ассоциации

АССОЦИАЦИИ


- Здравствуй.
- Здравствуй, сказала Софи. ОНА нисколько не улыбалась, ибо барин тревожится.
   После она посмотрела на НЕЁ и сказала:
- Не надо, чтобы ты была там. Там очень холодно и солнечно.

   ОНА повернулась как-то полубоком и правильно ушла.

   А с утра все пошли пить чай. И Софи тоже, хоть и знала, что инакомыслие вредно для ее здоровья (если у нее вообще было это загадочное, по барским меркам, здоровье). После чая все пошли играть в ассоциации, даже тот старик, который всего-то и умел, что хлопать в ладоши. Он более ничего не умел, ибо барская плеть сделала дырку ему в черепе и оттуда периодически вытекали серые комки, которые Глафира заботливо вытирала кухонными салфетками, и иногда Софи сама, ложкой, собирала их  и относила в золоченый сервант, где стояла фарфоровая шкатулка с серебряным крестиком ее умершего брата. В серой грязной  массе слабо поблескивал крестик - Софи находила это по-экзотически красивым.
    Точно так же смутно оловянно блестели кишки убитой ею собаки. И запах был необычный, Ей это нравилось.

- Как же много они не понимают! – думала Софи и методично била зеркала. Потом болели руки. А потом болели шрамы.
   И тогда приходила ОНА. Лила на шрамы пурпурную жидкость, пахнущую почему-то кровью. Было тепло и красиво.
   А затем были белые простыни. И отец. Он брал Софи за руки и лома ей пальцы.

   …ОНА все верно говорила и воздух был пропитан запахом горелой крови, что хорошо сочеталось с ЕЁ голосом.

- Ах, барин! Не смейте более ни на вот эту меру длины (я вовсе не знаю, как она именуется) поднимать мое платье!
   Барин молчал и продолжал задирать платье Софи, рвал черно-синие кружева, которые няня почему-то называла зелеными…
Барин смотрел в сторону, его сорочка на животе была мокрой. Битые зеркала отражали стопы Софи.
 
   Осколки ОНА всегда уносила с собой. 

   Однажды няня увидела содержимое заветной фарфоровой шкатулки и Софи ее убила. Шкатулка разбилась и из няни вытекло несколько свежей серой массы. Жаль, что серебряный крестик упал куда-то вглубь тесного, пахнущего пылью и молоком, няниного черепа. ОНА улыбнулась из осколков, Софи промолчала, ей было как-то странно вредно.
   А няня позже уже была в сосновом лесу. Барин попросил платье Софи. Она дала и сама пошла вовсе нагой через двор усадьбы, барин молча разгребал мокрую землю.

   Няни не было. Отец молчал.

   А рано утром Софи встала, хоть и было прохладно, разделась донага, разорвала сорочку и привязала на абажур на манер петли - так учил ее барин. Ветер колыхал  волосы – они мешали и Софи тоже рвала их и кусала больше, потому что болели пальцы, сломанные отцом.
   Рассвет был скромно-зеленый. ЕЙ было гадко, ибо Софи не разбила ни одного зеркала, - так думала Софи.

   Софи пошла по перилам балкона.
- Как Христос!, - думала она. Рваные волосы со всех сторон клеились к глазам и Софи отдала их ЕЙ. Но ОНА не взяла. ОНА в то утро вообще не появлялась и тогда Софи била зеркала. Осколок одного из них попал в ослепительно блестящий глаз отца и тот гнусаво кричал.

   ОНА не пришла. Софи вспоминала ЕЁ последнее «здравствуй». Зеленых рассветов больше не было.