Писатель

Эрнест Модестович Мумусик выглянул в окно и почесал жопу. Он был ПИСАТЕЛЬ. Чертовски талантливый ПИСАТЕЛЬ! МАСТЕР СЛОВА! Да что там! Эрнест Модестович был ГЕНИЙ! Нобелевский комитет забрасывал его письмами. Под его окном дежурили толпы фанатов. Они признавались в любви и скандировали имя кумира.

Этим жарким июльским утром Эрнеста Модестовича разбудил странный шум за окном. Одна из поклонниц забралась по водосточной трубе на семнадцатый этаж, где располагалась квартира Писателя, и губной помадой вывела на оконном стекле следующее:

«Эрнест Модестович! Вам пишет Пылкая Зизи! Наконец это жгучее крылатое чувство во мне возымело выход! Видит Бог, это Вы!

Я в вас просто влюблена! Я в восторге от Ваших ураганных гротесков! От террора метафор! От звенящих парадигм! От аллюзий на Пастернака! Ваша проза – это нечто! Она как манна небесная для души, тонущей в болоте мещанства! Ваши образы - бриллианты в перловой крупе жизни! Ваша проза подобна айсбер…»

Водосточная труба обломилась, и женщина, вцепившись в свой кусок арматуры, сорвалась со стены.

«Залупаны! – думал Мумусик, провожая взглядом летящую вниз поклонницу, - Залупаны и уебаны! Если бы вы знали, какой крест я несу!»

Писателя вырвало. Он вытер губы о занавеску и отошел от окна.

Было утро и Эрнесту Модестовичу было нехорошо. В мозгу тилидонили колокола. В животе толкались, шаркали калошами и голосили на все лады певчие. Отрыгнулось шпротами и шампанским, портвейном и, почему-то, собачьей мочой. Писатель подозрительно покосился на спящего под стулом Жака-Анри. Пёс лежал, свернувшись калачиком, и хитро щурил глазки во сне.

Эрнест поправил влипшие между ягодиц трусы и окинул взглядом комнату. Было неубрано. По полу разбросаны окурки, разноцветные пилюли и порожние бутылки. Порошки и пипетки. Блестки мишуры, кожаная маска и матросская бескозырка. Накладные сиськи шестого размера и лошадиный хлыст. Шариковый кляп и игрушечный кольт. Хрустальный череп и позолоченные анальные бусинки. Плюшевый костюм енота в человеческий рост и фаллосы, связанные в ожерелье. И, конечно, виниловые пластинки!

Эрнест Модестович обожал музыку! Божественный Рахманинов! Как его исполняет блистательный Ашкенази! Вы слышали?! Это феерия! Вечность и бесконечность, идущие рука об руку. Только он так умеет! А великолепный Григ?! А?! А Шостакович?! О, этот сумрачный далекий гений! Впрочем, мысли писателя сейчас были заняты не этим.

Мумусик вспомнил, что означали матросская шапочка с вязанкой ***в на полу, и слегка запунцовел лицом. Откуда взялись накладные сиськи и порванный на жопе костюм енота, Писатель вспомнить не смог. Муки творчества не щадят даже гениев.

Часы показывали половину одиннадцатого, когда зазвонил телефон.

«Эрнест Модестович! – жеманно затараторил на том конце голос знакомого издателя, - Это Марк. Я Вас приветствую!»

«Педрила, -подумал про себя Писатель, - жопонюх очкастый». Трезвея, Эрнест Модестович всегда становился моралистом и ярым гомофобом.

«Могу я сегодня ознакомиться с вашим романом?» - продолжал издатель.

Еще неделю назад Мумусик должен был закончить одно легкое эротическое чтиво. Так, пустячок. И пустячок этот хорошо оплачивался. Тем не менее, Писателю поплохело уже от одной мысли: ему приходилось разменивать ТАЛАНТ на земное. На тщету.

Внезапно в комнате померк свет. На писателя надвигалось огромное стоглавое пресмыкающееся. Гидра пристально смотрела на Эрнеста сквозь очки и дышала синим пламенем, гремела чешуей и целилась в Мумусика тысячей херов.

