Шабашка

 шабашка   
(цикл "моя  совдепия")               

 Вспомнил! Вспомнил-таки, где в прежней советской жизни я ел такую колбасу. Это было в поселке Высокий, где у меня и моего приятеля Аркаши была шабашка у одного по тем временам вполне серьезного человека. Человек работал на мясокомбинате главным ветеринаром.  Это говорило о многом и, главное, о неограниченных материальных  возможностях, упустить такого клиента нельзя было, и мы подрядились на шабашку.

 Шел 1983 год. В стране стояла андроповщина, время, когда после брежневского разгильдяйства, защелкал кнут пастуха. Многие, еще не забывшие железную руку грузина, радовались, как родному, наступившему времени закручивания гаек, хотя, конечно, это был  далеко не сталинский режим, но хоть какой-то порядок, а то ведь совсем распустились. Порядок наводился повсюду. Опустели переполненные раньше пивнушки: приходили люди в штатском и спрашивали: «А почему это в рабочее время вы тут пиво распиваете?  предъявите-ка документы, что у вас есть такое право». Пить пиво не перестали, но уже не в пивнушках, - выпил, а поговорить и  не с кем. А представьте на минуту шок кинозрителей, когда в разгар сеанса загорается в зале свет, и люди в штатском начинают опрос, почему это вы по кинам среди бела дня расхаживаете. Не докажите свое право, неприятностей не избежать. Могли остановить и прямо на улице с тем же вопросом: «Почему не на работе?». Улицы днем заметно опустели, только утром, когда страна направлялась на работу и вечером с работы, можно было без опаски выходить из дома.

  Конечно, не всем нравился новый режим, однако, чтобы выразить свое фе…, об этом даже подумать было уже не только страшно, но даже странно – ну, кто скажите, в этой стране против власти, против советской власти? Шутить изволите, такое не то что озвучить, а даже в мыслях не позволительно

  Аркадий не работал нигде, т.е.   не работал фактически, но было учреждение, где лежала его трудовая книжка и где начислялась   зарплата, которую в знак благодарности  он уступал директору того самого учреждения. Аркаша знал страх и не собирался искушать судьбу, поэтому на шабашки, т. е. свою настоящую работу  ходил, смешавшись со всем советским народом, -  утром до восьми часов. Назад можно и позже – задержки на работе приветствовались.

  Работать на дядю, да еще не понятно чьего, Аркаша не собирался. Он давно вышел из того возраста, когда вами управляют извне, повелевая от имени всего советского народа двигаться туда или сюда. Он почему-то считал, что его труд, человека с двумя высшими, одно из которых консерваторское, стоит, ну, хотя бы не меньше труда рабочего, цепляющего бензобак на конвейере завода ХТЗ. Нет, он мог бы работать совсем бесплатно, когда б все есть и ничего не надо, но ведь все как раз наоборот: надо много, потому как ничего нет. И чтобы удовлетворить потребности свои, жены и единственного ребенка Сонечки, плюнул Аркашка на недописанную диссертацию, на любимую работу, забиравшую все время – голову не остановишь: мозги перетирают проблемы физики, даже ночью идеи одолевают, а на кой шиш ему все это за 170 руб. в месяц!? Плюнул и пошел в шабашники – так называли тех, кто делал работу (шабашку) для клиента и получал от него расчет из рук в руки. Отношения примитивные: клиент дает деньги, - шабашник делает работу. Клиентами были все, кто не умел сам наклеить обои, положить плитку, настелить пол, сделать дверь или что другое по дому. Можно, конечно, обратиться и в государственную контору, выполнявшую все эти работы, типа «Веснянка», но это выброшенные деньги и после них все равно приходилось искать шабая, исправлять работу профессионалов.

  Не следует путать шабашку с халтурой, шабашника с халтурщиком. Халтура – это работа, соответствующая вашей основной, только выполняемая в нерабочее время, ну скажем, в рабочее вы проектируете пятиэтажки, а на халтуре делаете проект дачного домика или на работе играете в филармонии, а на халтуре, т.е. после работы, на танцах, -  в этом случае вы халтурщик, хотя и делаете работу на профессиональном уровне.
Совсем другое дело шабашник. Шабашник – это представитель замечательной прослойки советской интеллигенции, обязательно с высшим образованием и  вполне серьезной должностью на прежней работе, отличающийся тем от всей прочей интеллигенции, что кроме мозгов, у него есть еще и руки, а приводят в действие эти руки любовь к семье и понимание своей мужской природы. К черту всё – диссертации, ненаписанные картины и поэмы, любимая работа, - все к черту, главное, – семья: ей надо где-то жить, что-то есть, во что-то одеваться и просто жить и развиваться.

