Вопрос Канта о бытии

Motto: «Здесь речь идёт о конце всего сущего как предмете наших чувств, о чём, однако, невозможно составить понятия, ибо мы неизбежно запутываемся в противоречиях при любой попытке сделать хотя бы шаг из чувственного мира в интеллигибельный; здесь же этот шаг совершается, так как мгновение, означающее конец первого, выступает в качестве начала второго; тем самым они включаются в один и тот же временной порядок, что противоречит самому себе [при допущении указанного выше шага]».
(Кант. «Конец всего сущего»)



Как бы могло предстать с точки зрения Канта сотворение мира?

В отношении того мира, о котором принято говорить как о сотворённом, – подлунного мира, мира явления, – для Канта это, разумеется, означало бы необходимость творения синтетического единства апперцепции, которое само собственным присутствием формообразует подобного рода мир всего сущего.

Почему же явление может иметь начало, или может не иметь такового (КЧР, глава об антиномиях чистого разума), – и, однако, равным образом исключительно в отношении акта трансцендентального синтеза апперцепции? Почему именно наличием последнего должен всецело обусловливаться сам вопрос о творении мира? Единственно потому, что трансцендентальный синтез апперцепции обладает временем как собственным модусом. То есть, будучи сотворяемым, уже именно он формирует историю творения. Ведь синтетическое единство, рефлексивно воспринимая себя под категорией времени, т.е., опять же, как явление, тем самым задаёт собственную темпоральность, и уже через это определяет историчность вообще и как таковую.

Итак, историчность творения не включает акт творения в число собственных событий. Лишь при регулятивном предположении такого акта можно говорить собственно об истории. А самый акт творения относится одинаково к любому из моментов этой истории: к «первому», к «последнему» или к «сейчас».

Можем ли мы познать творение истории?

Познать можно лишь то, что в принципе возможно создать* (пусть как образец, пусть на самом малом отрезке и с дальнейшим необходимым «и так далее до бесконечности»). Создавать (или воссоздавать) только и означает: доподлинно познавать. Возможность аподиктического знания обосновывается в конечном счёте именно созданием познаваемого.**

                «Одно и то же: творить и познавать сотворённое».

Это положение указывает на другое важнейшее для Канта обстоятельство. Синтез апперцепции не может, например, сотворить сам себя. Не может он сотворить и всё то, что не является для него имманентным, иначе говоря, не является его собственным – конструируемым им самим – опытом. То есть вообще всё, что он не познаёт, а также и то, что он познаёт, но взятое вне отношения к модусу этого его познания.

Иными словами, синтез апперцепции всемогущ в предопределённых (априори) границах, но не всемогущ в собственном смысле слова. Вещь, эвристически взятая сама по себе (а для Канта бытие может открываться в теоретическом познании, – точнее: вместе с теоретическим познанием, – исключительно эвристически, поскольку иной точки отсчёта в данном процессе для субъекта, кроме как сам же субъект и его «рефлексия», не существует), то есть вне акта применения к этой вещи познавательных способностей познающего субъекта, конституирующих объект, «непознаваема» («не-объективна») не потому, что субъект ограничен экстенсивно, а потому, что он не всемогущ в её отношении по самому характеру упомянутых своих способностей: он не создаёт этой самой «самОй вещи», ибо он не создаёт вообще никакого бытия, даже своего собственного.

Для понимания Канта необходимо наилучшим образом усвоить данное обстоятельство: субъект (сознание), создавая, творя объект, – ведь бытие объекта как объекта целиком полагается актом конструирования его субъектом («бытие как полагание» означает: бытие объекта как полагание объективности), – и поэтому познавая «объективно», – отнюдь не создаёт вместе с этим актом самой вещи.

Для смиренной души Канта бытие однозначно первенствует перед сознанием. Но с этим положением и возникает впервые подлинный вопрос о творении – на этот раз о творении уже не мира, не сущего, но о творении бытия.

Только творец бытия, создавая вещи, как они есть сами по себе, вне их отнесённости к конечному познанию, может в том же самом акте творения доподлинно – бесконечно – познавать их. Ибо если для Канта творение совпадает с познанием, то конечное творение будет совпадать с конечным познанием, а с бесконечнным познанием будет совпадать лишь бесконечное творение.

Но что тогда означает: «творение бытия»?

Высказаться об этом, оставаясь в рамках сотворённого трансцендентального синтеза апперцепции невозможно. Невозможно не только познать то, но и спросить о том, что ты не можешь воссоздать сам.

И всё-таки, ныне мы спрашиваем о творении. И теперь уже не о творении явления, но о творении самого бытия. А значит и о творении бытия его творца. То есть о творении творения. О творении вообще.

В сущности, вместе с этим вопросом мы спрашиваем больше всего о Ничто.

Лишь опираясь на глубину и строгость собственного понимания «человека», «субъекта», «сознания», «опыта», «синтетического единства апперцепции» – через их прямую сопряжённость с бытием, – Кант явственнее многих измеряет бездну и осмысляет немыслимость этого вопроса.


23 сентября 2009 г.

__________________________________________
*) Э. Кассирер.

**) Требует уточнения грамматика слова «создание», «сотворение». В самом деле, «познаёт» ли, например, художник свой собственный, «созданный» им самим шедевр? Нет. И это обстоятельство даёт о себе знать хотя бы в таком обороте: создание шедевра приписывается некоему «вдохновению», или Музе, или Богу, а художник в обыденном восприятии выступает в качестве «транслятора», «сосуда композиции» и наездника Пегаса. Однако, говоря конечным образом, именно художник творит шедевр, а это ставит под очевидное сомнение тождество творения и познания. – В свете данного примера можно предложить следующее уточнение: «творение» в смысле познания означает не просто одно только конечное творение «вещи», как в случае художественного творения (а также, впрочем, и любого единичного «творения» чего-либо в силу случайности), но овладение самим творением, безотносительно к сотворяемой вещи, иначе говоря, овладение «идеей» вещи, только и дающее возможность неограниченного творения тождественных вещей, – и именно такое творение и будет означать также и «познание». Но не приходим ли мы к тому же самому: познание вещи означает её полный рассудочный анализ, то есть «видение идеи», или же, в трансцендентальном обороте, «конструирование объекта»?


(Статья находится в процессе редактирования.)