На таких людях земля русская держится. Пролог

    А.И.  К О Ж И Н,   В.А. К О Ж И Н
      Н А  ТАКИХ ЛЮДЯХ  ЗЕМЛЯ
        РУССКАЯ   ДЕРЖИТСЯ
Памяти  моих  родителей,
 Александра Ивановича
  и Анны Васильевны

 г. Нижний Новгород. 1998 – 2007 г.


Книга1. Кто знает, где скрыты родовые корни?
(Воспоминания Александра Ивановича Кожина).   

   Я лежал на операционном столе под осветителем  с  девятью  лампами, одна в центре и восемь  по  периметру. Лампы закрыты голубовато - зеленоватыми светофильтрами, даю-щими равномерный бестеневой свет. Операционная сестра привязала мне ноги и правую руку к столу. Левая рука лежала  на  придвинутой  подставке. Страха  не было, была сильная боль в животе.
 -  Сейчас, дядя Саша, мы сделаем укольчик, и Вы уснете. А когда проснётесь, все страшное будет позади.
 Когда меня привезли, я не помню и не знаю, что происходило. Так как я потерял сознание, когда пытался приподнять Нюру и посадить её на стульчак, в животе у меня что-то лопнуло, я почувствовал сильную боль, от которой потерял сознание. Представляю, как мы упали на пол. Я не знаю, сколько мы пролежали на полу. Вероятно всего, пока не пришла старшая дочь Валентина.
    Сестра сделала мне укол в вену левой руки. Сколько прошло времени после укола, я не помню, успел подумать, что врачи ещё  только готовятся к операции. Внезапно мое сознание куда-то провалилось, и я перестал себя ощущать. Боль пропала, как и я сам. Неожиданно ощущаю, что вижу  стол, на  котором  лежит  тело, покрытое простынями так, что виден только разрез живота. Края разреза разведены, и я вижу кишки человека, лежащего на столе. Над телом большой круглый и светящийся  предмет. А под ним склоненные люди в грязно - коричневых халатах.  Я легко перемещаюсь по пространству комнаты. Мне становится неинтересным, и я поднимаюсь выше и вижу коридор, в котором находятся люди. Среди них старшая дочь Валентина. Оглядываю все вместе взятое и  вижу, что голова человека, лежащего на столе, запрокинута и изо рта  торчит стеклянная трубка. Человек  тяжело  дышит. Вдруг  люди  засуетились, движения их рук стали быстрыми. Что-то случилось.
 -   Кто он, этот человек? - равнодушно спрашиваю, и так же равнодушно отвечаю себе - да  это  же я сам. Значит,  мне делают операцию, а я умер.  Тогда почему  я равнодушно смотрю на людей? Я чувствую  необычайную легкость и полное отсутствие боли. Смотрю на дочь: почему  она плачет, ведь мне так хорошо! Лечу выше, поднимаюсь выше  крыши, смотрю на землю, вижу людей, машины. Почему мне всё безразлично? Их заботы меня уже не интересуют!
  Поднимаю взгляд вверх и вижу яркий белый свет, но не  солнечный, а такой, словно он пропущен через  молоко. Равномерно - молочный  свет прямым пучком лился на меня. Я  несусь  по  этому  туннелю с  очень большой скоростью, но ощущения ветра не испытываю. Вижу:  на  выходе из туннеля меня ждет тятя и какая - то женщина. Лицо её мне незнакомо, но что-то мне подсказывает, что эта женщина моя родная мама. Рядом с ними стоят двенадцать ребятишек, один другого меньше. Только один черноусый мужчина в черной кожаной куртке и бриджах. На голове черная кожаная фуражка с красной звёздочкой, а  на  левой стороне груди орден Красного Знамени. На боку висит красивая шашка, через плечо маузер. Лицо его я не вижу, но знаю, что он  мой  старший  брат  Ваня, который пропал в годы гражданской войны. И мои  старшие  братья  и  сестры, умершие в детские годы. Чуть  поодаль  стоит  женщина, которая  была моей мамой. Я вспоминаю, что она воспитывала меня и, которую я привез к себе после смерти тяти, когда служил на станции Домна Читинской области. Прянишникова Прасковья. Баба Параня. С этим именем она осталась в моей памяти, без отчества. Никто не знал, когда она родилась, знали только, что она любила тятю и меня. Моя родная мама умерла во  время родов, едва я успел родиться….
  Тятя спрашивает:
 - Саня, зачем рано пришел? Ты не попрощался с детьми. Иди, сынок, попрощайся с детьми.
