Тумблер

                Т У М Б Л Е Р






Брежнев Андропову:
- Как дела?
- КаГэБэчно…

……….

В кабинете Андропова Брежнев увидел висящий на стене портрет А.С. Пушкина.
-Кто это?
-Это, Леонид Ильич, Александр Сергеевич Пушкин…
-А чем он знаменит?
-Ну что вы, он задолго до Феликса Эдмундовича сказал: «Души прекрасные порывы!»


(Фольклор из « мест, не столь отдаленных»…)








Скажите, пожалуйста, в вашей семье есть кто-нибудь, кому повезло в советские времена быть директором  завода, фабрики, учреждения, организации или, на худой конец, сапожной мастерской?

Не знаете…
А вы спросите... Очень может быть, что и есть. Если вдруг окажется, что есть,  спросите его (её), кто такой куратор? Только - боже упаси! - не спрашивайте об этом, когда он принимает пищу или, не дай бог, бреется! Может подавиться, или, того хуже, зарезаться…
Потеряете близкого человека.

В свое время, когда я работал в Министерстве культуры Молдавии, старшим инспектором управления по делам искусств, мне приходилось курировать работу, как теперь говорят,  «русскоязычных» театров республики. То есть быть тем самым куратором…

           Термин произошел от латинского «curator» - попечитель.  Куратор обычно оказывается активным соучастником, соавтором или даже автором художественного проекта. То есть получается, что, по большому счету, кураторская деятельность - это такая принципиально иная форма авторства в искусстве. (Только не произносите этого  вслух. Грех  это!)

Но есть кураторы совершенно иного сорта…

О чем это я? Ах, да…

Сидел, предположим, в своем кабинете директор. Работал…

Входила секретарша и вкрадчивым голосом не столько произносила, сколько (как теперь принято говорить) «озвучивала»: «К вам куратор».  Черт побери! Был нормальный рабочий день со своими хлопотами, неурядицами, с традиционной неполучаемостью чего-то… Но  вот она вошла и «озвучила»…

Любой директор, услышав: «К вам куратор» (как бы это правильней сказать по-русски!), ОБМЯКАЛ. Самые острые проблемы отступали на задний план. Пропадало желание жить. В мозгу возникал стандартный  в таких случаях вопрос: «Господи, ну что еще?!». Приходилось вставать и с  улыбкой, соответствующей чину гостя, идти навстречу входящему.

В кабинет входил молодой, точнее, неопределенного возраста человек. Неопределенными были не только возраст, но и внешность. По окончании встречи с таким посетителем  его лицо оставалось в памяти не более получаса. Все…  Далее оно таинственным образом забывалось. Способность оставаться незапоминаемым  была профессиональным качеством кураторов из Комитета государственной безопасности.

В кабинет куратор входил для того, что бы засвидетельствовать свое появление в пределах вверенной директору организации. Гость из Комитета никогда не бывал многословным. Пожав руку, он сообщал: «Я поработаю у вас немного …» и скрывался за дверью отдела кадров, которыми в большинстве случаев ведали вышедшие на пенсию чекисты. И два, и три часа «коллеги-разведчики» могли ковыряться в личных делах сотрудников, а, закончив «изыскания», усталый куратор так же ритуально пожимал на прощание руку директора и исчезал. Осчастливленный рукопожатием директор никогда не ведал, что происходило в отделе кадров, но с уходом куратора на душе немного светлело. Снова наваливалась текучка, и  вскоре о незваном госте можно было забыть до следующего, к счастью, нескорого, посещения.

В конце восьмидесятых и самом начале девяностых угораздило меня работать директором Государственного русского драмтеатра им. А.П.Чехова.

Вроде бы недавно было, а ведь уже двадцать лет прошло… Господи! Прошлый век… «Веселые», скажу я вам, были годы… Государственное устройство, созданное, казалось бы, на века, рушилось на глазах, а из обломков выползали ростки чего-то пока непонятного, но совершенно нового и тем привлекательного. Каждый день приносил  известия о событиях неожиданных и  странных.

