В первый зимний день

Тишина и покой притихшего под снегом мира настолько расслабили его, что короткий близкий крик дошёл до него не сразу. Зато чуткие уши Серого дёрнулись острыми клинышками, и жеребец без приказа остановился сам, вглядываясь в черноту леса по левую сторону дороги.
  - Что там?
Конь не мог ответить, он только всхрапнул недовольно, помотал головой так, что железо и бронзовые бляшки на уздечке громко лязгнули.
Этот звук ни с чем не спутаешь. Это крик человека за мгновение перед смертью. Такой, например, когда нож входит в печень или под сердце.
А как не хотелось встречаться ни с кем из людей! Но что поделаешь, это же единственная дорога через Митталийские леса, из королевства в княжество Хальмар. А там, на границе двух земель как раз и находились нужные ему владения баронессы Дарсан.
Он хотел просто проехать мимо. Он чутьём своим острым чуял, что может запросто вот так, на пустынной заснеженной дороге, ввязаться в нехорошую историю. Даже чуть рукой двинул, отдавая Серому короткий приказ: «Трогай!»
Громко хрупая свежим снегом, конь сделал несколько шагов, всё-таки заметно забирая влево. О, любопытство, скольких ты уже довело до могилы!
Ух, а снежку-то порядком навалило, немногим до колен не достаёт, а он ещё добавляет и добавляет. Вон, хлопья-то какие – ничего перед собой не разглядеть.
Жеребец следом подался за хозяином, но тот коротким взмахом руки остановил и приказом:
   - Тут жди!
С собой взял лишь небольшой арбалет. Он всегда возил его с собой, притороченным к седлу над седельной сумкой, так, чтоб сдёрнуть можно было легко, одним движением.
В дороге всякое может случиться, например, встреча с разбойниками. Тогда надежда только на собственный опыт и мастерство, и ещё на сильные ноги Серого.
Он искал человека, одного, того, кто кричал, а нашёл аж троих. И, кажется, уже слишком поздно.
Деревья безмолвными безучастными свидетелями толпились вокруг, и хлопья снега торопливо забеливали пятна крови. Ещё немного, и постороннему глазу никогда не разобраться, что ж тут случилось в глухом тёмном лесу в первый зимний день. Но пока картинка всего произошедшего читалась довольно легко.
Лихие ребята – маленькая уж больно банда, всего вдвоём – остановили одинокого путника, наверняка, торговца. Правда, не видать при нём ни вьючной лошади, ни повозки с поклажей. Он и сбежать не успел, тут у самой дороги его с арбалета и подстрелили. Вон, короткий тяжёлый болт намертво пригвоздил его, упавшего, плечом к дереву.
А торговец-то и сам парень не промах. Сумел с ними обоими расправиться. Первого снял из поршневой трубки неожиданно точным для такого оружия выстрелом: тоненькая остро заточенная стрелка вошла в горло почти под нижней челюстью. Одного выстрела хватило для почти мгновенной смерти. Правда, тем самым отважный торговец и сам под удар подставился, но даже раненым сумел достать второго разбойника.
Тот, дурень, нет бы заново навострить арбалет да добить из него путника, полез на него с кинжалом. И сам нарвался на удачно брошенный метательный нож.
Лезвие, видать, в грудь шло, но рука торговца подвела – нож глубоко под рёбрами в правом боку засел.
Удар в печень – чистая смерть, тоже почти мгновенная. На один лишь короткий вскрик бандиту жизни и хватило. Этот-то крик и было слышно с дороги, крик умирающего человека.
Хороший метательный нож – штука дорогая, а в нашем деле ещё и весьма полезная. Такую вещь оставлять нельзя, да и хозяину своему он уже больше не понадобится.
Тело как будто ещё ниже просело, как если бы лезвие удерживало в нём последний воздух.
Хороший ножичек, формой больше на кинжал похож, заточка с обеих сторон, а по центру продолговатый узкий вырез. Отлично сбалансирована рукоятка, короткая, но достаточно тяжёлая, в ней, как видно, свинец залит.
