Америка глазами заблудшего туриста. Гл. 2

2
Трудовая панель.
Церковь единения, Herbolife, летний лагерь хасидов и прочие секты.
Be careful what you wish for, because you may get it.
Будь осторожен со своими желаниями, ибо они могут сбыться.
 
Стихийный рынок труда возникал по утрам и в районе Borough Park, Brooklyn. О нём нам поведала баба Мария. Мы легко отыскали это новое для нас место. На перекрестке беспорядочно топтались люди в надежде продать свою рабочую силу. Особого спроса на их предложения не наблюдалось. Однако они проявляли назойливую активность.
       Также как и на рынках-толчках у себя дома, соискатели не обременяли себя какими-либо правилами и порядком. Можно было бы вести переговоры с каждым подъезжающим работодателем в порядке очереди, не мешая, друг другу, имея возможность спокойно переговорить и принять решение. Если по какой-либо причине тебе не подходит предлагаемая работа, пусть поговорит следующий соискатель. Но нет. Всё происходит как дома, на автобусной остановке: когда все ожидающие штурмуют автобус без каких-либо правил. Приближающийся к этой совковой панели автомобиль, порой, не успевал не то что припарковаться, а даже приостановиться, как трудовой десант окружал автомобиль и, отталкивая друг друга, бестолково предлагал себя. Неорганизованная суета перекрывала проезжую часть дороги, водители в недоумении замедляли движение.
       В утреннее время автомобильное движение достаточно интенсивно и не всем, проезжающим через этот человеческий зоопарк, понятна суть происходящего. Водители нетерпеливо сигналят, требуя освободить дорогу… Туда стали наведываться и полицейские, чтобы обеспечить должный порядок. Иногда, чьё-то терпение иссякало. Появлялись копы, и просто разгоняли это сборище.
Грустное зрелище. В основном составе - гости из республик бывшего СССР. Некоторые из них с приличным стажем. Долларов за 200 они уже выхлопотали временные разрешения на пребывание в стране и на трудоустройство. Реализовать же это право, по разным причинам, удаётся не всем.
Другая категория участников - полноценные политбеженцы. В соответствии с их статусом обиженных на родине, они черпают из местных бюджетов всевозможные пособия. Но этого хватает не более чем на существование. И многие из них прибегают к нелегальным, но регулярным подработкам. Если же воспользоваться правом на труд и зарабатывать на жизнь легально, тогда прекращается выдача денежных пособий и продуктовых карточек. Более того, из зарплаты, будут удерживаться налоги, на содержание всяких паразитов. Поэтому, получая постоянное пособие, они иногда выходят и на панель, в целях дополнительных заработков.
Также, на подобном собрании можно встретить соотечественников со статусом уже постоянных жителей. И даже таковые: со всеми социальными правами, возможностью выезжать и возвращаться в США без ограничений, затевать свое дело и приобретать собственность - все же выходят на панель, предлагая себя, с помощью немых жестов.
Как не странно, по всему было видно, некоторые чувствовали себя вполне счастливыми, и жизнерадостно барахтались в этом дерьме.
Желание плюнуть на все и сбежать подальше, было велико. Но ситуация требовала сдаваться.
Вспомнились многие приятели-соотечественники. Со своей заочной любовью к Америке, они, как великие специалисты наивно предполагают огромные заработки и прочие блага. Но здесь, далеко не всякая профессия востребована. Огромная армия советских врачей, юристов, преподавателей, инженеров и прочих специалистов обнаруживает, что их любовь к этой стране безответна. Профессиональные навыки не востребованы и нуждаются в серьезной местной адаптации. Сытая жизнь оказывается с привкусом жесткой реальности. Многие, попав сюда из страны недостроенной сказки, просто не приемлют такую реальность и обижаются.
Понаблюдав за происходящим на углу, мы поняли, что придется еще и поработать локтями. Настроение было близким к дезертирству.
Всё это напоминало срочную службу в Советской Армии, когда по утрам личному составу давали крайне ограниченное время для подготовки к утренней проверке. Задресcированные солдаты бегом рвались в туалет, где всё было неслучайно лимитировано. Писсуары и умывальники обрастали суетящимися и ругающимися несчастными. Условия были таковы, что успевали не все, кто-то обязательно должен опоздать или воздержаться. Опоздавшего подвергали наказанию за низкую боевую готовность.
В очередной подкативший грузовой микроавтобус, наши коллеги заглядывали, спрашивали о работе и, поругиваясь, отходили. Их что-то не устраивало, но работодатель не уступал. Мы тоже подошли. Достаточно было беглого взгляда, чтобы узнать в них своих бывших соотечественников, а теперь – американизированных, ожиревших сынов Давида. На наш вопрос: что за работа? - мордатый водила хозяйским тоном ответил:
- Работа разная. Работы много; не на один день…
- Сколько же вы платите? – осторожно поинтересовались мы.
- Не обижу! -  самоуверенно и неопределенно ответил он.
- Не обидишь? Это как? - доставали мы важного работодателя.
- Посмотрим, как будете работать, тогда и решим, - раздражённо закончил он пустую дискуссию.
Босс распахнул перед нами дверцу авто, дав понять, что если мы хотим работать, то поехали, у него нет времени на разговоры. Полные сомнений, мы полезли в капкан. В пути наш босс хвастливо заявил, что у него сейчас масса заказов, работы предостаточно. Если договоримся, то он гарантирует нам постоянную работу. Его пожилой помощник тактично помалкивал, не желая участвовать в обмане. О нашей будущей работе хозяин коротко пояснил: сантехника и отопительные системы.
Объект находился в Бруклине. Обычный, старый дом. Внутри всё пребывало в состоянии капитального ремонта. Спустились в подвал. Там и было наше рабочее место. Оглядев объект, я понял, - здесь задумали сменить всю отопительную систему. Нам указали на останки уже демонтированного старого чугунного котла и прочие ржавые трубы, которые требовалось вытащить из подвального помещения наверх, а затем - погрузить в микроавтобус. Я стоял в душном подвале, среди ржавого чугунного хлама - и соображал, как же мы будем вытаскивать из подвала неподъёмный, крупногабаритный груз по узкой крутой лестнице? Представлял себе, что останется от моих светлых брюк и футболки. Многие чугунные части были просто неподъёмны и не проходили по габаритам в дверные проёмы, узкие лестничные проходы и повороты. Нам назидательно указали на заготовленную для нас кувалду, с помощью которой можно решить эту технологическую задачу. От нас требовалось всего-то: разбивать крупные части и выносить их на улицу. Задача простая. Приступайте, ребята!
Мы снова поинтересовались: сколько же заплатят нам за такую неумственную работу? Наш благодетель к этому времени уже понял, с кем имеет дело. Он по-хозяйски заявил, что для первого дня, как начинающим, готов платить не более четырёх долларов в час. А в процессе нашего сотрудничества, обещал посмотреть на нас, и, возможно, добавить.
В последствие, вспоминая этот вонючий подвал, и типа, снявшего и поимевшего нас, я удивлялся, как мог согласиться на такое концентрированное бруклинское дерьмо?! Но уж больно хотелось поскорее вернуть деньги, которые Славка одолжил нам на аренду комнаты. И мы покорно проглотили унизительные условия. Прямо скажем, начало было хреновеньким.
Спустя час, мы уже страдали от работы с кувалдой болезненными мозолями на ладонях и оглушающим звоном в ушах. Потные и грязные, мы тягали из подвала на улицу ржавые, вонючие, текущие трубы. Час унизительных усилий, невыносимого грохота и вони стоил гораздо больше четырёх долларов. Нам преподнесли хороший урок. Начинающим, доверчивым туристам. Работая, мы не раз отмечали тот факт, что никто кроме нас не согласился на сомнительные предложения этого живодёра. Безрадостная работёнка учила нас говорить “нет” и заявлять о собственных интересах. Если таковые имелись.
Между тем, наши коллеги, не торопясь, подготавливали к монтажу новую отопительную систему. Подвальное самоистязание заняло часа три-четыре. Затем, забросили вынесенный хлам в грузовой микроавтобус и повезли это в другой район.
Наш босс припарковал микроавтобус вплотную к контейнеру у строящегося дома. Коротко переговорив с хозяином дома и контейнера, он договорился о сбросе чугунного и прочего хлама в его контейнер. Наш металлолом не соответствовал тем строительным отходам, которыми уже более чем на половину заполнили контейнер. Предпреимчивый работодатель разъяснил, что переброшенный из грузовика в контейнер металлолом, следует затем тщательно присыпать песком и прочим строительным мусором. Таковой нам охотно и в избытке предоставил хозяин дома и контейнера. Таким образом, ещё один соотечественник-беженец, строивший себе дом, остался доволен сотрудничеством с нами.
По нашим подсчётам, весь этот трудовой мазохизм продолжался около пяти часов. Объявив об окончании рабочего дня, благодетель предложил продолжить работу завтра с восьми утра на этом месте, у контейнера. Что же касается нашей зарплаты за сегодняшний неполный день, то это всего лишь по двадцать долларов каждому. Он предлагал выдать их… завтра, по окончанию еще одного рабочего дня.
С последним предложением мы дружно не согласились. Пожелали получить то немногое, тяжко заработанное, сейчас же.
- Но ведь мы же завтра продолжим! - выразил он надежду.
- Возможно, но сегодняшнюю работу оплати, как договаривались.
- Ну, лааадно, - недовольно согласился босс и вытащил из кармана, заранее приготовленные 35 долларов.
- На данный момент, денег больше нет, но завтра я вам всё заплачу, - ответил он на наше немое удивление.
Желание поскорее расстаться с ним было велико. Мы не стали спорить о недостающих пяти долларах. Молча, проглотили подачку и ушли прочь. Вдогонку, вероятно, почувствовав, что перегнул, он снова переспросил: будем ли мы завтра здесь к восьми утра? Мы не услышали его.
Некоторое время шли молча. Было приятно просто шагать пешком (без куска чугунной трубы), по незнакомым улицам, в погожий майский вечер. Я люблю тебя, жизнь!
Придя в себя, мы заговорили о предстоящем ужине, душе и отдыхе. А также, о национальном составе профессиональных революционеров, затеявших Великую Октябрьскую Социалистическую революцию в России, об Адольфе Гитлере, о предупреждениях Григория Климова и пояснениях Дэвида Дюка.
Идти до нашего жилища было не близко. Дорогой было о чём поразмыслить. О том, что завтра мы не станем продолжать этот пролетарский интернационализм, а точнее, трудовой мазохизм за четыре доллара в час. О том, что следует быть более бдительными при выборе работодателя.
И предоставляют же таким богом избранным жлобам американское гражданство! Этот Салл, как он отрекомендовался нам, - бывший москвич и живёт в Бруклине уже четырнадцать лет. За это время он, якобы, получил гражданство, чем очень гордился. Наверняка, среди американцев он называет себя русским, а среди своих – евреем. Если он не врал о своем гражданстве, то начинаешь думать, что чиновники миграционного ведомства - либо полные идиоты, либо их совсем не волнует, с каким английским языком и какой мордой будет их очередной согражданин. Он самодовольно поведал нам, туристам из Украины, как здорово быть гражданином США и жертвой холокоста. Салл особо отметил чувство глубочайшего удовлетворения, испытываемое им в любом аэропорту мира, где он предъявлял американский паспорт. Вероятно, удивление вызывала его колоритная внешность одесского привозного разлива. Он же понимал их замешательство, как уважение и зависть. Дешёвые, хвастливые байки для туристов из Украины.
«Правительство США ежегодно расходует на нужды здравоохранения 1,3 триллиона долларов, однако 29% всех граждан по-прежнему не имеют медицинской страховки и лишены возможности получать медицинскую помощь, которую они оплачивают в виде налогов для чужаков. Каждый третий американец не получает того, что получает каждый первый въехавший в страну еврей, палец о палец не ударивший для благополучия принявшего его общества. По-другому и быть не могло: всем приехавшим в Америку евреям медицинские услуги гарантировались в первую очередь, равно как и прочие виды социальной помощи: денежные пособия, льготные квартиры, пенсии и многое другое, о чём общественность не информируют, оформляя раздачу привилегий пришельцам за глухими стенами синагог, подальше от свидетелей».