Стоя за кулисами Таганрогского драмтеатра им. Чехова, я слышал, как его директор на общем собрании оправдывался перед труппой за провал гастролей в Кишиневе:

- Вам трудно представить, какие процессы происходят сейчас в Молдавии. В Кишиневе на улице значительно интересней, чем в театре. Кому нужна чеховская «Чайка»? Кишиневцы, требуя исторической справедливости, всем городом памятник древнему государю передвигали на пятьдесят сантиметров. Вот это коллизия… Кто будет платить деньги за билет на  «Женитьбу» Гоголя, если в центре города можно бесплатно увидеть, как известную депутатку на полном серьезе венчают с памятником? Вот это сюжет!

Трудно в это поверить, но подобное «плоскостопие мозга», собирающее толпы зевак, уверенных в том, что они творят историю, существовало в действительности.

И, тем  не менее, театральная жизнь в Кишиневе еще теплилась. Именно в это напряженное время, когда Народный фронт добивался независимости Молдовы, а возникшее ему в противовес движение «Унитате-Единство» яростно боролось против маячившего в будущем присоединения к Румынии,  на сцене  театра им. А.П. Чехова гастролировал Театр русской драмы из города Волгограда.

Репертуар волгарей не мог конкурировать с уличными шоу Кишинева. Залы на спектаклях гастролеров были стабильно  пусты. Кассиры рыдали над копеечными сборами в то время, когда директриса  волгоградцев,  предприимчивая особа из  комсомольских деятелей, в поисках поддержки носилась по притихшим кабинетам  беспомощного, как обкакавшийся ребенок, горкома партии.

Был обычный рабочий день. К десяти утра я пришел на работу. Мне показалось странным, что на подходах к театру и в непосредственной близости от его здания бродили парами  какие-то  настороженные люди. Они выглядели плохо замаскированными филёрами, «гороховыми пальто», ведущими наружное наблюдение. Сначала я не придал этому значения, но когда  подошел к проходной театра, мне преградили дорогу  два мрачных типа.

- Ваш пропуск.

- Простите, не понял…- Я действительно был удивлен. – С каких пор директор театра, придя на работу, должен что-либо предъявлять?

Когда мне удалось проникнуть  в театр, удивлению моему не было границ. В вестибюле, у входа в зрительный зал, в бельэтаже, на лестницах, ведущих в гримуборные, и за кулисами сновали какие-то свирепые личности, подозрительно зыркающие по сторонам. Создавалось впечатление, что в театре вот-вот должен появиться Ясер Арафат, а три десятка цереушников  только этого  и ждут.

Когда настороженные, готовые ринуться в бой «активисты» признали мое директорское право находиться в помещении, они объяснили мне суть происходящего.

Оказывается, директриса Волгоградского театра для спасения горящих синим пламенем гастролей (без ведома руководства театра Чехова) сдала в субаренду арендуемый ею зал для собрания интердвижения «Унитате-Единство». Опасаясь провокаций со стороны Народного фронта, интердвиженцы  окружили театр тройным кольцом наблюдателей, которые даже друг на друга смотрели с подозрением. У каждой театральной двери, вплоть до туалетных, были выставлены посты караульных.

Не буду спорить, но мне кажется, что даже на Тегеранской конференции 1943 года не было таких мер безопасности. Театр был буквально наэлектризован. По вестибюлю нервно носились взвинченные люди. Участники собрания, постепенно заполняющие зал, приветствовали друг друга легким кивком и общались между собой  исключительно шепотом. В воздухе «пахло грозой»…

Пройдя за кулисы,  я был сражен наповал  увиденным. В глубине сцены  гренадерского телосложения «активист» старался заблокировать дверь, ведущую в коридор артистических гримуборных, прочно стягивая ее запоры куском довольно толстой проволоки.

- Что ты делаешь?!
- Фиксирую дверь, - не отвлекаясь от работы, ответил «гренадер».

  Его спокойная уверенность в том, что он поступает  правильно, взбесила меня.

- Тебе, наверное, поручили охранять  жизнь  сидящих в президиуме?! Да?... А ты хочешь их убить?!…  И всех сразу.  Наверняка!

Парень прекратил работу и внимательно посмотрел на меня. В его глазах отразился процесс, происходящий в его мозгу. Было похоже, что он думает.