Эрнест Модестович закричал и выронил телефонную трубку. Он схватился за спинку стула, чтобы отбить нападение.

«А-а-ааааааа! Уйди, сука, уйди!» - Писатель принял угрожающую позу и нацелил ножки стула на зверюгу. Гидра не отступала и стул полетел в открытое окно.

Эрнест Модестович подбежал к окну. «Это какой-то ****ец творится! Вы что там спите, ***сосы?!» - орал Мумусик ликующей толпе.

«МУ-МУ-СИК! МУ-МУ-СИК!» - радостно скандировал снизу легион поклонников.

Писатель вздохнул. Он собрал остатки воли и отогнал жуткое видение. «Истинные страдания и озарения ГЕНИЯ черни не ведомы, - думал Эрнест, - они всегда видят только оболочку. А критики! Они даже не читают! Это же говно!»

В телефонной трубке продолжало вопросительно скрежетать.

Эрнест Модестович прочистил горло, приблизил трубку к губам и начал: «Марк! Ах, да! Конечно! Мой роман! Ахаха… Да!» Роман готов не был. Рукопись застопорилась на эпиграфе.

«Понимаете, Марк, у меня непредвиденная проблема… Как вам объяснить…Вдохновение…, - просипел Эрнест Модестович, подавив отрыжку, - Вдохновение!.. Призрачное, как мерцающая кромка горизонта, вдохновение!.. Отдавать всего себя искусству, бледной сукровицей возлагая на бумагу секунды страдания!..Да, Марк!.. Быть певцом горних высей, распятым на гниющей куче обыденности!.. Терновым венцом гения отгородиться от веяний моды!.. Одиноко запершись в башне, созерцать вопиющее убожество толпы!..»

Писатель осекся. В комнату, плохо прикрывшись одеялом, заглянула незнакомая ****ина в неглиже. «Пошла нахуй отсюда!» - зажав трубку ладонью, прошипел Эрнест и негодующе замахал на девушку рукой. ****ина испарилась.

Зато снова материализовалась гидра. Она сидела на стуле в модном брусничном с искрой костюме и, глядя поверх узеньких аристократических очков, полировала хер куском канифоли. Чтиво должно было быть не только эротическим, но и гламурным. Залупа чудовища блестела и переливалась радужным спектром.

«Господин Мумусик! Так как же роман?!» - не умолкал на том конце издатель.

Утро не ладилось. Писатель ударил по кислоте. Зазвенело шампанское. Зацвел ганджубас.

.

.

.

.

.

.


 Эрнест Модестович приподнял голову и разлепил веки. На подоконнике сидела голубка, вся сизая, кроме белого ободка на шее, и долбила клювом оконное стекло. Писатель запустил в нее тапком и закрыл глаза.

В этот момент в дверь постучали.

Она была грациозна как никто! Да, мой читатель! Богиня! Ее длинные белокурые локоны венчала шляпка. Небесная лазурь глаз и строгое черное платье с белым воротничком придавало ее облику ангельскую чистоту.

Незнакомка стояла в дверях, упершись в пол кончиком зонта. «Я к Вам, мой Мастер! Я послана провидением, чтобы осветить Вашу жизнь!» - нежно пролепетала гостья. Так тронутая ветерком лилия роняет на прах земной драгоценные капли росы.

«Мы ****ей не вызывали», - тихо буркнул Эрнест Модестович и хотел захлопнуть дверь.

Девушка ласково и понимающе взглянула на Писателя.

«О трижды романтический Мумусик!» - не унималась она.

Ганджубас начал давать ожидаемые всходы. Эрнест оглянулся и запаниковал. Писатель изобразил на лице ужас. Он таращил глаза и всячески артикулировал девушке. «Съеби, дура, съеби», - умоляюще шептал он, косясь себе за спину и глазами давая девушке понять, что за его спиной находится нечто ужасное.

И тут произошло чудо!..

 

«Быть знаменитым некрасиво.