По пути домой мы заметили, что наш грязный вид никого не удивлял, и вообще, никому не было до нас дела. Неподалеку от нашего дома, мы зашли в гастроном и прикупили продуктов.
      Куринные ножки, картофель, хлеб и пиво. Это были наши первые покупки. Цены показались нам приемлемыми. С продовольственными закупками мы нырнули в свою полуподвальную берлогу и бросились отмываться и отъедаться.
На занимаемом нами подвальном этаже встретили соседа Эрика. Он работал в этом же доме как superviser, то бишь, завхоз. Хозяин дома предоставил ему пространство в хозяйственной каптёрке. Эрик затащил туда диван, телевизор и жил там, среди инструмента и хозяйственного инвентаря.
Он был уже в возрасте - лет пятидесяти и являл собой распространённую в Америке категорию неудачников, каковыми там становятся многие мужчины в результате развода.
      Всё совместно нажитое остаётся супруге с детьми. Муж же, начинает новую жизнь, в которой он должен помнить об обязательстве - регулярно платить алименты и прочие денежные взносы за ранее приобретённое в кредит имущество.
Всякий раз он встречал меня фразой: How are you doing?, то бишь, как поживаешь?
Первые дни я ошибочно слышал в его приветствии вопрос. Отвечал ему как оно ничего… быть таким простофилей, что за четыре доллара в час тягать из подвала ржавый чугун. Но скоро я заметил, что мои впечатления лишь чуть забавляют его. И вовсе не интересуют. Скорее - удивляла моя реакция на его обычное приветствие. Эрик был первым американцем, который спросил меня:
- Русские, вероятно, как и прочие иностранцы, считают, что в Америке – рай. И все живущие здесь - сказочно богаты?
- Действительно, у нас многие представляют себе Америку лишь по голливудским сказкам, часто рассчитанных на зрителя-идиота, - отвечал я.
Из известных нам мест, куда хотелось бы сходить, мы знали лишь некоторые кварталы в Манхэттене, но они находились далеко от нашего подвала. И мы решили прогуляться в парк на Еast 14-St в Бруклине. Там можно было понаблюдать, кто и как играет в теннис. Вечером в парке оказалось людно; много детей, родителей, бабушек и дедушек. Все это очень напоминало городской сад в Одессе. Так же тусовались шахматисты и "козлятники", и все скамейки были оккупированы мамашами и бабушками, воркующими о своих делах, пока дети резвились на площадках. Стандартный бруклинский парк отличался от одесского тем, что вместо фонтанов, здесь были площадки для баскетбола, бейсбола, теннисные корты, тренировочные стенки для тенниса и сквоша. В нашем понимании - это не парк, а место для спортивных игр и отдыха.
На теннисных кортах потели люди разного возраста, китайской и прочих советских национальностей. Мы обратили внимание на двоих ребят - не китайцев. Один из них, еврейской внешности, показался моему товарищу знакомым, и он попробовал выяснить - где они могли раньше встречаться? Посовещавшись, выяснили, что действительно, около года назад оба участвовали в каких-то любительских теннисных соревнованиях в Ялте. Пока теннисисты любители пытались вспомнить каких-то общих знакомых, я разговорился с его партнером - поляком.
   Парнишка оказался нетипичным паном. Серьёзно озадаченный совершенствованием английского, он не захотел говорить со мной по-русски. Обнаружив в моём лице слушателя, тот охотно поделился своими американскими планами. Сетовал на то, что жизнь в Бруклине и работа с земляками не способствует освоению английского. А язык, оказывается, ему нужен в связи с амбициозными планами поступить на факультет права в университете.
Меня это заинтересовало. Я узнал от него, что дома в Польше он уже получил какое-то юридическое образование и работал юристом. Но известные перемены привели к тому, что он решил начать всё сначала, теперь уже - в Америке. Днём пахал в бригаде земляков на ремонте крыш, а по вечерам, посещал нечто подобное - нашим подготовительным вечерним курсам при университете, где-то в Нью-Йорке. Планировал: подкопить денег, подготовиться и сдать вступительные экзамены. А затем, учиться и подрабатывать.
Достойный пример человека, получившего статус постоянного жителя.
Впоследствии, я встречал многих его соотечественников, выигравших Green Card в лотерею или получивших вид на жительство благодаря своим родственникам. В большинстве - это были рабочие, пропивающие заработанное тяжким трудом. Или скользкие типы, постоянно ищущие кого-нибудь глупее себя. Одним словом - паны.
Расстались мы на том, что еще как-нибудь встретимся и поговорим.
На следующее утро мы решили поехать в другое место. Еще одна трудовая панель, которая находилась на перекрестке улиц Bedford и Lynch в районе Williamsburg Мы уже разок бывали там. Место это казалось более спокойным и, в других отношениях, - получше, чем подобное сборище в районе Borough Park.
К часам девяти мы были на месте. Там уже дежурили человек десять. Ерунда, по сравнению с тем, что мы наблюдали вчера. Наем работников шёл вяло. Подъезжали время от времени, чтобы снять одного-двух человек. Погода была хорошая, и мы праздно сидели на солнышке. Толковали о туристической жизни в Америке и наблюдали за происходящим. Люди собирались здесь из разных мест, и у каждого - своя история. Но объединяли их общие интересы: работа, аренда жилья, получение документов и прочие повседневные бытовые хлопоты в условиях чужой страны.
Плох или хорош данный способ выживания - сказать сложно. Но для начинающих, которые приехали сюда на пустое место и без особых денежных сбережений, это была реальная стартовая площадка, где можно заработать первые, необходимые деньги, кого-то встретить и что-то узнать.
В тот день мы познакомились с парнем из Закарпатья. Уже около года он проживал в Бруклине с такими же земляками-односельчанами-родственниками. Все они, имея некоторый строительный опыт, нелегально работали у постоянного работодателя – еврея, уроженца Закарпатья, давно проживущего в Бруклине. Сотрудничество с земляком-иудеем обеспечивало их относительно постоянной работой. И хотя отсутствие документов и языковых навыков частенько ставило их в зависимое положение, и босс порой злоупотреблял этим, закарпатская кооперация обрела устойчивый и взаимовыгодный характер.
Новый знакомый Юра не имел ни профессиональных навыков строителя, ни языка, ни особого желания работать. Ему просто понравились Бруклин и Нью-Йорк более чем, родной город Хуст. Спешить ему некуда. Семью дома содержать не надо. И он просто жил здесь, временами подрабатывая, чтобы заплатить за жилье и иметь какие-то деньги на питание и пиво.
Ситуация в этот день складывалась таковая: работу нам никто не предлагал и мы не приставали. Погода подсказывала, и мы с ней согласились. Спланировали: если в течение ещё минут пятнадцати нас никто не пожелает, уходим гулять в Манхэттен. Мы находились неподалеку от Вильямсбургского моста, один из нескольких мостов, соединяющих Бруклин с Манхэттеном через East River речку. Юра предложил осмотреть некоторые достопримечательности, достойные на его взгляд, внимания туриста.
Прежде всего: торговая точка, где продавали всякое подержанное барахло в огромных количествах, и оценка товара производилась на вес. Место находилось на Kent Ave., - край Бруклина, авеню вдоль East-речки. Называть её “авеню” - слишком величаво. Замызганная, промышленная, нежилая улица, на которой располагались мрачные постройки, используемые под склады, доки, старые фабрики, сахарные и свечные заводики. Несмотря на неблаговидное расположение торговой точки, здесь наблюдалось достаточно интенсивное коммерческое движение. На асфальтированной просторной площади выруливали грузовики с длинными фургонами-прицепами, которые подгоняли к воротам ангара. Работники - мексиканцы и чёрные - с респираторами на физиономиях, отцепляли эти фургоны, наполненные тряпьем. Привезённое добро вручную перегружалось в металлические контейнеры на колёсах, которые затем катили в ангар.
В просторном, пыльном ангаре идёт торговая возня. Покупатели,  - преимущественно мексиканцы и поляки, роются в контейнерах. Что-то отбирают, примеряют и пакуют в огромные пластиковые пакеты. Судя по массе покупаемого, - для последующей отправки на родину.
На выходе - касса с весами. Там же выдают паковочные мешки. Покупатели ставят свои тряпичные добычи на весы, работник определяет стоимость этой массы, получает с них оплату. И спасибо за покупку! Носи на здоровье, либо отправляй в Мексику и Польшу. Там это будет уже как Made in USA.
Урожай в вещевой богадельне зависит от того, что привезли и отгрузили. Работники торгового предприятия тоже сортируют вещи для торговли в отделах. Сам универмаг располагается в этом же здании, на верхних этажах, где вещи после сортировки и химчистки распродаются уже не на вес, а по бросовым ценам за отдельную единицу. Цены - от трех до пятнадцати долларов.
Место хорошо тем, что можно на пять долларов прикупить одёжку для работы. Так получается дешевле, чем возиться со стиркой. Можно и парадный костюм из хорошей шерстяной ткани выбрать, за пятнадцать долларов… для хождений на собеседования с чиновниками миграционной службы. Одним словом, Юра показал нам тряпичный рай на задворках Бруклина.
Из экскурсии мы вынесли для себя кое-какие мелочи. В общем ангаре - в отделе “ройся-копайся”, я откопал совершенно новые джинсы «Lee» со всеми торговыми этикетками, словно из магазина, а не из контейнера. Там же за контейнером, я сменил нуждающиеся в стирке советские брюки, на новые местные джинсы. Оказались впору. Так я в них и остался. Свои же брюки отправил в контейнер, для экспорта в Мексику. Ребята тоже выбрали для себя кое-какие мелочи: шорты, ремешки для брюк… На выходе у кассы рассчитались и поднялись на верхние этажи в другие отделы. Там переобулись в кроссовки, пригодные для игры в теннис. В них и ушли, не отвлекая и без того занятого работника на кассе.
Денёк был погожий, солнечный, настроение такое же - туристическое. Оттуда мы направились к Вильямсбургскому мосту.
(Вильямсбу;ргский мост (англ. Williamsburg Bridge) — мост через пролив Ист-Ривер в Нью-Йорке. Он соединяет районы Нью-Йорка — Манхэттен и Бруклин (округ Вильямсбург). Проектирование данного моста, второго через пролив Ист-Ривер, началось в 1896 году. Открыт мост 19 декабря 1903 года. Конструкция Вильямсбургского моста выполнена по типу «Висячий мост». Длина основнго пролёта — 487,68 метров, общая длина моста — 2 227,48 метров, ширина моста — 35,97 метров. По мосту проходят линии J, M и Z Нью-Йоркского метро.)
   Старый железобетонный монстр, в основном, служил для автотранспорта и поездов метро. Имелась дорожка для пешеходов и велосипедистов, размещённая над автомобильной секцией. Тоннелеобразный вход-въезд на дорожку обделан в духе афроамериканского наследия. Нас окружали незатейливо расписанные красками бетонные конструкции, оставленные уличными жильцами, замызганные матрацы, битые бутылки и прочий бытовой хлам. Внешние признаки подсказывали, что с наступлением темноты здесь свой культурный быт, и посторонним сюда лучше не захаживать.
Днём, на дощатом тротуаре моста через East River (речку), можно встретить лишь одиноких велосипедистов и пешеходов. Женщин, детей и пожилых людей на мосту я не замечал, ибо место - не лучшее для праздных прогулок. Пеший переход мостом над рекой занимает минут двадцать, и за время прогулки можно не встретить ни единой души. Ситуация для приключений вполне благоприятная. Непрерывный поток автомобилей гудит в нескольких метрах ниже. Происходящее же, на пешеходной дорожке - вне видимости и слышимости. Достойных внимания видов, с моста не открывается, поэтому и туристического движения на нём нет. На бруклинском берегу коптит своими трубами сахарный заводик с мрачным комплексом промышленных построек преклонного возраста. А на другом берегу, на острове Манхэттен торчат серокаменные глыбы. Среди них выделяется здание Empire State Building.
