Только грянули гармошки что есть мочи...

               

            …Т О Л Ь К О  Г Р Я Н У Л И  Г А Р М О Ш К И  Ч Т О  Е С Т Ь   М О Ч И…






          Как добиться, чтобы два свадебных музыканта смогли сыграть в унисон?
         - Одного из них пристрелить.
……………………..

         На свадьбе подвыпивший будущий тесть молодожену:
        -Знаешь, что такое шампанское «по- домашнему»?
        -Нет.
        -Это когда ты пьёшь водку, а жена шипит!


                (Из свадебного фольклора)









Если кто-либо из пропагандистов рыночной экономики  решит убедить вас в том, что слово «биржа» советскому человеку не было знакомо, не позволяйте ему долго заблуждаться на этот счет. Было… И не просто знакомо.

В городе Кишиневе, например, биржа не один год подряд работала  буквально перед зданием городской прокуратуры.

Раз в неделю, по четвергам, на углу улиц Армянской и 25 октября (ныне Колумна) после двух часов дня появлялась толпа  народу.  Толпа, конечно же, не появлялась  вдруг. Нет. Она исподволь накапливалась, постепенно прирастала, стекалась по два-три человека, и часам к трем пополудни легковой транспорт уже с трудом преодолевал перекресток у прокуратуры.

Толпа, особенно в осенний период, достигала двухсот и более человек и состояла из представителей сильной половины человечества в возрасте от двадцати до сорока лет. Проявление женщины было исключительной редкостью, да и то оказаться здесь она могла лишь в качестве сопровождающей кого-либо из мужчин.

Пестрое сборище ничем себя активно не проявляло. Его участники стояли на тротуарах небольшими группками и спокойно о чем-то беседовали. Их состав  периодически менялся, люди постоянно двигались, переходя с одной стороны улицы на другую, от группы к группе, и это движение внешне напоминало бессмысленную суету потревоженного муравейника. Но так могло показаться только на первый взгляд. Понаблюдав за происходящим минут тридцать, можно было убедиться в том, что  перекресток жил  согласно неким правилам, известным каждому его участнику.

Это была биржа…

Удивительное дело! Этот стихийно созданный организм работал без биржевого совета, без уплаты паевого взноса, без покупки брокерских мест. Здесь совершались сделки на неплохие, по советским временам, деньги. Совершались и скреплялись словом…

А предметом торгов была МУЗЫКА! Вернее, музыкальное обслуживание свадебных вечеров. Если у вас возникала  необходимость превратить свое чадо в семейного человека, то в любой четверг на этом перекрестке вы, оставив пятьдесят рублей в залог,  приобретали оркестр, способный удовлетворить  всем вашим требованиям по жанру, составу, репертуару, месту и времени работы.

Не было и  нет в Кишиневе музыканта, который не сыграл бы в своей жизни хотя бы на одной свадьбе. Где бы он ни работал: в оркестре Гостелерадио или Молдгосфилармонии, в Театре оперы и балета или преподавал в консерватории - мимо молдавской свадьбы ему пройти было не суждено.

Чаще всего свадебные торжества (за исключением тех случаев, когда невесте уже пора поддерживать двумя руками собственный живот) происходят изобильной осенью, и свадеб бывает так много, что иногда не хватает музыкальных коллективов для их обслуживания.

Как-то после сентябрьских работ в колхозе нас, студентов третьего курса института искусств, предоставив возможность привести себя в порядок, отпустили  из Кишинева на несколько дней домой.

Поздним вечером, а точнее, около полуночи, мы с друзьями сидели на скамеечке у ворот. Большой поселок, бывший некогда даже районным центром,  уже угомонился и, окунувшись в ночную прохладу,  отдыхал от жаркого дня, характерного для золотой молдавской осени. Над поймой пересохшей реки Когыльник, превратившейся в  бесконечно широкий, ровный, как стол, выпас, на многие километры вокруг   разносились гулкие удары автосцепок товарных вагонов, раскатываемых «с горки» на станции Бессарабка. Гундосый голос диспетчера, из никогда не умолкающих громкоговорителей, раздавал бригадам осмотрщиков вагонов какие-то невнятные команды. Изредка раздавались короткие свистки  неугомонного трудяги - маневрового тепловоза. Дурманящий запах спелой айвы превращал воздух в густой, хмельной напиток.