- Ты когда-нибудь слышал о пожарах в театре? Ты знаешь, сколько людей гибнет при них? Ты знаешь, сколько тонн весит пожарный занавес на сцене и зачем он придуман?..
- Мне сказали…-  Такого наезда парень не ожидал и, как любой аккуратный исполнитель чужой воли, слегка растерялся.
- Подними голову. Посмотри наверх. - «Активист» послушно выполнил команду. – Ты видишь, над  сценой три яруса технических балконов  и колосники? С любого из них можно швырнуть на сцену «коктейль Молотова», и если ты заблокируешь эту дверь, то на сцене живых не останется. Ты этого хочешь?

Парень растерянно захлопал глазами.

- Не хочешь быть дураком, никогда не выполняй дурацких указаний.

Зазвенел звонок. За кулисами появились решительные персонажи с горящими глазами из категории «Смело мы в бой пойдем»… Вероятней всего, они и должны были занять места в президиуме.

Мое раздражение несколько поугасло и я с намерением серьезно поговорить с директрисой волгарей отправился в свой кабинет. Однако заняться делами мне не удалось.

В кабинете неожиданно появился озабоченный, можно даже сказать, перепуганный куратор. Его сопровождал  пожилой незнакомец с потертым кейсом в руке. Забыв поздороваться, чекист протянул руку к телефонной трубке.

- Разрешите…  Один звонок… - не дожидаясь моей реакции, он стал торопливо накручивать диск.

Всегда уравновешенный, предупредительно вежливый, как их называли, «работник конторы» был неузнаваем. Его трясло. Волнуясь, путая слова и заикаясь, он пытался объяснить  какому-то высокому начальнику, что «вчера было все в порядке»,.. «вы же сами проверяли»,.. «что-то произошло»,.. «ищем причину»,.. «есть»,.. «да, устраним»… «Сопровождающее лицо» сидело на стуле, судорожно подобравшись, торчком  установив кейс на подрагивающих коленках  и, прикрыв глаза, слушало. Состояние гостей было откровенно паническим.

Понимая, что какое-то событие вышло из-под контроля недреманного ока Комитета, я не лез с расспросами. В этот момент мне почему-то очень не хотелось, чтобы куратор сломал мой карандаш, который он  нервно вертел в дрожащих пальцах.

- Не могу понять…– Наконец-то  обратились и ко мне: - Что могло произойти?!
- А что случилось? – Мне показалось, что в этот момент я был сама невинность.

Таким словоохотливым я куратора не видел никогда.
 
Оказалось, председатель Комитета государственной безопасности МССР (насколько помню, им в те времена был некий товарищ Болгарин) пожелал иметь самую достоверную информацию о собрании «Унитате-Единство», что для человека с его должностью в преддверии государственного переворота было архиважным. Куратор, получив соответствующее задание, при помощи связиста («сопровождающее лицо» с кейсом), ухитрился подключиться к стационарному микрофону на авансцене театра и посредством телефонной связи подать сигнал прямо  в кабинет председателя КГБ.

Проверка показала устойчивую связь, и в кабинет председателя для прослушивания «реалити-шоу» были приглашены озабоченные должностные лица, которых в ЦК КПМ и других заинтересованных организациях в эти дни было предостаточно. Но когда все собравшиеся уселись вокруг громкоговорителя, «вечеринка» оказалась под угрозой срыва. Как сказал бы один мой знакомый, «прослушивание патефона и распитие самогона может не состояться».

Отсутствие связи с залом обнаружилось незадолго до начала собрания. Куратор со связистом сбились с ног, но причины сбоя обнаружить не смогли. Они почти физически ощущали, как с каждым получасом    звездочек на их погонах становится все меньше.

- Черт побери! И телефонную станцию проверили, и ваш телефон… Все нормально, а почему связи нет, не знаю…  Мы один из ваших номеров задействовали, - связист  посмотрел в мою сторону и, помолчав, добавил: – Да… Обмишурились…

Два представителя комитетчиков, которых все привыкли считать кастой всесильных, всезнающих и всемогущих, сидели, подобно нерадивым школярам, растерянно потупив очи и не зная, что предпринять.

