Гусиный папа

Отрывок из «Лицедеи».

Следующим этапом взросления для меня 6-ти летнего стали гуси.
Их необходимо было пасти на улице.
Гуси – умная, но упрямая и своенравная птица, постоянный источник ссор между соседями. Гоняли гусей и в поле, но там было скучно и я оставался совсем без присмотра родителей. Поэтому птицы, преимущественно паслись на улице.
Среди гусиного стада наиболее строгими и гордыми казались степенные гусыни, они часто проявляли недовольство моими попытками командования.
Но наиболее вредными, глупыми и опасными были гусаки.
Они долго не могли запомнить своего хозяина (т.е. меня) и постоянно злобно шипели, когда приходилось вмешиваться в их семейную жизнь.
На первых порах поединок проигрывался мной однозначно. Не обходилось даже без щипков и ударов крыльями и тогда я позорно бежал показывать маме синяки, безнадёжно пытаясь избавиться от участи гусиного пастуха. Мама гладила сыночку волосы, утирала слёзы и объясняла что подобная возможность невозможна – больше некому.
Приходилось самостоятельно гусаков «ставить на место» в честном единоборстве.
Когда этот монстр шипя и расставляя крылья налетал на меня, то залогом успеха был быстрый захват его головы на длинной шее. Далее всё сводилось к грубой силе.
Гусак долго волочился, упираясь лапами и хлопая крыльями, за мной и своей головой, но вырваться из такого захвата обычно ему не удавалось.
Через пару минут потрёпанная и слегка придушенная птица отпускалась. Ошарашенный такой наглостью и бесцеремонностью гусак моментально забывал о своей агрессии и со всех ног возвращался к гусиному семейству. Там он громко гогоча долго расписывал гусыням и гусятам свою победу над человеческим детёнышем.
И хотя все были свидетелями его позора, однако на всякий случай дружно поддакивали своему пернатому падишаху.
Но после нескольких подобных стычек даже наиболее упрямые гусаки признавали авторитет  пастуха и больше клюв не распускали.
Моими же любимцами являлись гусята.
Пушистые, мягкие комочки появлялись из яйца на свет обычно ночью, а утром их забирали из гнезда гусыни и помещали в деревянное корыто, куда ложили резиновую грелку с тёплой водой. Позже стали вешать над корытом  электрическую лампочку для обогрева птенцов.
Мне поручалось кормить подопечных сваренным вкрутую яйцом и мелко нарубленной зеленью. Видимо поэтому вскоре гусята присваивали шестилетнему пацану статус своего родителя и подрастая не отходили на улице ни на шаг.
Такое внимание очень льстило и я старался доверившихся птенцов не обижать.
Основное занятие гусей – пастись.
Приходилось искать где травка погуще и отправляться туда. Гусята чинно следовали за своим «папой», а сзади поневоле тащились их настоящие родители.
Иногда, ради озорства, мои шаги ускорялись и маленькие птенцы с криками ужаса изо всех своих сил пытались не отставать.
Когда солнышко изрядно пригревало, а птичий голод был полностью утолён, наступало время отдыха. Пастух устраивался поудобнее на травке, гусята располагались в тесной близости вокруг, зорко контролируя каждое моё движение.
Они надеялись вызвать меня на разговор.
Птицы делали это своеобразно. Наиболее смелые пытались теребить предметы одежды, слегка щипать кожу рук или лица, выказывая своё дружественное расположение. Особенно их привлекали пуговицы, застёжки, шнурки, нос, губы и пальцы.
Разговор начинался.
Важнее всего было попасть в гусиную тональность. Стоило мягко и негромко заговорить с ними, как птенцы вскакивали на лапы и вытянув шеи принимались возбуждённо рассказывать мне и друг другу о своих впечатлениях, незаслуженных обидах от родителей, агрессивных братьях и сёстрах.
Когда их многочисленные громкие жалобы мне надоедали, тональность и громкость своей речи приходилось повышать. Гусята воспринимали это однозначно – как недовольство «папы» их поведением. Они мгновенно умолкали, успокаивались и снова усаживались вокруг пастуха.
Если моя речь переходила в крик, то птенцы испуганно и молча жались в кучу поодаль, изредка и коротко спрашивая друг у друга о причинах «родительского» гнева.
Но вот воцаряется молчание и через непродолжительное время наиболее отважные потихоньку приближались и снова принимались теребить одежду и слегка пощипывать кожу, как-бы приглашая на мировую.
Как приятно было лежать на травке в окружении преданных подопечных!
Птицы кушали травку и зерно не зная, что скоро придёт зима и они закончат свой короткий жизненный путь в жаркой крестьянской печке, станут приятным рождественским дополнением к однообразной крестьянской пище.
И хорошо, что не знали.
Мягким и тёплым гусиным пухом набивались потом перины и подушки.
Перо из гусиного крыла после тонкой обрезки служило школьникам для письма в тетрадке, только его следовало макать в чернильницу немного чаще, чем металлическое.
Ещё гусиные перья использовались для поплавков на удочках, они были идеальны для этой цели.
Совсем недавно учёные обнаружили в мясе гусей афродизиаки – вещества, стимулирующие любовное влечение к противоположному полу. И автор на своём опыте может подтвердить их выводы.
Но это будет гораздо позже.
А в далёкие годы детства всё было иначе.
Вот уже на другом конце улицы слышны крики моих одногодков, затевающих многочисленные уличные игры (войнушки, лапта, пятнашки, чехарда, городки, крестики-нолики, выбивалки, классики, ножичек, пекур, футбол, гуси-гуси и т.д. и т.п.).
Мне становилось не до гусей. Угрызения совести продолжались недолго, азарт брал верх и повелитель пернатых мчался со всех ног к месту детских игр.
Гусиный выводок в панике пытался догнать своего пастуха, но скорости наши были несопоставимы, птенцы сразу отставали, к великой радости их настоящих родителей.
Иногда малыши всё же меня находили и принимались вертеться под ногами, мешая играть, к неудовольствию моих сверстников. Поэтому гусиный выводок решительно и далеко изгонялся от места игр, предоставляя мне право выбора – играть или пасти.
Плотные заборы возле изб были не у всех жителей улицы и под главенством взрослых птиц, выпавшие из поля зрения, мои птенцы скоро оказывались в соседских огородах.
Хозяева огородов их немедленно «арестовывали» за потраву всходов ржи или пшеницы.
Моим родителям то и дело приходилось выручать узников при помощи тяжёлых переговоров и различных уступок потерпевшим.
Аргументы с обеих сторон были весомыми. Пострадавшая сторона ссылалась на виновность пастуха, не уследившего за птицей, а владелец гусей – на отсутствие у потерпевшего нормального забора.
Однако, при любых результатах переговоров, пастух оказывался виноватым однозначно.
Иногда меня наказывали чисто символически, лишая какого-либо желанного события, или сладостей, но чаще, увы, уже с 6-ти летнего возраста автор ощущал горький вкус «берёзовой каши» из рук отца.
После порки моё рвение в надзоре за гусями, естественно, возрастало и тогда следовало поощрение, в виде конфет или похода в гости к родственникам.
Так и чередовались разнообразные жизненные моменты в судьбе маленького пастуха.
Позже гусей сменили коровы.