  До сих пор щемило сердце, когда вспоминал Аркашка сапоги жены, казалось, только сапожный крем удерживал их, чтобы не развалиться на молекулы прямо на морозе в ту зиму, когда он счастливый получил авторское свидетельство и десять рублей премии. К черту тщеславие, к черту премии, надо работать за деньги. И пошел почти кандидат наук и замечательный скрипач к знакомому еврею, бывшему главному специалисту какого-то там НИИ, чтобы тот научил искусству клеить  обои, денег не платил, потому как не принято было помогать друг другу за деньги, но бутылку по окончании учебы, святое дело, выставил. И стал он тогда клеить обои на потолки и стены, на шкафы и холодильники, такое было время, - народ хотел иметь обои вместо прежней альфрейной работы с ее росписями золотом по бардовому фону. Обои доставал клиент. Чаще всего привозили их из Москвы, югославские, польские, чешские, венгерские –  они обклеивали хрущевки и сталинки; советские обои – блеклые с размытым мутным рисунком и грязно-цветными красками покупали только ленивые – они, ты ж понимаешь, не могут съездить в столицу своей Родины, денег им жалко – так для себя же! На оплату шабашникам денег не жалели, в пределах  «таксочки», разумеется, потому что ушли те времена, когда каждый клеил обои сам, и не потому, что руки стали хуже, а потому что резко поднялось качество наклейки обоев, а здесь, как выяснилось, без высшего никак.

  Аркаша работал по фирме: он клеил не на каком-то там обойном клее кмц, а на самой что ни есть настоящей поспе – мучном клее, заваренном определенным способом. Случались, однако, и у него оказии. Пошла мода клеить обои не   внахлест, как предписывали все импортные инструкции, а встык, чтобы никаких тебе швов видно не было. Стал Аркашка терять клиентов, не умел он клеить встык. Имел бы фамилию попроще, не стал бы мудрствовать и клеил бы встык, - подумаешь делов то! Но Аркадий Тодес был не просто человеком осторожным, он был еще и порядочным человеком, осторожным, потому что  не хотел подводить себя, порядочным, потому что не хотел подводить клиента. И он нашел таки еврея, который открыл секрет наклейки встык, это было непросто – найти такого человека,- ведь шабашники не знали друг друга, рекламу они тоже по понятным причинам давать не могли, профсоюза своего не имели, т.е. общения у шабаев не было никакого.   У шабаев таки не было, а шепнула жена Аркаши Маре, Мара – Софе, Софа – Соне, Соня – Розе, а  муж Розы и оказался тем специалистом, который был нужен. Научился Аркадий клеить обои встык, и так ему это понравилось, что по-другому уже и не клеил.

 Заказ из Высокого пришел по системе клиент от клиента, единственной рекламной системе, возможной в советских условиях нелегальной работы, пароль не спрашивали, но, кто рекомендовал, сказать надо было. Объем был приличный, клиент тоже, но надо было еще обложить плиткой кухню и ванную комнату. На плитку и позвал меня Аркаша. Разумеется, я тоже не был профессиональным плиточником, а был я, вот уже лет пять как,  школьным учителем рисования, куда пошел, чтобы иметь много свободного времени, бросил  работу не просто любимую, а составляющую смысл жизни, но как может работа составлять смысл жизни, если она не кормит эту самую жизнь, не работа, в конце концов, есть самоцель, а просто нормальная и полноценная жизнь, насколько это, разумеется, возможно было в тех условиях. Так я стал плиточником, плитку научился класть на доме, который строил своими руками вот уже семь лет.

  В  Высокий мы  выехали  рано  утром,  чтобы  обсудить с хозяином объем работ и договориться о цене. Встретились   с Аркадием на остановке рейсового автобуса, куда каждый приехал со своего конца города. Автобус был довольно свободен (кто утром едет из города) и мы сидя доехали до Высокого. Ну и место, скажу я вам.  Умели коммунисты выбирать для себя места: вдоль симферопольской трассы там, где рельеф достигал наивысшей точки, поселок чиновников и красных директоров бесцеремонно внедрился в столетний сосновый лес, раскроив его заборами и улицами, расставляя свои дома вместо вековых сосен, на что согласия, у леса никто, разумеется, не спрашивал. И так  возникло сосуществование, оставшихся после вырубки  величавых и совершенных деревьев,  и далеких от совершенства, слепленных в меру невежества их хозяевов, домов и домиков, сарайчиков и курятников.  Войдешь в такой поселок, и хочется искать грибы да ягоды, а не обои клеить да плитку класть, но не сегодня, сегодня встреча с хозяином, как-то в другой раз.