Липкую густую кровь обтирал с ножа краем плаща, когда краем глаза движение увидел и короткий то ли стон, то ли выдох. Выпрямился тут же, арбалет в одной руке, нож – в другой. Чуть не выстрелил в ответ на движение, в последний момент сдержался.
Торговец смотрел на него снизу, с усилием удерживал поднятой тяжёлую голову, а рука правая осторожно подтягивала поближе поршневую трубку. Только выстрелить он всё равно не сможет: хрупкая деревяшка пустотелая трещиной во всю длину пошла, а чтоб уж навострить её, нужны опыт немаленький и мастерство, и обе руки здоровые. А потом ещё и попасть суметь, пусть даже и по такой крупной мишени, как человек всего в трёх шагах от выстрела.
Поршневая или воздушная трубка – изобретение простейшее, её любой крестьянский мальчишка соберёт из того, что под рукой найдётся. После того, как король Гарольд своим указом запретил простому народу охотиться с большими луками, воздушная трубка стала не просто детской игрушкой. Её усовершенствовали, конструкцию усложнили, а боевую стрелку утяжелили в несколько раз. Правда, стрелять из трубки не стало проще даже после всех этих придумок.
Этому приятелю просто повезло, что он попал точно в горло. Такая точность один раз в жизни может быть. Стечение обстоятельств, слепой случай – не более того.
   - Не надо. Я не с ними заодно. Твоя жизнь мне ни к чему. Помочь могу, если ты не против. Лошадь твоя где и товары? Эти забрали, да?
   - Я так... так был,- Он всё так же снизу исподлобья смотрел и всё так же настороженно, с недоверием и опаской. Добавил чуть громче:- Не надо помогать! Я сам... сам справлюсь.
Пальцами правой руки покрепче взялся за толстый болт, пробивший плечо, дёрнул на себя. Вот ведь дурная голова, так арбалетную стрелу не вытащить. Её либо вырезать надо, либо специальными щипцами перекусывать. Но это если при сквозном ранении.
А рана как будто припеклась немного на холоде, кровь почти не текла, но теперь, как сдвинулась стрела, из аккуратной небольшой дырки прямо из-под древка начали выступать тяжёлые тёмно-красные капли густой крови. И торговец сам с болью не справился, не сумел перетерпеть, отключился, и голова, как у мёртвого, на грудь упала.
А может, и правда помер? Нет, пульсация сердца улавливалась, там, под нижней челюстью на шее, где самая крупная вена.
Ничего он тут не сможет сам, и думать нечего. Стреляли почти в упор, болт как раз под ключицей насквозь прошёл, наконечник цельнокованый в дерево глубоко впился. Сама-то ключица, кажется, не сломана, но лопатка, точно, разбита. Потому и рука левая у бедняги, как плеть, не двинуть и пальцем. И холодная какая, ледяная совсем. При большой потере крови да ещё на холоде так всегда бывает. Кровь надо срочно останавливать, накладывать повязку, а самого в тепло. И покой. Полный покой на всю неделю, никак не меньше. А там уж, как Бог даст.
А для торговца он как-то совсем уж бедновато одет. Оно и понятно, конечно. Дураком надо быть, чтоб в дорогу отправляться с золотой пряжкой на плаще из дорогущего арканского сукна, с серебряными пуговицами на куртке и с драгоценными камнями на перевязи для меча. Да, таких самоубийц на дороге через северные леса Дайгмарского королевства точно не встретишь. Хотя бывает всякое.
А этот парень не только беден для торговца, но и слишком молод. Лет восемнадцать ему или около того, но никак не больше двадцати. Но рисковый, тут уж ничего не сказать, если по Северной дороге без напарника и без сопровождения по каким-то своим делам пустился. И с ребятами этими двумя не побоялся сцепиться.
