Звонок

Звонок
У меня зазвонил телефон.
- Здравствуйте, - вежливо сказали в трубке.
- Здравствуйте, - приветливо откликнулась я на красивый мужской голос.
В телефоне зависли.
- Простите, это ЖЭК? – неуверенно произнес Голос после некоторой паузы.
- А что, в ЖЭКЕ не так здороваются? – развеселилась я.
- Простите, ради Бога, - совсем засмущался Голос, и трубка дала отбой.
Через несколько секунд телефон зазвонил снова.
- Здравствуйте, - осторожно произнесли в трубке.
- Привет, - откликнулась я, - по-моему, мы уже сегодня здоровались …
- Это судьба, - вздохнули на том конце, - вы – блондинка?
- Нет, - возразила я, - я брюнетка, у меня усы и волосатые ноги.
- Врёте! – уверенно высказался Голос, - у вас русые волосы, синие глаза и вы едите яблоко.
- У вас дар телекинеза? – восхитилась я, дожёвывая дольку.
- Можно сказать и так, - подтвердил Голос, - я, знаете ли, потомственный колдун.
- Да ладно, - продолжала веселиться я, - скажите еще, что у вас борода и колпак со звездами!
- Вы безнадежно отстали, девушка, - вразумил меня Голос, - современные колдуны носят джинсы и фигурный подбородок.
- А чем занимается фигурный подбородок, кроме колдовства? – поинтересовалась я.
- О! – возликовал колдун, - это отдельная тема, которую можно обсудить при встрече.
- А как же ЖЭК? – съехидничала я.
О, черт! – спохватился колдун , - я и забыл, у меня протечка в ванной.
- Не залейте, дом, господин провидец, - посоветовала я и положила трубку.
Я – это 28-летняя девица с не сложившейся личной жизнью. То есть, поначалу она, личная жизнь, вроде бы складывалась, однако счастливого продолжения не имела. Бой-френд Аркадий с завидными внешними и послужными данными вдруг отбыл на историческую родину. Сначала по делам, а потом и навек. Звал меня, но я не рискнула менять Москву на Хайфу - меня не пускали многочисленные корни в лице дедушки, бабушки, мамы с папой и разных других родственников.
Оказавшись в свободном полёте, я налегла на языки: умеренный английский и весьма стесненный немецкий. Программа-максимум предполагала еще и французский, но это был уже высший пилотаж, а я реально оценивала свои возможности. Дело в том, что в консалтинговой фирме, где я трудилась, реализуя психологическое образование, меня любили нагружать. Девушкой я была гиперответственной (мнение Аркадия), вкалывать меня приучили в семье и в родном вузе, поэтому времени на языки оставалось мало.
Дело в том, что у меня была мечта. Я мечтала посетить Швейцарию и может быть даже поработать там немного, а Швейцария, как известно, многоязычная страна. Поэтому сегодня в свой законный отгул я трудолюбиво переводила Келлермана.
И должна сказать, получала удовольствие от его знаменитой «Синей ленты».
Однако судьбе в этот день угодно было заклинить какие-то кнопки на телефонном узле, и в сюжет немецкого романа вновь ворвался звонок.
- Алё, - тихо сказал в трубке знакомый голос, - это ЖЭК?
- Нет, господин колдун, - засмеялась я, - это блондинка, доевшая яблоко. Вы ещё не утонули?
- Блин, - незатейливо выразились на том конце, - бывает, конечно, но чтобы в третий раз!
Послушайте, дорогая блондинка - торопливо продолжил колдун, - не бросайте трубку, боги на нашей стороне. Жду вас сегодня в семь вечера у кафе «Лира» на Пушкинской. В руках у меня будет книга Кастанеды.
Ну, разумеется, какая ещё книга могла быть с собой у колдуна!
Я неопределённо хмыкнула и, повесив трубку, сказала «Щас!».
Ну и как вы думаете, пошла я на свидание? Не пошла, а побежала, ибо меня одолевало неистребимое женское любопытство.
- А вдруг? – терзалась я вопросом, - вдруг это и правда – судьба?
- Прислушивайтесь, присматривайтесь к Знакам! – вразумлял читателей мудрый Паоло Коэльо, которого читало всё прогрессивное человечество, включая российских студентов.
