Укрощенное пламя

      *** Этот рассказ участвовал в конкурсе, учрежденном Российским союзом писателей в честь 70-летия победы в Великой Отечественной войне, и был опубликован в сборнике "Георгиевская лента", книга вторая, М.: Литературный клуб, 2015.***



                ***

     Седой человек стоял на краю поля. Порыв ветра всколыхнул густую зеленую траву под ногами, зашевелил густые кроны старых деревьев березовой рощи. Он заслонился ладонью от солнца, высматривая памятное место. А воронки-то все заросли непролазным бурьяном - пыреем, ковылем, васильками и ромашками. Сколько времени прошло с тех пор, когда он побывал здесь? Но собирался. Каждый год. Все время было некогда. Эх, пути-дороги!


      ...а путь этот был ох, каким неблизким, длиной в холодные послевоенные десятилетия. Года складывались из долгих дней, составленных из бедствий и лишений, дни из часов недоедания и усталости, часы из бесконечных минут боя, когда сознание отрекается от бытия и висит между двумя мирами на острой грани между смертью и жизнью. Это было иное измерение времени, когда каждая мирная минута в будущем зависела от одного маленького мгновения в военном прошлом. Цену этой миллионной доли секунды познали в том давнем бою много молоденьких танкистов, но тогда они еще не осознавали значения этого факта...


Россия, Курская дуга

     На карте все было просто. Вот черная линия со стрелками наступающих вражеских войск. Вот красная линия - наши заграждения, доты и линия обороны, которая должна стать хитроумной ловушкой для врага. От одной до другой кривой несколько сантиметров. Все просто и ясно. Задача поставлена предельно четко, поэтому и выполнять приказ командования надо также быстро и четко.


     Живьем местность выглядела иначе, не так, как хотелось бы бравым штабистам. «Гладко было на бумаге, да потом пошли овраги», - усмехнулся про себя картограф, искоса поглядывая на начальство. Командир танковой дивизии, на ходу лично проводя рекогносцировку местности, трясся в армейском газике, который обгонял пешие войска. Он воочию в бинокль видел цель, и тут же коротко отдавал приказы картографу, делающему исправления на карте, и адъютанту, записывающему все необходимые в данной ситуации распоряжения. Газик временами останавливался рядом с колонной, и адъютант передавал листки из блокнота пехотным военачальникам.


     Несколько позже сказал свою короткую напутственную речь командир своим бойцам:
      - Враг прорвал нашу линию обороны в непредвиденном месте, и требуется срочно ликвидировать эту досадную брешь. Стоять насмерть! За спиной вся необъятная матушка Россия! Давайте, сынки, не подведите!


       Экипажи из совсем юных, а порой даже не обстрелянных танкистов, получив приказ, лихо запрыгнули в бронированные машины. И вскоре по единой централизованной команде танки тронулись с места. Набирая максимальную скорость, тяжелая боевая техника устремились в самое горячее место на подмогу воюющим пехотинцам.

 
     ...Дым застилал и небо, и землю. Горящий танк развернулся на месте и замер. Крышка люка с лязгом откинулась, и из проема показалось закопченное лицо танкиста в шлеме. Танкист подтянулся на руках и с трудом вылез из люка наружу. Едкий запах гари пахнул резко в лицо. Низко нависшее небо подернулось сизой дымкой, тянувшейся от пламени горящих танков и взрывов снарядов. Рядом с танкистом медленно проползла мимо еще одна машина. Боец смотрел на нее как бы во сне. На черном фоне брони пылала и крючилась ненавистная свастика. Молодой боец впервые увидел вражеский танк не в кинохронике, которую им показывали в танковом училище, а в действительности. Поврежденный танк замер, и вмиг пламя перекинулось через пробоину и пролилось, просочилось в бензобак. Из люка горящей машины вылез контуженый фашист и побежал в сторону от огня, не разбирая дороги.


     Оба танка, полыхавшие в объятиях беспощадного огня, как бы прощались с войной на поле брани. Желтая пожухлая от высокой температуры трава безрадостно колыхалась на ветру. Змеились струи густого сизо-черного дыма. В красном мареве дрожал тяжелый всепроникающий запах гари. Два танкиста безучастно смотрели друг другу в лицо. Они устали от изнурительного и далеко не первого боя. Злость и ненависть запрятались у каждого где-то глубоко внутри. Ненависть была в принципе самой ситуации. Двое молодых мужчин почти еще мальчиков, измученные долгими боями и тяжелыми военными условиями на негнущихся ногах отбежали подальше от своих горящих машин и спрятались вместе в одной неглубокой воронке, оставшейся от артиллерийского снаряда.


     Молодые воины знали, что вот-вот прогремит один взрыв, а следом другой. Резкий хлопок и мгновение тишины заполнили паузу перед столбом огня и металла, который вот-вот взметнется на десятки метров в горящее небо. Танкисты присели в укрытии и вжались в горячую жаркую землю, невольно соприкоснувшись боками. Два мощных взрыва закончили этот последний рейд военных машин. Осколки упали на почву, комья черной земли смешались с ними, и лишь пожухлая трава упрямо вставала из пепла. Шальной осколок царапнул плечо советского танкиста и впился через форменную одежду в руку. От боли боец потерял сознание. Рукав быстро пропитался темной жидкостью. Срочно требовалась помощь.