 Неожиданно в привычный звукоряд, сопровождающий жизнедеятельность крупного железнодорожного узла, вкрадчиво, можно даже сказать, исподтишка, попытался  проникнуть новый,  надоедливо повторяющийся звук. Некоторое время он оставался незамеченным,  потому что   напоминал удары сердца - такие же ритмичные и однообразные. Но когда  он зазвучал громче, стало ясно, что в ночи к нам приближается НЕЧТО. Приближалось оно со стороны Абаклии,  села, в которое  плавно,  без каких либо разделяющих знаков, перетекала Бессарабка.

Через несколько минут на хорошо освещенной асфальтовой ленте центральной улицы  появился источник странного звука. Это был невысокого роста мужичонка, на груди которого висел огромный барабан, так называемый доба маре, в который этот удалец ритмично долбил деревянной колотушкой. Как и положено на строевых смотрах, сильная доля при ходьбе попадала ему под левую ногу. Закрепленная наверху барабана латунная тарелка закрывала коротышке  видимость, отчего он, уронив голову на левое плечо, глядя в обход барабана, корректировал свое движение.

Ночное дефиле было настолько необычным и потешным, что нам пришлось оставить скамью и выйти на проезжую часть.

Увидев нас перед собой, нарушитель спокойствия удивленно остановился,  перестал размахивать колотушкой, вытянулся во фрунт  и сильно заплетающимся языком доложил:
- Председатель партизанского отряда «Букет Молдавии» возвращается с задания…

Для пущей важности в конце доклада бессарабский «партизан» заехал колотушкой в  барабан, от чего добу маре развернуло влево, а сам барабанщик, потеряв равновесие, устремился к земле. Нам ничего не оставалось, как подхватить его и попытаться прояснить обстановку.
- А что это за задание? Да еще среди ночи…

- И с барабаном…

«Партизан» развел руками и удивленно округлил глаза. Его удивлению не было границ. Судя по всему, таких непонятливых людей он никогда не встречал.

-  Глупый вопрос… Свадьбу играл! – «Свадьбу» прозвучало не только гордо, но и с вызовом.

До института я несколько лет играл на бессарабской танцплощадке и считал, что знаю всех  тамошних музыкантов, поэтому следующий вопрос для меня был вполне естественным.

- А с кем ты играл? С Виктором Панкья или с Колей Тонку?

Было похоже, что я серьезно оскорбил «партизана». Всем своим видом, насколько позволяло ему его состояние, барабанщик пытался показать, что лучше бы я его ударил.

- Тоже мне… Панкья… Я сам играл!

- ?!
- Са-ам?!.. Один?!.. – Сразу вспомнились тамтамы и танцы аборигенов острова Тимбукту.

- Да!.. Сам! А что тут играть?.. - Его полный презрения взгляд был уничтожающе выразительным. – Ты на молдавской свадьбе бывал? Сырба – хора, хора – сырба… Ну, вальсок иногда. Да я тебе все что хочешь сыграю… Хоть «На сопках Манчжурии», хоть «Интернационал»… Смотри…

«Человек-оркестр» взмахнул левой рукой и, звякнув по латунной тарелке большим амбарным ключом, который, как оказалось, все время держал наготове, вознамерился  заехать по барабану своей неутомимой колотушкой, но нам пришлось его остановить.

- Ну, все, все… Верим, молодец… Иди, только не шуми сильно, а то,  неровен час, побьют.

- Бить музыканта – последнее дело…

«Виртуоза» сильно раскачивало из стороны в сторону, но как только его инструмент стал выдавать (негромкую на этот раз) «сильную долю», все как-то вдруг дисциплинировалось, подобралось и он по несколько сомнительной прямой стал удаляться.

Перед тем как ночной барабанщик вырулил  и смог «лечь на курс», мы услышали ответ на живо интересовавший нас вопрос «Много ли тебе заплатили?»:

- Моя концертная деятельность носит принципиально благотворительный характер…


Перефразируя известное выражение, можно сказать, что музыкант в Молдавии - больше чем музыкант. Тем более если это музыкант с большой буквы.
 
