Встречи. часть 2
Мне было приятно ощущать себя этаким взрослым прожигателем жизни, у которого всё складывается так, как ему хочется. Иллюзия настоящей взрослости заслоняла напрочь непривлекательную реальную действительность. Именно эта иллюзия позволяла мне не обращать внимание на погоду и лужи, на нелестное мнение обо мне преподавателей техникума и причитания матери. Но верхом этого полёта в моих радужных обманчивых мечтах было состояние, в которое я приходил, выпив несколько небольших порций креплёного вина. Именно это и было целью всех моих стремлений в бурном шестнадцатилетнем возрасте. Насколько же просто, оказывается, было решать с помощью алкоголя все свои жизненные проблемы!
Я выпивал, и моя скромная не новая одежда становилась эксклюзивной, свойственной только моему утончённому вкусу и характеру. Опрокидывал несколько рюмок и становился уверенным в себе молодым человеком, на которого стоило посмотреть всем привлекательным в каких-то отношениях девушкам и даже молодым женщинам. Я медленно, с наслаждением потягивал сладкое с кислинкой вино и был готов к благородным победам со всеми силами зла в этом окружающем меня мире. В состоянии опьянения я чувствовал внутри себя все положительные качества и все высокие порывы души, которые только могли описать лучшие умы человечества.
Магазин "Бакалея", где обычно мы со сверстниками покупали вино после или вместо занятий, был уже открыт, и я устремился под его арочные стеклянные своды. Продавщица винного отдела, которая поначалу, бывало, интересовалась моим возрастом, уже узнавала меня.
- Две бутылки "Изабеллы" и вот эту шоколадку, - указал я пальцем на красивую блестящую этикетку и смущенно отвёл взгляд. Продавщица, конечно, догадывалась, что мне нет ещё 18-ти, и вполне могла мне показать пальцем на дверь. Но на этот раз всё опять сложилось удачно, как мне казалось, и я вышел из "Бакалеи", размашисто помахивая мешком, в котором лежало всё, что было необходимо для последующей выпивки.
Выйдя на край тротуара, я не совсем уверенно поднял руку, завидев проезжающую машину с шашечками на дверцах и зелёным светящимся пятном в углу лобового стекла. Мне казалось, что таксисты иногда не останавливались, потому что я не совсем вписывался в возрастные категории обычных пассажиров такси 70-тых. Первая машина прошуршала шинами мимо меня, не убавляя скорости. Вторая проехала чуть вперёд, остановилась и на задней передаче подъехала ко мне. Больше всего мне был бы неприятен вопрос:"А деньги-то у тебя есть?". Мне не нравилось, когда со мной обращались как с ребёнком. Этот водитель не спросил.
Я открыл дверцу и расположился на заднем сидении.
- Куда едем?-раздался вопрос пожилого шофёра.
- На "Гражданку", угол Просвещения и Художников, -ответил я.
- За трешку довезу, счётчик включать не буду, идет?
- А-а-а! Мне-то какая разница! Поехали!
- Поехали, поехали..., - он переключил передачу и мы заскользили по мокрому асфальту в сторону Крестовского острова.
Дождь за стеклами усилился. Дворники с трудом разгоняли воду с лобового стекла, а через боковые стёкла было почти ничего не видно. Я поглубже и поудобнее расположился на заднем сидении и предался своим мечтам, чувствуя под рукой булькующую жидкость сквозь грубую мешковину модного ныне холщового мешка. Я представлял, как приеду в 12-тый дом на ул. Кустодиева, поднимусь в лифте на 8-ой этаж и позвоню в квартиру к Юрке. Нужно сказать, что это "к Юрке" не совсем отражало действительность. Мой бывший одноклассник Юра Орлов жил в четырехкомнатной квартире далеко не один. С ним жили: мама - тётя Ира, брат - Витя, и сестры - Ольга, Светка и Машенька. Иногда у них жили ещё какая-то молодая далёкая родственница или Витин однокурсник Валерка. Первое моё регулярное знакомство с алкоголем началось именно там. К тому же я был неравнодушен к одной из Юркиных сестёр - Ольге и она мне отвечала взаимностью, хотя и была на три года младше. Меня там любили, однако моё увлечение вином не проходило незамеченным от тёти Иры. Впоследствии она говорила:"Хороший ты мальчик, Эдик, только не пил бы".
