Глава 20. проделки джина женской любознательности

Утром за завтраком  Маргарет попросила нас никуда надолго не исчезать, так как к вечеру она ожидает в гости свою младшую сестру Элизабет с приятелем и еще парой-тройкой  друзей. И пообещала, что мы не пожалеем об этом вечере, так как Бетти сама по себе  очень интересный человек. Она журналист, освещающий в одном из крупных изданий культурную жизнь Лондона. И друзья, которых она привезет, наверняка, заслуживают того, чтобы с ними познакомиться.
Не знаю как другие, а я точно не обманулась в своих ожиданиях, потому что среди этой разношерстной компании лондонского бомонда нашла подтверждение тому, что иду правильным путем, и мне посылают людей и события, которые и называются счастливым случаем. Поэтому предсказания сэра Джеймса благополучно забылись сами собой.

Его звали Алан Фирт. Это был молодой мужчина, лет двадцати восьми- тридцати, высокий, худощавый, одетый во все черное, в очень плохом расположении духа. Сначала я подумала, что как все непризнанные гении, он просто капризничает, стараясь, тем самым, привлечь к себе как можно больше внимания. Вокруг него суетилась подружка, рыжеволосая деваха, доставшая его своим сюсюканьем и навязчивой заботой. Они были настолько живописной парой, и отвратительное  настроение Алана настолько бросалось в глаза, особенно на фоне моего счастливого восприятия жизни, что при первом же возможном случае я  постаралась выяснить причину его раздражения. Лучше всех, понятное дело, об этом была осведомлена Бетти.
– У Алана кризис. Обычная вещь у творческих людей. Его последняя коллекция провалилась. На днях Мили Эдвардс в своем обзоре новых работ молодых художников-модельеров написала, что он не просто вчерашний, а позавчерашний день. Что он не оправдал тех надежд, которые подавал несколько лет назад. Что в его новой коллекции она не только не увидела полета фантазии, но даже не почувствовала слабого ветерка новизны. Ну, и прочая ерунда, написанная рукой мастера в солидном модном издании.
Она говорила громко, не стесняясь его присутствия, придавая своему голосу соответствующую окраску, отчего казалось, что шпарит эту обидную для него галиматью наизусть. Глядя на него, мне подумалось, что на его месте я давно бы уже взорвалась и уж точно как-то обозначила свое отношение не только к какой-то там Мили Эдвардс, но и вообще ко всем этим критиканам, которые сами ничего создать не могут, а лезут о чем-то судить. Он же продолжал сидеть, как ни в чем не бывало, чем вызвал мое восхищение и уважение. А потом устало произнес:
–  Да нет у меня никакого кризиса. Врет твоя Мили Эдвардс. Я просто устал эпатировать публику. Я перерос это.
–  И, тем не менее, раньше у тебя было полно новых идей, от которых все визжали...
–  Да этих идей и сейчас полно, их просто не заметили. Вам нужен хаос, несуразица, фантасмагория, вы от того визжите. А мне этого уже не нужно. Я открыл для себя совершенно другой мир.
–  Но его до тебя открывали все, кому не лень. Мили говорит, что ты утратил свою индивидуальность, свое «я». Ты был ярок, нестандартен. Ты фонтанировал новыми формами. А теперь ты такой же, как все.
–  Бетти, ведь ты же умная женщина. Неужели ты не понимаешь, что искать новое там, где до тебя работали другие, намного сложнее и интереснее? Посмотри вокруг, на первый взгляд мы все одинаковые: голова, тело, руки, ноги. Причем каждая из этих частей находится на своем месте, и если, не дай Бог, рождается ребенок без рук или ног, мы говорим, что это патология, заболевание. Но даже имея одинаковое строение, мы все разные, ни один не похож на другого. Я сейчас подошел к такому состоянию, когда эпатаж для меня такое же уродство, как если бы у человека вместо головы было совсем другое место. Я увидел красоту в классике, в ее совершенных линиях и хочу искать новое именно в этом.
–  Но Алан ...
–  Хватит, Элизабет, передай своей Мили, что мальчик стал  мужчиной.