В свое время в ансамбле народной музыки «Миорица», руководимом известнейшим дирижером, маэстро Василием Гоя играл великолепный трубач по фамилии Карай. Его страдающее цыганское сердце совершенно непостижимо воспринимало музыку, оно было настроено на неведомую человечеству волну и, трансформируя любую музыкальную фразу  на свой уникальный, неповторимый лад, заставляло находящийся в  руках инструмент звучать с неподражаемой душевной болью, сердечной теплотой, радостью и любовью. Так пел Сличенко… Так играл Карай…

Однажды музыканты ансамбля поспорили, что Карай не сможет сыграть «Подмосковные вечера» так, как они написаны автором, и, как оказалось, были правы. Несчастный музыкант старался, он плакал, но сыграть целую ноту до конца он не мог физически. Его цыганская жизнеутверждающая натура прорывалась наружу в чудных мелизмах, украшая замысловатой звуковой вязью скучный, заунывный мотив. Нечто подобное могло произойти, если бы Николая Сличенко попросили спеть «Бухенвальдский набат».

Непререкаемым авторитетом пользовался любимый трубач у проживающих на севере Молдавии цыган. Чтобы Карай играл на свадьбе, платились баснословные деньги, а для доставки его к месту торжества, северяне снаряжали специальный транспорт.

Однажды, во время чемпионата мира по футболу, Караю пришлось играть свадьбу в городе Сороки. Будучи страстным болельщиком, в самый разгар свадьбы Карай, с ведома хозяев, переместился  к телевизору и полтора часа, за щедрым угощением предавался своей футбольной страсти. В это время две сотни гостей, тихо переговариваясь, сидели за столами во дворе и вслушивались в страстные выкрики болеющего музыканта. Когда любимая команда великого трубача выиграла, гости были вознаграждены за терпение его потрясающей игрой.

Однако не везде к музыкантам относятся с пиететом. В пригороде Кишинева, селе Трушень, заказчики свадебных оркестров удивительно разборчивы и беспощадно требовательны. Существует достаточно музыкальных коллективов, которые на предложение обслужить свадебное торжество в Трушень, энергично отмахиваясь, найдут сотню причин, чтобы отказаться. Их можно понять, ибо для этого непредсказуемого села надо быть хорошим исполнителем и располагать неограниченным репертуаром.  Надо играть всё! Все, что есть на белом свете, и особенно то, чего на нем нет.

На свадьбе всегда найдется «Паваротти» местного разлива, который неверной походкой подойдет к микрофону и, стараясь выглядеть хозяином положения, скомандует:

- Хай, бэець!(Привет, парни!) Давай эту… ну… Русскую… Как её… «Олга, Олга»…
- А, «Волга, Волга»… - поправит понятливый дирижер.
- Да… Её… Хай,.. дэй фок! (Зажигай!)

Дирижер уверенно взмахивает смычком, и над вечерним селом широко и безудержно, подобно великой русской реке, разливается близкий каждому русскому сердцу мотив.

Самоуверенный вокалист скашивает глаза на переносицу, повисая на микрофонной стойке, принимает самую  выразительную, по его мнению, позу и вступает:

- О-о-олга, О-о-олга…
  Мать родная ма-ма-а-а-а…
  О-о-о-о-ф-ф, Ляна м-я-а-а,
  М-э-э-й…

Песня потрясает своей глубиной… Куры прекращают разгребать в огороде остатки недоеденных салатов и, склонив головы набок, в задумчивости замирают. Старый, обожравшийся пес, лежа за сараем, выкатывает из подслеповатых глаз полулитровую слезу.
Всем становится ясно, что свадьбу обслуживают настоящие музыканты.

Да. Надо не только уметь выполнить любой каприз подвыпившей публики, но и, предвосхищая развитие событий, быть готовым ко всему. В противном случае можно не только остаться без гонорара, но и быть банально битым. Не раз команды «лабухов» из категории «попа, бубен и утюг», подхватив под мышки уцелевшие инструменты, спасались бегством, «вброд», через кукурузные поля и виноградники, добираясь до Кишинева.

Однако если оркестр пришелся трушенским ценителям по душе, перед ним открывались широкие финансовые  возможности. Телефон руководителя счастливого коллектива знало наизусть все село, а список заказов  не ограничивался осенними свадьбами. Зачастую, чтобы заполучить популярный оркестр, заказчики переносили свадебное торжество на более удобный для музыкантов день.