     Приближаясь к берегу Манхэттена, с высоты моста можно обозреть зелёную территорию East River Park, растянувшегося вдоль берега реки. Сверху просматривались корты теннисного клуба, бейсбольное поле и дорожки для бега и прогулок. Хорошее место. Пройдя над парком, мы спустились на Delancey Street - район нижнего East Side, аборигены которого встречаются уже на мосту. Чёрные и цветные братья и сестры, в одиночку и группками, стоя, сидя и лежа коротают время с бутылкой дешёвого пойла и с прочими средствами, скрашивающими их незадачливое бытие.
Шумная, торговая Delancey St, как и весь район East Side, - это сплошные лавки с товарами сомнительного качества и происхождения, но обязательно с крикливыми ярлыками известных фирм.
Пока не разболелась голова от шумной торговли, мы приняли приглашение Юры - побывать в культурном центре украинской диаспоры. Последовали за ним в направлении 2-й Авеню. Особенно, нам рекомендовались услуги Украинского банка, в котором хранят сбережения все его земляки. Об услугах банка он был наслышан от своих товарищей, так как самому здесь хранить было нечего. С его слов, этот банк выгодно отличался от прочих американских. Для открытия счета здесь достаточно предъявить советскую паспортину, и обо всём можно разузнать, объясняясь на рiдной мовi. И гроши там всегда выдадут без проволочек. Имея дело с этим банком, он советовал нам говорить по-украински. Особенно, когда снимаешь свои денежки-сбережения. Могут не понять що тобi трэба от них. (шутка!)
Украинский центр состоял из комплекса заведений в одном квартале на 2-й Авеню. Народный Украинский Дом (кажется, так называется), ресторан и бар, туристическое агентство, магазин украинских сувениров и, упомянутый Юрой, банк.
Впоследствии, когда я один гулял по Нью-Йорку, то несколько раз посещал бар - выпить соку и отдохнуть от жары. Обычно, днем там пусто и тихо. За стойкой дежурит дядька з вусами или дивчина. Посетители, просиживающие там, балакають на украінськой мовi. Когда обращаешься со своим заказом к разливающему, то начинаешь колебаться: на каком языке говорить. Я испытывал принцип пролетарского интернационализма и заезжал по-русски. Присутствующие отмечали мою дерзкую выходку, но проявляли терпение.
Я слышал от туристов-строителей из Закарпатья, что в конце недели, по вечерам здесь весело. Украинское товарищество, молодые и старые, собираются и по-свойски отдыхают, веселятся.
После посещения украинского островка в Нью-Йорке, я предложил перейти на 8-ю Авеню и посетить моих заочных братьев муней в гостинице New Yorker.
(*In 1975 Hotel New Yorker was purchased by the Unification Church for $5,600,000. The church converted much of the building for church uses. *В 1975 году отель Нью Йоркер был куплен Церковью Единения за 5 600 000 $. Церковь существенно реконструировала отель под свои потребности.)
На этот раз, мы оказались у гостиницы днем. Тяжелые стеклянные двери-вертушки непрерывно вращались, впуская и выпуская гостей. А гости, в большинстве своем, были восточных национальностей: корейцы и японцы… Впрочем, я их не различаю.
Как только ты заступаешь за двери, на входе в просторный вестибюль, тебя встречает дежурный вахтёр, и просит приостановиться, объяснить: кто таков и зачем пожаловал?
В тот день дежурил улыбчивый японец. Он оказался большим любителем потрепаться. Причина визита была заготовлена мною ещё в первую ночь. Я выложил ему легенду о друге-брате, который живёт в этом отеле, и о подруге-сестре, гостившей ранее, от которой я и услышал впервые о Церкви Единения. А теперь вот и сам приехал с друзьями.
Новый брат-вахтёр с любопытством выслушал историю, представился как Onoda Takao и деловито законспектировал наши имена. После формальностей, он торжественно объявил, что сам Бог привел нас к нему. Далее, мы узнали, что сейчас в большой, интернациональной семье гостят и работают несколько русских братьев. Если мы навестим его сегодня вечером, часов в семь, то сможем повидать их. Онода уже достал лист бумаги и начал чертить схему взаимоотношений между нами, церковью единения и Богом, постоянно напоминая, как это важно. Я согласился с ним и пообещал: если мы не задержимся на работе, то постараемся принять участие в конференции. Онода уверял нас, что это мероприятие - важнее всякой работы. Если мы изменим свои планы, то здесь нас ожидает вкусный ужин в тёплом кругу братьев и сестёр. И вообще, сама встреча имеет бесспорно судьбоносное значение для нас. Учитывая последние замечание, я поклялся пересмотреть свои планы и прибыть на ужин с друзьями.
Этим вечером, как и договаривались, в том же составе мы прибыли в гостиницу New Yorker. Онода встретил нас многократными рукопожатиями и поклонами. Улыбка, или профессиональный оскал работника гостиничного бизнеса, не покидал солнцеподобного лица.
Я вежливо поинтересовался: не опоздали ли мы… на ужин? В ответ, Онода призвал нас следовать за ним.
Это здание, как я выяснил, было построено ещё в 1929 году, но всё содержалось в приличном состоянии. Лифты работали исправно. Нетрудно было заметить, что это не обычная гостиница, а некое корейское предприятие. Все встречающиеся нам люди, в лифте и на этажах, были азиатских национальностей. Онода всех их знал. Со всеми вступал в короткие диалоги и торжественно сообщал новость о посланных ему Богом братьях из Украины.
На пятом этаже, коридорами мы прошли в какой-то хозяйственный отсек, там оказалась кухня и небольшой столовый зал. За столом сидели-питались несколько братьев и сестёр. В некоторых, я без труда узнал своих соотечественников. Онода объявил о прибытии новых братьев. Мы познакомились.
В тот вечер на ужине-конференции присутствовали: барышня Александра из Ленинграда, приглашенная в семью, в качестве переводчика; молодая семья откуда-то из Дальнего Востока - парень, его беременная жена и дочка лет шести.
       Нам дружелюбно показали, где и что можно найти и скушать. Мы быстро всё усвоили и включились в работу конференции.
Нас нещадно отвлекали. Мне приходилось отвечать и на русские и на английские вопросы. Кроме нас, уже все покушали, но не расходились, ухаживали и наблюдали за нами.
Среди общего добродушия выделялся белобрысый очкарик с немецким акцентом, приблизительно моего возраста. Он отличался от остальной компании содержанием своих неудобных вопросов и административным тоном. Постоянно давал мне понять, что кроме шуток, ему хотелось бы и серьёзно поговорить о мотивах нашего появления здесь. Но обстановка на кухне, позволяла без особого труда обращать его гестаповское любопытство в хохму. И большинству это было по душе. Немецкий же брат всё больше напрягал своё внимание к нам. С ним следовало быть осторожным!
Как позднее выяснилось, этот дотошный братец - действительно из Германии. В семействе он функционировал в отделе по работе с кадрами из Восточной Европы.
Отужинав, я подумал: как неплохо складывается вечер и куда можно сейчас пойти прогуляться. Но оказалось, что это была лишь торжественная часть мероприятия, и теперь нас приглашают на лекцию. Так здорово посидели; переговорили уже обо всем, перезнакомились - самое время разбежаться по своим делам. Но нет. Нас настойчиво просили перейти в другую комнату. В ленинскую комнату на политинформацию, - подумал я, - и не ошибся.
Комната для проведения лекций была технически оснащена: всё приспособлено для тщательного и глубокого охмурения гостей.
Перед тем, как приступить к обсуждению судьбоносных вопросов, было предложено спеть хором песню.
Мне вспомнился детский садик, из которого я постоянно сбегал. Пока нам раздавали и объясняли, как пользоваться песенниками, я с тоской представил себе, как нас поведут строем на вечернюю прогулку… с песней по 8-й авеню.
Их вариантом "Солнечный круг-небо вокруг", оказалась песня "Let it be". Это был тот же детский сад. Только на английском языке. И в Манхэттене.
Я блеял в этом сектантском хоре, и думал: какой же я мудак - в такой чудный майский вечер, вместо того, чтобы сейчас выгуливаться по улицам Нью-Йорка и познавать что и где, я имитирую свое участие в скучном религиозном шабаше.
После песнопений последовала молитва, в которой особенно поблагодарили Бога за то, что эти трое заблудших из далекой Украины все же нашли дорогу к истинной семье. И теперь - они в надежных и заботливых руках.
Я продолжал думать о своём: это подходящий вечер, чтобы пойти в Central Park, и убедиться, действительно ли там так опасно с наступлением темноты. Хотелось отыскать и посмотреть дом, где жил и трагически закончил Джон Леннон.
Happiness is a warm gun
 ( bang bang shoot shoot )
 Happiness is a warm gun, yes it is
 (bang bang shoot shoot)… Вдруг вспомнился мне припев его странной песни. Я мысленно перенёсся во времени - в конец 1968 года, когда во дворе, у ребят постарше, кто имел магнитофоны, появилась запись нового двойного альбома The Beatles. Домашние задания по английскому языку; читать, переводить нудные тексты и учить наизусть бесконечные глупые темы, откладывались на потом. Гораздо интересней было переводить со словарём и расшифровывать слова из полюбившихся песен. Well don't ya know that happiness is a warm gun, momma? (yeah). Ни одна школьная училка по английскому языку не привила такого интереса к чужому языку, как эти странные, мелодичные песни.
   (Джон Леннон утверждал, что идея песни пришла к нему, когда Джордж Мартин показал ему обложку оружейного журнала. Кажется, он показал мне обложку журнала, на которой значилось «Счастье — это тёплое ружьё». Это был оружейный журнал. Я подумал, что это высказывание было фантастическим, безумным. Тёплое ружьё значит, что ты только что во что-то выстрелил.
   Леннон считал, что при написании музыки он «сложил вместе три части разных песен… композиция, словно бы проходила через все различные виды рок-музыки». Первую, мелодичную часть песни, начинающуюся строчкой «Она не та девушка, которой многого не хватает» (She’s not a girl who misses much), Леннон и журналист Дерек Тейлор сочинили, находясь под воздействием ЛСД. Следующая часть, «Меня нужно исправить» (I Need a Fix) — гитарное соло с вокалом и хором, повторяющим рефрен. Последняя часть написана в жанре ду-воп; в течение этой части звучит бэк-вокал, повторяющий «bang, bang, shoot, shoot» (звукоподражания ружейным выстрелам).
The Beatles считали «Happiness Is a Warm Gun» «одной из немногих подлинно битловских песен альбома.»)

   («Дакота» (англ. The Dakota) — известное здание, находящееся в Нью-Йорке на пересечении 72-й улицы и Central Park West в районе Манхэттен. Официальный адрес: 1 West 72nd street.
   Построенное в 1880—1884 годах, это здание с самого начала являлось жилым домом «премиум-класса», квартиры в котором содержали от 4-х до 20 комнат. В доме был собственный электрический генератор, а также центральное отопление.
   В здании проходили съёмки фильма «Ребёнок Розмари», вышедшего в 1968 году.
   Здание было объявлено Национальным историческим памятником США в 1976 году, однако наибольшую славу оно приобрело позже, когда 8 декабря 1980 года в арке этого дома фанат Марк Чепмен застрелил иммигрировавшего в США английского музыканта Джона Леннона, проживавшего там с 1973 года.
   В этом же доме когда-то проживал и Рудольф Нуреев (1938—1993) — выдающийся танцор балета.)

   А нам уже предлагали к обсуждению тему о любви к человечеству. Начали с братской любви, а закончили тем, что следующее явление Сына Божьего, по всем их научным расчётам, предполагается в лице Преподобного Отца Мун-Сон-Мена! История о всеобщей любви затянулась по времени, а по содержанию сконцентрировалась вокруг одного субъекта: Преподобного Папы Муна.