     Второй танкист увидел, что враг его повержен, инстинктивно сообразил: нужно что-то делать. Первым жестом, который по военной привычке был оправдан тем, что они находились по разную сторону баррикад, был жест ненависти и внутреннего приказа: «Враг!». Он полез в кобуру за пистолетом, но не взял его. Что-то остановило его руку. Человек передумал и вытащил пакет первой медицинской помощи. Мужчина разорвал рукав на противнике и обнажил рану с осколком. Недолго думая, он двумя пальцами осторожно извлек горячий металл из раны противника и, обработав ее спиртом, наложил стерильную повязку и поверх еще наложил жгут. Потом дал понюхать нашатырь пациенту. Когда же тот пришел в себя, он влил ему в рот обжигающую жидкость, шнапс. А потом глотнул из фляжки сам. Он вспомнил, что до войны мечтал выучиться на врача, но не успел. Его призвали раньше.


     Дым и пожарище застилали небо. Ни проблеска, ни света фар, ни определенности! Куда подаваться? Смеркалось. Наступило временное затишье между яростными атаками. Надолго ли? Поднимался ветерок, несущий вечернюю прохладу и промозглую сырость. Плотный белый туман, живо подгоняемый этим ветерком, стремительно наползал с реки. Послышались далекие раскаты грома приближающейся летней грозы. Пора было уходить отсюда. Бой если и гремел, то где-то там, вдали, за черным дымом все равно ничего не было видно.


     Где свои, где чужие? Куда идти? Непонятно. Сквозь пелену огня едва виднелась полоска негустого березового леса там, за краем поля. Оказывающий помощь нахлобучил шлем танкиста со звездой, упавший ненароком с его нежданного пациента, вновь на голову своего врага и, поддерживая раненного, как мог, повел его на негнущихся ногах в спасительную березовую рощу. Речной туман, клубившийся у ног, поднимался уже до нагрудных карманов их комбинезонов, очень неприятно обволакивая людей сыростью. Возобновился артобстрел. Оглушительные звуки раскатов грома, сверкание молний и взрывы снарядов наводнили какофонию предвечерних сумерек. 


     Мужчины шли вперед, плотно окутанные молочным туманом и красно-черным дымом от догорающей техники, поддерживая друг друга, пока хватало сил. Очередной взрыв поверг их наземь. Когда земля осела, танкисты возобновили свое движение к роще. Они ползли сквозь дым и огонь, сквозь канонаду и стену рвущихся кругом снарядов, сквозь не укрощенное в глубине сердца пламя, через бездонную пропасть жгучей ненависти к мосту человеческого взаимопонимания.

 
     На войне в жестоких сражениях мальчики взрослеют быстро. Мужчины, воины, изможденные боем, психически подавленные после потери боевой машины (каждый - своей), в одночасье выпавшие в безвременье войны с горящей от физической боли раной, просто брели к ближайшей намеченной цели. Березовая роща трепетала темно зеленой листвой и свежестью. Она манила измученных боями этих молодых людей на ночной отдых. Да, им действительно нужен был хоть какой-нибудь отдых. Танкисты добрались до освежающей прохлады и почти чистого воздуха, напоенного ароматом смолистых березовых листьев и, упав без сил в спасительной ложбинке, впали в забытье, переходящее в сон.


     Снилось им счастливое мирное время, и ратники блаженно улыбались во сне, как дети. Утром их, конечно же, найдут. Бойцы вновь окажутся по разную сторону границы. Один из них окажется в плену, а другой в госпитале. И оба долго будут мечтать - каждый о своем родном доме. Ни завтра, ни послезавтра им никто не скажет - каков он, этот путь домой? 


     ...и путь этот был ох, каким неблизким, длиной в холодные послевоенные десятилетия. Года складывались из долгих дней, составленных из бедствий и лишений, дни из часов недоедания и усталости, часы из бесконечных минут боя, когда сознание отрекается от бытия и висит между двумя мирами на острой грани между смертью и жизнью. Это было иное измерение времени, когда каждая мирная минута в будущем зависела от одного маленького мгновения в военном прошлом. Цену этой миллионной доли секунды познали сейчас оба молоденьких танкиста, но они еще не осознавали значения этого факта.


     Укрощение пламени великой битвы предвиделось и ожидалось, но не раньше назначенного Историей срока. Права старая пословица: «жизнь прожить – не поле перейти». Как было бы легко и просто!? Единственный путь к такому долгожданному миру вел целые многомиллионные армии и народы через бескрайние горящие поля сражений и пробивался через колючие заросли нелегкого ратного труда. Но именно здесь, на Курской дуге, в этой битве, на этом догорающем пшеничном поле, с берегов войны до берегов мирного времени был перекинут призрачный хрупкий мост, длиной в еще добрую половину войны...


                ***


       Седой человек стоял на краю поля. А воронки-то, все заросли непролазным бурьяном - пыреем, ковылем, васильками и ромашками. Сколько времени прошло с тех пор, когда он побывал здесь? Но собирался. Каждый год. Все время было некогда. Эх, пути-дороги!