В машине, где я ехал, уютно пахло бензином и табаком, работала печка, за мокрыми стёклами проносились какие-то плохоразличимые за потоками воды серые силуэты зданий. В монотонном шуме двигателя и мокрых шин я чувствовал себя тепло и уютно. Похоже, я начал засыпать, потому что звуки стали доноситься до меня более приглушённо, места, где мы проезжали я уже не узнавал из-за плохой видимости, голова водителя, медленно покачиваясь в такт движению и поворотам стала терять свои ясные очертания...
...Вдруг я услышал, как слева от меня на сидении зашуршала куртка. Я повернул голову и неожиданно увидел знакомое лицо дяди Игната. После той первой встречи четыре года назад я иногда думал о том, что это было, но не мог себе объяснить этого явления. Тот наш разговор и чувство тепла, которое от него осталось, иногда помогало мне в трудные минуты. Но последнее время я очень редко вспоминал об этом - так привлекательна и красочна казалась мне жизнь, которой я жил в своих фантазиях.
- Привет! Как дела? - спокойно и негромко начал он.
- Да ничего, всё нормально, - я никак не мог собраться с мыслями и думал, что же сказать ему, или спросить, чувствуя, что этот наш разговор опять может стать важным и необычным для меня.
Я часто вспоминал его слова о том множестве ошибок, которые, как он говорил, мне придётся совершить, и иногда меня не покидало чувство, что та жизнь, которая мне сейчас кажется такой привлекательной - не это ли самая большая моя ошибка...
И, подсознательно думая об этом, я вспоминал многочисленные кружки пива в баре, которые просились наружу, слёзы матери, расстройства сестры и те ужасные состояния, которые я испытывал от вчерашних выпивок и пропущенных лекций.
- Значит нормально... Только что-то ликования не наблюдаю в юношеских глазах. Винцо везёшь к Юрику? На такси..., - со вздохом заметил он.
Я молчал, чувствуя, что он откуда-то все про меня знает.
- Как учёба, семья? Чёрные силуэты при закрытых глазах с перепоев не беспокоят?
Я вжался в кресло, машинально отстраняя от себя свой модный холщовый мешок с вином. Неужели он знал и об этом? Дело в том, что с некоторых пор, после особо обильных или многодневных возлияний я стал замечать чувство какого-то неясного беспричинного страха, которое появлялось неожиданно. Это чувство стало появляться после того, как однажды, находясь в состоянии сильного похмелья я, находясь в каком-то полусне, увидел вдруг тёмную жуткую фигуру, тянущую к моему лицу чёрную большую руку. После первого появления я стал бояться этого чёрного силуэта, который впоследствии стал являться мне периодически.
- Что-то ты приуныл... Но это ещё только начало. Я мог бы тебя попугать сейчас твоим будущим, но ведь ты мне всё равно, к сожалению, не поверишь. Ты ведь думаешь, что ты самый умный и удачливый... Ну если и не самый, то один из них, ведь так?
Я немного вздохнул свободно и его последние слова немного вывели меня из круга таких неприятных воспоминаний.
- Ты не считаешь себя обычным, как все, что, собственно, свойственно твоему поколению. Ты никак не можешь согласиться с ложью и неприглядностью, которые имеют место вокруг тебя и хочешь изменить мир в лучшую сторону...
На этих словах я почувствовал чувство гордости за себя, которое начинало подниматься откуда-то изнутри.
- Только мир не изменишь к лучшему прокатыванием чужой стипендии на такси, выпиванием вина для бодрости духа и принесением огорчения своей семье - печально закончил он.
Мне нечего было ему сказать, и я с ожиданием смотрел сбоку на его внимательные и грустные глаза, смотрящие на бесконечное мотание дворников, которые почти безуспешно старались смахнуть с лобового стекла непрекращающийся поток воды.
- Как деньги-то отдавать будешь? - негромко и с сожалением спросил он.
"Блин! Да кто он такой в конце-концов? Откуда он знает про чужую стипендию? Чего в душу лезет? Лучше бы денег дал, чтобы с Козловым рассчитаться!" - заговорила во мне уязвлённая гордыня.