  Дом, куда мы шли, оказался не далеко от остановки, это было обычное для поселков здание - квадратное в плане с четырехскатной крышей. Крыша недавно была крыта оцинкованным железом, что уже говорило о достатке хозяина и, главное, о его возможностях  и   положении в обществе – достать железо на всю крышу – дано далеко не каждому, но это пол дела, в стране глобального дефицита оцинкованным железом разрешалось крыть крыши только памятников архитектуры. Будь кто другой, давно бы менты ободрали и крышу и хозяина, а если крыша продолжает играть зайчиками на весь Высокий, значит не простой человек наш клиент. Напротив дома   новенький флигель непонятного назначения и беседка тоже совсем новенькая. Во дворе рядом с гаражом стояла «Нива» с государственными номерами.

  Хозяин встретил нас во дворе. Было ему на вид лет сорок с небольшим гаком, роста среднего, плотного телосложения,  он похож был на мясника на рынке, - эдакого властелина над очередью за мясом. Нас он встретил, будто делал одолжение, но весьма любезно, видно, хорошие были даны рекомендации и дали их уважаемые люди. Представившись Петром Григорьевичем и выслушав наши имена, разумеется, без отчеств – пусть хоть так запомнит, он повел нас в дом. Когда мы входили в дом,   перед нами молчаливо прошмыгнула и тут же исчезла женщина неопределенного вида,- ну и что?- мало ли кто живет в этом теремочке, работа у нас надолго,- успеем со всеми познакомиться.  Вошли в комнату, смотрю – мой Аркашка в лице как-то погрустнел, а потом и говорит:
-  Да у Вас, Петр Григорьевич, стены- то из глины.
-  Ну, так что? Теперь мне их кирпичом обложить, чтобы ты обои наклеил? Или как? Дело в том, что дом этот я купил и все, что видите, было сделано до меня, лет тридцать назад. Я эту мазню, - он показал рукой на стену (на темно синем фоне серебряная накатка), -   видеть не могу. Обои итальянские.
-  Я же не сказал, что невозможно клеить, - возможно, только это будет стоить дороже и по материалам и по работе. Вы же не хотите, чтобы обои через месяц упали, - с неохотой констатировал Аркадий. Он знал, как нелегко расстаются с деньгами те, кто их, мягко говоря, ворует. Они всякий труд и особенно физический считают просто никаким в сравнении с их трудом  высокоинтеллектуального воровства. 
Аркадий был прав: услышав о том, что такса на работу, к которой он был готов, повышается из-за какой-то ерунды – стены, видишь ли, не такие, Петр Григорьевич насупился и со сдерживаемым спокойствием спросил:
-  Сколько же ты (мы уже на «ты») хочешь за такие стены?
Аркадия слегка передернуло от этого «ТЫ», но здесь не на работе права качать, здесь шабашка и здесь клиент решает тыкать или выкать, черт с ним, пусть тыкает, лишь бы деньги платил,  успокоил себя Аркадий и спокойно ответил:
-  Плюс пятнадцать процентов, то есть всего за метр…,- он назвал цену за метр потолка и метр стены, отдельно за лепнину – розетки и бордюры.
Аркадий боялся потерять клиента, но клиент тоже боялся упустить, как ему рекомендовали, хорошего мастера и потом, кто знает, что загадает другой мастер, надо соглашаться, но не сразу, что б не думал, что на нем свет клином.
-  И сколько же будет стоить все вместе по всем комнатам? – спросил он.
-  Ну,… надо считать, на глаз я не скажу.
-  Хорошо, посчитай, сколько всего и скажешь. Аванса сколько давать?
-  Аванс – пятьдесят процентов, а всю сумму я минут через десять назову, а пока можете с Андреем договориться по плитке.
-  Так, Андрей давай по-быстрому, а то мне пора на работу, - переключился на меня Петр Григорьевич, - идем вначале в ванную, здесь будет голубая чешская плитка до потолка, потолок под побелку, плитку класть ромбом, саму ванну обложить кирпичом и плиткой, - как стихотворение выпалил Петр Григорьевич, - теперь идем на кухню.
Я молчу все это время, пусть выговорится, потом я назову цену и, если он на нее согласится, буду задавать вопросы, а то сколько раз было – почти начал работать, а хозяин начинает сбивать цену, пусть говорит,- я не спешу.