Простого, так называемого крестьянского кроя кожаная куртка со шнуровкой от горла и до середины груди, а под низом льняная рубаха дешевле некуда. Чтоб до раны добраться, пришлось и рубашку, и куртку его же ножом и разрезать.
Странно, такого он ещё не видел никогда: по всей груди парня и даже по животу шли тонкие полоски уже застарелых шрамов. Длинные, они, складываясь в какой-то непонятный и очень сложный рисунок, уходили даже на спину и на плечи.
Это не бич и даже не плётка. Это что-то другое, уж больно тонкие линии, как от порезов очень острым лезвием.
Не удержался и рукой, затянутой в дорожную перчатку, коснулся одного из шрамов, продольного, повторяющего линию рёбер и тоже уходящего на спину до самого позвоночника.
А парнишка вдруг неожиданно дёрнулся со всхлипом, как будто это осторожное прикосновение незнакомого человека причинило ему новую боль. Глаза открыл рывком и голову вскинул.
   - Тихо. Не шевелись, а то кровь пойдёт ещё сильнее,- И сам придержал его одной рукой за здоровое плечо.- Стрелу надо вытащить и наложить повязку покрепче.
   - Кто ты?- выдохнул беззвучно, только губы сухие едва заметно дрогнули, а в глазах всё те же настороженность, подозрительность и опаска.
   - А ты? Сам-то ты кто? И один почему на Северном тракте? Ты не торговец и не охотник, кто ты тогда? И зовут тебя как?
Все эти вопросы он встретил с полным безразличием, будто и не к нему обращались вовсе. Глаза прикрыл, отдыхая, а недовольство выказал лишь коротким рывком плеча. Точно руку удерживающую порывался стряхнуть. А может, зазяб на холоде и на снегу.
   - Холодно?- Он не ответил на этот вопрос, отделался коротким движением подбородка. Спокойно, без стона, без тени на лице стерпел и прикосновения к ране, и осторожную попытку извлечь стрелу.
   - Больно?
Снова отрицательно двинул головой, а потом, немного помолчав, добавил:
   - Я умею терпеть боль...
   - Оно и видно! У тебя вся грудь в шрамах... Это от порезов, очень острый нож... тонкое лезвие...
   - Жертвенное жало,- поправил, встретив недоумевающий взгляд прямым взглядом тёмно-серых глаз.- Он режет, не колет, а всё равно все у нас называли его «жалом».
   - У нас – это где? Из каких ты земель?
   - Княжество Хальмар. Из столицы...
   - Иль-Марин?- уточнил встречным вопросом.- Самый красивый город из всех, какие в жизни видел. Бухты, скалы, корабли...
   - Да, и чайки! Много-много чаек. Всегда свободные... их ничто не держит...
Парнишка оживился, и глаза радостно сверкнули, но тут же как-то сразу сник, точно вспомнил что-то не очень хорошее из своего прошлого.
   - Да, птиц там очень много. Разных... Мне говорили, они зимуют там, на тех скалах. И там же, рядом, то ли монастырь, то ли храм какой-то. Мрачный... Не подобраться... И стены такие высокие.
Хальмарин молчал, даже глаза снова закрыл, совсем перестал слушать. Но это было не так, он всё до последнего слова слышал.
   - Я жил в этом храме. Там есть алтарь Святого Указующего Духа... И при нём жертвенные Агнцы...
   - Да? Так это всё-таки был храм?
   - Я был одним из таких Агнцев!
   - Не знаю. Не слыхал ничего про всё это. Я был в Иль-Марине всего однажды. По делу. Восемь, нет, девять лет назад. Осенью, этой осенью, как раз девять лет.
Мне говорили, это город паломников, просителей к Святому Духу. Там и правда всегда так много приезжих, в вашем городе?
   - Они все шли в наш храм, бесконечным потоком шли... Каждый со своими важными вопросами. И три положенных дня ждали ответа. Кто-то прямо при храме, в гостиничном дворе... Тех, кто победнее, выпроваживали обратно в город.
Нам нельзя было видеть никого из них. Ни видеть, ни разговаривать... Даже с родными...