Одним из фаворитов трушенской публики была, выражаясь фронтовым языком, «концертная бригада» под управлением Валентина Дынги, которого на «бирже» величали «художественным руководителем Трушенской филармонии».

Имя Валентина Ивановича Дынги занимает особенное место в ряду эстрадных исполнителей Кишинева. Шестнадцатилетним юношей он был музыкальным руководителем знаменитого коллектива Молдавии, большого эстрадного оркестра под управлением Шико Аранова. Небезызвестный Вилли Токарев, дважды отправляясь в турне по России, в качестве пианиста брал с собой не кого иного как Валентина Дынгу. Удивительный пианист, великолепный аранжировщик, фантастический дирижер, автор десятков произведений в различных музыкальных жанрах, музыки к спектаклям и кино Валентин, что может показаться странным, музыкального образования не имел…

Очень долгое время он был убежден в том, что в каких-либо «корочках» он не нуждается.  По сути, так оно и было. Мне пришлось стать свидетелем того, как, прячась  в туалете Республиканского молодежного центра от главрежа театра кукол Титуса Жукова, которому еще месяц назад он наобещал написать музыку к спектаклю, Валентин, расстелив нотную бумагу на подоконнике и отбивая носком ботинка такт, в течение двух часов написал десяток тем.  По итогам года эта работа была награждена премией за лучшее музыкальное оформление спектакля.

Сказать, что Валентин не совершал попыток поступить в музыкальное училище, было бы неправдой.

Однажды для сдачи очередного вступительного экзамена Валентин появился в музыкальном училище им. Шт. Няги на ул. Пирогова. Я не оговорился. Валентин не столько пришел, сколько «появился». Дело в том, что перед этим он всю ночь со своим оркестром играл где-то за городом. Ввиду того, что свадьба не поликлиника и здесь даже врач-нарколог может, хорошенько причастившись, пускать носом пузыри, Валентин после бессонной ночи не совсем соответствовал строгой атмосфере вступительного экзамена. Тем не менее, как настоящий музыкант, абитуриент Дынга готовился к экзамену серьезно, и поэтому во внутреннем кармане его пиджака, в закупоренной морковкой бутылке, обнадеживающе булькало граммов двести коньяка. Доза была точно рассчитанной, ибо Валентин всегда был мужчиной тучным. Сейчас ему было даже неловко утесом возвышаться над взволнованными, дрожащими от напряжения школярами.

Когда перед ним осталось два абитуриента, ожидающих вызова, «крупный» во всех отношениях музыкант отправился в туалет, освежился коньяком, опустил в сливной бачок пустую бутылку и, брызнув (оттуда же) в лицо холодной водой, поспешил на экзамен. Покидая кабинку, Валентин чуть не затоптал подвернувшегося под ноги малыша-абитуриента и еще раз подумал, что учебное заведение он выбрал себе «не по чину».

Когда на просьбу сыграть простенький этюд, пахнущий продуктами вчерашних возлияний абитуриент предложил послушать концерт для фортепиано с оркестром собственного сочинения,  приемная комиссия не смогла скрыть замешательства. …

В училище Валентин не поступил, что не помешало члену комиссии, композитору  Аркадию Люксембургу при написании очередного «Чижика-пыжика» обратиться  к «Валентину Ивановичу» с просьбой сделать аранжировку его нетленки.

Как-то после очередной «халтуры», как во все времена называли свадебные выступления, «музобоз» Валентина подкатил к дому тромбониста Эрика Маянова, чтобы выгрузить целую гору инструментов и аппаратуры. Пока музыканты выгружали тяжеленные коробки динамиков, усилители, гремящие бочки ударной установки, сматывали километры шнуров и электрических кабелей,  Валик Дынга успел минут десять поиграть с пятилетним сынишкой Маянова, гонявшим по двору с большим серебристым револьвером в руках. Ребенок был в восторге от этой игрушки.  Мало того, что револьвер был изумительно выполненной копией настоящего и ослепительно сверкал на солнце, так у него еще лихо вращался издающий характерный звук зарядный барабан.