Короче, я ринулась в гардероб, выбирать прикид. Учитывая жару, остановилась на незамысловатом синем сарафанчике, про который подруга говорила, что в нём что-то есть. Что в нём есть, она не уточняла.
Подсинив глаза тенями и тушью и понравившись себе в зеркале, я направилась на свидание.
В 7.05 я притаилась за фонтаном, наблюдая за «Лирой». С книгой в руках неторопливо прохаживался у входа скромных размеров молодой человек, похожий на кузнечика.
- Не Брэд Питт, конечно, - вздохнула я. Но обратной дороги не было, и я храбро двинулась навстречу.
Кузнечик мгновенно вычислил меня.
- Привет, Синяя Птица, - весело сказал он и улыбнулся очаровательной улыбкой.
Светлый  образ Брэда Питта несколько померк.
- Андрей, - представился он и протянул худощавую, но сильную руку.
- Наташа, - улыбнулась я, - почти из ЖЭКа. Дом еще цел?
Мы уютно разместились в кафе, и я с удовольствием наблюдала за неожиданным знакомым. Он был полной противоположностью моему бывшему бой-френду Аркадию, брутальному мэну с унылой физиономией. «Мачо плачет» - поддразнивала я его. Личностные параметры были у нас с ним противоположны, и если мой стакан был наполовину полон, то его стакан всегда был наполовину пуст.
Кузнечик Андрюша светился изнутри, как новогодний фонарик. Впрочем, от слова «кузнечик» я уже решительно отказалась, поскольку мне стало так свободно в его присутствии, что вес и рост потеряли всякое значение. Передо мной сидел человек, легкий в общении, остроумный и очень теплый. Бывает же такое! Периодически я ловила цепкий внимательный взгляд, но потом глаза снова светлели, и цепочка разговора никак не могла оборваться.
- Ну и что умеет современный колдун, - приставала я к «фигурному подбородку». Кстати, выбрито было действительно красиво. Ему шло.
- Когда-нибудь продемонстрирую, - смеялся Андрей.
- И волшебная палочка есть? – не унималась я.
- И палочка присутствует, как же без палочки! – слегка темнели его глаза.
- А в перерывах между колдовством, где трудимся?
- В перерывах трудимся в Архитектурной мастерской. Создаём исключительно шедевры.
- Это те, что с башенками по Подмосковью?
- Обижаете, девушка, я человек серьезный. Придете в гости, покажу эскизы.
- А колдовство продемонстрируете?
Андрей вдруг посерьёзнел.
- Это не шуточная тема, Наташа, - прозвучали в голосе твердые нотки, и я увидела несколько другого человека. Этому человеку мне захотелось вдруг подчиниться.
Мы не заметили, как проскочило время. Андрей проводил меня до дома. Почему-то он уже не казался мне маленьким. Я доставала ему до уха. Мне захотелось вдруг поцеловать его – вино подействовало, или обаяние, не знаю. Но я сдержалась. Не терплю прилипающих, виснущих на шеях девчонок, которых часто наблюдаю на улицах и в метро.
Клянусь, он это почувствовал – посмотрел на меня внимательно и чуть насмешливо. Потом легонько сжал руку и поцеловал её как-то очень естественно.
- До встречи, - мягко сказал он, - я позвоню.
- Только не в ЖЭК! – съехидничала напоследок я.
В передней меня встретила мама.
- Ты светишься, Наташка! – заметила мама, - случилось что-то хорошее?
- У меня роман с колдуном, - засмеялась я.
- Ну, ну…- деликатно ответствовала мама и тоже засмеялась.
Так прошел этот необычный день моего отгула. Келлерман больше не волновал. Я приняла душ и упала в приятные воспоминания.
Мы встречались несколько раз, гуляли по летней Москве, держась за руки, заходили в переулочки и скверы старого центра, сидели в кафе, а чаще на уютных вечерних бульварах. Целовались в подворотнях, ели мороженое и чувствовали себя детьми. Однажды поздним вечером на бульварной скамейке, глядя на звезды, пили из бутылки вкусное вино и дурачились, сочиняя стихи:
Что за странное кино -
Без стола и  без бокала
Пить хорошее вино…
А тебе вселенной мало?
Пили просто из горла
Было остро, вкусно, красно,
И вселенная была
Молчалива и прекрасна!