-  Кухню, - продолжает хозяин, - обкладываем палевой плиткой, старую надо сбить, а эту болгарскую положить тоже ромбом и без шва. Пока будешь сбивать старую, я завезу все материалы, кроме плитки, плитка вся в сарае, пойдем покажу, - сказал он и направился к выходу.
-  Погодите, Петр Григорьевич, все это, конечно, хорошо, что Вы говорите, но давайте вначале обсудим цену.
-  А что ее обсуждать, таксу я знаю и, как ты заметил, стены здесь не глина, так что  все в пределах харьковской таксы, или что не так?
-  Все так, но все-таки лучше сразу обговорить, что почем. Стены Ваши, конечно, не глиняные, но и не в Харькове, сюда еще доехать надо, а это время, и сбивать плитку тоже работа, сбей плитку, сбей раствор, мусор вынеси, - это тоже время и силы.
-  Чувствую, придется мне искать другого плиточника, - резюмировал мою коротенькую речь Петр Григорьевич, - и сколько вся эта работа стоит?
-  Сбить старую и уложить новую вдали от города … - я называю цифру самую скромную, какая может быть, если  делать хорошо.- Вы можете, конечно, найти дешевле, но чтобы потом не пришлось переделывать, - подпустил немного страху.
Но наш клиент хорошо подготовился к встрече с мастерами и сразу понял, что надо соглашаться, начнешь искать дешевле, потеряешь время и еще неизвестно, кого найдешь, а этих все-таки Петр Трофимович рекомендовал, а ему сделали все по высшему разряду, - сам видел. «Да и, в конце концов, надоело жить в этом свинюшнике, серьезных людей и пригласить нельзя. А что до денег, - так не последние отдаю»,- прикидывал про себя хозяин оцинкованной крыши. Вслух он спросил:
-  Сколько надо времени, чтобы закончить?
-  Недели две – три, думаю.
Зашел Аркадий, назвал цифру по всем обойным работам. Петр Григорьевич не отреагировал никак , обращаясь ко мне, сказал:
-  Ты тоже посчитай, сколько будет стоить положить всю плитку и тебе, небось, тоже половину авансом, но это уже вечером или в обед, я заеду, а сейчас мне надо ехать, жена все покажет, где что.
С этими словами он крикнул в сторону улицы: «Вера!», - тут же послышался какой-то шорох,   на пороге стояла она – Вера, она как будто только и ждала, когда позовут,  в ней я узнал ту женщину, что мелькнула в начале встречи.  Вера была невысокая, бесформенная телом с лицом никаким, она напоминала звереныша, готового на все, только бы не били.
-  Покажешь ребятам все, что для ремонта и покормишь их. Вы когда обедаете? - обратился он к нам и повторил ей наш ответ.- Буду к вечеру,  в обед не получится.
-  А как же с авансом, Петр Григорьевич? – спросил Аркадий.
-  Сказал же – вечером,   вечером и получите.
Сказал и тут же отправился в машину, Вера побежала за ним, когда мы вышли из дома, увидели, как она открывает ворота. «Нива выехала»,   испортив на время сосновый аромат, Вера закрыла ворота и направилась к нам.
-  Показывайте, где что тут у вас для ремонта, - невольно приняв тон хозяина, обратился навстречу Вере Аркадий.- А то мы и так много времени потеряли. 
-  Мне ваше время не нужно,- отрезала Вера,- идите за мной.
«Вот это да, а Вера-то совсем не простая штучка, хорошо, хоть на «ты» ее не назвал,- подумал   Аркадий…- Да, тут надо ухо востро держать». Я тоже заметил перемены в Вере после отъезда мужа, но вникать в это не было нужды, да интереса тоже не было. Вера подвела нас к флигелю - часть его оказалась чем-то вроде бани, слепленной на скорую и совершенно неумелую руку, здесь мы будем переодеваться,  рядом с входом из того же тамбура был хозяйственный сарайчик со стеллажами для банок и всякой всячины, какой всегда множество в домах, живущих на земле, или, как в то время называли, частных домах (сейчас сказали бы коттеджах, но не было в совдепии буржуйских слов). Здесь прямо у входа лежали мешки с цементом, мелом и, конечно же молочный бидон с клеем ПВА, здесь была и плитка, обои прятались где-то в доме, но Аркадий сказал, что пока обои его не интересуют. Убедившись, что нас все устраивает, Вера исчезла. Мы стали переодеваться, переговоры в самом деле подзатянулись.