Ну, как тут не завизжать или не захлопать в ладоши. Алан, милый, мне тебя послала сама судьба. Уродство, эпатаж? Да не дай Бог. Наша публика будет не визжать, а устраивать овации, потому что мы будем нести гармонию и красоту, без какой-либо патологии.
После обеда, когда гости и хозяева разбрелись по дому, я обнаружила Алана в бильярдной. Вдохнув поглубже,  обратилась к нему:
–  Простите, я вам не помешаю?
–  Нет. Ради бога. Хотите партию?
Я обожала играть в бильярд, но на компьютере, и в этом достигла совершенства. А вот с настоящим повезло меньше, видела его только в кино. Поэтому сейчас не рискнула. Тем более что Алану нравилось гонять шары самому, вбивая их в лузы мощными резкими ударами, наверное, каждый раз при этом представляя Мили Эдвардс. Зачем же лишать человека удовольствия?
–  Алан, я очень внимательно слушала ваш разговор с Элизабет...
–  Я это заметил. Еще раз прошу прощения, если своим плохим настроением испортил вам вечер.
–  Я хочу взглянуть на вашу коллекцию. Мне бы хотелось побывать у вас в мастерской.
 – Вы хотите что-то купить? – Он окинул меня профессиональным взглядом с ног до головы – Думаю, что найду для вас кое-что интересное.
–  Не только. Мне бы вообще хотелось посмотреть на ваше новое направление, что такого необычного вы сумели найти там, где все уже давно придумано и отработано.
–  Вы – иностранка, из России. Мэгги что-то говорила про вас. – Он напряг свою память. – У вас ювелирный бизнес, вас называют Бриллиантовой королевой и ...
Вот так рождаются легенды! Ай да Макс, ай да, сукин сын!
–  И Кэтрин принципиально не носит украшения. – Это вошел Макс (легок на помине). – Я думаю, что это наша недоработка. И я ее обязательно исправлю. – Он мягко и нежно поцеловал мою руку. А потом обратился к Алану. – Если не возражаете, мы посетим  вас сразу же после каникул.
 – Как ты догадался, что я хочу взглянуть на его работы? Я ведь тебе ничего не говорила. – Спросила я, когда мы остались одни.
–  А тебе не надо мне ничего говорить. Только подумай, и я уже буду знать. А когда буду знать, сделаю все, что в моих силах.
–  Макс, за что мне это счастье?
–  А мне?
         
В первые же январские дни мы встретились с Аланом и пришли в восторг от работ друг друга, и от  идеи реализовать свои замыслы с их помощью. Поскольку и у него, и у меня уже были готовые коллекции, в первом опыте мы решили совместить их, чтобы в ближайшем будущем на основе оригинальных идей приступить к совместной разработке новых.
–  Вот видишь, любовь моя, ты нашла модельера мужчину. – Обсуждение с Максом впечатлений прошедшего дня мы продолжили, уже ложась в постель. – А когда-то боялась, что я приведу женщину. Это я теперь должен быть настороже.
–  Не смеши меня. Поменять тебя на другого? Если бы в дополнении к твоим профессиональным способностям адвоката и любовника ты был еще и профессиональным модельером, разве мне нужен был бы Алан? А что касается женщин, то это как раз впереди. Если есть модели, значит, должны бать манекенщицы. Молодые, красивые, длинноногие, с прилагающимися к ним стандартами. Только скажи мне сразу, когда приглядишь себе какую-нибудь. Не обманывай меня и не мучай. Хорошо?
Я ждала, что он сейчас успокоит или, наоборот, опять разожжет во мне неуверенность и страх его потерять, а именно этого я всегда боялась, даже когда не была с ним –  невозможности его удержать.
– Неужели ты думаешь, что то счастье, которое ты мне даешь каждое мгновение, я, находясь в ясном уме и полном сознании, соглашусь променять на минутное удовольствие? Я даже не уточняю, какое оно, сомнительное или не очень. И вообще хватит молоть чепуху. Как ты меня назвала, профессиональным любовником? Это оскорбление или комплимент?

