Остров химер. часть первая. гл. 2

         
                2.ВЕЧНЫЕ ХИМЕРЫ.

     Они никогда не умирают, с вампирской жаждою пьют нашу кровь, и для них не жаль даже жизни. Они вечно витают над нами, чтобы утверждать господство, но рабство это, - благо; мы не признаем его, как бремя или страдание. Они не покидают свой каменный Остров, но вопреки несвободе, - они легки и крылаты, и так прекрасны своею дивной химерической красотой. Под черным крылом ветра томления, в их глазах огонь страстей и воды безразличия слились в единое целое. Лишь потому, что они никогда не умирают, они выглядят такими юными, но и такими мертвыми. Они так тщательно берегли своё время, что оно перестало идти там, где они владычествуют. И когда лицо Химеры возникает призрачным светлым пятном, кляксой неверного чужеродного сияния на фоне бытия перед лицом человека, - последний начинает путь по дороге небытия.

     Никто из тех, кто встречался с Химерой взглядом, не сможет ничего о ней сказать, ибо всех слов будет мало. И даже самый гениальный художник не изобразит эту фигуру на божественном полотне. Только потому, что Химера у каждого, - своя; друг в друге мы не встретим повторений, и не стоит их искать. Она может улыбнуться, как Джоконда, она может грустить, как Женщина в Белом, - но это всего лишь её улыбка, только тень нежной грусти, а не истинное целостное и отчасти зловещее изваяние мировой идеи, возмутившее восторгом и озарением умы творцов, поглотившее душу высочайшей фантазией, заставляя искать несуществующее.

     Но Беларион не искал Химеру, - он искал свою Звезду. Конечно, крик Химеры резанул по восприятию, беркариец от неожиданности дрогнул, - ни одно существо на его памяти не издавало такого пронзительного звука. Но он не остановился, а дева чуть отшатнулась, её огромные кожистые нетопырьи крылья расправились, будто она угрожала ими ударить. Словно от самой девы налетал зыбкий ветерок, отчего Белариону стало холодно, мокрая одежда,  весьма раздражая, липла к телу.
- Здравствуй, - сказал он, осторожно улыбнувшись и протянув руку первой Химере, - Не бойся…
- Я не могу не бояться, – тихо ответила она.

     Белариона словно что-то держало, будто он уперся в невидимую стену, не зная, что сказать ей. А Химера с минуту качалась на ветру, внимательно изучая незнакомца, на её поясе и бёдрах висели нанизанные на верёвки странные маски-слепки с таких же мертвенных лиц, как лицо этой Химеры. Все они были, тем не менее, разными и корчили жутковатые гримасы, - они больше всего и поразили Белариона. Наконец, он выдавил:
- Я здесь случайно  оказался. Не могла бы ты?..
Вдруг она исчезла и появилась уже за его спиной, опустив ледяные руки ему на плечи; и констатировала:
- Ты дрожишь.
- Я продрог совсем. Неплохо бы обсушиться.
Вдруг она вновь встала перед ним, лицо её просияло пониманием, словно что-то вспомнила:
- А-а! Ты – Человек в Красном, я тебя знаю. Повелитель ждёт тебя. Он там, дальше, - Химера махнула крылом, указывая вглубь острова.

     Дева эта пребывала в вечном движении, трепеща осиновым листком, такая чудная в зыбкой дрожи своей. Даже её большие глаза, тёмные и чем-то словно ошарашенные, казались осколками Хаоса; больше она не фиксировала внимание на Беларионе, уйдя в привычную отрешенность.
- Кто ты? – спросил он, впрочем, без всякой надежды услышать ответ.
- Я? Я – Страх. Но не твой Страх, иди своей дорогой сквозь эти врата, тебя полюбят мои дети… Тебе холодно, но не настолько холодно, как мне бы хотелось, Человек в Красном.
Скрестив руки на груди, она вдруг заговорила быстро и фальшиво, будто её разум был другой личностью, и только теперь обрёл голос:
- Мне так много лет. Меня почти уже не стало. Даже когда человек ни о чём не мог думать, он душою думал обо мне: как бы скрыться от меня или же превозмочь? Даже когда человек не испытал ужас всех мук и боязнь необратимой смерти, он боялся чего-то иного, чего теперь уже совсем нельзя бояться. Я и есть тот самый древний Страх, но разум гонит меня, когда человек сознаёт отсутствие опасности. Я – Страх младенца, отнятого от груди. Я – Страх ребёнка, забившегося под стол во время грозы. Я – Страх потерявшегося щенка. Разве сравнюсь я со страхом смерти? Таковы ваши предки! Они видели во мне смысл… Я не жалею о том, у меня много лиц, я – их Мать. И мне так много лет…
Когда Химера закончила свою речь, Беларион снова спросил:
- А ты видела, как падала Звезда? По-моему, она пала совсем недалеко отсюда.
- Да, видела, - кивнула Химера, - Но она вернётся на небо, где место её пылающему Духу…
- Но ведь так не бывает! – возразил Беларион.
- Здесь всё бывает, - задумчиво изрекла дева, - И люди бывают, и Стражи.  Вот, даже ты появился, теперь я верю Повелителю! А она ещё не родилась, твоя Звезда…