(Мун Сон Мён (родился 25 февраля 1920, Дзёдзю, Хэйан-хокудо, Корея, Японская империя, территория нынешней КНДР) — основатель организации «Ассоциация Святого Духа за объединение мирового христианства» (Церковь Объединения). Мун Сон Мён — автор книги «Объяснение Божественного принципа» — основное учение Церкви объединения. Мун Сон Мён и его супруга Хан Хак Джа — руководители Церкви Объединения. В процессе нескольких мировых турне с выступлениями перед лидерами и первыми лицами государств сделал провозглашение, что он — «Спаситель, Мессия, Господь Второго Пришествия и Истинный Родитель». Также с 1960 года он известен проведением «Церемоний Благословения», которые именуются в СМИ как «массовые бракосочетания», в них одновременно принимают участие десятки тысяч пар. В настоящее время деятельность Мун Сон Мёна часто расценивается как деструктивная по отношению к обществу и личности, и описывается в различных учебниках и исследованиях по сектоведению.)

К окончанию лекции ни времени, ни сил не оставалось на эксперименты в Центральном парке.
Мысленно я подводил итог этого вечера: самое приятное, что мы нашли здесь, это действительно вкусный ужин в дружелюбной компании новых приятелей. Но мы могли устроить себе тоже самое, в любом китайском ресторанчике в Бруклине. И тогда нам не надо было бы ехать куда-то. Вечер убит. А еще предстояла дорога обратно.
Хотелось спросить новых братьев: не сдадут ли они комнату в своей гостинице, со скидкой, как членам их семьи? За комнату на 8-й авеню с обедами, можно было бы какое-то время и песни петь.
Вместо комнаты нам предложили продолжить изучение Принципов и назначили дату следующего ужина. Кроме прочего, нас порасспросили о планах в этой стране, и о том, где и как мы сейчас живём. Братья постоянно и многозначительно намекали на собственные неограниченные возможности и силу любви к ближним.
Хотелось спросить прямо: найдётся ли у них квартирка в Манхэттене для новоявленных ближних? И сколько песен надо спеть за предоставленное жилище? Но на все мои вопросы о хлебе насущном, мне отвечали: всё будет О.К, после изучения Принципов и благословения Папой Муном.
Из гостиницы вышли поздно вечером. На улицах было людно. Мы разговорились с Александрой, провожая её до станции метро. Она разъяснила, на что мы можем рассчитывать в Империи Муна.
Сама она, как рядовой член этого интернационального предприятия, приглашена сюда для работы с русскоговорящими гостями. Расходы на перелёт и пребывание в стране, братья взяли на себя. Они предоставили ей скромное жильё в Манхэттене, кормили в гостиничной столовой и выделяли кое-какие деньги.
Александра показалась нам вполне довольной своим положением и на отношения с братьями смотрела с оптимизмом.
Несколько позднее, русские собратья по ужину, внесли некоторую ясность в мои недоумения относительно её странного энтузиазма. Забота о своих членах семьи, у них проявлялась ещё и в подборе и благословении супругов. Ежегодно, подобно олимпийским играм, они формировали сборную команду новобрачных из числа братьев и сестёр и командировали их на так называемую International Wedding, то бишь, международную свадьбу. Суть этого мероприятия заключался в том, что Богоподобный Папа Мун благословлял молодожёнов, что считалось бесспорной гарантией их будущего счастья и благополучия. По фотографиям, которые мне показали, я мог судить, что этот судьбоносный акт обычно проводят на каком-то стадионе, вероятно, в Южной Корее, поближе к резиденции самого Папы. Весь обряд оценивается для молодожёнов в какую-то конкретную сумму. А, учитывая массовость мероприятия, дело, надо полагать, было рентабельное.
Как поведали нам земляки-собратья, нашу Шуру осчастливили подыскав ей в будущие мужья какого-то поляка. Дали понять, что если, вдруг, их семейное счастье окажется некачественным - то всегда можно организовать и благословить обмен. Только оставайся с нами.
А в целом, Шура была положительной русской барышней и товарищем. Чем могла – содействовала. И всё правильно понимала.
Наши поездки из Бруклина в Нью-Йорк и обратно, были подобно экскурсиям в Америку. Хотя, существовало распространённое мнение о Нью-Йорке, что это - далеко не типичная Америка, а специфическое место, подобное международному огромному вокзалу с залом ожидания для бесконечного потока транзитных визитёров со всего мира.
Если Нью-Йорк и имеет какое-то свое лицо, (хотя бы архитектурное, уличное, неумытое) которое можно тиражировать на цветных фото-открытках, и поглазеть на которое съезжаются туристы, то Бруклин - это какой-то безликий гибрид, объединяющий в себе финансовую и религиозную столицу Израиля, филиал Африки, одесский Привоз, итальянскую и китайскую кухни, и много  всякого прочего. В Бруклине трудно разглядеть какие-то традиции, типичные для Америки. Серая, безликая архитектура и транзитные, меркантильные отношения между людьми. Во всяком случае, таково моё первое впечатление. Мне трудно представить, что кто-то, родившись здесь, остаётся и жить: это всё равно, что родиться и остаться жить в общем вагоне поезда Одесса-Ясиноватая.
Если отобразить Нью-Йорк в музыкальных звуках, то напрашивается изящный джаз. Бруклину же - созвучен примитивный рок или отупляющий рэп, в зависимости от района. Брайтону Бич, на мой взгляд, созвучны лагерные и блатные еврейские песни, которые наяривают во всех одесских ресторанах.
Общим и официальным языком здесь считается английский. Но я слышал от некоторых англичан, что это уже совсем не английский язык. И сами американцы из других мест, считают, что во всём большом Нью-Йорке (то бишь, NYC, Brooklyn, Queens, Bronx) люди говорят на каком-то своем особом нью-йоркском языке. Поэтому, если где-нибудь в Бруклине встречаешь гражданина или постоянного жителя США, который, к примеру, торгует музыкой, но никогда не слышал об американском музыканте Frank Zappa. Или школьного учителя литературы, который полагает, что Джон Апдайк - это один из президентов США, не следует удивляться. Считай, что тебя недопоняли, - языковые издержки. В целом, судя по количеству синагог и хасидов в Бруклине, складывалось впечатление, что вся эта страна – колония Израиля.
(Фрэнк Винсент Заппа (англ. Frank Vincent Zappa 21 декабря 1940 — 1993) — американский композитор, певец, мультиинструменталист, продюсер, автор песен, музыкант-экспериментатор, а также звуко и кинорежиссёр. За более чем тридцатилетнюю карьеру охватил такие жанры, как рок, джаз, академическую и конкретную музыку. Выпустил более 60 студийных альбомов, которые записывал как со своей группой The Mothers of Invention, так и сольно. Музыкант-самоучка.)
(Джон Хо;йер А;пдайк (англ. John Hoyer Updike; 18 марта 1932 — 27 января 2009) — известный американский писатель, автор 28 романов и 45 других книг: сборников рассказов, стихотворений, эссе.)

Между тем, моё туристическое житие обретало горьковатый привкус и неопределённые перспективы. Ситуация требовала трезвой оценки желаний и возможностей. Too proud to beg and too dumb to steal…* *слишком гордый - попрошайничать и слишком глуп - украсть… (Sting)
Желание обрести относительную материальную независимость сводилось к наличию нескольких тысяч местных денег, добыть которые, в настоящее время, можно было лишь участвуя в регулярных, непривлекательных работах. По всем расчётам, перспектива этакого мазохизма и спартанского воздержания, вырисовывается на месяцев десять. Образно, такого рода туризм можно сравнить со службой в Советской Армии. Тягостные мысли о каждодневных ранних подъёмах и работе по десять часов, которые тянутся как вечность, не грели мою заблудшую душу. За прогулки же по Манхэттену никто не платил. Жилье, продукты и транспортные услуги бесплатно не предоставлялись. Работа, на которую я ходил бы как на праздник, пока не нашлась, и существовала ли таковая вообще?
Все эти тупиковые размышления отравляли радость дневных гуляний и ночного отдыха. Каждую ночь, во сне, я оказывался на улице сонного провинциального украинского городка, где всякий встречный нещадно пытал меня расспросами: почему я так скоро вернулся оттуда и что успел там увидеть, узнать и обрести. От таких снов я пробуждался в беспокойстве. И засыпал вновь, только осознав, что это всего лишь сон, и я пока еще здесь. Проваливаясь обратно в сон, искренне клялся начать с утра новую, трудовую, жизнь. Но из-за ночных кошмаров не мог проснуться пораньше - и вынужден был откладывать новую жизнь до следующего утра.
В отдельные дни мы, вяло подбадривая друг друга, выползали пораньше из своего подвала и брели на ближайшую станцию метро на улице King's HWY. Нас обгоняли торопящиеся на работу разноцветные бедолаги; по ним тоже нельзя было сказать, что они торопятся на праздник. Мы не очень-то спешили, так как у нас был гибкий график работы. Мы даже не знали, что по утрам поезда метро ходят по расписанию, и недоумевали по поводу всеобщей спешки и суеты. Американские трудящиеся торопливо ныряли в трубу сабвэя, чтобы поспеть на поезд и работу. Не торопились только негры и туристы.
Пассажиры метро в это утреннее время, представляли невеселую картину. Молчаливое собрание национальностей и профессий, одетое в рабочую одёжку или простой костюм клерка, понуро жевало и читало.
По началу, меня удивляла их манера - наряжаться: особенно бросались в глаза кроссовки. Представьте себе мужчин и женщин, одетых в костюмы с галстуками, но обутых в спортивные кроссовки. Некоторые мужчинки “со вкусом” носили тёмные кроссовки, под цвет костюма или портфеля. Выглядит не очень-то изящно. Но всё это - для удобства. Подобно растворимому кофе: не так вкусно, как натуральный, зато - быстро.
Дамы бегут на службу в спортивной обуви, подтянув белые носочки, чуть ли не до колен. Костюм секретарши и носки, кроссовки для аэробики. Так удобнее добираться на работу и с работы. В конторах же, они переобуваются в туфли. По пути, в поезде можно сжевать бутерброд, после чего, достать весь свой походный косметический арсенал и здесь же - в вагоне метро, тщательно восстановить свою красу.
Посещения трудовой панели не приносили нам ощутимых доходов и чувства глубочайшего удовлетворения. Случайные работодатели, как правило, ортодоксальные хасиды (еврейский вариант ZZ Top) предлагали всякую подсобную работёнку за пять-шесть долларов в час и не более чем на два-три дня. Они совершенно не считались с нашими планами-мечтами. Никого не волновало, что какие-то ребятки прилетели из Украины на перекрёсток в Бруклине и хотели бы вместе работать на постоянной, непыльной работёнке. Наши предложения-просьбы снять нас на работу двоих, когда работодателю достаточно было и одного работника, вызывало у них недоумение. И они просто приглашали кого-нибудь другого.
Иногда, сыны Давида, предоставив нам работу, на правах благодетелей, запросто расспрашивали нас о национальной принадлежности и вероисповедании. В зависимости от обстоятельств и настроения, я объявлял себя русским туристом или заблудшим евреем, прибывшим в Америку для изучения родного языка и религии. А иногда, - немцем-разведчиком-реваншистом. Наши работодатели относились к анкетным данным случайных работников вполне серьёзно, особенно при оценке труда и расчёте.
Приглашение на бизнес-собрание, которое нам вручил на улице случайный Мойша, начинало обретать для нас всё большую значимость. Уж очень хотелось открыть для себя на этом собрании какие-нибудь приемлемые способы зарабатывания средств.