Господи, спасибо тебе, что послал мне этого мужчину. С ним впервые в жизни я почувствовала себя счастливой. Я люблю, любима и желанна. Что может быть выше этого? Только ты, Господи! Вот только скажи мне, почему так устроен человек, или только женщин ты решил испытать этим противным желанием --  знать все, и даже больше? Греки придумали глупую Пандору, которая своим любопытством могла сгубить чуть ли не весь мир.
С тех пор каждая женщина открывает свой ящичек, не задумываясь о результатах, важен процесс открытия. Это потом приходит осознание: а какого, извините, хрена мне это было нужно? Поэтому я предпочитаю иметь дело с джином. Это он периодически вылезает из бутылки и сует свой нос не в свое дело. Он, а не я. Что же делаю я? Регулирую процесс: могу поплотнее вогнать пробку в бутылку, а могу махнуть на все рукой.
Вот и сейчас моего джина раздирало желание задать этот вопрос. Он с самого первого дня подталкивал меня, иногда поддразнивал, иногда умолял. Но мне удавалось справляться с его любопытством, герметично замуровывая его показным безразличием. Но этот ехидный проказник только ждал своего часа, чтобы вот именно сейчас, когда так хорошо и покойно на душе, заставить меня спросить:
–  Макс, а почему ты развелся?
  Я знаю, почему уступила своему джину – потому что никак не могла представить, что другая женщина могла добровольно отказаться от этого мужчины.
 -- Ну, наконец-то! – Как вздох облегчения,  вырвалось из него. Но самого ответа так и не последовало.
–  Почему ты молчишь? Тебе неприятно об этом говорить?
– Конечно, неприятно. Но я думаю о другом. – Он помолчал. – О твоей реакции.
–  Догадываюсь. Ты, наверняка, изменял жене. – Он утвердительно кивнул. –   Да, бывает иногда в семейной жизни. – Со знанием дела сказала я, хотя в моей семейной жизни такого никогда не случалось. – Умная жена простила бы.
А я сама? Простила бы?  Вряд ли. Скорее, прогнала. Нет, убила бы. Нет, прогнала. Ой, нет, простила бы…
– Вот и она прощала, пока... – Макс сжал кольцо своих рук, до этого спокойно обнимавших меня. И я поняла, что выпустила своего джина из-под контроля. Сама виновата!
А Макс продолжал:
–  Ты как вышла замуж, по любви?
–  Ну, в общем, да. Я же тебе рассказывала. Если большой любви не было, то, по крайней мере, были очень теплые чувства.
– А я женился без всяких чувств. – В его словах была горечь и, как мне показалось, обида на судьбу.
– Но это не повод, чтобы изменять. Сколько людей женятся без любви, а потом живут душа в душу.
–  А у меня так не получилось! Не получилось!
Господи! Бедный, как же ты намучился, если тебе так больно до сих пор. И сама поплотнее прижалась к нему.
–  Я женился довольно рано, в двадцать пять лет. И к этому вопросу подошел  по молодости, наверное, непозволительно легкомысленно. Родители настаивали, особенно мать. Я тебе говорил, она была очень болезненна  и просила дать ей хотя бы внуков успеть увидеть. Понимаешь, у меня всю жизнь перед глазами был только один пример, мои родители. Они очень любили друг друга, и я думал, что так бывает у всех, и у меня  будет так же. С девушками никогда проблем не было, я мог влюбить в себя любую (кто бы в этом сомневался!). И я согласился. Родители нашли невесту из приличной семьи.
–  Разве у тебя  не было девушки?
–  Все мои девушки очень быстро соглашались переспать со мной, поэтому для семейной жизни не подходили. – Он рассмеялся. – Ну, дурак я был, молодой, глупый. А тут все, как положено. Невеста из уважаемой, хорошо обеспеченной еврейской семьи. На лицо вроде бы симпатичная. Что еще нужно для счастья? Любовь? Так ты сама сказала, что необязательно. Будут свой дом, семья, дети. Там, глядишь, и любовь возникнет. Сыграли свадьбу, обвенчались под хупой. Брак, освещенный Богом! Но что-то там, на небесах, не сработало... – он надолго замолчал. – Почему я не переспал с ней до свадьбы? По крайней мере, не мучались бы оба. В первую же брачную ночь я понял, что эта область семейных отношений мою жену не интересует.