     Взмахнув крыльями, странная дева исчезла, Беларион лишь заметил, как белое пятно пронеслось уже по небу над ним, и больше не появилась. Напрасно он пытался найти взором эту тень в лёгких одеждах со взглядом фурии и речью страдалицы. Он так и не успел узнать: где он, что за Повелитель и зачем его здесь ждут? Белариона утешала мысль, что дева эта здесь не одна, ведь говорила о каких-то детях, и есть возможность встретить ещё кого-нибудь. Два обрубленных ствола вправду были вратами, и он прошёл в них. Его опыт исследователя помог: он приметил надписи на коре, посветив себе Атаром. На стволе на многих языках была начертана фраза:

                «Добро пожаловать на Остров Химер».

Наиболее понятно было написано по латыни и на древнесаллийских рунах, потому Беларион инстинктивно насторожился, но после усмехнулся, - ведь Саллия давно не воюет с Беркарией. Пусть ему бы и встретился саллиец, никакого поединка не будет, а ежели саллий и пожелает с ним разобраться, то по чести не нападёт же тишком со спины. Да и больно нужен саллийцу Принц Беркарии, признанный Первым Мечом, как и сумасшедшим, и очень опасным в силу своей невменяемости? Беларион вытащил маленький складной ножик и нацарапал ту же фразу по-беркарийски, - чтобы была, в конце концов! Вдруг, да и найдётся ещё один соотечественник, что пройдёт во врата и станет так же искать название этой местности. А приятно увидеть родные руны!

     А за Вратами, - то ли небо посветлело, то ли глаза окончательно привыкли к темноте, - но ландшафт стал виднее, на гравии возникли лунные тени от валунов. Взошла огромная полная Луна, но казалось, что свет излучает сам воздух, наполненный постоянным шелестом. Такое же непрестанное движение жило в волосах и одеждах Химеры Неясного Страха. Этот Страх был  привычным чувством древних людей:  угрозой, для которой сейчас нет основания, страхом, у которого нет продолжения.  Нет, он не станет паническим ужасом. Такой страх угасает тут же, когда человек осознаёт, что больше нечего бояться. А если и есть опасность, не сам ли страх помогает её оценивать и верно действовать, чтоб страх исчез? Когда человек зажигает свечу, нет причин бояться темноты. Когда человек законсервирован в стенах дома, его ничто не побеспокоит, и ему не от кого спасаться, кроме самого себя…

     Именно так и мыслил Беларион, он шёл к темной полосе леса в надежде развести костёр и обогреться, хотя отчего-то даже на ветру ему уже не было так холодно, как среди тех камней, рядом с Химерой. Бесстрашие всегда было первым из идеалов беркарийцев, большинство даже считали, что у них отсутствует элемент страха в генах. Да и для многих людей именно с бесстрашия начинается путь к Идеалу, и эта мысль подтвердилась, когда Беларион увидал вдали деревянную виселицу на низеньком холмике. Подсознание дало ему ясный ответ, что на этом этапе пути личность должна достигнуть того идеала, что имелся в представлении человека. Конечно, не Идеала Абсолютного, ведь его не может быть, а Идеала Личного. Неясный Страх оставляет человека в тот момент, когда возникает образец: жизни, характера, поведения, манеры мышления, - и первым образцом такого рода являются родители. Те, кто может отогнать Страх. Страх заканчивается там, где начинается подражание бесстрашию сильнейших. Разумеется, полного бесстрашия нет ни у кого, но ведь слабейшие этого страха в Идеалах не замечают. У Идеала не видно изъяна, у эталона совершенная форма и правильные мысли и поступки.

     Приобретая все видимые качества своего Идеала, мы вдруг находим, что всё же не идеальны, - перед нами возникают множество таких эталонов. Большинство бессознательно всегда ищут новый Идеал, - нам нужна наполненность, нам нужно самосовершенствование, а не его результат. Душа редко удовлетворяется достигнутым всецело, её ежечасно помрачают ненужные сомнения, порою не хватает всех самородков чувств и блеска ума, чтобы признать себя лучшим. На виселице сидела Химера, готовя петли уничтожения старого ради возникновения нового, ведь мы принимаем свой образ, свою плоть за символ своей личности. Однако ни один висельник взаправду не погибнет в её петле…

     Величественное лицо было обращено к небу, глаза закрыты, и Химера не плела петли для странника. Она была почти обнажённой, скрывая интимные места лишь кусочками черной кожи, а голова девы покрыта светлой повязкой, что делала её схожей с египтянкой. В одной руке Химера держала клубок верёвки, в другой – небольшой кинжал, чтоб её обрезать по длине. Сидела она подобно птице, чуть выгнув спину и сложив тонкие оперенные черные крылышки. Идеал слишком лёгок, и массивные крылья ей не нужны, и чтоб возвышаться Духом, уметь летать совсем не обязательно. Личность, достигая Идеала, как бы познаёт смерть и вновь перерождается; когда это происходит, тогда человек и будет отпущен Химерой. Если Идеал личности непостоянен, человек не освободится от петли, пока не перестанет искать идеалы для будущего, признав себя идеалом на всё время бытия. Пусть никто и не заметит совершенства, зато о совершенстве своем узнает каждый, отдавшийся удушью судьбоносной верёвки.

