Штробная

Утро громонело. Заспанка графа. Семь десять.

Заспанный до ужаса граф на панировочном горшке.  Рядом Яшка Слухарь с газетой, разгоняет мух и пытается поймать ртом их.

- Ох, мазана копилка! Вот сколько раз Шариповым твердил в уста трепетом голубиным, - что ну не застите обзор на двор мне! Ну, не видноть нихрена же! А вдруг бари на круселях подкатют из-за будок?  А вы нитуды- нисюды. А меня потом высекать станут без музыки.

Вымусятся, как образины тупомордые, харями своими облезшими засоображают и лупают на меня.  Вот что есть лупают. Фу, да чё я завелся. Вона, когда на балу вчера, вы сами граф, им даже нос свой не совали в объятья. Знали шо как. Шо дурни самые бес-пер-спектабельные они.

Граф Базарофф уныло покряхтывал, окаймляя серость горшка розовым индюшиным потенциалом.

Яшка большим куском газеты, смотанным в шар, шаловливо окунул, загаживаясь, в нагнутого графа моток сей, отирая и размазывая, будто бутерброд с маслом шоколадным и...

- Уж, прямо выразительно как пахуче! Когда вы уже граф научитесь самостоятельно тереться?.. Уже, поди, шестой десяток прет как. Мне и в амбаре работы, желудей не пожрать даже, а вы тут как обычно по пол кило с махом выдавливаете. Кажное утро. Совести на вас не сыщешь.  И газет. Газет нет! Гала умотала в Тамбурное на посевную. Дождь этот круглогодичный, чтоб он ни разу не попал в створки.


Граф Базарофф ожирели от скуки. От сладкой жизни, подаренной на свершение важных посулий, от данной Мардолапией Антоновной венерической болезни, привезенной из Батонска в ту еще зиму.

Граф стали неподъемными и жиросочными, как поза паравоза.

- У Вас граф «скунсовая поприска». – Доктор Гелефмаген услужливо негодовал и облизывал свои очки, словно дитя. – Лечить станем пиписку, мой ненаглядный граф. И немедля!

Первое…

Графа Безбазарова помещали в большой кельтский носовник, сделанный из кожи не то барсука, не то собак свежесобранных по дачам. И не давеча как. И наглухо запирали.

Насовник полностью покрывал тело графа, и лишь голова светилось фруктовой лампочкой. Потом доктор брал шланг,  глухо подсоединенный одним концом к насовнику, и плелся к привезенной повозке со слоном. Подключал к задней части слона один конец трубы. И давал команду кормить слона срочно.

- Вы-ни-май па-ра-зи-тик! – Граф слезно матерясь всеми способами в надутом насовнике смотрелся очень оригинально нарядно. Круглый шар. И голова. Слона кормили на убой чем-то невозможным и гадким. Он выпаливал всё что съедал тут же, это становилось грязевой ванночкой для графа и некоторым брожжевиком.

Но всё это позади. Сейчас утро. Семь двадцать.

Слуги одно пасуют колодами мимо и выстраиваются как и каждое утро перед поверкой что ни есть прямо.

Граф Базарофф, едрить в кочан его целиком,    выходили оптертым Яшкой Сухарем. Чистыми, как слоган отца Февалия и свободным, как ремесло сапожного дела при дверном промысле.

Первым, самым высоким по росту бычился Ливон. Армянин с рыжими бакенбардами и лысой, янтарной головой, как ядреное яйцо белого аиста. Граф Базарофф, всегда подходили к нему первому и потрепывая за баки, услужливо как бы интересовались.

-Томпскую драл на днях?
- Никак нет!
- А если баки состригу?
- Так точно-с!
- И как она?
- Жива и здравствует!
- Молодец.

Следующий, кто стоял по росту после Ливона, был Арик. Тоже армянин и тоже лысый.
- Одни армяне у меня! Хорошо!
- Служу во всю!
- Ты мне не пельмень тут. Быкодуй. Кто скотину погрыз, когда пьяный без надобности был заперт в хлеву на ночь.
- Не имею знать!
- А если Ливона подстригу?
- Это Фрозя Икономат кусал. Голодный был и дурной. Мы его отлохматили плетьми сами.  По полной.
- А это… кто у нас?

Рыжая баба Нана. Большие, выпученные как у сороки глаза её, шикарно осеменяли взгляд графа Базарова и терли нутро до голенищъ.

- Шо то давненько тебя не видал. Шарилась?
- Да вы шо?
- Зайдешь после поверки.
- Слушаюсь!

Малец Бонька. Он стоял после бабы Наны и удостаивался лишь шпалы графа.

Когда осмотр заканчивался, и становилось неуютно, на стол подавали харчо и селедку в латунном подноснике.

Свистели сойки,
Воробьи курили,
А мы все пели,
А мы всё пили.