Ранние дневники 15 Алёша Ковалевский. Воронеж

Ранние дневники 15 Алёша Ковалевский. Воронеж.

25 ноября. Одни люди что-то ещё пытаются спасти, другие жаждут только забвения, зная, что всё бессмыслено.

Ко мне какое-то паломничество. Приехал Сергей Соков, друг Кости Кузьминского. Костя говорил мне о нём, что энергия его такова, что он может прорыть насквозь земной шар.

Такое ощущение, что каждый миг — последний. Обжигающая немыслимая красота  прозрачного солнца сквозь тучи. Белые ветви деревьев на нежном голубом небе.

26 ноября. Блоку сегодня, вернее 28 ноября было бы 85 лет.

Марина* — душа моя. Будущая Марина. Будущая я. Бесконечная поэзия Марины. Марина везде. Либо жить только ею, либо не знать её вовсе.

* М. Цветаева

Мне предстоит тяжёлый путь.

Никогда бы не ложилась спать, кабы не тело бренное. Никогда бы не пила, не ела бы...

Мой поэтический голос не вырвется. Всё будет «болью повторений».

В Воронеже я читала Валерию Блока:

Пока такой же нищий не будешь,
Не ляжешь, истоптан, в глухой обраг,
Обо всём не забудешь и всего не разлюбишь
И не поблекнешь, как мёртвый злак.

Отдаться Марине — обречь себя на муку. Отказаться от неё — предать. Она всех нас переживёт.

Блок и Пушкин — мы прах перед ними. Прах славит своего творца. Они — наши творцы, помощники Бога на земле. Немало найдётся убийц, нам надо беречь их от убийц.

Поменьше думать о себе.

28 ноября. Иногда прихожу к Алёше Ковалевскому. Сидим с ним, молчим, курим. Я не заглатываю дым в лёгкие, имея некое благоразумие. Я только пижоню, сидя нога на ногу и кривляясь.

"Ты любишь тишину?", - спрашиваю я Алёшу. Он отвечает: «Да. Очень». Около него я и устаю, и отдыхаю. Он морщится и терпит меня. Но я стараюсь ему не надоедать, легко ухожу. У него неуютно, дырявые гардины, хлам, пустота. Он пьёт.

Алёша рассказывал мне, как он влюблялся в 5, 6, 7 лет. Ничего прекрасней у него больше в жизни не было. Я влюбилась в Алёшу Никифорова, когда в детстве жила в Чкаловской, когда мне было 7 лет.

Как будто все страсти кончились в 14, 15 лет. В 24 года я себя чувствую столетним человеком.

Я купила Вите Мамонову сборник бельгийских поэтов. Побывав у Натальи Львовны, я пошла к Алёше Ковалевскому, решила ему эту книгу подарить, чтобы его утешить в его печали. Вышла я во двор, и вдруг навстречу мне идут Витя и Ася Мамоновы. Я отдаю книгу Вите. Так-то, голубушка.

Приезжал ко мне Валерий. После его отъезда я почувствовала себя его вдовой. Странно.

8 декабря. Оксана познакомила меня с художником Толей Шаргаевым. Хорошие работы у него.

Я устала творить зло. Оксана спросила меня: «А ты творила зло?». «Сколько угодно», - ответила я.

Господи, спаси нас.

Меня страшит и отталкивает толпа. Она безлика.

Какое счастье, что я не учусь ни в каком заведении, где я тосковала бы от ненужных экзаменов, скуки и рутины.

9 декабря. С братом Германом переводили стихи древнего английского поэта.

11 декабря. Я пришла к Алёше. У него было четыре девицы и некий Саша, который тотчас назвал меня Гамлетом. Он сказал мне: «Ты смешной человечек пока».

Я давно тяготилась ненужными визитами к Алёше. Я решила больше к нему не приходить. Встав порывисто, я подошла к Алёше и в дверях трижды поцеловав его щёки лёгкими поцелуями, навсегда прощаясь с ним, я умчалась.

Алёше я написала два стихотворения:

Оставь меня, человек, оставь,
В глубинной памяти своей оставь,
Вспоминай меня утром, открыв глаза,
Оставь меня в памяти моей, оставь.

Не пускай меня к незнакомым, другим.
Ты со мной отдохни, от себя отдохни.
Я буду тише твоей тишины.
Тише сердца твоего тишины.

*

Три поцелуя в лёгкое лицо
И два свидетеля в дверях,
А третий — страх.

На память чёрное кольцо
Ты никому не отдавай
И не пеняй,

Что кончимся быстрей листвы,
Расстанемся у края дня
Почти в слезах.

Погаснем на устах молвы,
Но осторожного огня
Не предавай.

К Алёше была у меня нежность и желание ему помочь, но я предала его, хотя ничего между нами не было, я покинула его, поняв бессмысленность наших неотношений. Он алкоголик.

Нашла  у себя давнее письмо к Вите Мамонову: «Твои стихи — моя живая вода, моё блаженство. Я проклинаю себя за неумение любить, но я люблю тебя, и это самое великое и самое маленькое, что я могу тебе сказать. Это постоянно, как поиски веры. Это не зависит ни от равнодуший, ни от сомнений, которые могут посещать меня».

Чёрное серебро ночных деревьев.

Мне тяжело писать письма Валерию — я совсем его не знаю.

14 декабря. Ощутить в себе дерево, его рост.

                Блок:

Забудь о том, что жизнь была.
О том, что будет жизнь — забудь.

Валерия нет и не будет. Маленький провидец ошибся. И Илья Шифрин ошибся.

Люби меня, догони, не отпускай, останови словом. Словом привлёк, склонил к себе, зачем же теперь отпускаешь? У нас не было времени узнать друг друга, мы были в разных городах, я в Москве, ты в Воронеже.

20 декабря. Постоянный ропот совести. Мне страшно никого не любить. Я оттаиваю у Натальи Львовны.

28 декабря. Свет Натальи Львовны, лечение души её словами. Склонность к мистике есть во мне.

Убийство духа моего всякими грехами. И вот теперь нет света во мне.

Были с Оксаной у Анюты Шервинской, тёплая она, голос у неё журчащий. Смотрели её красивые картины.

29 декабря.

              Блок:

Оставь меня в моей дали,
Я неизменен. Я невинен.
А тёмный берег так пустынен.
А в море тонут корабли.

Я люблю моего знакомого больного человека Рима, люблю его лицо, хочу его видеть.

Чудовищно надоело своё лицо.

               Бродский:

Воротишься на родину, ну, что ж,
Гляди вокруг, кого ещё ты любишЬ.
Воротишься, купи себе на ужин
Какого-ибудь сладкого вина,
Смотри вокруг и думай понемногу -
Во всём твоя, одна твоя вина.
И хорошо, спасибо, слава Богу...

Я люблю тебя, Бродский.

Фотография поэта Виктора Мамонова.