 Как истый харьковчанин, Аркадий любил одежду, фирменные джинсы и рубашка с коротким рукавом тоже фирменная сидели на нем, как на манекене, легкие плетеные туфли и спортивная сумка через плечо завершали облик пижона-шабашника, явно имеющего доступ к американским шмоткам из посылок. Но не довольно приятные черты лица, ни стройная фигура, упакованная в заморские одежды, не шли в сравнение с руками, точнее кистями рук – с длинными прямыми пальцами и вытянутыми лунками ногтей они невольно выдавали натуру артистичную и тонкую.
-  Не знаю, что и делать,- сказал Аркаша, снимая джинсы и аккуратно укладывая их  на лавку в банной части флигеля, куда нас определили переодеваться.- Я никогда не клеил обои на такие стены. И клиента терять не хочется и, что делать с этими стенами, ума не приложу. Ты, как думаешь? Ты же, кажется, в своем доме живешь, или у тебя альфрейка?- спросил он, стоя без штанов и закуривая сигарету.
-   Я в принципе не признаю обои, но весь наш дом, кроме моей комнаты, заклеен обоями, а стены тоже глиной по дранке мазаны. Клеили всей семьей и никаких проблем не обнаружили. Правда, вначале мы все стены заклеили «Правдой»*, как сам понимаешь, менее идейную подложку делать было никак нельзя, а потом, как и ты, клеили на поспе. Слушай, а это ничего, что мы тут накурим, будут ругаться, идем на улицу.
-  Ничего, накурим – проветрим. Смотри, сколько здесь пепельниц, значит курят и без нас. Так ты думаешь, бояться нечего?
-  Думаю нечего, но стены я все-таки пропитал бы какой-нибудь ерундой, чтобы не так раскисали от воды. ПВА, например. Попробуй на части стены, хотя и так ясно.
Мы сидели в той части бани, где отдыхают после парилки. Здесь стояли лавки, стол и разные деревянные ведерки, кружки, стоял настоящий тульский самовар с подносом и стаканы с подстаканниками. Рядом с самоваром стояла трехлитровая банка с медом, Аркаша как-то часто на нее посматривал.
-  Что-то уже и есть захотелось,- сказал Аркадий,- а еще и не работали, наверное, сосновый воздух нагоняет аппетит, да еще эта банка – ужас, как люблю мед.
-  Большое дело начинается с большого перекура,- сказал я, - давай еще по одной и за работу, а то хозяйка черти что подумает.
-  Нет, такой пытки я не выдержу,- простонал Аркадий,- давай попробуем, здесь и ложка есть.
-  Неудобно как-то,- сказал я.
-  А мы через неудобно, по чуть-чуть,- никто и не заметит.
Съев по ложке меда и выкурив еще по одной «Опалине», мы разошлись по своим местам. Аркаша стал смывать со стен тридцатилетний набел, а  я стал аккуратненько   снимать старую плитку – жалко было ее кромсать, не могу ломать чей-то труд, хотя, что с ней потом делать? Плитка снималась легко и вскоре пол в ванной укрылся стопками старой плитки, а куда все это девать? Надо было найти хозяйку, чтобы узнать, что со всем этим делать. Я отправился за дом, куда, как   заметил, она исчезала в первый и второй разы. За домом мне открылась целая плантация роз, сотки три одних только роз, Вера барахталась в этих кустах, срезая, готовые раскрыться, бутоны , и вставляя их в ведро с водой. Она  не сразу поняла, что я хочу, - видно, трудно переключаться с роз на мусор, но, когда все-таки суть моего вопроса дошла,   вышла из цветов и молча пошла к воротам, здесь   указала место, куда выносить мусор, на вопрос, что делать с плиткой, ответила, что тоже сюда –  в мусор, потом муж вывезет на свалку. И ушла в свои розы так же тихо, как выходила из них.  Я, было, забеспокоился насчет обеда: «Она так увлечена розами, что запросто забудет про нас, - мелькнула мысль, но   как-то неудобно напоминать о еде».  По не писаному правилу было принято, что шабашников кормит клиент,- это значительно упрощало процедуру приема пищи и не особо отягощало карман клиента, так как продукты стоили не дорого.   Мои опасения оказались напрасными, ровно в час нас позвала Вера, обед был накрыт в беседке. Вымыв в саду руки из подвешенного на дереве рукомойника, который представлял собой что-то вроде сплюснутой кастрюли, в дне которой было проделано отверстие, куда вставлялся длинный штырь, затыкающий это отверстие. Чтобы получить порцию воды, достаточно было нажать на штырь и держать его так, пока не натечет воды, сколько нужно. Замечательное изделие этот рукомойник – никаких тебе кранов и ни капли лишней воды. На обед был суп с фрикадельками, котлеты с картофелем и чай. Все было вкусно и сколько хочешь. Вера предложила даже выпить (угощать шабашника выпивкой тоже было принято), но мы отказались, предложили обмыть, когда все закончим. Наш отказ от спиртного Вере явно понравился. Наевшись, и с разрешения хозяйки здесь же в беседке  перекурив, мы отправились трудиться. Я попросил Веру оставить для меня кружку чая, я буду его пить в процессе.