А однажды решили провести выходные за городом.
Сели на электричку, сошли на станции с милым названием Луговая. Он знал эти места, и мы тихо бродили по пахучим лесным тропинкам, валялись в ромашках на маленьких полянках, уплетали бутерброды, грызли яблоки, хохотали, перебивая друг друга.
Андрей интересно рассказывал. Его отец, крупный архитектор, много работающий за рубежом, повозил его, ещё мальчишкой, по разным странам. С юности он увлекся восточной архитектурой, закончил потом архитектурный институт и был уже сложившимся специалистом. На песке небольшого озерца он рисовал мне какие-то сложные формы.
Глаза его светились, а я слушала заворожённо.
Потом мы, купались, плескались и дразнили друг друга.
Был ласковый июльский день, и то, что должно было произойти, произошло.
Я тихо гладила пушистые его брови, высокий лоб, глаза с удивительной сменой цвета и выражений. Я была счастлива.
Мы возвращались домой, и в свете заходящего солнца он посмотрел на меня серьёзно и пристально.
- Ты давно не была у врача, Наташа? – вдруг спросил он.
- Какого врача? - встрепенулась я.
- Тебе нужно пройти обследование. Не пугайся, но что-то не в порядке в области груди.
- Ты это видишь? - все-таки испугалась я.
- Я чувствую. Объяснить это невозможно.
У подъезда он нежно поцеловал меня.
- Не дрейфь, Синичка! И дай слово, что сходишь к врачу.
Принимая душ и отставив мочалку, я тщательно исследовала грудь пальцами. Глубоко под левой грудью я нащупала что-то вроде уплотнения.
Не ставя в известность маму (зачем напрягать раньше времени?) я отправилась к районному хирургу. Тот быстро отфутболил к маммологу, маммолог – к онкологу.
И для меня началась новая жизнь…
Это сейчас, когда боль и ужас остались позади, когда время всё расставило по местам, и я разобралась, наконец, в растерзанных своих чувствах, я могу говорить объективно и спокойно.
А тогда…Тогда, после пункций и биопсий мне прямо сказали: рак и самый плохой. Оказывается, бывает и не самый плохой. Мой случай предполагал эктомию левой груди и прилегающих областей.
Я – человек эмоциональный, и в свои 28 лет естественно хотела любви, семьи, детей, всего, чего хочет нормальная молодая женщина. Жизнь баловала меня родительской любовью, я была единственной дочкой и не обманула их ожиданий.
- Мама, - сказала я дрогнувшим голосом, - у меня плохая опухоль, мама…
Долго сдерживаемые слёзы хлынули, наконец, из глаз.
- Стоп, - жестко сказала мама и слегка встряхнула меня за плечи, - не выливаться из кувшина! А теперь по порядку!
Я сразу же пришла в себя – мама, сколько я помню, всегда умела вовремя остановить мои эмоции, за что я ей безмерно благодарна. Если бы она заохала и стала хвататься за сердце, не знаю, что было бы со мной.
- Мама, - сказала я сквозь слезы, - грудь… Считают, что надо удалить.
-Так, - медленно сказала мама, - пойдем-ка, дорогая, хватанем коньячку и спокойно все обсудим.
Мы сидели с мамой на кухне, потягивали армянский коньяк, запивая его соком. Мне вдруг захотелось поесть, и мама нажарила сырников.
Потом мы подключили к обсуждению папу и родственников. Среди нас, увы, не было врачей. Не было и знакомых медиков.
Мы перебирали разные варианты дальнейших действий вплоть до поездки в Израиль, чему я решительно воспротивилась, и стали искать друзей и знакомых с выходом на хороших врачей.
Как потом выяснилось, мама дозвонилась таки до израильского Аркадия, и он обещал прояснить обстановку. Когда обстановка прояснилась, нарисовалась такая сумма, что мама спешно принялась собирать деньги по родственникам и знакомым.
Но позвонил Андрей. Путем сложных телефонных переговоров: он – отцу во Францию, отец из Франции – знакомым – все-таки нашли и практически вытащили из отпуска опытного по этим делам хирурга, работавшего в хорошей клинике.
В хорошей клинике меня ещё раз тщательно проанализировали, но приговор оставили.