Каждый их вопрос – это порез на теле... И двигаться нельзя. Ни есть, ни пить. Только спать или слушать... слушать, что делается вокруг.
Дух Указующий говорил через нас, отвечал на вопрос, а потом...
   - И сколько ж вас таких было, Агнцев, при этом храме?
   - Двенадцать. Всегда двенадцать.
Хальмарин, пока говорил, всё время смотрел немного вниз, голову тоже опустил низко, так, что тёмно-русые присыпанные снегом волосы закрывали глаза и пол лица. Рану хотел увидеть, собственными глазами видеть всё и оценить серьёзность ранения. Не смог и тогда рукой правой потянулся, теперь уже осторожным, несмелым движением. Видно, новой боли боится, и всё равно.
   - Не надо. Тебе её так не вытащить. А кровь снова пойдёт.
   - И что, так и сидеть тут, пока не сдохнешь?- Парнишка зло глазами сверкнул, подтянул правую ногу к груди сильным рывком, будто ударом хотел оттолкнуть от себя незнакомого нерешительного помощника.
   - Ну, почему прямо так сразу? Если сразу не помер, значит, жить будешь.
Брови у хальмарина дрогнули, и тугая линия губ немного смягчилась. Он в словах надежду для себя услышал, поддержку и понимание.
   - Она глубоко в дерево вошла, так просто тут не справиться. И у меня с собой, как назло, ничего из инструментов,- говорил, объяснял, стоя на коленях и глядя парню в глаза, сам себя больше настраивал внутренне, вслух проговаривая то, что собирался сделать:- Я раскачать её попробую немного, а потом... потом только выдернуть. Но будет больно, понимаешь? Очень больно...
Тебе бы выпить чего-нибудь покрепче. Вина фарсонского креплёного, например, или... Да и любое вино тут подойдёт. У тебя у самого во фляжке что? Вон, на поясе!
   - Вода... чистая, из родника, тут, неподалёку... Наткнулся дорогой случайно...
   - Нет, вода нам сейчас не подойдёт.
   - Я так смогу... Я смогу потерпеть!- Парень решительным твёрдым взглядом смотрел, у него даже шока болевого не было, он всё будет чувствовать, малейшее, даже осторожное прикосновение. Но настроен по-боевому, и это хорошо. С таким характерным и сильным можно иметь дело.
   - Ну, смотри.
Протянул ему скомканную тряпку – кусок от подола его же льняной рубахи.
   - Рану покрепче зажми. И не отпускай, пока я не скажу. Даже если очень больно будет.
Головой кивнул, давая понять, что понял, а у самого подбородок дрожит. Страшно. Под арбалет против двоих полез, не страшно было, а сейчас того, что будет, испугался. Боли новой и нового страдания.
Ничего. Справится. Выдержит.
А вот сам-то ты как? И у самого пальцы дрожат. В перчатках, конечно, не так заметно. И в груди всё сжалось, там, где сердце.
Чудно;е дело. И с чего бы это вдруг? С тобой? При твоей-то жизни? При твоей профессии? А всё равно. Как представишь, ведь Руфусу твоему сейчас немногим меньше, чем этому парню. И он тоже чей-то сын. Где-то мать у него сейчас, в своём Иль-Марине, ждёт сыночка своего...
   - Ты сам-то, Агнец Божий, как в местах-то в этих оказался? Промышляешь чем или дела какие-то свои?- Не удержался, спросил, а сам всё примеривался, как ловчее взяться.
   - Охочусь,- коротко, на выдохе, ответил хальмарин. Его эта медлительность только мучила ещё больше. Он и глаза зажмурил сильно-сильно, и зубы стиснул до боли в  скулах. Не мог он сейчас говорить, а незнакомец этот в дорожном, но дорогом плаще всё никак не унимался со своими вопросами.
   - Врёшь!- Рассмеялся в ответ.- Какой из тебя охотник? В северные леса по-одному не ходят. Тут не зверя бояться надо, а тех, кто монету любит и весёлую жизнь.