 - Тятя, я старый уже и очень  болен. Мне  скоро  будет  восемьдесят пять.
 - Ты старый, старше меня, когда я умер. Но все равно иди, попрощайся с детьми. Не гоже уходить, не попращавшись. Мы подождем тебя здесь, успеешь еще.
  Тятя машет рукой, как бы отталкивая меня от себя. Я лечу назад, снова вижу стол, на котором лежит мое старое и больное тело. Проникаю в него. И уже наяву слышу женский голос:
 - Больной приходит в себя. Пульс наполнен, давление и сердечный ритм в норме.
 - Слава богу, спасли деда!
  Стараюсь открыть глаза, но кроме белого тумана ничего  не  вижу. Рот забит липкой гус-той слюной, которую я пытаюсь  вытолкнуть  языком, но мне  это  плохо  удается, потому  что  языку  что-то  мешает. Язык скользит по мешающему предмету. Языком чувствую, что он   распирает рот.
 - У-у-е-е-и-и-е, - мычу, стараясь сказать "уберите".
Кто-то вытирает мне рот слева, и я слышу женский голос:
 - Ну вот, не успел прийти в себя и уже "уберите".
  Сознание мое вновь гаснет, и я снова проваливаюсь в какую - то чёрную бездну. Очнулся в комнате, на потолке висит  шесть  ламп, которые дрожат, смещаются относительно друг друга. Две из них пытаются совместиться. Скорее, как я спустя минуту понял, моё зрение не вошло в норму. Я стараюсь скорее прийти в сознание и широко раскрыть глаза. Вижу людей, но не могу понять, кто это. Скорее догадываюсь, что  это врачи и сестры. Но они почему-то вниз головами.
 - Проснись, деда Саша! Как себя чувствуешь?
 - Хорошо, - говорю очень слабым голосом.
   Никакой боли не ощущаю, только вижу рядом стоящую подставку, на которой стоит трехлитровая банка с желтой жидкостью. От банки  спускается трубка, уходящая мне под одеяло. Правая рука нащупывает  вторую трубку, а левая - на животе круглую грелку со льдом, лежащую на моем животе. Боли не чувствую.
 - Снимите, тяжело, - заплетается язык.
 - Нельзя, дядя Саша. Нельзя, потерпи, скоро снимем!
  Слышу дочкин голос:
 - Папа, как чувствуешь себя?
  Поворачиваю голову и вижу старшую дочь Валентину.
 - Валя, позови Володю и Ольгу, пусть приезжают, мне, наверное, недолго осталось.
 - Что ты, папа, что ты говоришь? Ты еще поживешь! Даже не  думай  о смерти! Телеграммы обоим дала и позвонила. Скоро приедут!
 - Я знаю, что говорю. Ты давно здесь, дочка?
 - Как привезли на скорой, так  и  жду, измучились  все. Сейчас  маме  позвоню, скажу, что операция прошла успешно, а то ведь волнуется.
 - Как там мать?
 - Папа, как она может быть? Лежит, теперь уже не поправится.
 - Ладно, дочка, иди, отдыхай. А мы уже отжили. Извини, что побеспокоил тебя.
 - Нет, папа, буду с тобой. Присмотрю. Геннадий дома, все сделает. Ты не обращай на меня внимания, а если что - нибудь нужно будет, скажи.
-  Что же со мной произошло? - я закрыл глаза. Вспоминаю, что утром ожидали Валентину.  Нюра лежала парализованной. Её нужно было посадить на стульчак, который я сделал, чтобы ей можно было сходить в туалет. Вспомнил, что я попытался поднять Нюру, в животе у меня что-то лопнуло, и я потерял сознание.
- Как  быстро  пролетела жизнь! Еще вчера босоногим мальчишкой в холщевых штанах с одной помочью бегал по улицам родного города, оседлав прутик  и  изображая коня, бегал с товарищами на реку Яйк, как  мы  называли  её  по-старинному, и купались до посинения. Воочию увидел  свой  родной дом, добротный дом, отстроенный моим прадедом, который вырос без  отца, в семье  дяди. О  прадеде  говорили,  что  он был  боевой соратник Емельяна Пугачева. Но я мало задумывался об  этом, хотя  и  гордился им. В детстве мы постоянно играли в казаков, в Пугачева, потом в  Чапаева. Как быстро прошла жизнь! И что видел  за  всю  прожитую жизнь? Как прожил жизнь, хорошо или плохо? Имею  ли  право спросить себя? А почему не имею? Имею! Сейчас, именно сейчас, я обязан спросить себя и подвести итог жизни. Я уже знаю, что видят и думают люди, когда умирают! Смерть мне  не страшна. Но как хочется жить!