- Всё кончено, - сказала я тогда Андрею, меня вырежут, облучат, отхимичат по полной. И кому я буду тогда нужна, лысая и изуродованная. Да ещё под угрозой метастаз.
Он смотрел на меня так, как он один умел – пристально и спокойно.
- Метастаз не будет, - сказал он твердо.
Потом взял меня за руку и заговорил тихо и властно, а я слушала, замирая от горя и счастья.
- Ты нужна мне, нужна любая, лысая или с кудрями, и мне без разницы – одна у тебя грудь или две. Ты нужна мне не на ночь или день, ты нужна на всю жизнь. Потому что ты – моя женщина. До тридцати лет я искал и не мог найти свою женщину и уже бросил это занятие, уйдя в профессию. А она взяла и нашлась сама тем дурацким телефонным звонком…
Слушай, Синица, - нежно продолжал он, - не смей плакать, рвать сердце себе, мне и своим родителям. Им ведь ты тоже очень нужна, ты забыла? И запомни, как бы тяжело ни протекала болезнь, всё в наших силах. Я вылечу тебя, я знаю, как это сделать, а ты мне поможешь. Я ведь колдун, не забывай, и кое-что знаю, чего не знаешь ты.
- У тебя ведь есть палочка! - вдруг вспомнила и обрадовалась я.
- И палочка есть, - засмеялся он, как же без палочки…
- Ты точно будешь колдовать, когда я лягу в больницу?
- Буду, - пообещал торжественно колдун.
Потом была больница. Хоть и хорошая больница, но все равно – обитель горя. Онкологические больные – больные особые, и среди них оптимистов немного. Как правило, спасают себя истинно верующие люди.
Изрезанная и тихо умирающая от боли после операции, я наблюдала за истовыми их молитвами. К сожалению, религиозная вера в меня не шла, и никакие усилия верующих знакомых и коллег (молодых, современных людей!) не могли заставить меня поверить в то, чему верить я не могла. Даже моя атеистка – мама ходила к какой-то специальной иконе, подсовывала мне образочки разных святых, советовала мне тихо молиться про себя. Но у меня не получалось. Волевые усилия этому не способствовали. Сознание не подчинялось, и я тихонько завидовала верующим, имеющим отдушину.
Мне кололи «химию», меня облучали. Мои волосы слегка поредели, но полностью меня не покинули. Вид в зеркале был несчастный, но вполне сносный.
Вскоре я заметила, что чувствовать себя стала лучше. Почти каждый день приходили родители, приходила недавняя подружка, с которой я познакомилась в туристической поездке. Она, кстати, первая предложила мне денег, хотя большие деньги не понадобились – операцию мне сделали бесплатно. К слову, моя любимая и давняя подруга, узнав о диагнозе, укатила в длинное путешествие, не порадовав меня и «эсэмэской». Что ж, люди по-разному реагируют на несчастье, и я не собираюсь никого осуждать.
У меня на тумбочке всегда стояли цветы. Это Андрей. Он приходил каждый день. Когда мне разрешили гулять, мы часами ходили по больничному парку и говорили, говорили…
Боль отпускала меня, возвращались душевные силы.
- Как ты относишься к вере, спрашивала я его, - ты веришь в Бога?
- Веру уважаю, - отвечал Андрей, - а к божествам отношусь скептически. Еще Юлий Цезарь сомневался в их существовании. Понимаю, когда говорят, что Бог в душе. Это значит, что у человека есть нравственные ценности.
- Но почему, - продолжала я, - почему люди так истово верят в Высшие силы?
- Потому что не знают, что это такое. Религия – институт, данный человечеству во спасение. Чтобы окончательно не уничтожить друг друга. Хотя, если разобраться, вера никогда не мешала войнам, а жестокость была свойственна людям во все времена, от язычества до наших дней. Убийцы ходят в храм и молятся о спасении души…
А может быть, - продолжал он, - чтобы дать надежду слабым, не верящим в собственные силы. Больные люди обращаются порой к Богу с моленьем о помощи. А обращаются в итоге к себе, открывая резервы своего организма. Организм – сложная лаборатория, и сбой в её работе может быть ликвидирован самовнушением. О себе мы знаем так же мало, как и о Боге.
- Но во что-то ты веришь? – не унималась я.