   - Но вы же один!- А парня категоричность и встречный смех разозлили тут же. Взглядом, как ледяной водой, окатил.- И я не зверя выслеживал,- фыркнул,- зверей я никогда не убивал. Ни животных, ни птиц...
   - А кого ж тогда? Человека?
   - Да.- Голову опустил и взгляд отвёл, признаваясь с неохотой.- Мелвина Хокуса.
   - Да?! И что же он тебе сделал, этот Мелвин?
   - Мне? Мне – ничего!
   - И почему же тогда...
   - Просто я убью его – и всё! Я знаю, что это я его убью! Он не знает, и никто не знает, а я знаю.
   - Ну-у, такая самоуверенность...
   - Я, как только имя его услышал, сразу понял, он мой будет. Я первым его выслежу. Найду и убью!
А парня-то понесло. Вон, как глаза загорелись. Ни к чему ему фарсонское, он сейчас ничего и никого перед собой не видит. Яростью боевой до отказа заполнен, азартом и злостью. Интересное дело.
   - И за что ж ты его так? Сразу убивать... Ты ж его и в глаза не видел ни разу. Не видел ведь, да?
   - Конечно. Но его вообще мало кто видел.
   - А как же ты тогда... Ловить-то его как собираешься? Выслеживать по следам, как зверя?
   - Я приметы знаю. Я по приметам найду... Он один всегда... Он, говорят, ничего и никого не боится. Даже короля нашего, Гарольда... Он ослушался его приказа, и теперь вне закона объявлен... За него награда большая обещана...
   - Так ты из-за денег, что ли? Из-за награды?
Разочарование в последнем вопросе заставило молодого хальмарина задуматься. Он губу закусил, нахмурился недовольно, о боли на время забыл, отвлёкся.
   - А что ещё ты про этого Хокуса знаешь? Ты знаешь хоть, кто он такой на самом деле?
   - Он – убийца! Палач!
   - Он – убийца по королевскому приказу. Это не палач. Он выполняет тайную волю короля. А палач казнит на площади, казнит публично...
   - Какая разница? Мелвин Хокус – убийца! И я убью его. Я получу это клятое вознаграждение.
   - Ну, что ж, дело твоё. Если выследишь, то конечно. Если ты уверен, что он поедет этой дорогой.
   - Он проедет, я точно знаю. Другой дороги во владения баронессы Ингерд нет. Кроме этого Северного тракта... Рано или поздно он появится здесь, а уж я-то дождусь. Никто другой так ждать не умеет, как мы, храмовые ягнята...
Хальмарин в недоброй такой усмешке скривился. То ли от боли, то ли от предвкушения.
   - Больно хорошо ты осведомлён о жизни Хокуса, слишком хорошо для простого ильмаринского мальчика. Вот при чём тут баронесса, например?
   - На Хокуса на этого охота объявлена. Он ещё со Столицы только выехал, думал, тайно сбежал, ага! а про него уже всё знают. Те, кому надо, всё знают. Его у баронессы будут ждать. Куда ещё он мог отправиться, как не к ней? К ней и к сыну к её в их родовое поместье в Чёрных скалах. Нет у него друзей в этом мире никого, кроме госпожи Ингерд. Ни друзей, ни родных...
Чёртов мальчишка хальмаринский, он говорил так уверенно, так спокойно, будто точно знал. И он действительно знал, непонятно от кого, да ещё в таких подробностях, но говорил то, о чём никто в этом мире не знает и не может знать. Может, только лишь сам Мелвин Хокус, так называемый убийца по приказу короля, исполнитель его тайной воли.
   - Врёшь, парень!- возразил, заглушая глубоко в груди закипающую злость, и слова протолкнул с неохотой, через зубы, и смотрел хальмарину прямо в глаза, в самые его зрачки, расширенные от боли и непонимания.- Есть у него друзья, и семья у него есть. Женщина любимая и даже сын родной.