Мишка Козлов был моим однокурсником, который жил недалеко от меня. Когда "классная" выдавала очередную стипендию, Мишка болел. И Григорьёвна попросила меня получить деньги за него, чтобы после занятий занести их ему домой. Я их не отнёс, а как-то незаметно для себя начал тратить. Сегодняшнее такси и вино тоже было за Мишкин счёт...
- Слушай! Да кто ты такой!? Чего тебе от меня надо!? Водитель, останови машину, в конце-концов! Откуда этот тут у тебя взялся вообще! - запаниковал я.
- Успокойся, - сказал дядя Игнат, - он не остановит, потому что не слышит. Пока я не закончу, никто не сможет нам помешать. Так что возьми себя в руки и слушай меня внимательно. Чем скорее ты выслушаешь, тем скорее для тебя всё это закончится.
Я обмяк, мысли мои стали выходить из головы и там начала образовываться какая-то неприятная мутная пустота. "Что ж, пусть говорит", - обречённо подумал я.
- Ладно, давай, вещай, дядя Игнат, - с легкой издёвкой выдавил я.
- Так вот, - примирительным тоном начал он, - искать лёгкой и красивой жизни ты будешь ещё довольно долго. Ты и так не подарок, а твоё пьянство сделает тебя окончательным эгоистом. Ты будешь пить и мучиться. Будешь иногда приходить в себя и стараться исправиться, чтобы как-то прожить, не упасть в своих глазах и в глазах окружающих. Но твой эгоизм и твоя алкогольная зависимость приведут тебя в такое состояние, что ты готов будешь лучше умереть. Ты будешь хотеть одного, а получаться будет всё гораздо хуже - и ты ничего не сможешь поделать с этим. Ты будешь лечиться от пьянства, но лечение не поможет, ты будешь искать себя в семье - но не найдешь и опустишься ещё ниже, будешь искать хорошей работы и денег - но этого тоже не будет. Многие близкие будут ненавидеть тебя. Ты начнёшь совершать мерзости и будешь ненавидеть себя ещё больше. Будешь много обещать, но выполнять не будешь. Бог покажет тебе кусочек ада, чтобы ты узнал - что это такое. И даже, зная сейчас об этом, ты не сможешь ничего изменить. Но, постарайся понять - всё это нужно пройти тебе для того, чтобы окончательно разочароваться в себе. Чтобы ты окончательно понял, что ты в этой жизни один - ровно ничего не значишь. Кого-то учат жить более меньшие испытания. Но ты слишком самолюбив и умён, чтобы понять свое бессилие в более простых обстоятельствах..., - дядя Игнат замолчал, давая мне возможность переварить услышанное.
Мой разум отказывался ему верить. "Неужели я такой гнусный тип? - думал я. Но интуитивно я понимал, что Игнат говорил правду. Разум хотел убежать от того, что ждёт меня в будущем, но в глубине сердца я с ужасом сознавал, что, по-видимому, так оно и будет. Страх перед открытым будущим сковывал меня и, казалось, я проваливался в какую-то зловонную чёрную яму, из которой нет выхода...
И тут вдруг дядя Игнат положил свою руку мне на плечо.
- Не отчаивайся, - участливо и с горькой улыбкой сказал он, - человеку не даются испытания, которые он не может перенести. На самом дне этой ямы, этого маленького ада ты найдёшь веру. Бог приходит тогда, когда надеяться больше не на что и не на кого. Даже на себя. Только в глубине своих страданий ты сможешь понять определённые вещи. Только там ты сможешь понять, кто тебя действительно любит и начнёшь учиться любить сам. Но путь наверх долог и труден. И без помощи тебе его не осилить - это тоже запомни. Крепко запомни... - Игнат замолчал.
В тишине раздавался только далёкий шум двигателя и слабый писк дворников по стеклу.
- Ну, давай, - он снял руку с моего плеча и легонько щелкнул меня по носу, - держи хвост пистолетом...
Я почувствовал, что машина остановилась.
- Э, командир, трешку возьми, - Игнат подал водителю зелёную купюру.
Когда он открыл правую дверцу, за ней его встретила стена противного моросящего дождя. Последнее, что я видел за ней - поднятую ладонь дяди Игната. Дверца захлопнулась. Мы опять заскользили вперёд по ленинградской погоде, которая показывала себя сегодня во всём своём великолепии.
...Я спешил в своё неприветливое будущее, таща за собой как спасательный круг свои призрачные мечты...
Свидетельство о публикации №211050701160