-Я, - улыбался Андрей, - я верю в информационные поля, постичь, которые человеку пока не под силу. Ну и верю в свои возможности. А также в твои, Синичка! – заключал он, теребя оставшиеся мои кудри.
- А в храм ты ходишь?
-Нет, в храм не хожу, нет тяги.
В храм я заходила иногда, но ноги тащили меня обратно. Мне становилось там холодно и страшно. И почему-то думалось о смерти.
- Давай, - твердила я себе сейчас, - давай борись, Наталья, ты всё можешь, ты молода и полна еще сил. У тебя ещё должны быть дети.
С этим обращением к себе я засыпала и просыпалась.
Раны постепенно заживали, но еще мучительно болели. Я тихо трогала пустое место на груди слева, и слезы наворачивались на глаза – у меня была красивая грудь.
«А грудь её была бела,
Как будто ранняя зима
Своим дыханьем намела
Два этих маленьких холма…»
Эти бунинские строчки в минуты нежности любил декламировать мне бывший бой-френд Аркадий.
Одного холмика теперь не было.
Время, тем не менее, отщелкивало день за днем. Меня выписали из больницы под наблюдение районного онколога. Родители достали очень комфортный протез и нежно заботились обо мне.
Я вышла на работу. Коллеги были внимательны и не любопытны, но я грустила и чувствовала себя одинокой.
Андрей уехал в Брюссель на какой-то съезд архитекторов, там предполагалась ещё и выставка, затем плановая поездка во Францию. Он не звонил, и я понимала, что ему очень некогда. Правда, получала порой короткие электронные письма: «Синица, не грусти, я с тобой. Все идет хорошо…»
Стояла глубокая зима. Под вечер в мягкое офисное тепло стремительно вошел большой заиндевевший человек.
- К вам, Наташа, - доложила секретарша Люська.
Сердце моё вдруг подпрыгнуло и ухнуло вниз.
– Аркашка! – закричала я и бросилась ему на шею.
Да, это был мой израильский мачо, и лицо его сияло. И пахло от него прежними запахами, правда, с примесью чего-то очень заграничного.
- Натка, Туська! – сжимая в объятьях, твердил он уже подзабытые варианты моего имени.
- Ну, здравствуй, Натали, здравствуй, - пробасил он, наконец, отстранившись и вглядываясь в меня, - живая и такая же красавица!
Аркадий излучал тепло, основательность и уверенность.
- Ты изменился, заметила я радостно, - и в лучшую сторону. Садись, рассказывай.
- Между прочим, я приехал за тобой, Наташка, - выложил мне бывший бой-френд.
 – Я теперь крупный бизнесмен, наследовал фирму.
- Да ты что! – изумилась я, - по-прежнему в Хайфе?
- Еду работать в Швейцарию, там будет основное представительство. Поедешь со мной?
- В качестве кого, - замерла я, - и  что я там буду делать?
- Качество обсудим, а заниматься будешь рекламными проектами. Ты же такая умница, Наташка, творческая личность! Ты не представляешь, какие открываются перспективы. Жить будем в Базеле.
Я сидела оглушенная. Я оказалась рядом с мечтой – пожить и поработать в Швейцарии!
- Аркаш, - тихо произнесла я, ты знаешь, что я прооперирована?
- Я все знаю, Наташка. У меня там есть знакомые врачи. Тебя будут наблюдать.
- Но почему я, Аркаш, у тебя, что, никого нет?
- Кто бы у меня ни был, ты – это ты, и я приехал за тобой.
Так я оказалась в Базеле.
Я оказалась в волшебной стране – Швейцарии. Я не уставала восторгаться её пейзажами, людьми, всем укладом неторопливой и деловитой жизни, так отличающейся от сутолоки и бешеных ритмов Москвы.
Мне нравилась моя работа, было живо, интересно и очень помогали языки. Даже немецкий пошёл вперед ударными темпами.
В постели Аркадий был бережен и нежен. У нас была просторная квартира, современная мебель, открытая веранда с видом на горы.
Короче, все было прекрасно. Но…
Ночами мне снился Андрей.
Я уехала, не простившись с ним. Я написала ему короткое письмо, что выехала в Швейцарию на неопределенное время, якобы для последующего лечения.
Мне показалось, тем не менее, что он все понял. А может быть, мама ему рассказала об изменениях в моей жизни. Я получила короткое суховатое письмо с пожеланиями окончательного выздоровления, и больше писем не было.