   - Баронесса...
   - Да, она самая. Ингерд... И сыну их общему, Руфусу, чуть меньше, чем тебе сейчас.
   - Вы знаете его...
   - Лично знаком! А вот откуда ты про него так много знаешь? В друзьях у Хокуса нет болтунов.
Он как бы невзначай крепко взял парнишку за ворот, так, что тот подбородком дёрнул, задыхаясь. Но сам так взгляда и не отвёл, продолжал смотреть в глаза с насмешливым прищуром.
   - Я – Агнец Божий! Мне не трудно...
   - Врёшь! Чтоб и место, и даже имена... Не может быть так... так точно.
Хальмарин рассмеялся, но тут же скривился от боли в простреленном плече.
   - Я за это предсказание все наши деньги отдал... Всё, что мать полгода на улицах милостынью навыпрашивала. Из-за меня Альрика дважды резали, а вы теперь говорите, что не бывает такого. Бывает, ещё как бывает! И не такие чудеса... Надо только спрашивать уметь и знать, у кого.
И мне сказали: я его судьба. Мимо меня Хокус не пройдёт.
   - Он убийца профессиональный. Лучший в своём деле, уж поверь, я-то точно знаю. На его совести столько смертей, не сосчитать. И таких, как ты, кстати, и помладше. Всех, кто королю не угоден был… Кто мешал его личным замыслам.
А ты против Хокуса кто? Что ты можешь, мальчишка сопливый?
   - Ну, это мы посмотрим ещё!- Хальмарин, тот ещё упрямец, исподлобья зыркнул с возмущением. Ещё будто хотел что-то добавить, но непрекращающаяся боль в ране выматывала последние силы почище тяжёлой работы.
Плотная древесина отдавала железо с неохотой, хотя по форме наконечник стрелы и был, вроде бы, не таким уж и сложным.
   - Сейчас... Немного. Чуть-чуть осталось. Ещё! Ещё раз!
Силу в руках не рассчитал и рванул на себя сильнее, чем надо было. И стрела с противным влажным хрустом прошла через пробитую в теле дырку. Чёрт! Её лучше всего оставить надо было в ране, повязку наложить прямо так, поверху. А теперь что? Он кровью собственной захлебнётся или замёрзнет от потери крови.
Выругался сквозь зубы, отбрасывая стрелу.
Какая пакость. Наконечник вытянул за собой то ли сгусток запёкшейся крови, то ли кусочек плоти.
Со стороны на такое даже смотреть нехорошо. Одно дело, когда короткий и быстрый удар под правое ребро. Твой личный почерк: нож в печени. Чистая быстрая смерть практически без мук. А тут?
И крови столько, и страдания.
Себя вспомни, двадцатилетнего. Свой провал и ту подлую стрелу в спину. Белолицая нежная Ингерд нашла тебя тогда во время своей конной прогулки, сама, лично выхаживала после такого же почти ранения. А сам ты не помнишь ничего этого, потому что десять дней в беспамятстве пролежал.
А парнишка сознание потерял, не вынес боли, и рука с тряпкой, пропитавшейся кровью, вниз упала. Если он не помрёт тут же, в этом лесу, то помрёт по дороге. Тебе же даже перевязать его нечем. Может, только порезать что-то из своей одежды?
Проклятье! Ты испачкал кровью свои перчатки! Это же перчатки от самого Альсена. Тончайшая выделка и пошив. Им цены нет. От лучшего мастера столичного.
И всему виной эта дурацкая спешка, всё из-за неё.
Снега рыхлого чистого зачерпнул из-под ног обеими горстями, принялся тереть ладони одна о другую.
Бесполезно! Тут уже ничего не сделаешь. Испортил окончательно.
Ругаясь сквозь зубы, тянул узкие перчатки, начиная с кончиков пальцев левой руки, и не сразу почувствовал взгляд хальмарина на своём лице. Тот кривился в усмешке, и глаза огромные чёрные на смертельно бледном лице. И он ниже смотрел, не в лицо, а на руки, вернее, на перстень с изумрудом на безымянном пальце.