Покончив с разгрузкой, «лабухи» отправились за город, в мотель «Стругураш», чтобы отойти от свадебной суеты, тем более что свежие деньги прожигали карманы.
 
Мотель был излюбленным местом отдыха музыкантов не только потому, что там, вдали от нежелательных свидетелей, можно было «оттопыриться» по-настоящему, но и приобрести низкосортный «импорт» у постоянно толкущихся здесь представителей стран социализма - вертлявых румын и хитроватых болгар.

Вечер удался. Шутки, музыкантские байки без конца звучали за столом. Оркестр, руководимый единственной в городе бас-гитаристкой Наташей Кастравец, звучал  безукоризненно. Ее голос, внешность, манера исполнения не оставляли равнодушных. Меланхолично скользя пальцем по краю бокала, Валентин смотрел на сцену. Может быть, в этот момент он думал о том, каким образом переманить талантливую девушку в свой коллектив, а может, просто наблюдал, как мятые червонцы заявок сыпятся на барабан…

-Для наших гостей из солнечного Норильска ...

Когда в пятый раз из надрывающихся динамиков зазвучал хит сезона «Есаул, есаул что ж ты…», Валентин поднял полупустой бокал:

- За истинных казаков советской эстрады! За Газманова и Розенбаума!.. – пригубив, Дынга поставил бокал и поднялся. – Шумно… Выйду покурю.

В баре было значительно приятней. Большой катушечный магнитофон звучал, что называется, фоном и разговаривать не мешал.

Валентин подсел к стойке бара и заказал коньяку. Рядом трое румын, то и дело взрываясь хохотом, что-то оживленно обсуждали. Стоит ли говорить, что через минуту Валентин уже был центром внимания этой веселой компании. Гости удивлялись, как хорошо Валентин владеет румынским,  восхищались его по-настоящему румынским произношением. Братья-румыны не уставали нахваливать молдавские коньяки, а Валентин не успевал их заказывать для приятных собеседников. Темы сменяли одна другую, зазвучали анекдоты. Грохочущий оркестр не мешал, поэтому досталось и Брежневу и Чаушеску.

Когда в баре появился Маянов, Дынга сидел в обнимку с плачущими от хохота румынами.

- Валик, время… - Эрик ткнул пальцем в циферблат наручных часов.

- Сейчас… - разомлевший Валентин в поисках бумажника опустил руку в нагрудный карман и вдруг застыл. По его вытянувшемуся лицу можно было понять, что бумажника в кармане не оказалось и рассчитаться за угощение он не сможет…

Но нет…

Как оказалось, рука музыканта наткнулась…

- Гата! (Достаточно!)… Мынеле ын сус, домнилор ромынь!.. (Руки вверх, господа румыны!)

В руке музыканта-импровизатора серебром  сверкнул револьвер.

Какой там к черту «Ревизор»! Какая «немая сцена»!  Да если бы Николай Васильевич Гоголь  (упокой, Господи,  его душу!) увидел немую сцену с участием румын, он бы плакал от зависти!

Ну а что, по-вашему, могли подумать гости из «братской» Румынии, когда  вошедший верзила, показав на стрелку часов, говорит: «Пора», а второй тычет тебе в ноздрю пистолетом?

Доказывать, что это шутка, было бесполезно. Зря Эрик, отобрав у Валентина экспроприированный у его сынишки револьвер, пытался показать, что это всего лишь игрушка. Бутылка дорогого коньяка, выставленная Дынгой в качестве извинений, осталась непочатой.

 Братья-румыны, натянуто улыбаясь, откланялись.

-  Да… Неловко получилось…

- Пить надо меньше! - резонно заметил Маянов и открыл коньяк, проигнорированный  гостями.

Через полчаса, покидая ресторан, друзья увидели, как румыны торопливо запихивали чемоданы в багажник своей «Дачии».

Почесав темя, Валентин досадливо вздохнул:

- Жаль… У кого-то из нас с юмором лажа.

- Насчет юмора не знаю, но то, что шок в генах им обеспечен, это точно!

- А почему «в генах»?

- В генах? – Эрик хмыкнул. – Потому что их внуки и правнуки в годовщину этого дня будут регулярно гадить в штаны, даже не догадываясь по какой причине.