Он снился. Он легко касался меня длинной тонкой палочкой, и я чувствовала такое освобождение, такой прилив светлой энергии. Там, во сне я понимала, что такое счастье.
А наяву плыла ритмичная швейцарская жизнь. Красивый офис, красивый дом с видом на горы. Красивый бой-френд Аркадий, любовь которого я принимала, тихо обманываясь в своих собственных чувствах. Постоянная жизнь рядом оказалась весьма отличной от периодических встреч. Ночью Аркадий громко храпел, я не спала и понимала, что не выношу этого храпа. В быту, он был порой мелочен и мелочен по пустякам: то недостаточно чисто, то недостаточно горячо, то камин не разожгла вовремя и так далее. Я комплексовала из-за груди, из-за неполноценного секса. Мне казалось, что он оставался неудовлетворенным. Утешала себя тем, что время поможет привыкнуть к новой форме существования.
И только во сне я была свободна и счастлива.
Так прошел год. Мои швы уже не болели, протез сидел идеально. Мы заработали первые деньги и съездили в большое путешествие по Европе. Отдыхали в лучших отелях, заказывали персональный транспорт и персональных гидов. Это был совсем другой уровень жизни, ранее мне не знакомый. У меня появились украшения и красивые стильные вещи.
Аркадий свозил меня в Женеву, в крупный медицинский центр, где я прошла детальное обследование.
Метастазы не просматривались. Организм функционировал нормально.
Ночью я тихо разговаривала с Андреем.
- Ты меня лечишь, Андрюша?
- Лечу, Синичка, - и он тихо касался груди тонкой своей палочкой.
Я просыпалась в слезах.
Каждый день, открывая компьютер, лихорадочно смотрела почту. Писали родители и подруги, я отвечала автоматически: всё прекрасно. У меня было такое ощущение, что да, всё прекрасно, но не со мной, а с моим двойником. Этот двойник получал все житейские блага в Швейцарии, а подлинная я, Наталья Краснова, застряла где-то между двумя странами: ни здесь, ни там…
Только спустя два года я получила от Андрея маленькое письмо. Ноутбук чуть не вывалился у меня из рук, слезы полезли на глаза.
- Здравствуй, - писал он, - как живешь, как здоровье? Когда приедешь? Что делаешь сейчас?
Я задохнулась от счастья. Я даже трогала руками эти строчки. Смахнув слезы, я ответила коротко, но грустно. Как ни выдавливала из себя оптимизм, ничего поделать не могла, письмо получилось нерадостным.
Аркадий, к моему облегчению, уехал по делам в Израиль, он часто уезжал, и я наслаждалась временной свободой и одиночеством.
Каждый день с надеждой открывала компьютер.
Андрей ответил не сразу. Писал, что много работает, участвует в ряде проектов, получил премию за разработку стиля крупного бизнес-центра.
Когда совсем уже умирала от тоски, получила и другое письмо.
Меня анонимно известили, что в Хайфе у Аркадия семья: жена и маленький сын…
Как ни странно, я даже не расстроилась и не рассердилась. Мне показалось, что я готова была к этой ситуации. Я захотела в Москву и захотела так, что все остальное было совсем несущественным, ложным и абсолютно не моим. Я поняла, что уже не могу без родителей, без родного языка, без подруг, без привычного мира старых любимых вещей.
Без Него.
Не стану отрицать, расставание было трудным. С трудными разговорами, но, слава Богу, без сцен. Я поблагодарила своего бой-френда за затянувшиеся роскошные каникулы и сказала, что без родного дома снова начну болеть.
Аркадий проводил меня в аэропорт, был грустным.
- Прости, - сказал он, - я хотел, как лучше. Не исчезай навсегда.
Я прилетела в Москву светлым июньским вечером. Заплакала на груди у мамы.
- Стоп, - сказала мама, - а ну, не выливаться из кувшина!
Это была моя мама. Она улыбалась, а на глазах у неё блестели слёзы.
На следующий день я набрала заветный номер.
- Алло, – сказал любимый голос.
- Простите, это ЖЭК? - спросила я, и у меня перехватило дыхание.
- Здравствуй, Синица, - сказал колдун, - я ждал тебя сегодня.