   - Это ты! Ты – Мелвин... Кольцо с зелёным камнем...
Губы едва двигались, и в слабом голосе не вопрос – лишь утверждение. А правая рука сама потянулась к метательному ножу, брошенному в перерытый снег.
   - И что? Убьёшь меня? О себе подумай лучше. Ты же умираешь! И только я могу помочь. Здесь никого на многие мили вокруг... Некому, кроме меня.
Заговорил громко, быстро, заторопился, но почему? Ему ли бояться этого мальчика, да ещё с таким серьёзным ранением? Что он может сейчас? Он и дышит-то еле-еле.
   - Ты не прошёл мимо... Как и было предсказано... Я должен был... должен был понять... сразу, как увидел...
Хальмарин пытался приподняться, силился опереться на левую руку, морозный воздух хватал открытым ртом.
   - Я убью тебя!- выкрикнул громко, с вызовом, из последних сил.
   - Сейчас – вряд ли! Да и зачем? Тебе я ничего не сделал. Никому из твоих близких... Простолюдины – это не моё...
Он всё так же стоял перед ним на коленях, перчатки бросил на землю рядом, стянул с шеи тонкий белый шарф. Такими аристократы перед долгой дорогой обычно закрывали шею, чтоб тугие завязки плаща не натирали кожу. Ткань, конечно, не совсем подходящая для повязки, но всё же...
   - Не трогай меня!- Хальмарин оттолкнул его руку локтем; ножом, зажатым в пальцах, чуть по щеке не резанул. Метил в горло, но не рассчитал силу удара.
   - Бестолочь!- Мелвин Хокус, профессиональный наёмный убийца по приказу короля, разозлился, на ноги поднялся, отступая на два шага, подобрал свой арбалет оттуда, где сам его оставил, снова повторил:- Дурак и бестолочь! Ты сдохнуть здесь хочешь? Хочешь, чтоб тебя лисы жрали? Ну и пожалуйста!- Ещё на шаг отпятился!
Но парня не испугало то, что через  какую-то минуту он останется совсем один со своей бедой. Он не крикнул, не попытался остановить. Он рассмеялся. Хрипло, с надсадным кашлем, после которого кровь появилась на губах.
   - Убийца... Убийца – пожалел... Мимо иди, куда шёл... А мне не надо... Скольких ты таких порешил, а тут...
   - Я выполнял волю короля, только и всего! Ни разу ни одной лишней жизни. Только те, кто мешали трону. Никогда – больше! Только по приказу!
   - Послушный... Прирученный убийца!
Он смеялся, кашлял, кровью захлёбывался и всё равно смеялся, и этот смех превосходства прямо-таки бесил. Куда привычней было слышать себе в спину проклятия, но не смех. «Почему ты перед ним оправдываешься, как перед судьёй? Перед этим простолюдином! Что он знает вообще, этот сопляк?! Что вообще он может знать? Да никакое предсказание не расскажет ему всей правды!»
   - Я отказался выполнять его последний приказ!
   - И поэтому...
   - Да, поэтому! Поэтому такие дураки, как ты, охотятся на меня теперь. Но, знаешь, даже если бы всё можно было вернуть, я бы всё равно отказался выполнять этот приказ. Я не убиваю детей! Никогда, понятно, я не подниму руки на ребёнка и на женщину. И ещё...- Не договорил, не смог попросту.
Последний приказ короля Гарольда убить сына и наследника вдовствующей баронессы Ингерд Дарсанской. Наследника приграничных земель, пятнадцатилетнего подростка и твоего сына. Но уж об этом-то вообще никто не знает, кроме вас двоих, тебя и баронессы. Даже сам Руфус не знает. Для него, для короля, да и для всех в королевстве его отец – Радеус Дарсанский, отважный рыцарь и азартный поединщик, он погиб на турнире ещё до рождения Руфуса.