В назначенный день (это было воскресенье) мы отправились в Нью-Йорк. По указанному в записке адресу, располагалась роскошная гостиница Marriott, на Бродвэе. Поток въезжающих и выезжающих в отель был непрерывным. Несколько дверей с разных сторон, впускали и выпускали гостей без видимого контроля. Мы вошли и спросили дежурных: где проходит собрание. Те посоветовали нам ознакомиться с информацией о времени и месте всех мероприятий, происходящих в отеле сегодня или в ближайшие дни. Но мы знали лишь имя и национально-религиозную принадлежность человека, пригласившего нас. На информационном табло о Мойше в шляпе не упоминалось. Мы выбрали конференцию дистрибьюторов какой-то фирмы, время проведения которой точно совпадало с указанным в записке. Прозрачные лифты, бесшумно и быстро скользящие вверх-вниз, оказались доступными, их было достаточно, и нам не пришлось ожидать. Подъём на таком лифте, из которого можно обозревать интерьер отеля, доставил нам удовольствие. На какое-то время, мы впали в глубокое детство и в этом состоянии прокатились до упора вверх. Затем, частично удовлетворив свое любопытство, мы спустились на нужный нам этаж. Выйдя из лифта, решили пройтись и оглядеться вокруг. В просторном холле этажа мы нашли барские туалеты и удобные кресла, в которых можно комфортно посидеть и отдохнуть в качестве гостя, проживающего здесь. Обойдя и осмотрев все доступные места, мы вспомнили, что прибыли сюда с целью заполучить новую, достойную работу.
Найти зал, где происходило мероприятие, оказалось нетрудно по активной подготовительной суете. Без нас не начинали.
На входе в зал барышня из команды обслуживающего персонала встретила нас своей ослепительной служебной улыбкой и автоматически спросила: чем может нам помочь? Мы озадачили ее вопросом о Мойше в сюртуке и шляпе. Она рекомендовала обратиться к дежурным, принимающим гостей и раздающим всякую информацию. К нашему удивлению, первая же дама, к которой я обратился, провела нас к нашему случайному знакомому, который выделялся среди всех своей ортодоксальной внешностью. Мы были приятно удивлены, что спустя несколько дней, он узнал нас без видимых усилий. Мойша поблагодарил за проявленный интерес к приглашению и ввёл нас в курс дела.
Он объяснил, что сегодня мы сможем здесь услышать на любом, приемлемом для нас языке, чем и как зарабатывают дистрибьюторы фирмы Herbolife. На наши расспросы, что и как много, необходимо реализовывать, и как за это будут платить, он просто указал на свободные места в зале. Услужливо показал, как пользоваться наушниками, если нужен перевод с американского, вручил порцию рекламных проспектов, и отечески рекомендовал внимательно послушать доклады их ветеранов. Всё вокруг: и место, и техническое обеспечение, и гости - говорило о том, что у организаторов мероприятия дела идут успешно.
Выступления лидеров дистрибьюторского движения откровенно сводились к хвастовству своими коммерческими успехами. Грубо говоря, каждый выступающий рассказывал: каким он был больным и бедным до того, как узнал о чудодейственном продукте. И каким богатым и здоровым он стал теперь, благодаря ежедневному употреблению пищевых добавок и распространению их.
Если верить некоторым выступающим, то они питаются исключительно этим продуктом и становятся день ото дня моложе! Выступающие, как-то неестественно подробно и громко докладывали о своих прогрессирующих доходах, которые приносит дистрибьюторская деятельность. Некоторые рассказали собравшимся, как этот продукт в корне изменил их личную и профессиональную жизнь. Они, якобы, оставили то, чем занимались многие годы и решили полностью посвятить себя этому новому полезному и супер доходному делу.
Коротко говоря, Herbolife  - это их единственный продукт питания, это источник их здоровья и материального благополучия!
А собрались они здесь, потому, что того же желают и другим. Для этого рекомендовалось обращаться в перерывах за консультацией, и они введут всех желающих в новую жизнь.
Когда объявили перерыв, в зале уже появились вербовочные пункты. Здесь можно было оформить своё вступление в ряды здоровых и богатых. В беседе с отдельными агитаторами меня коробило их явно наигранное благополучие. Некоторые играли эту роль настолько неловко, что было искренне жаль их. Уж слишком вульгарно смотрелось шоу выступающего, который прерывал свой доклад приёмом пилюль. Возможно, они неплохие люди, и действительно обрели своё счастье благодаря этому чудо продукту, но меня они не убедили.
Условием вступления в их счастливые ряды, было обязательное приобретение первой порции продукта и заключение контракта на последующие регулярные закупки. Вступительная закупка оценивалась в долларов 60, что послужило последней каплей в наше переполненное сомнениями и вопросами сознание.
Решение было принято в пользу бананов, которые продавались в Бруклине на каждом углу по 25-30 центов за фунт (454 гр.).
Из всего увиденного на этом собрании, больше всего мне понравился отель Marriott, с лифтами, туалетами и диванами на этажах. Я благодарно запомнил это место и впоследствии часто пользовался гостеприимной пропускной системой отеля, когда разгуливал по Нью-Йорку.
На Бродвэй мы вышли с познаниями о сомнительном продукте Herbolife. Но без новой работы. Без каких-либо конкретных целей мы зашли в другой отель на 8-й авеню. Там нас встретил хронически улыбающийся Онода и заявил, что наш визит - явление не случайное, а результат его неустанных молитв. Оказалось, мы прибыли своевременно. Онода усадил нас в такси и повез на 43-ю улицу, где в этот день, по расписанию, шла воскресная служба.
Это оказалось ещё одно место в центре Нью-Йорка, принадлежащее Церкви Единения. Старое, помпезное здание номер 4 на West 43 St. На первом этаже располагался зал для собраний и служб, а на втором этаже просторная, подобно кафе, комната для отдыха. На стенах развешаны стенды с множеством цветных фотографий, демонстрирующих счастье и гармонию в жизни братьев и сестёр.
Но сначала, по рекомендации наставников, мы должны были вернуться на первый этаж, где начиналась воскресная служба.
Народу прибыло немало. Это были люди различных возрастов и национальностей. Среди них преобладали представители Кореи. Двое случайных, новеньких, русских братцев в шортиках вызывали естественное любопытство. Онода неутомимо представлял всем новых воспитанников из Украины. Вопросы, сыпавшиеся на нас, можно было свести к одному: с нами ли вы, ребята? Нравится ли вам у нас? Понятно ли вам, что это единственно верный путь?
Я уклончиво отвечал, что это очень интересно и мне по душе братские взаимоотношения. Покажите этому несовершенному миру, как следует людям жить!
К началу службы многие уже знали о нас. Весть об экзотических братьях из Украины быстро распространилась и отразилась на повестке дня.
Служба началась с торжественного объявления о вступлении в братство Церкви Единения двух русских туристов. Для полного представления, нам предложили встать на всеобщее обозрение. А по окончанию вводной речи председательствующего, попросили коротко доложить о себе.
Моя короткая речь о себе и земляке сводилась к тому, как я узнал о прогрессивном, религиозном движении Муна. Ещё у себя на родине решил познакомиться поближе с этими удивительными людьми и их принципами. Поэтому, я сейчас здесь и весь в внимание…
Реакция присутствующих была одобрительной. Я уселся на свое место. Рядом сидящие братья и сестры, поощрительно похлопали меня по плечу, выражая свою благодарность за теплые слова об их семье.
Во время службы, насколько я смог понять, говорилось о безобразиях, творящихся в Америке и во всем мире, о любви к Богу и ближнему. О неоценимом вкладе в эту всеобщую мировую любовь преподобного Отца Мун Сон-Мена.
Из опыта посещений подобных собраний, я знал, что любое утверждение обсуждению не подлежит. Дискуссии исключены. Торги неуместны.
Поэтому, я не очень-то утруждал себя вниманием к выступающим, а просто разглядывал присутствующих, думая о своем.
В конце службы сделали объявление о мероприятиях на ближайшие дни. В проходах между рядами появились сборщики пожертвований. Во всякой общественной или государственной организации, какими бы принципами и целями они не торговали, функция - сбор налогов, взносов и пожертвований, - остается неотъемлемой.
Когда сборщик средств на поддержание и развитие Всеобщей Любви приблизился к нам, я достал из кармана своих шортов горстку мелочи, прихватив на ощупь и увесистый металлический рубль с профилем вождя мирового пролетариата. Мой вклад в братскую казну с убедительным грохотом (благодаря рублю - 100 лет со дня рождения В.И.Ленина) провалился в коробку с долларами. Рядом сидящие, в очередной раз отметили мой шумный вклад в Идею.
- Really, good man with an open heart! - похвалили меня рядом сидящие братья.
- Yes, I am, - подумал я.
По окончанию службы, все были приглашены на второй этаж, в комнату отдыха. Число желающих познакомиться и услышать наши впечатления - росло. Нас окружали улыбчивые, внешне благополучные граждане. Любой из них мог бы оказать нам содействие в подыскании необходимой постоянной работы. Но все они были склоны говорить лишь о мудрой идее, изучению которой нам рекомендовали посвятить себя полностью.
Онода по-хозяйски регулировал поток собратьев, желающих поговорить с его подопечными. Он, своевременно и тактично, отшивал излишне назойливых и, по возможности, пресекал всякие разговоры о делах конкретных и насущных.
Многие, с кем я познакомился, производили впечатление вполне здравомыслящих, образованных людей. Когда спрашивали меня о том, что я думаю о религиозной доктрине, я отвечал, что в условиях одной Единственно Верной Идеи уже жил. И знаю, к чему все это сводится. Теперь у меня хроническая внутренняя аллергия на всякие проявления авторитаризма.
Но мне всё же советовали познакомиться с Принципами доктрины. Я вежливо обещал.
За столиком образовался круг духовных наставников, которые угощали нас кофе со сливками и настойчиво обращали в свою веру.
Не очень-то убедительные толкования идей Преподобного Муна, в сочетании с угощениями, едва достигали моего притомленного сознания. За чашкой кофе они хотели легко реформировать мировоззрение субъекта, сложившегося и закаленного в условиях тоталитарного режима. Я слушал, ел и гадал: неужели они сами во всё это верят? Или это их работа, обеспечивающая им существование? Некоторые из них живут в номерах гостиницы на 8-й авеню и в других местах, принадлежащих Империи Муна. Работают в хозяйствах с той же принадлежностью. Уж предложили бы что-то конкретное. Тогда можно бы поговорить и о принципах. Сидящие за этим столом хорошо знали о «скромной» транснациональной компании с предприятиями по всему миру.
(Деятельность Мун Сон Мёна и его последователей охватывает разные сферы жизни в том числе и бизнес. Согласно опубликованным в газетах «Washington Post», «Boston Globe» и журнале «The Cult Observer» в 1998—1999 гг материалам расследования, роду Мун принадлежит компания по производству оружия под названием «Кахр Армс». Основатель и владелец фирмы - четвёртый сын Муна — Мун Кукчин (Джастин Мун).
Мун Сон Мён и его последователи являются основателями одного из южнокорейских чеболей — «Группа Тхониль» — концерн по производству цветных металлов «Кориа титаниум», фирма «Ильхва», производящая пищевые продукты и медикаменты, строительная фирма «Ильсон дженерал констракшн», туристическое агентство «Сеил Тревел» и «Гоу Уорлд».)
За неделю своего пребывания в этой стране, только в NYC я посетил два объекта, принадлежащих Семье. С их то масштабами коммерческой деятельности, одергивать меня по поводу моего вульгарного материализма и призывать к духовности…
За другими столиками посиживало немало молодых людей. Многие из них прилежно корпели над какими-то конспектами. Нетрудно было догадаться, что они изучали. Другие, несли дежурство, поддерживали порядок и обслуживали старших братьев. Субординация в братских отношениях была очевидной: это заметил бы даже человек, никогда не служивший в армии.