–  Но ведь ты сам такую хотел, молодую, неопытную...
–  Да нет же, Котенок! (Господи! Как ты меня назвал?! Вот уж никогда бы не подумала услышать от тебя такое!) Она была не просто холодной. Она меня не хотела. Ну, не насиловать же мне ее. В общем, в первую брачную ночь я вылетел из спальни, так и не исполнив своего супружеского долга. И так было при каждой моей попытке. Я стал думать о разводе, как тут случилась незадача. Она захотела ребенка. Но от святого духа дети, как недавно ты правильно заметила, не родятся. Меня допустили до тела, чтобы я выполнил свою физиологическую функцию, и на этом наша интимная жизнь закончилась.
–  И ты развелся?
-- Нет – целуя меня, продолжал он – Пойми, я очень хотел семью, нормальных семейных отношений, теплоты, заботы. Она была беременна, и я думал: родит, станет матерью, может, тогда все наладится. Но не наладилось. Ну, почему так случилось? Меня всегда хотели женщины, а я выбрал именно ту, что меня просто возненавидела?
–  И ты стал гулять?
–  Еще как!..
–  И она тебя выгнала?
–  Нет. Она прощала... после скандалов, слез, упреков, правда, до сих пор не могу понять, за что. Несколько раз уходила к родителям, но потом возвращалась.
–  Почему?
–  Ее отец к тому времени разорился. И ей объяснили, что мужья бывают разные. Тебе Бог дал такого, и ты должна терпеть. Взять ее обратно с ребенком они не могут из-за временных финансовых трудностей. И из-за них же ее, разведенную с ребенком, вряд ли кто из приличных людей снова возьмет замуж.
–  Бедная женщина! Значит, ты ее бросил?
–  Нет. Во-первых, я привык к такому положению. А во-вторых, нашел в нем свою выгоду: наличие жены и ребенка было железным поводом не давать никому никаких обещаний.
–  И как же вы жили?
–  Сосуществовали. Жили в разных половинах дома, и единственным местом, где иногда встречались, была детская. До поры до времени нас такое положение устраивало. Ей было приятно ощущать себя женой преуспевающего адвоката, а мне нравилась моя свобода, которую она уже никак не ограничивала. Но потом что-то изменилось. Нас стало все друг в друге раздражать.
– Почему?
– Наверное, обоим стало не хватать семейного тепла. У многих пар есть проблемы в постели, но люди, тем не менее, живут вместе, поддерживая нормальные человеческие отношения. (Об этом мне можешь не рассказывать). А у нас кроме дочери, к воспитанию которой меня не допускали, не было ничего общего. Да, еще счет в банке. Вот как раз по поводу денег у нас было много общих скандалов.
– Никогда не поверю, что у тебя был только один счет, да и тот общий с женой.
–  И правильно сделаешь.
– Ты контролировал ее расходы и обвинял в чрезмерных тратах. (Именно так поступал мой муж. И именно поэтому он сейчас «отдыхает»).
Он криво ухмыльнулся:
 -- Все верно. Только наоборот. Я зарабатывал достаточно, чтобы позволить своей жене тратить столько, сколько она хочет. Это у нее... Как это по-русски, когда в голове что-то случается?
–  Бзик, или крыша поехала.
–  Вот-вот. У нее был бзик по поводу моих расходов. Ее раздражало во мне все, но особенно мои личные траты. Может быть, это был лишний повод унизить меня, а может быть, она и в самом деле не хотела понимать, что тот уровень, на каком я находился, обязывал. И потом, это же были мои деньги. В конце концов, она так меня достала, что...
–  ... что ты не выдержал.
