Чердак

В моём деревенском детстве была куча мест, куда нам, городским девчонкам, ужасно хотелось попасть, но категорически запрещалось.  Таким был чердак.  Он всегда был открыт, к нему вела высокая, грубая, шершавая лестница. Причём лазить по ней было неудобно, поскольку перекладины были друг от друга очень далеко, а ещё страшно - она всё время шаталась из-за своей массивности и неустойчивости. На чердак мы обычно залазили по просьбе взрослых, за колбасой или травами. Бабушка строго говорила: «Девки, нужно слазить на потолок», и мы хором начинали спорить, кому лезть. Лазили всегда очень быстро, буквально туда и обратно, под тотальным и нетерпеливым ожиданием взрослых снизу.

Глаза, освоившись в чердачном полумраке, украдкой оглядывали кучу всего и ничего конкретно. Свет из маленького чердачного окошка узким косым лучом разрезал помещение и упирался неровным квадратом в пол. В этом свете бесшумно, задумчиво танцевали пылинки, под только им слышимую музыку тишины.

Нахождение колбасы обычно угадывалось по запаху, который манил и отвлекал от всего окружающего. Деревенская колбаса – это нечто! Её подвешивали к потолку колечками, зимой она там не портилась, весной проветривалась, а летом, когда крыша накалялась, и температура на чердаке была на порядок выше чем на улице, колбаса истекала соком и жиром, источая только ей свойственный съедобный аромат, моментально выбивающий слюну.

Иногда на потолок удавалось забраться украдкой, чтоб исследовать чердачную местность, несмотря на запрет, который объясняли тем, что там есть слабые места и можно провалиться. Поэтому по чердаку передвигались крадучись, осторожно ступая, с лёгким трепетом внутри. Страх был двойным, чтоб всё-таки не провалиться и остаться не замеченными взрослыми.

Там вообще пахло неповторимо.. Запахи звали из своих уголков тонко, но настойчиво. Сушившиеся травы смешивались с ароматом прошлогодних засохших яблок антоновки, сохранивших только этому сорту свойственный тонкий привкус, угадывающийся сразу и надолго запечатывающийся в памяти. Берёзовые веники напоминали о влажном банном дыме, а свежие, но сухие опилки - об аромате сырых берёзовых поленьев, которые мы порой неумело мучили, пытаясь расколоть на дрова.

На чердаке находилась куча старинных вещиц, применение некоторым из которых я до сих пор не знаю. Было несколько старых, чугунных и зубастых утюгов, разных размеров, к которым я, почему-то, боялась притрагиваться. Было много обуви, разных времён, давно вышедшей из моды. Я порой отыскивала пару одинаковых туфель со смешными каблуками и влезала в неё, чтобы просто постоять. И книги. Тогда, в дошкольном детстве они пахли чем-то старым и важным. Самыми интересными для меня были бабушкины учебники по математике и буквари, там были такие картинки! Книги без картинок мне стали интересны позже, когда я лазила на чердак, уже не таясь, как в библиотеку.

Иногда я там застревала, наслаждаясь гулкой тишиной. Где-то внизу еле различались голоса, совсем рядом скреблась веткой по крыше старая липа, с другой стороны яблоня задумчиво отстукивала незрелыми яблоками мотив только ей знакомой мелодии. На фоне этих внешних и далёких звуков страницы книг переворачивались с удивительно громким шелестом.

Однажды на чердаке меня застал дождь. Он пришёл, смело и настойчиво забарабанил первыми крупными каплями по крыше. Моментально остывшие жестяные листы делились прохладой. Из щелей тянуло еле ощутимой дождливой сыростью, которая проявила все запахи ещё ярче.  Барабанная дробь дождя сменилась неравномерным шумом, порывы ветра швыряли деревья ветками на крышу. Вокруг бушевала непогода, а на потолке было сухо и тепло. И этот контраст понимания внешней бури и ощущение внутренней безопасности усиливал моё уютное чердачное состояние. Я так и сидела какое-то время, прислушиваясь к непогоде снаружи и к себе..