Европа быстро толстеет. И только мы пока не отказались от натурального, хотя нас отталкивают от этих продуктов крошечными зарплатами и пенсиями.
Я уверен, Алла Леонидовна, что если вы недели полторы продержитесь, то после и вам придется переходить на искусственное вскармливание или заводить подсобное хозяйство в виде садового участка, или завести знакомство с садоводами…
В пятницу, начиная очередную летучку, главный редактор зачитал свое стихотворение.
Приснилось, что меня ведут на казнь
По коридорам мимо казематов.
Вот приказали на колени. Пасть
И милости просить у супостатов?
Я усмехаюсь… Офицер клянет
Собачью жизнь и тяжкую работу,
А конвоир, что впереди идет,
Уже меня подводит к эшафоту.
Ступаю по ступеням на помост…
В ушах сильнее грохот барабана.
Палач под балдахином занял пост…
Священник…, четки…, библия…, сутана.
Я мимо. Молча голову кладу
На липкую от крови гильотину.
Проснулся. Весь горячий. Весь в поту.
Жжет горло, знать, схватил ангину.
- Это вы на злобу дня написали? – спросили у него.
- Нет, это давно написано, но сейчас по случаю вспомнилось.
Редактор молча оглядел всех сидящих, выдержал паузу и очень тихо спросил:
- Хотите знать главную новость?
Все молча кивнули.
- Только без оваций. Эксперимент вчера завершился. Было совещание руководства завода, где признали, что все это было ошибкой, хотя логика в организации таких экспериментов все же есть. Акула Каракула все-таки встряхнула коллектив, многих заставила задуматься. Разве не так? Словом, все кончилось. Не вижу радости во взглядах. Надеялись на перемены? Сегодня кабинет менеджера нам освободят.
- Мебель-то, может, нам оставят?
- Да и тренажеры тоже. Нам они лишними не будут.
- Не оставят ничего, потому что это не заводское имущество, - сказал редактор. - Все было арендовано у частного предприятия: и стол, и кресло, и тренажеры. У нас все остается так, как было.
- На заводе или в редакции?
- А баба-то она энергичная, даже очень. Горы свернуть может.
- Одна, а такое объединение раскачала всего за неделю. Всех зацепила… Многих на уши поставила.
По репликам сотрудников редактор понял, что многие из них хотели бы и дальше наблюдать за экспериментом. Видимо, им жаль, что все так быстро кончилось.
- Куда она теперь? – спросили его.
- Сказали, что ее пригласили "палачом" на крупное предприятие военно-промышленного комплекса. Это не то ядерный, не то ракетный центр. Ее задача – найти лишних, назвать кандидатов на увольнение и, как и здесь, попытаться навести порядок.
- А вы, Александр Сергеевич, - обратился Всеволод Вадимович, - не знаете, почему она преждевременно завершила эксперимент? Сама его завершила или ей помогли завершить?
- И то, и другое. Все ее предложения встречали бурю протеста, всё, что она предлагала, не выполнялось. Кому понравится? Даже наш маленький коллектив ее люто возненавидел.
- За всех не говорите…
- Действительно, она во многом права, только нельзя действовать так быстро и так грубо.
- Нет, как раз надо так: иначе ничего не получится. Если бы большевики не действовали быстро, круто и грубо, никаких бы первых пятилеток не было.
- Историки оседлали конька.
- Эта тема бесконечная. Давайте ее сейчас завершим, а если кому охота пообсуждать, можно встретиться и после летучки, и после работы, - сказал главный редактор. – Помните, что говорила Алла Леонидовна? Нам платят не за то, что мы в рабочее время устраиваем чаепития.
- И все-таки. Она оставила какую-либо записку? Как-то объяснила свой уход?
- Насколько мне известно, Аллою Леонидовной подготовлена служебная записка, довольная большая по размеру. Что мне о ней известно? Записка эта, похоже, очень резкая и для руководства не очень приятная, потому ее держат в сейфе, думаю, у генерального. Некоторые тезисы называли на совещании. Скажу, что запомнил.
Руководящее звено работает на отчет, на бумагу, словно готовится не машины выпускать и продавать, а к очередной проверке.
Обилие бумаг выдается за бурную деятельность.
На уровне руководства вопросы решаются достаточно быстро, хотя и не всегда. А вот в структурных подразделениях многие начинания захлебываются на стадии согласования.
Многие руководители высшего звена занимаются не своим делом: они ведут протоколы, печатают письма, разносят эти письма по подразделениям, то есть выполняют роль курьеров, согласовывают документы, ведут переписку, подменяя персонал.
Научная мысль на заводе в застое. Новыми считаются разработки многолетней давности. Сменили имя – и вперед.