- Вы сказали,  что подключились к микрофону на сцене. – Мне показалось, что я знаю, в чем причина. – Он работает?
- Вчера все работало, а сейчас уже не проверишь. Собрание началось.
- Подождите минутку…

Я спустился  на первый этаж. Проволочный «гренадер», узнав, пропустил  меня за кулисы. На трибуне надрывался какой-то лидер. В президиуме собрания каждый по-своему симулировали активность несколько человек.
 
Когда ты знаешь, что ты ищешь, всегда просто это найти. Я направился к правому порталу зеркала сцены, где находится пульт помощника режиссера, вернее, его рабочее место. С этого пульта во время спектакля помреж осуществляет связь с радиоцехом, осветителями и гримуборными, предупреждая артистов о выходе на сцену. Как я и ожидал, тумблер, под которым светилась надпись «Микрофон подзвучки», был выключен.

Поднять тумблер в положение «Вкл.» труда не составило, и я вернулся в свой кабинет.   Открыв дверь, я буквально наткнулся на две пары глаз. Взгляды чекистов были переполнены ожиданием и надеждой. Не успел я утвердительно кивнуть, как куратор метнулся к телефону:

- Ну, что? Есть? – Двух слов хватило, чтобы он расслабился и, не выпуская трубки, присел. – Да… Да…Нашли… Хорошо… Слушаюсь…Да. До конца… Нет, ну что вы!

Трубка легла на место. Медленные, усталые движения и глубокий вздох облегчения красноречивее любых слов свидетельствовали о том, что опасность миновала и карьере разведчика ничто не угрожает. Неподвижно сидящий связист, вцепившийся тонкими, бледно-желтыми пальцами в видавший виды кейс, вдруг резко вскочил.

-У вас буфет уже работает? – Не дожидаясь ответа, он выскочил в приемную.

- Молодец! Самое время по коньячку… - Куратор  выглядел смертельно уставшим. – И что там было? В чем причина?

- Никаких сбоев. Штатная ситуация. Помощник режиссера, завершая работу, обязана обесточить оборудование, с которым она работает.  Вчера помреж,  уходя домой, выключила связь с цехами и микрофон подзвучки, к которому вы подключились. Это ее обязанность… - Вид у куратора был настолько раскисшим, что я позволил себе назидательный тон: – Если бы вы нас предупредили… Что же,  вы  нам не доверяете? Все исподтишка.

- Знаете, и у нас свои функции, свои инструкции.  В общем… - комитетчик вяло махнул рукой.

            Я тоже решил тему не развивать. И так много себе позволил. Отодвинув  пару телефонов на приставке к рабочему столу, я притянул к себе пульт управления служебным телевидением и включил трансляцию из зрительного зала. На экране телевизора, встроенного в мебельную стенку, появилось лицо кого-то из интердвиженцев, яростно бичующего Народный фронт и призывающего не расслабляться, сплотить ряды и прочая,  прочая… Легонько вращая ручку настройки, я увел камеру на общий план, и на экране появилась картинка переполненного  зрительного зала.

Вначале  куратор, не обратив внимания на включенный телевизор, угостился сигаретой из лежащей на столе пачки и хотел было прикурить,  как вдруг все происходящее на экране наложились в его сознании на реальные, неприятные события нынешнего утра.

- Что это?! – Ошеломленный комитетчик забыл о горящей спичке.

- Трансляция из зрительного зала…

Меня распирало от гордости. На фоне политического раздрая и экономической разрухи  в стране такой технический рывок в полунищем театре!

- Всего девять камер. В зрительном зале три. - Я не мог отказать себе в удовольствии и принялся переключать камеры. – Вот вестибюль, фойе… Фойе второго этажа… Кассы… Проходная…Скоро полгода как установили. Очень удобно.  Если бы вы сказали, что вас интересует, то, возможно, ваше руководство сейчас не проклинало бы телефонную связь, а за чашечкой кофе смотрело бы мероприятие по телевизору.  А так… все секреты… тайны…

- Твою дивизию… - то ли я сказал что-то обидное, то ли догоревшая спичка обожгла пальцы, но куратор разразился витиевато закрученной композицией из непечатных слов, каждое из которых было настолько впечатляющим, что входящий в кабинет в этот момент связист, споткнувшись о порог, еле устоял на ногах. Раздался характерный для разбиваемого стекла звук, и в кабинете резко запахло «Белым аистом».

Попить с чекистами коньячку мне не удалось.