Бабушка

       Самые светлые воспоминания детства связаны у меня с моей бабушкой, Екатериной Павловной. Чистокровная немка с Поволжья, она разговаривала по-русски с акцентом, а читать, писать и молиться Богу могла только на немецком языке. Была чистоплотна, честна в поступках и необыкновенно добра. Из одиннадцати детей, рождённых бабушкой, в живых осталось только двое: моя будущая мама и её брат Владимир. Эти трагические цифры дают хоть какое-то представление о качестве жизни, прожитой ею. Уже на спецпоселении в Сибири из привезённых троих детей она потеряла сына, дочь и лишилась последней опоры — мужа.
        Жилось бабушке тяжело и в преклонном возрасте — она не имела ни пенсии, ни пособия, чтобы как-то существовать на закате жизни (работа в колхозе в трудовой стаж тогда не входила). И тех небольших денег, что давал ей сын, было явно недостаточно. Уже много лет, как нет её на свете, но мысли и память  неизменно возвращают меня к её образу. Бабушка, радость и боль моя!
        Когда она забирала меня из интерната на выходной — это был праздник! Увидев её из окна, я бежал к ней и, обняв её ноги в длинной юбке и неизменном фартуке, просто визжал от восторга! Из кармана фартука вынималось что-нибудь сладкое, и глаза её светились добротой. Мы шли по улице от рынка мимо кинотеатра, до нашего барака, взявшись за руки, и я был совершенно счастлив!..
        Каждый год весной она, как волшебница, приносила нам, четверым своим внучатам, прянично-конфетный праздник! Наедались сладостями вдоволь, и нам было невдомек —отчего же конфетки не имели товарного вида: то слипшиеся комом, то в хлебной, а то и в  табачной крошке. Но нам было всё равно - мы наедались сладостями на год вперёд. Было радостно, весело и сытно.
        Милая моя баба! Это ведь только годы спустя я стал понимать, откуда бралось это сладкое изобилие в нашей бедной и неизбалованной радостями семье! В Радоницу ты целый день сидела у входа на кладбище в своем стареньком (наверное, единственном)  платье, и тебе сердобольные люди клали в подол фартука пряник или конфету на помин души своих усопших родственников...
        Когда жила в однокомнатной "хрущёвке" на первом этаже, едва занедужив, отпрашивала меня, мальчишку, у мамы. Тогда подле себя ты хотела видеть только меня. Нам было хорошо вдвоем, мы были частью друг друга. Я затягивал тебе лобно-затылочную повязку — так меньше болела твоя голова, давал любую таблетку из полупустой аптечки и приговаривал:
        — Это очень хорошее лекарство, оно нашей соседке тёте Лине всегда помогает и тебе обязательно поможет.
        Бабушка поддавалась внушению, и обычно боль и вправду  уходила, она засыпала. Я же шел на цыпочках в ванную комнату и запоем читал книжки всю ночь, отрываясь только, если больная меня звала по какой-нибудь надобности.
        Одно время бабушка жила в гостинке — в совершенно бандитском районе. От её дома  до продуктового магазина был большой пустырь, весь в неровностях, буграх и колдобинах (из-за плохо прикопанной, загнанной в трубы мелкой речушки). По ночам беспокойная энергия лишенной свободы речки, видимо, дурно влияла на головы некоторых тамошних жителей. На месте этом, вечерами и ночами тёмными, нередки были грабежи, драки с поножовщиной и даже убийства. Я уже тогда "женихался", мама жила совсем рядом с домом моей невесты, но ночевать я ходил за версту к бабушке, аккурат через этот зловещий пустырь.
        Стояло лето. Я, простившись со своей девушкой, решил ночевать к бабушке сегодня не идти. Болтался по своему двору, сидел на лавочке и любовался звездами, мечтая о будущей жизни. Июльская ночь коротка - скоро взошло солнце, и я торкнулся в мамкину дверь покемарить часок-другой.