Научно-техническая библиотека в качестве новинок предлагает то, что опубликовано 30 лет тому назад. Новейшие технологии библиотеки не коснулись. В библиотеке нет даже компьютера.
Все руководители, за редким исключением, охотнее рассказывают о временах реконструкции, чем о своих сегодняшних делах, нередко действуют по алгоритмам давно прошедшего времени. Почитайте газету.
Одни и те же дела в управленческом звене дублируются несколькими различными службами.
Чрезмерно развита круговая порука, при которой работники, которых надо немедленно увольнять с предприятия, остаются на своих местах или переводятся в соседние службы.
Чрезвычайно мала заработная плата, а это не позволяет жестко спросить о проделанной работе.
Окончательный вывод, которая сделала Алла Леонидовна Лихая, врио палача завода: коллектив реформированию не подлежит.
- Лихая лихо обошлась!
- Даже ее энергии не хватило, чтобы что-нибудь здесь изменить.
В это время раздался телефонный звонок. Редактор побледнел, выслушав собеседника.
Несколько мгновений молчал, потом глухо произнес:
- Продолжение следует. Уже сегодня типография отказала нам в печати газеты. Причины две. Не заключен договор на второе полугодие. С заводом-банкротом запрещено заключать какие-либо договоры. А в бюджете нового предприятия такие расходы не предусмотрены. Завтра наша газета уже не выйдет.
На "радостях" в субботу главный редактор встретился в деревне со своим другом, профессором философии, и рассказал ему об неудавшимся эксперименте на заводе, о попытке искусственно создать экстремальную ситуацию, чтобы побудить руководителей завода мобилизоваться и принимать нетривиальные решения, дающие сразу выход огромному количеству умственной энергии. Сообщил и о срыве выпуска газеты.
- Слушай, - сказал профессор. – У меня нетривиальное предложение. Давай пить чай по-адмиральски.
- Я однажды пил по-офицерски "чай с ложечкой". На закрытии военно-спортивного лагеря курсанты и офицеры обедали в одной общей столовой, можно сказать, за одним столом. На все столы разнесли чай в стаканах, но для офицеров и гостей – в стаканах были ложечки. Внешне не отличишь. Но у одних чай, а у других водка, чаем разбавленная. После такого чаепития, я кое-как от машины до своей квартиры дополз… Чай по-адмиральски, это как?
- Еще проще. Наливаешь два стакана хорошо заваренного чая. Рядом ставишь бутылку хорошего коньяка. Мы можем себе позволить попить крепкого чая?
- Можем!
- Мы можем себе раз в год купить бутылку хорошего коньяка?
- Можем, если в магазине не надуют и не подсунут дорогую подделку по цене настоящей.
- А дальше все еще проще. Пьем только чай. Сколько отпил – столько подлил.
- Согласен.
Говорят, кайф от такого чаепития был неповторим, а заодно и тема была обсуждена до мельчайших деталей.
Через месяц главный редактор сообщил при встрече с другом хорошую новость: по результатам июля объединение вышло на уровень рентабельной работы. Впервые за все время преодоления банкротства.
- А как газета?
- А что газета? Сорвали в субботу – вышли во вторник. Не на Марсе живем, договориться можно, тем более, что полиграфисты видят в нас постоянного клиента.
2005 г.
г. Челябинск.
Акула Каракула Полуфантастическая повесть
© Copyright: Александр Ерошкин, 2011
Свидетельство о публикации №211050400586
Свидетельство о публикации №211050400586
Рецензии
А.С.! Прочитал вашу Акулу Каракулу, многое узнал о вашей работе на ЧТЗ.
Я когда-то работал на шлифизделиях и даже одно время подрабатывал на ЧТЗ станочником по вечерам. Кое-что знал пр завод, даже про разворот конвейера в другую сторону. Не знал только про то, что крышу приподняли над ним. Одно не знаю, эта Алла Леонидова действительность или фантастика? Думаю, что фантастика. Павел Каравдин
Павел Каравдин 04.06.2011 15:07 • Заявить о нарушении
Я когда-то работал на шлифизделиях и даже одно время подрабатывал на ЧТЗ станочником по вечерам. Кое-что знал пр завод, даже про разворот конвейера в другую сторону. Не знал только про то, что крышу приподняли над ним. Одно не знаю, эта Алла Леонидова действительность или фантастика? Думаю, что фантастика. Павел Каравдин
Павел Каравдин 04.06.2011 15:07 • Заявить о нарушении
Павел Александрович. Там ни словом ЧТЗ не упомянут. Это вымысел. Совпадения фактов и имен чисто случайное.
Александр Ерошкин 07.06.2011 14:05 Заявить о нарушении
Александр Ерошкин 07.06.2011 14:05 Заявить о нарушении