Я догадывался о мотивах молодых людей, добровольно служащих в этой Армии Любви. Нетрудно понять преданность и рвение молодёжи, попавших сюда из неблагополучных стран. Они стали членами большой семьи, им предоставили стол и кров в центре Нью-Йорка и смысл жизни, выраженный в сумбурных принципах, которые они должны прилежно изучать в свободное от бесплатных работ время. Но я не думаю, что все эти ребятки настолько наивны, чтобы искренне верить в идею о Новом Мессии в лице корейского босса. Возможно, многие из них догадывались о нехилых доходах Империи, извлекаемых с помощью их бесплатного труда. Тем не менее, молодёжи здесь было много, из разных стран, и для них это служило единственным прибежищем в жизни. Если бы наставники предоставили мне возможность выступить перед рядовым составом, я бы обратился ко всем с призывом сделать хотя бы попытку самостоятельно выжить в реальной жизни. Ну, хотя бы любопытства ради, познакомиться с происходящим вокруг… Мало ли других идей и религий. Сдаться на всю оставшуюся жизнь и жить по семейному уставу - дело простое и невесёлое.
Когда наши наставники притомились от безрезультатной миссионерской деятельности и все, вдруг, вспомнили, что пора куда-то спешить, нас провели в соседний зал, где размещалась видеотека.
Это был специально оборудованный класс с отдельными секциями, в каждой из которых вмонтирован монитор и видеоплеер с наушниками. Нам показали, как всем этим пользоваться, взяли у дежуривших в архиве корейских девушек кассету и засадили на просмотр. Уходя, наставники выразили надежду, что мы останемся в Семье и начнём, наконец, изучать Принципы всерьёз и надолго.
Видеокассета содержала репортаж о визите Преподобного Мун Сон-Мена в Россию. События происходили в Москве, в период перестроечной истерии. Я подумал про себя, что кто-то из горбачёвской команды, а возможно и он сам, получили жирный куш от Нового Мессии за предоставление ему просторного поля деятельности на территории СССР.
Оставив улыбающегося Папу на Красной площади, я оторвался от экрана и решил оглядеться вокруг. Приблизился к сёстрам в архиве видеотеки и заговорил с ними о жизни. На все мои вопросы: как им здесь живется, мне не удалось получить ни единого толкового ответа. Они дружелюбно улыбались и тарахтели о том, как они счастливы. Впечатление такое, будто разговариваешь с заводными куклами. Не ответили ни на один мой вопрос, хотя мы о чём-то и разговаривали. Я хотел спросить: не пробовали ли они пожить самостоятельно, например, предложить себя на панеле. Но не посоветовал им такого. И не поверил, что они счастливы здесь. Единственно полезное, что я узнал от них, так это о выезде на пикник в Центральный парк. Мы выяснили, что если подойдём сюда сегодня к четырем часам, то сможем отправиться в составе группы, в парк, где будут праздновать именины нескольких братьев и сестёр.
Это уже было что-то конкретное. Мы выработали программу на сегодняшний день: сейчас на свежий воздух и активная, познавательная прогулка по улицам и авеню, а к четырём - на именины, к столу.
После несколько часовой отсидки в условиях искусственной всеобщей любви, нью-йоркский уличный коктейль индивидуализма и назойливости, холодного расчёта и массового идиотизма, богатого блеска и чёрной нищеты, воспринимался как бальзам на душу! После непрерывных лекций о Боге, кажется, что сам Бог давно махнул рукой на этот город, оставил его как образец реальной человеческой жизни, со всеми её изъянами. Здесь достаточно правил уличного движения и прочих законов со сворой адвокатов. А в качестве уличного Бога - полицейский с дубинкой. И с песней по жизни! Безымянные, пронумерованные улицы с буквенным дополнением, определяющим направление (E, W, S, N, то бишь, Восток, Запад, Юг, Север) и авеню. Кто-то раздаёт рекламные листовки, которые тут же опускаются в ближайшую мусорную корзину. Бригада очень чёрных ораторов регулярно, в людных местах проводит митинги с применением мегафона и с участием охранной дружины с дубинками. Насколько можно было понять из их транспарантов, они заявляли, что они тоже… евреи и такие же полноценные сыны Давида… только другого цвета. Эти не обременяли себя традиционными внешними атрибутами, присущими ортодоксальным хасидам. Они были одеты как обычные уличные охламоны, но украшали себя шестиконечными звёздами. Их шумные заявления не привлекали особого внимания. Так себе, несколько любопытных туристов приостановятся, пытаясь понять: о чём это они… и проходят далее.
К месту сбора на именины мы прибыли строго вовремя. У входа начали собираться молодые люди, многих из них я не видел на сегодняшней службе, но с некоторыми уже успел шапочно познакомиться. Среди них было немало представителей Центральной и Южной Америки.
Подъехали два пассажирских микроавтобуса: мы погрузили туда продукты и прочие удобства для утренника на природе. Расселись по автобусам и поехали. Спустя минут десять были уже в Центральном парке.
В это время, в воскресный день в парке - людно. Полно гуляющих, катающихся на велосипедах и роликовых коньках.
Территория Центрального парка - огромная: всё за один день не обойти. Когда мы шагали по парку, наша делегация необычно выделялась: и тем, что мы тащили с собой всякие ёмкости с продовольствием, и своим интернациональным составом.
Мы вышли на просторную травяную поляну, которая, подобно пастбищу, была усеяна лежащими, сидящими, пьющими, жующими, спящими, загорающими на солнышке, играющими в мяч, фризби и бадминтон, молодыми и старыми, белыми и черными, трезвыми и нетрезвыми людьми. Это был неофициальный, но реальный праздник.
Наши организаторы выбрали место в стороне от массового отдыха и стали раскладываться. Расстелили скатерть-самобранку: запасы продуктов, фруктов и безалкогольных напитков оказались солидными.
Затем расселись вокруг, и началось чествование именинников, подношение подарков, благодарение общему Папе, и, наконец, поедание всего привезённого.
Место было чудное, обстановка - благоприятная. Участники заговорили между собой на своих языках.
В компании выделялись лидеры братства. Они неутомимо поддерживали атмосферу любви и гармонии. Вожаки считали необходимым - вовремя рассказать весёлую историю или предложить спеть песню, проявляли свою заботу о ближнем, даже если тот не нуждался в таковой.
Не знаю, может быть, они хорошие люди, а я ненормальный, нелюдь. Но, по-моему, они только мешали отдыхать, то бишь, постоянно не давали людям быть самими собой. Эти массовики-затейники и воспитатели воссоздавали комсомольско-пионерский лагерь в Центральном парке Нью-Йорка.
Когда наелись, братья и сёстры лениво растянулись на травке, праздно беседуя о своём. Мой земляк постоянно жаловался, как ему ужасно хочется покурить, но устав наших товарищей категорически исключал подобные извращения. Я предложил ему удалиться якобы для посещения туалета. Так он и поступил.
Тем временем, я разговорился с одной парой, ожидающей папиного благословения, Он - американец и уже активный член Семьи. Она - просто полька, абсолютно не владеющая английским языком, но желающая заполучить американскую прописку. Короче, любовь у них.
Мне не удавалось порасспросить их хорошенько, так как вожаки постоянно затевали хоровые песнопения. Шумноватое собрание привлекло внимание посторонних. К нашему безгрешному коллективу стали подползать служители мелкого бизнеса со своим ненавязчивым сервисом. Какой-то бродячий фотограф предложил запечатлеть наши именины сердца, но ему дали понять, что здесь есть несколько своих фотографов.
Чёрные, конкурирующие между собой, коробейники, тихонько спросили, не нужно ли нам доставить холодного пива или других, веселящих душу средств? Но наши комсорги отшили их прочь. Воспользовались лишь услугами жуков-санитаров, которые испросили разрешения на сбор пустых жестяных банок и прочего утиля. Свернув скатерть, и убрав после себя, наши запевалы притащили из микроавтобуса приспособления для дворового волейбола. Мы поняли, что следующим мероприятием запланированы - игры с мячом. Все это я уже проходил дома. Вечерело. Самое время распрощаться, но нас уже поделили на команды, установили сетку и объявили соревнования по волейболу. Заявить о нашем отбытии в этот момент, было бы просто преступлением. Пришлось поиграть с ними в мячик.
Отдав должное гостеприимным хозяевам, мы, сославшись на время и далёкий путь в Бруклин, тихонько отбыли.
В это время народ расползался из Центрального парка. Воскресенье заканчивалось, планы на понедельник - безрадостны. Вечерний Нью-Йорк в районе парка, положительно, отвлекал от завтрашних грустных перспектив. Я начинал понимать этих уличных бродяг, проституток, зазывал, ошивающихся здесь без определенных целей. Им это нравилось больше, чем надрываться на паршивых работах за 5-6 долларов в час.
Снова метро. Правила проезда, согласно которым мне приходилось по несколько раз на день покупать бронзовую шайбу за доллар с четвертью, ощутимо опустошали меня. Акробатические трюки, чёрных пассажиров, ловко преодолевавших препятствия, установленные на проходе к платформам, начинали вызывать у меня восхищение и одобрение.
 Кто не может перепрыгнуть через барьер, пусть покупает жетон и проходит через вертушку. А кто может скакнуть и не ленится проделать это - для тех проезд бесплатный. Я так не мог. Поэтому, продолжал тупо-послушно покупать проездные жетоны на последние деньги.
Также просто они решают и проблему, связанную с отсутствием туалетов на станциях метро. Если в ожидании поезда нужда поприжала, то чёрные ребята себя не насилуют, оправляют свою естественную нужду на перроне.
На следующее утро - снова на панель. Неоднократные попытки подрядиться на работу вдвоем, заканчивались пустыми переговорами и тем, что брали кого-то другого. Наконец, очередное предложение… И снова лишь для одного работника, и желательно, хоть чуть говорящего. Посовещавшись с товарищем, мы решили расстаться. И я поспешил нырнуть в салон длинного автомобиля Station Vagon.
Эти легковые автомобили-фургоны широко применялись в мелком бизнесе. Благодаря их вместимости, они использовались во всех хозяйственных случаях.
Моему нанимателю нужен был подсобник для хозяйственных работ в школе, в связи с предстоящими там массовыми мероприятиями. Я не совсем его понял, то ли надо было подготовиться к шабашу в будущую субботу, то ли к свадьбе. Впрочем, неважно.
Он обещал мне сносную подсобную работёнку на пару дней и шесть долларов в час.
По дороге мы разговорились. Работодатель оказался родом из Израиля, живёт в Бруклине уже давно, работает в школе завхозом. У него свои работодатели - хозяева школы. С их согласия он и подрядил себе временного помощника для выполнения срочных экстренных работ.
По дороге в школу, мы заехали на склад, торгующий строительными материалами, и прикупили там несколько листов фанеры и деревянных брусьев. Все это погрузили в багажник фургона, откинув спинки задних сидений.
Школа оказалась старым огромным зданием в районе Williamsburg. Как и все в этом районе, она содержалась в определенных национальных и религиозных традициях. Какие-либо инородные явления здесь возможны лишь как временное исключение, в связи с производственной необходимостью. В этой школе, кроме меня, оказались двое чёрных подсобных работников, да несколько польских женщин, работающих в школьной столовой. Все остальные - были ярко выраженными ортодоксальными хасидами.
С завхозом мы быстро нашли общий язык. Он с интересом расспрашивал меня, недавно прибывшего из развалившегося Союза. И на мои вопросы об Израиле тоже охотно отвечал. В отношении же своей религиозности он дал мне понять, что материальная жизнь диктует и приходится выживать по правилам, не им писаным. Советовал мне: в школе не касаться этой темы с кем попало.
Школа для девочек. По утрам их привозили на специальных, жёлтых автобусах. Не все девочки могли самостоятельно выйти из автобуса и забежать по ступенькам в школу. На каждый автобус приходилось по несколько врожденных инвалида, которых транспортировали на инвалидных колясках.
 Такое количество детей-инвалидов мне показалось неслучайным. Генетические издержки упрямых национальных и религиозно-идеологических принципов.
В это же время, трудоспособная жертва иной, атеистической идеологии (к тому же - несостоявшийся космонавт), уже вспотевшая, тягала листы фанеры из машины в школу.