  К концу дня, когда работа у нас была еще в полном разгаре, приехал хозяин и позвал нас в беседку закончить, начатые утром переговоры. Уточнив, сколько он должен за всю работу по обоям и по плитке, Петр Григорьевич выдал нам аванс, как и договаривались, половину от всей стоимости, а мы продиктовали, что из материалов надо еще докупить. Траты денег на материалы никогда не смущали клиентов и уж никогда они не обсуждали их цены, было ясно, чем дороже, тем лучше, а вот стоимость работ, совсем другое дело,- здесь изгаляйся над шабашником, как можешь, и выдавливай из него максимум качества за минимум денег.
Получив аванс и закончив общение с клиентом, мы умылись из знакомого уже рукомойника, переоделись в отведенной для этой цели бане, и отправились домой. Идти решили не через поселок, а лесом, - немного дальше, но сколько удовольствия. Не так часто удается нам горожанам бывать в лесу, выбраться туда цельное дело, постоянно нет для этого времени, а тут и заработок и удовольствие, прямо таки,- приятное с полезным.

  Смешно было бы искать грибы рядом с поселком, но я не мог отказаться от привычки ощупывать взглядом все места на нашем  пути, где, как казалось, мог быть гриб. Аркадию лес нравился, но к грибам он был равнодушен, грибы он люби на столе в маринованном виде. Молчание нарушил Аркадий:
-  Как тебе наш новый генсек?-   спросил он, как будто мы только говорили о нем.
- Ты чего? Так и напугать можно,- ни с того, ни с сего и сразу про генсека.
-  Ладно, пугливый. И все-таки, как он тебе?
-  Мне… мне никак.
-  Как это никак? Тебе что, все равно, что он вытворяет? – удивился Аркадий и даже посмотрел на меня.
- Какое имеет значение: все равно … не все равно? Можно подумать, от меня что-то зависит, а потому я и думать в эту сторону не хочу. Пусть они там наверху сами разбираются, а мне есть чем заниматься, сказал я, ковырнув палкой подозрительный бугорок, – гриба не было.
-  Ну, ты даешь. Тебе не кажется, что еще немного и снова начнут черные вороны по ночам людей забирать. Я знаю, что это такое: мой дядька из Питера по делу врачей проходил. Слава богу, грузин кончился, а то так и сгнил бы где-нибудь  во глубине сибирских руд, - с грустью заметил Аркаша.
 Он   назвал  город на Неве Питером, а не Ленинградом, хотя, если честно, не знаю, чем Петр лучше Ленина,- оба полюбляли на костях строить.
-  Что до репрессий, так мой дед, самый простой мужик, тоже, кстати, питерский,   сгинул в лагерях, как и не было, и никакой о нем вести, и знаешь за что? Он  сказал одному гаду, что наши скоро наденут погоны- уж больно задружили с американцами, гад стукнул, кому надо и нет деда еще до моего рождения.    Самое ужасное, что и дочь его, моя мать, и его жена, моя бабушка, до сих пор боятся о нем что-либо рассказывать, боятся   уже за меня. Они хорошо знают нашу власть и абсолютно не удивляются андроповщине. Мне даже кажется – они его поддерживают.
-  Вот именно, многим нравятся новые порядки, - сказал Аркаша, задрав голову. - Как все-таки хорошо здесь в лесу, без людей, без толкотни, без ругани, по большому счету нам надо еще и приплачивать этому мяснику.
- Многим нравятся, потому что стосковались по порядку. Вот Андропов и наводит, он, как кэгэбист,  лучше нас знает чего народу надо.
-  Стоит властям только отпустить повода, как люди тут же ломают все порядки и воруют все, что не попадя, потом они начинают тосковать за изломанными порядками и возмущаться глобальным воровством, и все уже так запущено, что   нужен только железный дядя с железной рукой, потому как, и это опять понятно всем, никакая другая рука ничего не изменит,   о демократии и подумать страшно – разворуют все… и уже по-крупному. – не переставая смотреть в небо, произнес Аркадий, он будто считывал оттуда мысли.- И почему нельзя жить нормально, без всех этих стрессов и волнений.