   - Даже если... если я не смогу... если не получится... тебя всё равно будут ждать... в замке баронессы... Или в горах у Чёрных скал.- Хальмарин говорил, громко лязгая зубами. Даже с расстояния в несколько шагов можно было различить, как дрожит у него нижняя челюсть. Как можно оставить его сейчас, особенно после того, как пытался помочь? Но он упрямый, упёртый даже, он не отступится.
И король, он тоже из той же породы. Семнадцать лет держал под рукой для каждого из своих тайных грязных поручений, хотя бы в память о доброй, преданной службе он мог бы отпустить и забыть. Просто забыть! Найти себе другого исполнителя. Такого же верного, не задающего лишних вопросов, не оспаривающего принятых решений, способного хранить любые тайны с надёжностью могилы.
Проклятье! Я больше не хочу ничьей смерти. Только не этого мальчика. И почему я просто не проехал мимо? Господи, почему?!
   - Тебя всё равно убьют!- А хальмарин был в том состоянии беспомощности и отчаяния, что чуть не плакал. Пытался подтянуть и другую ногу, пересесть немного иначе, но не смог. Сил ему хватало лишь на этот яростный, злой выкрик и на ненавидящий взгляд.
   - Может, и так, но ты раньше умрёшь. Сам на себя посмотри. Ты уже и ног не чувствуешь, да? И пальцы на руках тоже не гнутся? Я знаю, каково это. Это от потери крови. В глазах чернота, язык заплетается... Если не наложить повязку, ты и до ночи не доживёшь. А я мог бы помочь. Хотя бы попробовать спасти... Мёртвому, тебе никакое вознаграждение не понадобится.
   - Помочь?- Хальмарин хохотнул беззвучно, тяжело и медленно сморгнул.- В смысле добить, да? Ну, уж нет. Иди, куда шёл. Иди! А я так просто... просто тут не сдохну... не жди... Я ещё отнесу королю твой перстень... лично сам из рук в руки передам, и тогда...
   - И тогда сам станешь убийцей по приказу! Как и я когда-то. Прежнего я сам убил. Случайно. В дуэльном поединке. Эта должность иначе не наследуется. Только ты не сможешь. Твоя рана – это не порез от жертвенного ножа, она сама собой не затянется. Уж поверь, я знаю, о чём говорю.
Да, он говорил, а сам с поднятым арбалетом медленно пятился. Отступал по своим же следам, уже присыпанным снегом. Ещё два-три шага – и белая пелена часто мелькающих снежинок скроет хальмарина от тебя и от всех на земле. За ночь его вообще снегом занесёт, и ничего от него не останется. Ни от него, ни от тех ребят из шайки, от его руки погибших. Ни могилы, ни креста, ни молитвы над телом. Одним словом, смерть по заслугам.
Почему-то он так и не смог заставить себя повернуться к нему спиной, будто ждал ещё чего-то, уверен был: так просто его не отпустят. И дождался.
Узкое лезвие ножа, брошенного изо всей силы отчаяния, вошло под правую поднятую руку. Как раз под нижние рёбра. От боли и неожиданного удара пальцы сами нажали на спусковой крючок арбалета.
Он не видел, куда пошла стрела, не смог разглядеть. Медленно оседая в снег уже почти у самой дороги, сумел различить ухом короткий предсмертный вскрик. Не промахнулся и на этот раз. Убийца по приказу короля не мог себе позволить промахнуться при выстреле, это было бы оскорблением всей его профессии.
Серый обрадовался долгожданному появлению хозяина. Довольно всхрапывая, тряс головой, тянулся навстречу. Носом и мягкими губами толкнулся в запрокинутое открытое лицо, нашёл ладонь, прикрывшую собой смертельную рану. Но пальцы, обычно ласковые и одновременно сильные, никак не отозвались на это прикосновение, и тогда жеребец, будто понимая что-то, тоскливо и долго заржал, а потом снова опустил голову.


                07.0211 – 13.04.11