Сам процесс моего трудового участие в школе для еврейских девочек ничего интересного не представлял. А вот школа была специфическая. В ней имелась огромная столовая с несколькими десятками длинных армейских столов. Везде плакаты на нечитаемом языке, но по их форме нетрудно было догадаться о содержании. Все они, вероятно, о каком-нибудь Единственно Верном и Вечно Живом Учении. После разгрузки фанеры и прочего строительного материала, мы зашли с бригадиром в какую-то каптерку, забитую всяким агитационным хламом, и он, понося совсем нерелигиозной бранью беспорядок в кладовке, стал рыться в поисках нужного плаката. Здесь я ничем помочь ему не мог. Он откопал какой-то рулон, развернул метра полтора, прочитал начертанный на нём отрывок Учения, выругался и призвал меня к поиску ещё двух-трёх таких же рулонов, так как найденный кусок был лишь одной из составных частей необходимого. Роясь в пыльных залежах плакатов и транспарантов, я хохмил о том, что независимо от общей биологии и различной идеологии, в любой советской школе также есть такие каптёрки с идеологическим хламом, который каждый год вытаскивают, отряхивают от пыли и выставляют на самые видные места. А по окончанию праздника, всё это обратно сбрасывают в кучу в каком-нибудь подвальном помещении, до следующего торжества. Особенно забавным бригадиру показалось то, что в советских школах много таких же плакатов, но о том, что Бога - нет. И всякая религия - опиум для народа. Последнее замечание о народе вызвало у него особый интерес.
Отыскав все три рулона, три составные части, мы перетащили их в столовую, где и развесили, превратив оную в место не просто для приёма пищи.
Пока мы обеспечивали пищу духовную, польские коллеги ловко накрывали армейские столы полиэтиленовыми скатертями.
Когда все было готово к завтраку, после обычного звонка, на перерыв из классов шумно повалили дети и заполнили столовую. Процедура приёма пищи проходила строго по уставу. Из громкоговорителей завопила молитва, которую нестройным хором повторяли школьницы. Завтрак проходил ужасно шумно, молитвы проигрывались до окончания трапезы. Содержание песнопения мне было абсолютно непонятно, всё звучало отталкивающе громко и по-восточному занудно. Такое звуковое сопровождение никак не могло содействовать приятному аппетиту. Возможно, по этой причине почти все продукты, кроме фруктов, остались едва тронутыми. Молитва отгремела, воспитатели дали команду, и девочки шумно покинули столовую.
Пока мы с бригадиром мастерили из фанеры заградительные щиты для перекрытия входов в школьные коридоры и на другие этажи, польские работницы столовой лихо сворачивали одноразовые скатерти вместе с оставшимися завтраками. С каждого стола снимался огромный, мешкообразный сэндвич в пластике. Средний такой сэндвич на выброс, содержал в себе несколько батонов свежего нарезанного хлеба, несколько открытых и едва тронутых пакетов молока, остатки сыра и масла. Этот продуктовый сверток упаковывался в большой чёрный пластиковый мешок для мусора и оставлялся в проходе между столами. Когда все остатки завтрака были убраны со столов, гориллообразный чёрный работник завязывал эти мешки и грузил их на тележку. Все это он вывозил на улицу и сваливал в кучу.
Спустя несколько часов, в том же порядке и с таким же шумом проходил обед. После обеда этому работнику-негру приходилось вывозить из столовой в двое больше. На улице, в стороне от центрального входа в школу, у проезжей части, тротуар был завален огромной кучей из чёрных пластиковых мешков с продуктами. А во второй половине дня подъезжала мусорная машина, и работники ловко забрасывали их в утробу своего специального грузовика. На тротуаре становилось пусто и чисто. До следующего завтрака. И так каждый школьный день.
Время от времени, мы устраивали себе короткие перерывы с кофе (coffee-break). Местом для этих кофейных перекуров служила подсобная комната в столовой. Польские работницы общепита щедро угощали нас кофе с бутербродами и болтовней. В разговоре с ними я выразил свое удивление по поводу такого варварского отношения к продуктам питания, словно это - непотребный мусор. На моё замечание, польские коллежанки чуть ли не хором спросили меня: как давно я в Америке? Когда они услышали, что я здесь всего лишь вторую неделю, они наперебой стали уверять меня, что я ещё повидаю немало подобного в отношении продуктов. Из их комментариев следовало, что в этой стране понятие о грехе несколько иное. Если это легально и доходно, то таковое не может быть грехом. Доходный бизнес - свят и уважаем!
Наш бригадир поинтересовался: о чём это мы щебечем на своем языке, да так оживлённо. Одна из полек, говорящая по-английски, ответила ему, что новый работник имеет некоторые замечания по поводу организации труда и рационального использования продовольствия. Завхоз пожелал услышать постороннее мнение о его школьном хозяйстве.
- Выбрасывать ежедневно такую массу качественных продуктов - это просто грех. Когда на улицах столько неприкаянных бездомных, - осторожно высказал я свои впечатления об их расточительном отношении к продовольствию.
- И что же ты предлагаешь нам предпринять с нашими продуктами или бездомными? - спросил меня завхоз.
- Я думаю, вам следует как-то подрегулировать порции продуктов, чтобы меньше оставалось отходов. Или что-то делать с остатками продуктов, пригодных к употреблению. Например, организовать раздачу этих продуктов нуждающимся людям. Я полагаю, что если ваша школа станет известна, как место, где можно бесплатно получить хлеб, молоко, сыр и масло, то найдётся немало людей, которые с благодарностью воспользуются вашей помощью. Может быть, это будет несколько хлопотнее, чем просто сваливать всё со столов в мешки и выбрасывать, но это было бы разумней, - изложил я свое предложение.
 Судя по реакции завхоза, его лишь забавляло мнение недавно прибывшего русского атеиста, ничего не смыслящего в элементарном бизнесе, и вообще, не знающего Америку. Он добродушно, по-отечески стал лечить меня:
- Послушай меня, парень, проблема, о которой ты говоришь, заключается лишь в том, что ты смотришь на это продовольствие глазами русского. Ты видишь в этих продуктах гораздо большую ценность, нежели время и рабочая сила. Все продукты оплачены, порции для детей вполне нормальны и согласованы с родителями. Нет никакой необходимости урезать их. А заниматься отборкой, сортировкой, упаковкой и раздачей продовольственных остатков дважды в день!.. Помилуй! Сколько же ещё работников для этого понадобится, и кто будет оплачивать их труд?! А раздавать-то ты хочешь бесплатно. И какая во всем этом необходимость? Ты повидал где-то на улице бездомных и решил, что они нуждаются в помощи. Да всё, что им надо для нормального существования, они могут заработать себе, но они просто не хотят этим заниматься. Так почему кто-то должен ломать голову над этими проблемами, тратить деньги и время, что бы их покормить? Ты в этой стране всего неделю. Наверняка, у тебя нет тех прав, которые имеют те бездомные граждане, о которых ты печёшься. Но ты ведь не бездомный и не попрошайничаешь на улицах. Ты прилетел в чужую для тебя страну всего несколько дней назад и уже арендовал какое-то жильё, пытаешься зарабатывать на жизнь. Сейчас ты здесь работаешь за шесть долларов в час, завтра найдешь что-то лучше - и это действия нормального человека. Ты сам видишь, что даже такая простая работа обеспечивает тебе нормальное существование, и ты не нуждаешься в продовольственной помощи. Кстати, все, кто здесь работают, и ты также, могут брать себе сколько угодно из тех продуктов, которые ты предлагаешь раздавать бездомным. Ваше дело: выполнять свою работу, за которую вам платят. Вот и всё, перерыв окончен, - закрыл тему бригадир.
Польки подмигнули мне, мол, мы же говорили тебе, - это бесполезно. Они даже гордятся тем, что могут выбрасывать продукты. Дикари!
Да уж, аргументы его справедливы, но так переводить продовольствие - тоже не дело. В Голландии с сельхозпродуктами - все в порядке, но там вряд ли встретишь подобное варварство.
В конце дня бригадир провёл планёрку и предложил мне продолжить наше сотрудничество ещё на пару дней, а также пожелал привлечь к этой работе дополнительного подсобника. Не для сортировки и раздачи остатков продуктов, конечно. Я пообещал ему содействие в решении кадрового вопроса.
На следующее утро мы прибыли в школу с земляком. И весь день таскали с места на место столы и скамейки, готовили место для свадьбы-шабаша.
Завтрак и обед со всеми молитвами и выбросом продуктов прошли как обычно. Только на этот раз, мы щедро загрузились продовольствием, и тем самым, поубавили свои расходы и степень греховности наших работодателей.
Моему товарищу понравились кофейные перерывы, он регулярно просил меня напоминать бригадиру, что уже пора бы объявить перерыв.
Наш бригадир сам пребывал в непосредственном подчинении у пузатого бородатого школьного раввина. Тот заправлял трудовым процессом с оглядкой на своего босса и заметно беспокоился о своевременном окончании всех подготовительных работ. Вскоре школу стали посещать их религиозные соратники. Они важно осматривали место проведения торжества, делали какие-то замечания нашему бригадиру и уходили. После чего, нам приходилось, по команде бригадира, снова что-то доделывать или переделывать.
Наконец, всё было готово - и школу начали заполнять люди, наряженные в чёрные сюртуки и шляпы (фетровые и меховые). Судя по количеству гостей, мероприятие намечалось грандиозное. Мы почувствовали себя чужими на этом празднике-шабаше. Нам захотелось поскорее получить расчёт и удалиться восвояси.
Бригадир представил раввину Карабасу учётные записки о нашем рабочем времени и прокомментировал условия нашего труда. Тот, выслушав завхоза, достал из внутреннего кармана своего сюртука калькулятор и вычислил приговор. Затем вытащил из заначки пачку наличных, кряхтя и бубня о чём-то, отслюнявил нужную сумму… И выдал. С этого момента он забыл о нас. Бригадир выдал каждому из нас чётко начисленное, поблагодарил за помощь и просил оставить наш телефон, на всякий хозяйственный случай. Мы удивили его, ответив, что у нас нет домашнего телефона. На этом, стороны, взаимно удовлетворенные, расстались.
В тот день, когда мы расстались с земляком на панели, и я один уехал в школу, он позднее подрядился на пару часов работы в бригаде себе подобных соотечественников. Из случайных производственных отношений он почерпнул, кроме денежного вознаграждения, опыт в организации труда и прочую полезную информацию. Мой земляк чётко усвоил, что работодатель обязан предоставлять работникам регулярные, оплачиваемые перерывы для отдыха.
Начиная со следующего дня, в школе, он настаивал на применении его пролетарского опыта и назидательно напоминал мне о должных, оплачиваемых перерывах. Когда ему хотелось курить, он считал, что я должен оповещать об этом работодателя. Я так не думал. Меня упрекали. Возникал напряг.
Кроме этого, кто-то из временных сотрудников дал ему адрес некой-то тёти Изи, которая, якобы, за умеренное вознаграждение, может пристроить на постоянную работу. Тоже – полезная информация.
Решили посетить благодетельницу Изю в ближайшее время и сделать заявки на подыскание нам достойных должностей.
Снова тот же район Вильямсбург. Обычный старый трехэтажный дом. Странно открытые двери парадной. Нужная нам квартира располагалась на третьем этаже. На наш звонок, двери открыли сразу и без каких-либо вопросов впустили нас. Обычная жилая квартира была превращена в контору. Польский народ плотно заполнил пространство домашней фирмы по трудоустройству туристов. Один из таких клиентов, крайний в очереди на приём, но ближний к двери, впустил нас в квартиру-офис. Мы стали крайними и дежурными по входной двери. Спросили, как бы нам повидать тётю Изю, и в ответ нам пропшекали, что здесь все хотят Изю.