-   Стрессы были заложены   в семнадцатом, они часть новой системы. Это я тебе говорю, как человек,  окончивший университет марксизма-ленинизма только для того, чтобы понять   причины   наших негораздов, и я понял: негоразды будут, пока будет эта система. 
-  Да уж система, ни она тебе, а только ты ей. И деться никуда нельзя, хоть немного пожить в нормальной стране,- от души заметил Аркадий.
-   У тебя-то шанс есть и вполне реальный, если захотеть. Я многих знаю, кто уехал. Правда, они долго в отказниках ходили, но никто их на работе не преследовал, больше того они повышались по службе и в рабочее время изучали английский, а один мой приятель Фима, пока дождался разрешения на выезд, выучил все европейские языки и приступил к японскому, который учил по английскому учебнику, кстати, считался очень хорошим специалистом.
-   Нет у меня реальных шансов, почему - долго рассказывать, но нет. Я тебе  так скажу, если откроют границу всего на один час, я и тогда успею, брошу всех, кроме своих, даже любовниц  , - уже на веселой ноте завершил Аркаша. 
Тут мы заметили подъезжающий автобус и рванули бегом, автобус подъехал раньше, но водитель подождал нас и мы отправились восстанавливать силы, чтобы завтра то же самое, пока не закончим, потом новый клиент и все по кругу.
                ***
  Шла вторая неделя нашей шабашки. Аркадий наклеил уже две комнаты, приступил к третьей, я сделал ванную комнату, даже потолок побелил, и приступил к кухне. Похоже, что в сроки мы укладываемся. Хозяина видим редко: мы приходим, его уже нет, уходим, его еще нет, хотя мы и не рано уходим. Вера по-прежнему пропадала в розах и всегда вовремя кормила нас, меню она разнообразила, не утомляя нас только борщом или только картошкой, как это нередко бывало в нашей шабашной практике.
Как-то, выйдя за очередной пачкой плитки, я столкнулся с Верой – она несла ведро полное роз. Я предложил помощь, Вера отказалась,- сама справится и это не тяжело. Я не смог удержаться, чтобы не спросить:
-   Почему все розы срезаны еще бутонами?
-   Потому что до базара еще три дня, все это время они будут в подвале, там они    раскроются и к базару будут, что надо, - просто объяснила Вера,- а если их не срезать, то на улице они распустятся рано и до базара не доживут.
Она рассказала, что по воскресеньям муж отвозит ее на Павловский базарчик и там бросает. Домой после торговли она добирается сама. Я все-таки помог ей опустить розы в подвал и пошел звать Аркашку на перекур. После передачи моего разговоре с Верой, он поднял брови:
-  А ты что думал  она делает с розами?  Да она на этих розах имеет больше мужа, а он, наивный, и не подозревает, кто в доме настоящий хозяин. Я прикинул: там в каждом ведре зарплата инженера, причем, старшего, вот так, а ты говоришь, муж обижает Веру. Да за такие бабки она не такие обиды стерпит. 
-   Я и в самом деле как-то не сообразил, вернее, просто без внимания. А что такое цветы я хорошо знаю: у меня соседка уже лет двадцать занимается цветами – так и сыну и дочери по машине купила, а что там еще от глаз скрыто никто не знает. Молодец Вера, во всяком случае, она не пропадет, когда мужа посадят.
-   Типун тебе на язык.
-   Да шучу я, неужели не понятно, пусть делает колбасу вечно, может быть тогда, даст бог, и до нас дойдет очередь, поесть хорошей колбасы.
Я даже не представлял, как близко подошла уже эта очередь.
                ***
  Мы приступили ко второму, когда подъехала  «Нива» и из нее вышел наш клиент, Петр Григорьевич. Он подошел к столу, как-то не сразу  поздоровался, не пожелал приятного аппетита, уселся и обратился к жене:
-   У тебя есть что-нибудь покушать?
-   Суп куриный с лапшой, - дрожащим голосом отвечала жена.
Муж задумался, потом сказал:
-    Ну, давай твой суп.