     Беларион проходил мимо, Химера лишь на секунду открыла глаза и кинжалом указала путь. Она не призвала его к символической смерти, ибо он всерьёз считал, что обрёл те качества, которые ему нравились в его Идеале, некогда слившимся из отдельных качеств его отца, и Первосвященника, и особо, - его Учителя, Мастера Белого Лотоса. Он не стремился к тому, что ему несвойственно: к чему угнетать душу подражанием чуждым качествам? Он принимал сам себя со всеми недостатками, не считая, что они кому-то мешают, и никаких новых идеалов не искал нарочно. Беларион не поддавался навязчивой идее многих о самореализации (опять же по его святой вере в Судьбу: всё хорошо в срок и само собой), которую и олицетворяла Химера Идеального Эго, застывшая с клубком бечёвки и кинжалом в вечном созерцании. Она молчала, хотя Беларион и поприветствовал её. И если первобытный Страх имеет тысячи обличий и масок, то Идеал не смеет даже пошевелиться и нарушить свою статику. Любое слово, сорвавшееся с губ этой Химеры, должно быть достойно Абсолюта, который Идеал тщится себе придать, а поэтому таких слов ничтожно мало: эти слова должны быть каплями души, а не моментами времени, которое приходит и уходит…

     Беларион прошёл мимо и так же, как она, взглянул на небо:
- Как ярок здесь Млечный Путь!
Химера, казалось, явила тень улыбки и вновь открыла глаза, и подняла взор к звёздам. А петля спустилась для кого-то другого и, будто рука, помахала вслед беркарийцу, качаясь на ветру. Это видение так часто мелькает в глазах тех, кто постоянно в чём-то ищет себя, - и не находит. Иногда бессильный поиск превращается в жажду покоя, и человек бежит от себя, а не к себе, так и не найдя себе применения. Не ведая того, что и после сотни собственных смертей останется стоять у той же черты.

     Беларион эту черту перешагнул. И понял безо всяких причин и с неким священным трепетом, что врата за ним закрылись, - тот, кто вошёл в обитель Химер, назад уже не возвращается, потому что за спиной не оставлено ничего, чего не будет впереди, как, впрочем, на любом пути жизни. Впереди всегда намного больше, чем позади, - будь перед тобой хоть круг Ада, хоть беспредельность Рая, хоть Остров Химер.  Исходя из этого, можно решить, что все мы живём на этом Острове и преследуем эмоциональную новизну, развиваем мышление, углубляем чувства. Лишь немногие могут вечно отвергать истины в пользу заблуждения, впав в которое, мы становимся непременно уже не созерцателями, а мучимыми жертвами своих Химер. Вовсе не обязательно придерживаться полного здравомыслия (на которое я и не претендую), -  это ведь функция рассудка.   А последний так отличается от разума, ведь только разум способен построить великие  иллюзии, а рассудочный аппарат выдаёт только факты, которые не оспорить. Всё, что возможно опровергнуть, - это игра, особое мировосприятие. А на стыке всех мировоззрений возникает факт, с которым все согласны. «Это факт!» - мы говорим не только о событии, но можем сказать и о качестве какого-либо чувства друг к другу, чтобы каждый из нас был хоть чем-то похож на всех, а не акцентировал разницу. Вся схожесть людей в том, что каждый думает, что на кого-то похож. Иногда же душевное различие просто невыносимо и остро чувствуется, и осознается, тогда разница вырастает стеной между миром и человеком. И кто-то же эти стены строит! Но кто-то  же их и рушит! Знать бы кто…
     А кто дал мне право вперёд забегать!?


                Страх.

Она передо мной возникла
Пятном на чёрном берегу.
Я знаю, в каждый сон проникла.
Назвать я Страхом не могу

Химеру детского испуга,
Химеру-Мать Химер иных,
Что поведёт меня по кругу
Средь заблуждений всех земных.

Она кричала криком Страха
Надсадно, сердце леденя,
И маски рассыпались прахом,
Упавши с неба на меня.

Она в ночи, не сожалея,
Пугает криками детей,
Укрыв своею мрачной тенью
Застывших пленников камней.

Когда отвага их разбудит?
Мне не дано, увы, узнать.
И только сердце не забудет,
Что можно до смерти пугать.

Страх изнутри всегда сильнее,
Чем тот, что мне навязан был.
Химере страшно – мне виднее,
Сколь много фобий я сокрыл.

Однажды рухнут цепи страха,
Моя Судьба страшней была, -
Как будто созданная взмахом
Нетопыриного крыла!
                (10 сентября 2003);