–  В каком-то смысле, да. Я стал назло ей все свои покупки оплачивать с нашего общего счета. И, видимо, перестарался. Потому что однажды рано утром она разъяренная влетела в мою спальню и ... – он замялся, подбирая слово, а может, надеялся, что догадаюсь. Но я не хотела догадываться. – ... Застала меня ...
–  С другой?!
–  С прислугой. В самый разгар, понимаешь?
 -- Боже, какая гадость! –Я отодвинулась от него.
– Почему же гадость? – Он сам подвинулся ко мне. – Тебе же нравится. Ну, люблю я этим заниматься по утрам.
«Вот, получила?» – Джин радостно бил в ладоши  и притоптывал от удовольствия.
–  А дальше? – Спросила я, предпочитая думать, что это джинн заставляет меня задавать вопросы.
–  А дальше она застыла в дверях с отвисшей челюстью и выпученными глазами. И тут в меня бес, что ли, вселился. Ну, думаю, стерва, сама никогда ничего не хотела, так хоть посмотри, как другие получают удовольствие. Тем более что партнерша подо мной так стонала и завывала, что другая на месте моей жены кончила бы тут же.
При этих словах джин резко остановился, забыв свои победные пляски, и демонстративно насупил брови. В недоумении я проследила за его взглядом, и увидела себя, стоящей в дверях в очереди… к Максу.
 – Или встала бы в очередь... – прошептала я. А джин уже строил мне рожи и издевательски показывал, что жалеет меня.
–  О чем ты, Кэтрин?
–  Ты так и сделал! Ты поставил меня в очередь!
–  Тебя?  Что ты, глупая.
Но я уже не могла остановиться.
– Я действительно глупая. Ты трахался с другими, а я стояла в очереди, смотрела и хотела тебя. Разве не так?
–  Нет. Совсем не так.
–  У тебя не получилось со мной в лоб. Ты не мог пережить, что тебя снова отвергла женщина, и  «поставил меня в дверях», как свою жену, чтобы я изнывала по тебе, а главное, чтобы кусала локти... Ведь ты знал, как я к тебе отношусь...
– Кэтрин, у меня не было никого со дня твоего приезда, с того самого первого вечера.
– Неправда. Я всегда знала, что ты не один. Но меня это не касалось. Это твоя личная жизнь.
– За все это время ты ни разу не видела меня с другой.
– А мне и не надо было видеть. Несложно было догадаться. Эти бесконечные звонки, эти разговоры при мне, несносное мурлыканье о встречах в гнездышке. Свидания, которые ты назначал и на которые спешил. Разве этого не было?
– Звонки были. Свиданий не было.
– Рассказывай мне сказки! Ты меня совсем за дуру держишь! Ты хотел получить то, что тебе не давалось, и ты получил. И не надо мне петь песни о том, как ты меня любишь. Можешь собирать свои вещи, я тебя не держу. – Я схватила халат и выскочила из спальни.
Дура! Дура! Разве тебе было плохо с ним? Разве ты не знала, что он из себя представляет, разве не считала его Бондом?! Разве так было важно знать, почему он не ужился с другой? Ах, ну да, тебе не хватало «информации к размышлению». Теперь ты счастлива?
Это была наша первая ссора. Я ругала себя за свое несносное любопытство (и джин тут совсем не при чем), за свою гордыню, за неумение и нежелание принимать его таким, каков он есть. Я стояла у окна и смотрела на плачущую вместе со мной ночную улицу. Шел дождь со снегом. Там, снаружи было холодно, мокро и пакостно, как и на душе у меня. И так хотелось тепла. Тепла, которого я сама по собственной глупости лишилась.
Неужели это была только игра? Новогоднее чудо? А сейчас, получив свое, он соберет вещи и уйдет? Принцы бывают только в сказках, а в жизни это похотливые мужики, которым от женщины нужно только одно. Не зря я всегда его боялась. И в то же время боялась узнать, как хорошо с ним, потому что знала, как будет больно, когда он уйдет. Он действительно наркотик, без которого уже не представляешь своей жизни...
 Ну, наконец-то, я думала, ты никогда не придешь.