Посреди комнаты, в окружении ожидающих клиентов, за столом с двумя телефонами заседала неряшливого вида пожилая тётя. Её телефоны постоянно звонили. Она отвечала на звонки и вела переговоры на каком-то немецко-подобном языке. Бегло записывала полученную информацию и, не прерывая связи с другой стороной, обращалась ко всем присутствующим с предложением о подряде: "Маю працю для пани, клининг апартаментов, пять долярив на годыну:" Присутствующие паночки выясняли между собой: кому это предложение пасуе. Выдвигался кандидат, и тётя Изя отвечала по телефону о скором прибытии работницы. Кандидату она объявляла цену за эту путевку и, после непродолжительных торгов, получив мелкую оплату за услугу, вручала клиентке адрес, инструкции и прочие ценные указания (ЦУ). Телефон непрерывно звонит, и она принимает новую заявку на работника. Кто-то отправляется на работу, другие приходят и занимают очередь. Телефоны снова звонят. Изя отвечает и отправляет следующего, получив с него оплату за свои услуги.
Вычислив момент между звонками, мы заявили хозяйке, что у нас к ней особый заказ - пристроиться на работу в летние лагеря. Изя ответила, что таковое возможно. Нам следует прозвонить ей или подойти сюда через пару дней за конкретным ответом. Тут же предупредила нас, что стоит такая путёвка в летний лагерь труда и отдыха долларов 50 с каждого кандидата. На этом и расстались. Мы с облегчением оставили душный польско-еврейский центр занятости, и пошли гулять, считая себя трудоустроенными на ближайшие два-три месяца.
 Как и договаривались, спустя два дня мы позвонили тёте Изе и поинтересовались об исполнении нашей заявки. Та ответила, что в понедельник утром необходимо прибыть к ней, готовыми к отправке и труду. То бишь, иметь при себе необходимые вещи и по 50 долларов для неё. Коротко она сообщила, что работа предполагается в летнем лагере для детей, где-то в глубинке штата Нью-Йорк, на всё лето. Оплата - 220 долларов за шестидневную рабочую неделю. Жильё и питание предоставляется по месту отбывания срока. Мы обещали быть готовыми.
Возник вопрос о нашем арендованном на месяц жилье. Если мы отбываем, как планируем, в лагерь, тогда у нас остается оплаченное и неиспользованное жильё почти за две недели. Объяснять хозяину о своем переезде с надеждой, что он вернет остаток арендной платы - это просто смешно. Решили подыскать на наше место другого арендатора и, таким образом, получить компенсацию за оставшиеся две недели.
Подъехали на панель. Среди ожидающих трудовых резервов, мы объявили о сдаваемой в рент изолированной однокомнатной квартире с мебелью. На наше предложение отозвались двое ребят из Одессы и пожелали осмотреть жильё. Они оказались со своим транспортом. И мы сразу же и отправились. По дороге выяснилось, что квартира нужна одному из них, там предполагается семья с маленьким ребенком. Стало ясно, что предлагаемая берлога ему не подойдет. На месте, в процессе смотрин, так оно и оказалось.  Махнули рукой на эту затею и решили просто сообщить хозяину о своём досрочном отбытии. Сделал я это через соседа Эрика, который, выслушав мою новость, обещал всё объяснить хозяину дома.
В назначенный день и время, прихватив туристические пожитки, мы прибыли к Изе. Та рапортовала, что наш будущий босс уже в пути и скоро будет здесь, чтобы забрать нас в лагерь. Просила приготовить по 50 долларов и ожидать. Кроме этого, она представила нам польского паренька, который также поедет с нами. Парень был совсем молодым – школьного возраста - под опекой мамы, которая желала видеть нас, чтобы иметь хоть какое-то представление: с кем отправляет сына.
В разговоре выяснилось, что семья прибыла в Америку из Польши совсем недавно. С английским языком - никак, зато здесь есть родственники. А главное, мамаша убедилась, что её сын будет работать, хоть и с русскими, но вроде бы - не злодеями.
Изя сообщила, что звонил босс и предупредил её о каких-то дорожных, непредвиденных задержках. По этой причине он прибудет несколько позднее. Мы решили выйти, прогуляться. Зашли в ближайшую овощную лавку и, прикупив бананов, вернулись к дому тети Изи. Присели у подъезда.
Когда бананы были съедены, стало скучновато. Рядом, у проезжей части лежал, приготовленный к подборке, бумажно-картонный хлам. Я подобрал белый картонный лист, достал фломастер и стал убивать время бумагомарательством.
Я сочинил письменный упрек Всевышнему. Напомнил, что он совсем позабыл, кто пригвоздил его страдальца сына.
Только я закончил свои стихотворные рекомендации, как у нашего подъезда припарковался микроавтобус. Из него выполз пузатый, бородатый, в шляпе и в очках - настоящий босс летнего лагеря. Предполагаемый начальник лагеря, пыхтя, прошёл мимо и скрылся в подъезде дома. Решили, что это тот, кого мы ждём.
Я выставил стихотворное письменное воззвание на видном месте у входа в подъезд, и мы пошли к тёте Изе. Не ошиблись - это был босс Мойша. Предприимчивые евреи утрясали свои дела на незнакомом нам языке, а мы терпеливо ожидали.
И вдруг, когда стало уже очевидным, что разговор коснулся нашего трудового участия, в квартиру-офис ворвался, пышущий гневом и возмущением, старый ортодокс-талмудист. Одна рука у него была занята традиционным портфелем, вероятно, набитым конспектами по изучению иудейских законов, а в другой руке - моё воззвание. С порога, он брезгливо оглядел всех присутствующих. Затем, размахивая моим рукописным плакатом, вошедший призвал всех присоединиться к его возмущению и принять срочные меры по отлову и наказанию злодея-иноверца.
К моему счастью, он со своей проблемой обратился к тем людям, которых не так просто отвлечь от их шкурных дел. Польские визитеры вообще не поняли, что этому раввину здесь надо: они желали поскорее получить подряд и удалиться. А Изя и Мойша, которым настойчиво совали под нос мое творение, были и без него озабочены неотложными кадровыми вопросами. Они неохотно отвлекались на требование начать расследование.
Мы стояли рядом, с гримасами полного непонимания происходящего. Я, на случай религиозного конфликта, стал поближе к сумке и начал подумывать о путях выхода из возможного кризиса. Глубоко оскорблённый раввин призывал к инквизиции, и уверенно утверждал, что злодей-антисемит где-то здесь, в этом враждебном месте - сборище гоев. Изя и Мойша, не прерывая свои торги, соглашались с воинствующим единоверцем: содеянное нельзя оставлять безнаказанно. Рассеянно обещали посмотреть, что там враги написали… Потом. Может быть. К моей радости, они продолжали решать текущие меркантильные задачи. В тёте Изе я был уверен: она сейчас сделает всё, чтобы контракт состоялся. И если даже кто-то видел, как я писал этот анти талмуд - и меня вычислят, тётя Изя костьми ляжет и потребует моего оправдания и освобождения, чтобы трудоустроить… И получить своё вознаграждение. С закзчика Мойши и с меня.
Тем временем, наш неугомонный гость начал уже ворчать на своих соплеменников, упрекая их в преступном безразличие, меркантильном эгоизме и попустительстве. Вполне естественно, что ортодоксальный иудей, не может испытывать ко всем остальным, неполноценным народам ничего, кроме свирепой ненависти, которая всеми их религиозными учениями возводится в священное достоинство.
Однако его духовные соратники не разделили с ним его чувств. К моему облегчению, он с горечью махнул рукой на этот иммигрантский вертеп, и вышел из конторы, гневно хлопнув дверью.
Изя, избавившись от зануды, поспешила представить нас будущему работодателю. Тот коротко объявил условия труда в его лагере и пригласил всех согласных занять места в микроавтобусе. Перед тем, как выйти из конторы, Изя пожелала получить вознаграждение.
У автобуса, польская мама любвеобильно простилась с сыном. Оставленный плакат-воззвание я с удивлением обнаружил на прежнем месте. Видимо, обиженный равнодушием единоверцев, раввин оставил противную писанину на том же месте, как укор всем, здесь проживающим.
Наконец, мы отбыли. Босс лениво поинтересовался, можно ли с кем-нибудь из нас разговаривать? Я осторожно выразил надежду. Он пожаловался, что ему необходимо найти еще пару работников, и, желательно, сейчас же. Чтобы одним ходом отвезти всех в лагерь и не возвращаться сюда по кадровом вопросу. Я ответил ему, что не знаю никого, кто мог бы прямо сейчас к нам присоединиться. Но можно проехать в одно место, в двух кварталах отсюда, где могут быть люди, заинтересованные в работе. Босс одобрил идею, и я стал показывать ему дорогу.
На перекрёстке Bedford и Lynch, уже под полуденным солнышком, без особых надежд на что-либо интересное, загорали несколько невостребованных работников. Подъехавший к их капкану транспорт вызвал обычную реакцию: автобус обступили и недружным хором выразили свои интересы.
 Поначалу босс устало пытался что-то объяснить им о летнем лагере. Но, не достигнув должного понимания, само отстранился от общения с заблудшими, и попросил нас всё разъяснить им.
Ребята выслушали нас, посовещались на месте и признали предложение интересным. Однако в данный момент, никто из них не мог присоединиться к нам, и съехать из Бруклина на два-три месяца. Всех держали какие-то отношения; арендованное жильё, ежемесячно получаемые пособия и прочее.
Поехали далее. Босс, разморенный и припотевший, лениво пробубнил самому себе, что надо бы заехать ещё в одно место в Бруклине. Медленно продвигаясь из квартала в квартал, он заскучал. Достал из кармана трубку радиотелефона и, управляя одной рукой, набрал номер. Несколько минут он рулил и с кем-то договаривался о трёх недостающих работниках. Затем набрал другой номер, и с некоторым оживлением, иным, подслащенным голосом забубнил, что у него всё нормально, и он надеется вернуться к такому-то часу. Похоже, говорил с женой. Далее ехал молча. Думал о чём-то своём, не замечал ни наших разговоров за спиной, ни своё забытое радио, тихо хрипевшее между двумя станциями.
Подъехали ещё к одному месту в Бруклине. На тротуаре его поджидала компания людей из Средней Азии. Босс вылез из кабины и отошел в сторонку с пожилой женщиной. Пока они перетирали свои дела, остальные обратились к нам. На русском языке с азиатским акцентом, представили нам некого мужичка, будущего члена лагерной бригады. Пожелали нам жить дружно. Мы обещали стараться.
Босс, пыхтя, плюхнулся на своё место за рулем, прибавил громкость хрипящему радио, вероятно, чтобы не слышать наших разговоров, и тронул с места.
Выбравшись из Нью-Йорка, часа два двигались в северо-западном направлении. Проехав через провинциальный городишко Liberty, мы съехали с главной дороги. Стали взбираться в гору по извилистой дороге. Появились самодельные, дощатые указатели, направляющие к летнему лагерю "Camp Rayim". Туда то мы, наконец, и приехали.
Camp Rayim in Parksville, New York 12768.
Припарковался босс около деревянного барака, поделённого на несколько отдельных комнат с отдельными входными дверями. Мы поняли, что здесь и будет наша временная резиденция.
После душной езды, с удовлетворением отметили большое озеро рядом с бараком и свежий лесной воздух. Вероятно, каждый подумал о том, что хорошо бы искупаться, расслабиться.
Босс считал иначе. Пока мы вытаскивали свои сумки из багажника, к нам подъехали на грузовичке двое рабочих американцев и с интересом спросили босса: сколько человек он привез?
Затем, босс призвал наше внимание и представил бригадира, который заведовал всеми хозяйственными работами на территории лагеря. Он пожелал, чтобы сейчас мы выбрали себе комнаты, быстренько обустроились - и через полчаса были готовы к работе.
Между нами работниками говоря, никто из нас не был намерен сегодня работать. Посмотрели в сторону озера - и потащились со своими вещами в барак.
Комнаты предполагали по два спальных места и были оборудованы туалетом с умывальником. Вполне приемлемый временный летний вариант.
Мы с земляком выбрали себе комнату, наспех произвели некоторую перестановку мебели, переоделись - и вышли. Наши коллеги: молодой поляк и пожилой таджик - вместе заняли другую комнату. В этом же бараке была общая столовая с большим холодильником, электроплитой, столами и стульями. Имелась и душевая кабинка.
Когда все были готовы к труду, за нами пришёл новый бригадир и повёл нас на объект.