Не это подымает ввысь.

Не надо заводить архива,

Над рукописями трястись.

 

Цель творчества - самоотдача,

А не шумиха, не успех.

Позорно, ничего не знача,

Быть притчей на устах у всех.»

 

 - продекламировала девушка! Это был, конечно, Пастернак! А читала она превосходно! Затем последовали Блок и Цветаева, Анненский и Ходасевич. Пришла очередь и Шекспира с Рембо. Разумеется, всё в подлиннике! Хайям и Петрарка! Уитмен и Блейк!.....

Девушка знала толк в поэзии.

Писатель был поражен в самое это! Небесное воинство амуров выпалило по Мумусику из всех орудий разом. Всю жизнь он любил и ждал только её. Она была воплощением красоты и смысла!

И тогда, мой читатель, началось! Это было оно! ВДОХНОВЕНИЕ! Внутри Эрнеста Модестовича загремели оркестры и разверзлись все шлюзы. Что-то жадное и огромное сдавило в объятиях его душу, чтобы потом разорвать ее на тысячи цунами и ливней, звезд и лун. Открылись райские кущи и запели огненные стены. Ангелы с крыльями из нежнейшей пыльцы и с золотыми нашивками собирали серпами божественную жатву. И грянули хоры! Вокруг Мумусика с гулом проносились небесные светила и кружились в орбитальном вальсе космические корабли.

Гостья стояла за спиной Писателя, пока он ТВОРИЛ. Она смеялась и плакала от счастья, запускала пальцы в шевелюру Мумусика и нежно ерошила волосы. Эрнест Модестович не успевал макать гусиное перо в чернильницу и записывать, записывать...Страницы романа летели к эпилогу быстрее, чем белье сорокалетней девственницы в первую ночь.

Роман был окончен в течение пяти часов. Это был истинный шедевр! Писать по-другому Эрнест Модестович и не умел.

Писатель отложил перо и потянулся, сладко хрустнув косточками. Он обернулся, поднял на гостью благодушный взгляд и взял ее за жопу: «*** сосешь?»

«Чо?»

«Пастернак через плечо».

 

Опустим завесу приличия над этой сценой.

 

Что ты думаешь, читатель? Ты ждешь, что Муза захлебнулась тухлой молофьей наркота и алкаша и больше не пришла? Что Писатель погряз в разврате и не написал с тех пор ни строчки? Что он умер в одиночестве, горе и нищете? Нет! Эрнест Модестович еще много раз имел Музу. Он прославился на весь мир и в конце концов получил Нобелевку.

Писатель летел в Стокгольм за заслуженной наградой и находился в приподнятом настроении. Употребив четыре кокаиновые дорожки, он стряхнул остатки белоснежной пыли с костюма и блаженно откинулся на спинку кресла. Как раз в этот момент в его иллюминатор залезла Жанна Д’Арк и зашептала ему на ухо дальнеший план действий.

Замысел Жанны был изящен и исполнен писателем с блеском, присущим его натуре.

Уже вечером Эрнест Модестович стоял на сцене шведского королевского зала и сжимал в руках золоченую фигурку Нобеля. Он благодарил публику за овации и был крайне растроган. Отвешивая поклон шведской королеве, Эрнест Модестович прослезился. А потом он ущипнул монархическую особу за сиську и был схвачен службой охраны.

Но Эрнест Модестович не пал духом. Он знал, что делает. Писатель не опозорился и не проиграл. Отбившись от охраны подаренной статуэткой, он убежал на улицу. Там он угнал асфальтоукладочный каток и запряг его парой гномов. Обоих звали Ашот. Ашот и Ашот. Давя пешеходов и сметая шлагбаумы шведских границ, эта адская колесница понеслась в сторону Киева. Эрнест Модестович объявил войну Украине. Угнетаемая кровавой гэбнёй, нэзалэжная стонала и задыхалась под чугунной пятой кремля. Писатель, победивший пошлость, теперь в оранжевой робе асфальтоукладчика ехал освобождать братский народ от тирании. Шел 2004 год.