Он тихо  подошел и обнял меня, согревая своим теплом каждую клеточку тела, уже успевшего по нему соскучиться.
– Кэтрин, я похож на впечатлительного юношу, думающего о своей возлюбленной день и ночь, засыпающего с ее именем и просыпающегося с ним? И, тем не менее, это я. В моей жизни всегда было много женщин, слишком много. Ты права, я всегда получал то, что хотел. Но при этом никогда не испытывал каких-то сильных чувств, я уже не говорю о любви. Ты появилась в тот момент, когда мне казалось, что жизнь прожита, что я все про нее знаю, что в ней нет ничего чудесного. Были только какая-то усталость и обида, что молодость прошла, а я остался один. И вдруг ты... Я с первой секунды понял, что понравился тебе. Ты была такая... смешная...
– И ты решил поиграть со мной, ведь я была совсем легкой добычей для такого стервятника, как ты.
– Не буду отрицать. Но я недооценил тебя, твою силу, твой ум, твою красоту. Я видел перед собой обычную женщину, немного наивную и растерянную от того богатства, которое на нее свалилось, и решил  ...
– Меня осчастливить собой.
– Не совсем. Я сам часто думал над тем, что тогда между нами произошло. Почему я... – Он развернул меня к себе лицом. –  Кэтрин, ведь ты тоже этого хотела! Хотела, как все остальные до тебя. Я думал, что будет все, как обычно, по отработанной схеме.  И вдруг ты без игры, без кокетства, меня отвергла. Тебе было нужно то, чего я никогда ни к кому не испытывал. Меня принимали таким, какой я есть. Может быть, кому-то и хотелось большего, но меня это не интересовало. Я думал, что любовь, сильные чувства только в кино, в романах, а в жизни все намного проще. А ты думала по-другому и нашла в себе силы не захотеть меня, потому что так думала. Я влюбился сразу, в одну секунду. И с того момента я живу только тобой. Ты мне веришь? – Он прижал меня к себе.
– Тогда почему вдруг все изменилось? Почему ты стал уходить от меня?
– Я не мог пробить ту стену, которую ты выстроила между нами. Каждый раз тебя что-то сдерживало. И тогда я...   Ты не будешь сердиться?
– Не буду. Я и так знаю, ты стал искать утешения там, где было проще.
– Нет. Все совсем не так. Для начала стащил у тебя твой любимый роман «Джейн Эйр», который ты каждый вечер почитывала, якобы для улучшения английского.
– Зачем?
– Чтобы перечитать его твоими глазами. Я заставил тебя ревновать. Эта мысль пришла ко мне во время нашей поездки, когда я понял, что ты тоже любишь меня. Мы бы уже тогда были вместе, если бы ...
– Меня всегда пугали твои отношения с женщинами, вернее, их однообразное многообразие.
– Я знаю. Но до этой поездки ты изображала безразличие. И только когда я увидел, как ты реагируешь на звонки моих знакомых ...
– Неужели это было так заметно?
– Очень. Конечно, с моей стороны было жестоко, но у меня не было другого выхода. Я стал нарочно вести личные разговоры в твоем присутствии. И ты действительно слышала, как я назначал свидания. А когда уходил от тебя, отменял их. Поэтому приходилось вызванивать новых. А тебе казалось, что это бесконечный поток. Но ты  была до того стойкой, что мне пришлось пойти дальше, я стал избегать привычных встреч с тобой, создавал видимость, что опаздываю к другой. Я видел, как мучаешься ты, но если бы ты знала, как извела меня. И только через три месяца, три самых долгих и кошмарных месяца, ты призналась, насколько тебе плохо быть одной. Призналась сама, призналась мне, значит, хотела, чтобы я был с тобой.
– «У вас коварный ум, мистер Рочестер».
– «Займись моим воспитанием», Кэтрин, – ответил он цитатой на мою. Видать, хорошо проштудировал бессмертное творение Шарлоты Бронте. А потом добавил, так нежно-нежно. –  Ты не сердишься на меня, Кэт?
– За что? Я знаю, как тебе было нелегко со мной.
– Я заслужил награду?
– Да.