Явление друга

Друг в Аджикабуле, где он в возрасте трех лет, а я -пяти держим друг друга за руки, за нами елочка, наряженная игрушками, мы дежим руки, подняв их  высоко вверх, как теперь недавно я видел у Путина и Медведева, после выхода на сцену под аккорды «Давай за жизнь!». И наш черно-белый снимок.  И никакой политики! Как говорят французы, люди встречаются дважды. Так и здесь . Судьбой нам было суждено встретиться уже на Кубани, в Армавире-куда наших отцов направили служить после многочисленных переводов по службе- здесь наша дружба разгорелась со страшной силой. Я думаю, дружбе наших семей в большей степени способствовало чувство общности, общее украинское происхождение- потому что находясь в Азербайджане, в многонациональном коллективе- именно украинская национальная принадлежность, а не просто знание языка или место рождения давали людям в полом мере чувствоватьсвою идентичность и самобтность.  Поэтому на этой этнической почве и строилось общение наших родителей, но теперь уже на Юге России, который после ликвидации Запорожской Сечи, уже самоопределял себя как казачий, но уже не украинский. Отец Стаса был старым битником и был более либерален-у них в семье  у первых появился видеомагнитофон.
Однажды летом Стас в Украине лежал с какой -то ерундой в районной больнице. И там была девушка-кажется, Людмила, и они целовались  по ночам пока лежали и лечились. А потом она ему писала письма. Еще она сказала Стасу в больнице «Стас, целку я тебе оставлю»- в смысле, что она оставит Стаса девственником, тогда как он и уже быть им не хотел, был морально готов к инициации стать мужчиной в свои 12 лет,  и вопреки его воле, благодаря  ее воле, еще им оставался. И может от этого неразделенного и подросткового влечения и полового созревании, у нас с ним, в смятении равной Пушкинской Болдинской осени-мы засели за его гитару, и за мой вокал, и стали сочинять стихи и песни. Какие она писала письма- Стас плакал, их читая, я завидовал ему. Ей, их любви, за то, что такого не было в моей убогой жизни, хотел чтобы они были с не вместе, просто хотел быть на его месте, только повстречаться с такой удивительной девушкой, которая пишет такие замечательные письма, и так хорошо владеет словом, и так тонко чувствует. А по его рассказам, еще была очень красива. Чтение ее писем было для нас как для народов Крайнего Севера письмом с большой земли, или как в военную пору- весточкой с фронта, или весточкой из дома.
Однажды мы повздорили со Стасом, я не могу даже вспомнить из-за чего, наверное, из-за какого -то пустяка. Я помню- на мне были спортивные штаны-шаровары синие-как казацкие шаровары и джинсовая жилетка (она была, кажется раньше у Алика- я донашивал его фирменные вещи), которую я тогда носил-на нем был джинсовый костюм-Стас был более либерален, чем я и битниковское прошлое его родителей определяло его демократичный стиль одежды, даже в таких, казалось бы,  мелочах. И мы полезли за гаражи драться. Нам хотелось драться. Нам хотелось крови, насилия, доставлять эту физическую боль друг другу, и при этом самоутвердиться. А может быть в нашем дружеском равноправии наконец выяснить- кто-же из нас все-таки круче, кто лидер, кто главный? Драка оказалась дурацкой. Пустырь был занят пацанами, которых мы не знали, они играли в футбол. А мы пришли подраться на футбольное поле,именно занятое ими- (конечно, другого места для драки не нашлось- пустырь- и по совместительству- футбольное поле- помню  деловой парень из игравших остановил время в игре-засек его секундомером и выкрикнул «Стоп-игра!». Ребята стали полукругом- я заехал в Стаса ногой, Стас пошатнулся, я сразу подбежал к нему, потому что испугался за содеянное. Мы больше не дрались. Футболисты продолжили игру. Мне стало мерзко от этой драки на публике, на показуху, в которой я должен был проявить и продемонстировать мужественность, при этом пожертвовав своей дружбой, и рискуя ее по –настоящему потерять. Быть может, на меня кто-то мысленно ставил как на победителя, и кто-то  даже и подбадривал, но это уже не имело значения. У меня был солоноватый и горький вкус победы, потому что я ударил друга. Который был готов бить меня в свою очередь, и не сдавал бой, ни как Пушкин, ни как Лермонтов, но мне было туго от этого осадка публичности, как будто я участвовал ни в петушином, ни в собачье бое, а в тараканьих бегах, где кто -то наблюдает за мной со стороны, и более того, стравливает или науськивает меня помимо моей собственной воли. У меня есть строчка «как будто юность свою изнасиловал, ожидая чьих-то похвал». Это удивительно точное и правильное сравнение к той гамме чувств, которую я испытал от своего поступка-  во многом невзвешенного, на эмоциях, но в то же время со всей решимостью принятого выбора на эту сучью драку, какна какую-то сучью свадьбу- кому она ведь нужна была-нам, чтобы разобраться друг в друге- или публике- чтобы поглазеть, зевакам- мысленно представить будущего победителя, или еще кому, или еще раз –нам –но в этом раз для самоутверждения, чтобы кто-то из нас наконец уверился в собственном превосходстве за счет другого.