Вера налила суп   и поставила тарелку перед мужем. Тот неторопливо взял ложку, набрал в нее немного супа, взял в рот и тут же выплюнул на пол, состроив при этом гримасу отвращения.
Только что мы съели по две порции этого супа.
-   Фу… что за гадость… у тебя есть еще что-нибудь покушать?
-   Борщ, только он вчерашний, я сейчас разогрею,- отвечала униженная жена.
-   А что на второе?
-   Котлеты с пюре.
-   Не надо. Принеси лучше колбаски.
-   Вера исчезла и тут же принесла не начатую палку колбасы, она собиралась ее чистить и резать.
-   Дай сюда, - скомандовал хозяин и забрал колбасу из рук жены, - что у тебя на гарнир?
-   Пюре.
-   Давай, только немного.
  Вера открыла кастрюлю с пюре, разнесся запах картошки, могущий в своем великолепии поспорить с запахом хвои, положила пюре в тарелку, добавила туда кусок сливочного масла и поставила перед мужем. У меня, чувствую, и у Аркаши тоже перехватило дух: какую мерзость он выкинет сейчас. Но хозяин был занят колбасой, было видно, что ее он любит, не именно эту, а колбасу в целом, как явление в среде продуктов. Хотя смотрю я и что-то я не припоминаю такой колбасы в наших магазинах. Варенка у нас была самая доступная по два десять и два двадцать, были еще другие варенки, но такой,  точно, не было. Отличительным для всех  вареных колбас было,  во-первых, наличие в них большого количества лишней воды, так что бумага (почти картон), куда их заворачивала продавщица и за которую мы платили по цене колбасы, сразу становилась мокрой, хоть выкручивай, и, во-вторых, все они имели отвратительный запах старого сала и отвратительный вкус.
 Мы доедаем свои котлеты, кстати, вполне приличные  , и не спускаем глаз с той колбасы, которая ни видом, ни запахом не была похожа на привычные нам варенки, зудом ноет желание отведать хоть кусочек. Не настолько же он наглый, чтобы не угостить нас. Ну, наконец-то, ожидаемое:
-   Хотите колбаски? – безымянно обращается к нам Петр Григорьевич, он уже нарезал ее толстыми кольцами.
-    Разве что попробовать, - говорю я, - а то такой колбасы никогда не видел.
-   Обыкновенная чайная колбаса?  Мы ее все время делаем. - Это было сказано так, как умеют говорить только партийные деятели, уверяя, что белое есть черное, зная, что возразить никто не посмеет, а посмеет – ему же хуже,   заклюют свои же товарищи по работе. Я возражать не стал.
Все в городе прекрасно знали, что на мясокомбинате его работники делают колбасу конкретно для себя по тем же рецептам, что для людей, с небольшой лишь разницей – ничего не воруется. Несомненным было и то, что эта колбаса не стоила нашему Петру Григорьевичу ни копейки, как и всем работникам комбината ничего не стоит тот кусок мяса или колбасы, который они выносят на себе каждый день, заканчивая смену. Знали это все и это было уже не нарушение порядка, не исключение из правил, а это и был порядок и правило - не писанное, а  как жизнь отрегулировала. В стране все было государственное, государство всем не доплачивало, все, кому было что, воровали, - такой вот установился баланс между общенародным и своим, шкурным.
-   Дай тарелочку,- произнес Петр Григорьевич в никуда.
Вера тут же подставила   тарелку,   он  сложил туда нарезанную колбасу и пододвинул тарелку к нам. Себе он отрезал цельный шмат с полпалки размером
-   Ешьте!- котлеты можете выбросить,- он ткнул пальцем в ведро, куда следовало выбросить котлеты.
-   Зачем же, котлеты вполне пристойные, а колбасу попробуем обязательно, - сказал Аркадий,  больше, чтобы поддержать совсем потухшую Веру.
-    Она же чайная, вот мы ее с чаем и попробуем, - сказал я, наливая себе  полчашки заварки шикарного чая «Цейлонский»,   люблю крепкий чай.
  Колбаса была неземная, и до конца того века такой колбасы в этой стране я больше не ел.


7.02.2010г. WalRad