        Обращаясь мыслями к прошлому, не могу сказать, что имел какое-либо предчувствие или голос изнутри. В ту ночь всё было, как всегда, но ведь почему-то не пошёл?.. И как раз в эту ночь на пустыре убили парня примерно моего возраста. Бедная моя бабушка всю ночь не спала, ждала своего Валеру, и мысли страшные гнала, слыша на улице крики душераздирающие, молилась и просила за меня Богородицу...
        Утром взяла бидон под молоко и пошла к магазину. Увидев народ на тропе пустыря и милицию, услышав от встречных, что парня молодого ночью убили, побежала, тяжело неся больные ноги свои. Дважды упала, бидон где-то обронила, а приблизившись, кричать давай:
        — Пустите, о-ой, пустите меня! Там Валера, внучек мой, лежит! Люди сочувственно, со скорбными лицами, расступились. И увидела бабушка — другой человек, не её внук,  лежал на земле. Милиционер поднял у него рубашку — весь живот ножами исколот! Отказали у бабушки ноги, и опустилась она прямо на землю, прикрыв лицо ладонями.
        Нашла меня бабушка безмятежно спящим дома. Громко зарыдав, упала на колени подле кровати, то колотила кулачками по плечам моим, то обнимала мне голову, целовала лицо, заливая его слезами, и говорила ли что-то, причитала ли — неведомо….
        Шли годы. Дружба наша оставалась неизменной. Детство и юность предполагают, что хорошее будет с тобой всегда…. Но прошли годы, я повзрослел. Ум и время мое занимали любимая девушка, мои друзья, и я стал забывать свою бабушку. К её дому нужно было проехать две остановки дальше, я до неё просто не доезжал.
        А она каждый день, в час моего возвращения, выходила из дома и ждала, ждала у дороги. Об этом я узнал много позже. Потом была случайная встреча, её упрёк и мой несдержанный и резковатый ответ.... Молодость беспечна. Мы считаем, что она бесконечно длинна и всё ещё можно успеть и исправить. Но жизнь - штука коварная. Она  не дала мне шанса — бабушку вскоре разбил паралич. Я не был готов к такому удару судьбы. Пришёл навестить её совершенно обездвиженную, только глаза казались живыми, и стояла в них бесконечная мука. Сердце моё дрогнуло от жалости, не удержавшись, я заплакал навзрыд и упал на колени возле кровати, умолял бабушку простить меня. И если простила, подать знак, прикрыв глаза. Она плотно зажмурила глаза, и по щекам её побежали слёзы... Небо померкло, душу рвало на части. Она уходила, оставив меня прощённым, а шёл мне тогда 21-й год.
        От больницы до нашего дома (метров триста) несли мы с другом на носилках покойную, закрытую простынёй. Мне всё не верилось, что её уже нет. Мимо шли прохожие, стайка воробьев теребила хлебную корочку, светило солнце, гудели машины —  всё было, как всегда... Порывом ветра сдёрнуло край простыни, обнажив седую прядь и умиротворённое лицо. На остановке народ как бы замер. Все с удивлением смотрели на нашу процессию, а мы не могли даже поправить простынь,  руки-то заняты!..
        Дома какие-то старушки обмывали-обряжали покойную. Попросили меня приподнять её за плечи. Последний раз я касался её руками, она была ещё тёплая, — пряди волос щекотали моё лицо...  Эти штрихи и детали того дня накрепко врезались в память мою.
        Во дворе своего дома стонал и рычал по-звериному и яростно грозил кулаком я небу, забравшему у меня бабушку! И понимал, что ТАК любить и ждать меня, как она, уже никто никогда не будет!!!
        Вдруг вспомнилось, как выдавливал сок апельсина в разжатые губы бабушки, скованной параличом и её благодарный взгляд. Как бы сейчас, когда всё в магазинах есть, могли бы кормить мы наших стариков вкусненьким, памятуя, что нам они отдавали последнее и лучшее из своего скудного питания. И вернуть бы им хоть частицу любви, что они нам отдавали...
        Но самообман всё это! И не бывать этому никогда уже. Встала между нами глухою стеною ВЕЧНОСТЬ. И лишь теплится призрачной надеждой жгучее желание встречи, ну хотя бы ТАМ, на той стороне, о которой мы ничего не знаем.

Валерий Зиновьев.