Однажды мы со Стасом на этом же пустыре за гаражами зимой бродили по трубам теплотрассы, и я спрыгнул с них и прошелся по льду. Лед подо мной провалился. Стас стал смеяться, буквально покатываясь со смеха,  глядя как я барахтаюсь в луже и тону в ней, тогда как в ней глубина чуть выше моего колена и много ниже, чем пояс. Это и впрямь было смешно. А потом мы пришли к нему домой, и его родители растирали меня самогоном во избежание переохлаждения и простуды.
Со Стасом у нас родители имели дачные участки в дачном поселке, не совсем далеко друг от друга, но на расстоянии ста метров-не могу сказать, у кого был более ухожен участок. Ведение хозяйства меня и Стаса не особо интересовало-потому что мы всегда убегали в лесок. Лесок был опушкой леспоолосы над рекой Уруп, в которой весь год стояла удивительно мутная и грязная вода –но с леска в нее спускались родники с прозрачной и чистой водой, в одном из источников был вставлен большной кусок проржавленной трубы или ведра с выбитым дном, и в этом ручье-ключе мы искали и выбирали самые красивые камушки –в которых бы были мордочки животных, или что- то похожее  на черты лица, у Стаса был камушек черепушка как он ее  называл (вот жили же дети без компьютерных игр- что можно было кайфовать, играя камушком в двенадцать лет от роду в роднике!). Конечно, я завидовал его «черепушке». Потому что все чужое мне всегда казалось краше и интереснее моего. Мы строили домики из палочек для наших героев,строили частоколы, игрушечные инжнерные и фортификационные сооружения, ели лесную черемшу. И укладывали траву в возведенные нами кроотные постройки, рыди рвы дя наших персонаждей и анимирвали все, что попадалось под руку -в наших незатейливых играх, в которых фантазия и творчество били ключом, почище того, родникового.
Первая аудио-запись со Стасом была сделана с радиоканала «Молодежный канал» который был  найден в радиопросторе коротких волн- это сейчас –FM- а тогда на моем манитофоне «Ореанда» было только деление на СВ, КВ и УКВ диапазоны. Там Стас записал на кассету песню «Харумамбуру» «Ногу свело»-эта песня просто шоком для нас была. Потому что это была русская песня в таком оригиналном исполнении. Стасу прививали любовь к Оззи Осборну и Лед Зепелину, Квин, так что записей всегда было в переизбытке- это звучание ногу свело было для нас и русским, и родным, и иностранным одновременно из-за оригинальности исполнения этой песни и такого модернового и провокационного стиля.Это было глотком чистого воздуха- заделом для собственного творчества- как будто нам дали отмашку, дали весла- и сказали- делайте что хотите, академического стиля больше нет, больше нет правил, ребята, творите- вам всего по двенадцать- но вы можете- у вас есть талант и вся жизнь впереди!
Я покупал чистые кассеты на которые Стас перезаписывал что-то из фонотеки отца- и иногда это было не самое новое, и самое свежее-но тогда он заложил в меня мысль о том, что лучшее –это не обязательно самое модное и новое, актуальное. Можно слушать песни двадцати и тридцати летней давности и восхищаться ими. Вещь, которую я понял лишь в 2010 году, когда я скачал (уже не перезаписывая) все альбомы Будда Бара и определив, что самый лучший альбом составлен в 2006 году. Это и есть привитие чувства вкуса. Родители испробовав в соей безудержной юности все, рискуя покупкой и хранением каждой грампластинки, сквозь преследования  запреты, сквозь совершенно другие идеологические шоры и установки, донесли это чувство прогресса, а не только морального разложения системой западных и либеральных ценностей, Стасу, воспитав его на лучших образцах-и дав ему свободное независимое либеральное мышление-и самое главное-инциативу. А как он реализует этот посыл –это уже его личное дело.